С этого времени мое положение в городе резко переменилось. Я уже больше не был сыном бедного башмачника. Высоко задрав нос, я важно вышагивал по Хай-стрит в сопровождении Джипа в золотом ошейнике. А маленькие снобы, презиравшие меня за то, что у моих родителей не хватало денег на мою учебу, теперь завистливо перешептывались, показывая на меня друг другу:
— Ты видишь его? Ему всего десять лет, а он уже ассистент Доктора!
Но как бы широко открылись их глаза от удивления, если бы они только знали, что я запросто беседую с собакой.
Спустя два дня после того, как Доктор приходил к нам в гости, он грустно сообщил мне, что, видимо, ему придется отказаться от изучения языка моллюсков хотя бы на время.
— Я крайне разочарован, Стаббинс, в высшей мере разочарован. Я уже перепробовал мидий и двухстворчатых моллюсков, устриц и волнистых рожков, сердцевидок и гребешков, семь разновидностей крабов и все виды омаров. Придется временно оставить эту затею.
— А чем же вы займетесь сейчас? — спросил я.
— Вообще-то я собирался в путешествие, Стаббинс. Я уже долгое время нахожусь дома, а у меня много дел за границей.
— Когда же мы отправляемся?
— Сначала нужно дождаться малиновую райскую птичку. Она ведь должна принести мне ответ от Длинной Стрелы. Но она запаздывает. Надеюсь, с ней ничего не случилось.
— Может быть, нам пока позаботиться о корабле? — предложил я. — Райская птичка может объявиться здесь со дня на день, а нам столько всего нужно приготовить.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Доктор, — давай сходим к твоему приятелю Джо, продавцу моллюсков. Он-то уж точно в курсе насчет всяких судов.
— Я с вами, — попросил Джип.
— Отлично, пошли, — сказал Доктор. И мы все отправились к старику Джо.
У Джо действительно оказалось отличное судно, которое он недавно приобрел. Несмотря на то, что для управления им требовалось три человека, мы все равно решили на него взглянуть. Старик Джо провел нас вниз по реке и продемонстрировал отличнейшее суденышко, какое только можно себе представить. Оно называлось «Кроншнеп». Джо был согласен продать его недорого. Однако у нас не хватало третьего члена команды.
— Я, разумеется, возьму с собой Чи-Чи, — рассуждал Доктор, — но хотя она очень быстра и ловка, сил у нее меньше, чем у человека. Нам действительно нужен кто-то третий.
— Я знаю хорошего матроса, Доктор, — предложил Джо, — он как раз нуждается в работе.
— Нет, благодарю, Джо, — ответил Доктор. — Настоящие матросы мне не нужны. У меня нет денег, чтобы им платить. И кроме того, они мне страшно мешают, когда я иду в плаванье. Они хотят, чтобы все делалось по правилам, а я люблю, чтобы люди слушались меня. Так кого же мы можем взять с собой?
— Может быть, Мэтью Магга? — предложил я.
— Нет, он не годится. Мэтью — отличный парень, но очень много болтает, и любит рассуждать о своем ревматизме. Когда собираешься в далекое путешествие, надо очень осторожно подбирать себе спутников.
— А как насчет Льюка-Отшельника? — подал я другую идею.
— Отличная мысль, просто превосходная, если, конечно, он согласится. Пойдем к нему сейчас же.
Как я уже говорил, с Отшельником мы дружили давно. Человек он был весьма своеобразный. Жил в своей крошечной хижине на болотах совершенно один, если не считать пятнистого бульдога. Никто не знал, ни откуда Льюк родом, ни как его полное имя. Так все его и звали — Льюк-Отшельник. Он никогда не появлялся в городе, видимо, не хотел встречаться с людьми. Стоило кому-нибудь приблизиться к его хижине, как бульдог по кличке Боб прогонял незваного гостя прочь. Если спросить любого в Падлби, кто такой Льюк и почему он живет в полном одиночестве, вам ответят: «А, Льюк-Отшельник? С ним связана какая-то тайна. Никто ничего точно не знает, но тайна есть, уж как пить дать. Не подходите близко к его дому. Он натравит на вас пса».
Лишь мы с Доктором частенько наведывались в хижину на болоте. И бульдог Боб никогда не лаял, заслышав наши шаги. Потому что мы любили Льюка, а он любил нас.
В тот вечер мы с трудом шли по болотам, заслоняясь от сильного ветра, дувшего нам в лицо. Мы уже совсем близко подошли к хижине, как вдруг Джип заметил:
— Странно, однако!
— Что странно? — спросил Доктор.
— А то, что Боб не выбежал нас встречать. Он же должен был нас давно учуять. И что это за непонятный шум?
— Похоже, ворота скрипят, — ответил Доктор. А может быть, это дверь дома, отсюда не видно, она ведь с другой стороны.
— Надеюсь, Боб здоров, — проговорил Джип и принялся лаем звать приятеля. Но ответом ему было лишь завывание ветра, вовсю гулявшего по просторам соляных болот.
Мы поспешили к дому и, завернув за угол хижины, обнаружили, что входная дверь открыта нараспашку и скрипит, качаясь на ветру. Заглянув внутрь, мы никого не обнаружили.
— Может быть, Льюк вышел прогуляться? — предположил я.
— Он всегда бывает дома, — сказал Доктор, как-то странно нахмурившись, — он бы не оставил дверь отрытой настежь. Что-то здесь нечисто. Джип, что ты там делаешь?
