Оно булькает, пыхтит, как самовар. В подставленную посуду из кранов стекает жидкость.
Все трое наблюдают за этим с веселыми лицами. Огонь освещает хитроватую усмешку Калиныча, добродушную улыбку Васвас и блаженное выражение на лице Еграши.
— А ну, пробуй, что вышло, когда заправили черносливом? — говорит Калиныч и подносит Еграше в ковшике жидкость, вытекшую из этого сооружения.
— Сливянка! — хлопает себя по коленкам Еграша, отведав питья. — Ну, настоящая сливянка!
— Ну, то-то. А из этого краника что?
— Как причастие, ух, сладко. Кагор! — взвизгивает в восторге Еграша.
Васвас фыркает, сдерживая смех.
— А когда надо прохладиться, можно выгнать фруктовой воды — вот так. Калиныч отвертывает еще один краник и наливает из него стаканчик.
Еграша пробует и, блаженно погладив себя по животу, заявляет:
— Яблоки заправлены, яблочная и получается! — И, закатив глаза, сидит некоторое время молча, а потом спрашивает: — Ну, а натуральную-то он варит? Водку произвести может?
— Да вот, пожалуйста! — Калиныч цедит из краника в ковшик и подносит Еграше.
Старик нюхает, лижет языком и, выпив, крякает:
— Она! Ну ни в жисть от казенной не отличишь. Крепка и без запаха… Ну ни тютельки сивухой не отдает…
Мастер ты, брат, волшебный… Дай я тебя поцелую!
Калиныч не успевает отстраниться и получает звонкий поцелуй. Васвас так и валится от смеха.
— Ну и сколько же ты с меня возьмешь? — спрашивает Еграша. — Тут ведь овечкой, другой, чую, не отделаешься. Это ведь не простой ремонт, а?
— Полная реконструкция. Техническое чудо! — отвечает Калиныч.
— Да уж чего там. С таким чудом я буду на селе кум королю и сват министрам! — обнимает его захмелевший Еграша. — Проси с меня полцарства дам!
— Полцарства мне не надо, теперь чуть что — революция, и нет тебе ни царя, ни барства!
— Хитро сказано! Конечно, рабочему человеку дороже всего работа. А вот работой я тебя обеспечу, друг. Это мне раз плюнуть. Все деревни обегу, всех хозяев про чудо извещу… И потащут тебе в ремонт аппараты, ну, валвалом! Со всей округи!
— Ладно, пусть тащат! — сказал Калиныч.
На том и порешили три заговорщика.
Когда ребятам во главе с Рубинчиком удалось все это подслушать, у них глаза на лоб полезли — вот так дела!
И это уважаемая всеми мамами Василиса Васильевна и почитаемый всеми папами Иван Кузьмич?! В сговоре с самогонщиками? Верить не хочется.
— Придется их разоблачить, — горестно сказал Рубннчик.
— Придется, мы пионеры, это наш долг, — подтвердили ребята.
— Клянемся!
Ребята поклялись. В этом участвовало все звено, кроме Боба. Его увлекла, как вы знаете, совсем другая тайна — фотографические дела вожатого.
Однажды Федя объявил, что отряд пойдет на экскурсию в комсомольскую коммуну «Красный луч». Ребята окрепли, загорели, натренировались — шутка ли, один кросс через лес чего стоит, — теперь можно познакомиться с окружающей действительностью и выяснить, чем можно помочь в деревне в борьбе за новую жизнь.
…Пошли в поход два звена. Собирались, как на праздник. С развернутым знаменем, с барабанным боем шагали по высокому берегу к перевозу. Весело, дружно тянули паром, отстранив старого паромщика Глебыча.
А затем чудесной луговой дорогой двинулись на хутор Монашки, где когда-то был монастырь, а теперь обосновалась комсомольская коммуна.
Просо на полях коммуны стояло темно-зеленой стеной так плотно, что, казалось, по нему можно пробежаться сверху, как по ковру. Пшеница радовала глаз своей чистотой, колос к колосу, без единого сорняка. Но особенно поразило ребят поле цветущих подсолнухов. Какая красота! Здесь даже сделали привал.
А когда пришли в коммуну, она показалась ребятам настоящим раем на земле.
Представьте себе: на небольшом холме, среди заливных лугов чудесный сад, а в саду рубленные из бревен русские избы-терема, а в этих теремах живут сказочные красавицы и богатыри.
Коровы с добрыми глазами подходят, берут хлеб и лижут ладони молодых богатырш, идущих с подойниками.
Пестрые телята резвятся и скачут, словно хотят показать гостям свои цирковые номера.
Очевидно, здесь ждали гостей — и у ворот теремов, обнесенных частоколом, надпись: «Добро пожаловать».
По обширному двору на коне гарцевал мальчишка в буденовке. Делал он это смеясь и улыбаясь. Вороной белоногий конек с озорным взглядом удивительно соответствовал всаднику — тоже веселый и задорный. Он лихо брал препятствия и радостно ржал, оглядываясь по сторонам. Словно говорил: посмотрите, вот мы какие, молодые, удалые.
Ребята смотрели на все раскрыв рты, а на мальчишку — с завистью. И смотри-ка, какой конь ему доверен.
Самостоятельный парнишка. Вот бы жить в коммуне!
Познакомились с председателем. Им оказался безусый парень в вышитой рубашке с расстегнутым воротом по фамилии Колобков. Приземистый, плотный, подвижной, он все показывал и все объяснял, посмеиваясь и похохатывая.
Маленькие, глубоко посаженные глазки, словно изюминки, хитровато поблескивали на его округлом лице.
— Прежде хутор принадлежал женскому монастырю, жили здесь монахини святые, пили сливки густые. Нежили на перинах пухлые телеса да славили рай на небесах. Ну а теперь мы, сельская молодежь, показываем пример, как можно, честно трудясь, устроить хорошую жизнь на земле!
— Рай для безбожников?
— Так точно! Только в наш рай одни грешники попадают, кто за безбожные дела, кто за непочтение. Вон посмотрите на нашего юного наездника Прошку. Был у попа в батрачонках. И взбунтовался — прямо в церкви с амвона вышел и говорит народу: «Все попы эксплуататоры, и служить я им не хочу!» И ушел от попа, а мы сироту приютили.
Отец его, буденновец, под Перекопом погиб. Осталась от него на память шапка. Видали, как в ней Прошка гарцует? Объезжает коней для Красной Армии. И сам к боевой жизни готовится. Весь в отца.
Председатель, кругленький как колобок, быстро шел впереди.
— На девушку, что телят поит, вы не обратили внимания? Тихая такая, ласковая. А ее собственные родители чуть не убили. Припрятали они кулацкий хлеб, а она это дело раскрыла. Взяли мы ее в коммуну. Такая не подведет.
Для нее Советская власть дороже всего. Все мы — красная молодежь, хвалился Колобков, — многие ребята и девчата покинули родные села, родителей и собрались вместе, чтобы показать, как нужно вести хозяйство на советской земле. Работать так, чтобы с каждого гектара давать стране как можно больше хлеба, мяса, молока, меда, всех благ земных. А прежде здесь монахини все больше мак сеяли. Целые поля. Из недозрелых головок, говорят, дурман настаивали. Опиум для народа. Вот как!