— Подходи ближе, пацанёнок, выбирай себе место, Куда хочешь упасть, — задирался Миша.
Наверно, такой обычай у партизанских мальчишек: сперва бороться, а потом, уж знакомиться.
«Что подумают ребята, если я им скажу, что тоже не спал двое суток? Пожалуй, не поверят и решат, что я трушу…» — размышлял Азат.
Кому же охота прослыть последним трусом? Каждый порядочный мальчишка знает: такой позор не прощают. Азат не новичок в вольной борьбе. Мужчины в их роду никогда не отказывались от боевых схваток. Во главе династии стоял сам седовласый бабай. Даже в семьдесят лет он небезуспешно боролся на праздниках-сабантуях. А внуку такого бабая и подавно положено защищать честь батыра.
«Главное — повалить, а припечатать соперника — плёвое дело», — думал Азат, насторожённо разглядывая Мишу.
Миша показал себя увёртливым соперником, но с самого начала допустил большую оплошность — позволил своему противнику оторвать себя от пола. Азат этим не замедлил воспользоваться: покружил Мишу и, внезапно развернувшись в обратную сторону, повалил на пол.
Не успел, однако, Азат отдышаться, как вперёд выступил другой боец, Микола Фёдорович.
— Погоди отряхиваться. Дело будешь иметь со мной.
— Ну вас! — огрызнулся Азат, еле переводя дыхание. — На кой мне сдались ваши схватки. Надоело мне…
— Надоело, говоришь? — С этими словами Микола Фёдорович стал на место Миши, так же расставил ноги, а потом сказал: — Если ты одолеешь меня, я готов вызвать тебя тысячу один раз, вот сколько. Хоть до самого конца войны будем бороться.
К удивлению Азата, Микола Фёдорович оказался слабаком. Азату почти ничего не стоило подмять его под себя.
— Он после болезни, — немедленно бросился защищать своего друга Миша, — поэтому ты так быстро и положил его на лопатки. У него и сейчас температура тридцать восемь! Если не веришь, градусник поставим.
— На этот раз его взяла, — вяло проговорил Микола Фёдорович, неуклюже поднимаясь с пола. — А болезнь не в счёт. Не болтай глупостей.
— Как не в счет? — заартачился было Миша, желая во что бы ни стало выгородить друга, но тот только недовольно отмахнулся:
— Болезнь не в счёт. Сила в счёт.
— Ба, никак новенький всё ещё дрыхнет? — шумно поразился Микола Фёдорович.
В его голосе неприкрытая насмешка. Азат как ужаленный подскочил. Протёр глаза и огляделся:
— Неужели проспал?
— Вон оно, солнышко, куда укатило.
Мельком взглянув на позолоченные макушки сосен, новичок стал натягивать сапоги. Как хорошо, что успел их починить, когда служил денщиком. Без них бы тут, в лесу, считай, пропал.
— Готов! — доложил он, отдав честь по всем правилам. — Может, снова померимся силами? Ты же обещал мне тысячу и одну схватку наперёд, до самого конца войны…
Помощнику дядя Вани, наверно, было не до шуток. Он лишь головой тряхнул. «Куда там бороться!» — как будто хотел сказать он.
Его почти не видно из-за большой груды грязного белья. Он перебирает и сортирует вещи. Штаны откладывает в одну сторону, рубахи — в другую. По всему видно, что затевает большую стирку.
«Бабьим делом занимается», — хотел съязвить Азат, но благоразумно промолчал. Другой бы на месте Миколы Фёдоровича от стыда провалился сквозь землю, а этот ещё важничает.
— Дали два дня сроку, значит, жди добрую драку, — рассуждал он, на коленях перед железной печуркой и, пытаясь разжечь сырые дрова.
Огонь не брался, печка дымила, и глаза у Миколы Фёдоровича отчаянно слезились.
— Мы её, эту битву, за версту чуем, — говорил он, чихая и кашляя, но, не отступаясь от печурки.
Затопив чугунку, помощник медика долго колдовал над мылом. Достал два куска, взвесил на ладонях, а потом спрятал один кусок обратно в вещевой мешок. Наверно, решил сэкономить для следующей стирки.
Ему не понравилось, что новенький сидит? без дела. Хмуро покосившись на Азата, Микола Фёдорович спросил:
— Как поживает твой отец, король французский?
— Он у меня сроду королём не был!
— А я подумал, может, поэтому ты рассказываешь…
После такой оскорбительной шутки у Азата зачесались кулаки. Но Микола Фёдорович, не отвлекаясь от дела и не обращая внимания на вспыхнувшего обидой Азата, скомандовал:
— А ну мотай к Мишке! Он, должно быть, оставил тебе пожевать. После без задержки топай к командиру. Ну!
— Что «ну»?
— Полагается отвечать по форме.
— Буду я ещё всякому отдавать честь…
Сердито грохнув дверью, Азат направился на кухню. До неё метров сто ходу — рукой подать. После такого отдыха Азат и трёхкилометровку мигом одолел бы. Однако не стал спешить, а укрылся под деревом, потому что услышал над головой шум мотора. Осторожно глянул вверх: над лесом висит «рама» — немецкий разведывательный самолёт. Не иначе как высматривает партизанскую стоянку.
«Пусть себе жжёт бензин! — рассудил юный партизан. — Всё равно ничего не увидит».
Ещё он подумал о Мише: «Дуется на меня после вчерашнего или нет? Наверно, дуется».
Самолёт, по-видимому, ничего не высмотрел и улетел. Теперь можно пуститься во весь дух. Но не тут-то было. Не успел Азат сделать и нескольких шагов, как лицом к лицу столкнулся с партизаном в длиннющей шинели. Не вынимая изо рта потухшую трубку, партизан сказал:
— Одобряю!
— Что вы одобряете? — не понял Азат.
— Боевую сноровку. Я наблюдал за тобою: выбежишь ты под немецкий самолёт или нет? Не сунулся на открытое место, правильно поступил. С того самолёта-разведчика можно сфотографировать самую малую букашку.
Азат впервые видел этого человека. Кто он?
Однако расспросить не успел. Партизан с потухшей трубкой исчез так же внезапно, как появился.
Азат подошел к партизанской кухне.
Мишка-поварёнок встретил его не более приветливо, чем вчера. Не обращая внимания на новичка, он хлопотал над огромным котлом, в котором запросто можно было сварить полслона.
— Послушай — обратился к нему Азат. — Кто у вас тут ходит в длиннющей шинели и с потухшей трубкой?