— Да так, ничего особенного, — ответил пес, обнюхивая пол хижины.
— Джип, иди сюда, — строгим голосом велел Доктор, — ты что-то скрываешь от меня. Или ты видишь какие-то знаки… или о чем-то догадываешься. Что здесь произошло? Говори! Где Отшельник?
— Не знаю, — проговорил Джип как-то виновато, — я понятия не имею, где он.
— Нет, ты что-то знаешь. Я по глазам твоим вижу. В чем дело? — Джип молчал.
Доктор продолжал расспрашивать его еще минут десять, но пес так ничего и не ответил.
— Что ж, — в конце концов проговорил Доктор, — какой смысл стоять здесь на самом ветру. Отшельника нет. Вот и все. Можем идти домой обедать.
Мы застегнули пальто и отправились в обратную дорогу по болотам, а Джип бежал впереди и делал вид, что ищет водяных крыс.
— Ему что-то известно, — прошептал Доктор, — я думаю, он знает, что произошло. Странно, почему он не хочет мне рассказать. Такого с ним не бывало за все одиннадцать лет, что я его знаю. Удивительно!
— Вы хотите сказать, что ему известна та самая тайна, о которой люди толкуют?
— Не удивлюсь, если и это тоже, — задумчиво произнес Доктор, — я обратил внимание на выражение его морды, когда выяснилось, что хижина стоит открытая нараспашку и в ней — ни души. И то, как Джип обнюхивал пол, показывает, что он нашел какие-то знаки, но мне почему-то ничего не говорит. Ну-ка, попробую еще раз. Эй, Джип, Джип! Где он? Ведь он бежал впереди.
— Точно, — подтвердил я, — еще минуту назад он был впереди. Я видел его совершенно отчетливо. Джип, Джип, ДЖИП!
Джипа и след простыл. Мы звали его изо всех сил, но пес не откликался. Вернулись к хижине, но Джипа не было и там.
— Скорее всего, он просто убежал домой. Джип ведь часто так делает, — сказал я, — вот придем домой, а он уже там.
Доктор поднял воротник пальто и, погрузившись в задумчивость, продолжал повторять: «Странно, крайне странно!»
Мы пришли домой, и Доктор тут же спросил у Даб-Даб, вернулся ли Джип.
— Нет, — ответила та, — я его не видела.
— Как только он появится, дай мне, пожалуйста, знать, — попросил Доктор, вешая шляпу на вешалку.
— Разумеется, — ответила Даб-Даб, — мойте быстрее руки, обед давно на столе.
Не успели мы сесть за стол и приняться за еду, как у двери послышался сильный шум. Я побежал открывать. В дом влетел Джип.
— Доктор, — закричал он, — пойдемте скорее в библиотеку, у меня срочное сообщение. Нет, Даб-Даб, обед подождет. Пожалуйста, быстрее, Доктор. Нельзя терять ни минуты. Пусть никто из зверей не заходит, только вы и Томми.
— А теперь, — сказал пес, когда мы перешли в библиотеку и закрыли за собой дверь, — заприте дверь на ключ и проверьте, чтобы никто не подслушивал у окон.
— Все в порядке, — сказал Доктор, — нас никто не слышит. Так что случилось?
— Доктор, — начал Джип, с трудом переводя дыхание от быстрого бега, — мне давно была известна тайна Отшельника, но я не мог вам раскрыть ее.
— Почему же? — спросил Доктор.
— Потому что я дал слово. Мне поведал ее Боб, пес Льюка, и я поклялся, что никому не скажу.
— А сейчас хочешь рассказать?
— Да, — ответил Джип, — потому что надо спасти Отшельника. Я пошел по следу Боба, когда оставил вас на болотах. Я нашел его и спросил: «Можно мне теперь рассказать Доктору тайну Отшельника? Может быть, он сможет помочь». И Боб ответил: «Да, хорошо, потому что…»
— Господи помилуй, — вскричал Доктор, — да говори же скорее, в чем дело, а не то, что ты сказал Бобу, а Боб ответил тебе. Что произошло? Где Отшельник?
— Он в падлбийской тюрьме, — ответил Джип.
— В тюрьме?
— Да.
— Почему? За что? Что он сделал?
Джип подошел к двери и потянул носом, чтобы проверить, не подслушивают ли нас. А затем, вернувшись к Доктору на цыпочках, прошептал:
— Он убил человека.
— Господи, сохрани и помилуй! — воскликнул Доктор, откинувшись на стуле и вытирая пот со лба. — Когда же это случилось?
— Пятнадцать лет назад, на золотых приисках в Мексике. После этого он сбрил бороду и старался держаться подальше от людей, жил на болотах, чтобы никто его не узнал. Но на прошлой неделе в городе появились эти новомодные полицейские. Они узнали, что на соляных болотах живет в полном одиночестве какой-то странный человек. Это показалось им подозрительным. Оказывается, полицейские все это время разыскивали человека, совершившего убийство на золотых приисках. Они пришли к Льюку в хижину, опознали его по родинке на руке и забрали в тюрьму.
Ну и ну, — пробормотал Доктор, — кто бы мог подумать! Льюк-философ! Убил человека! Не вероятно!
— К сожалению, это так, — ответил Джип. — Льюк совершил убийство. Но не по своей вине. Так утверждает Боб. Он был там с Льюком и все видел, хотя он сам-то был еще совсем щенком. Боб говорит, что у Льюка не было другого выхода, так уж получилось…
— А где сейчас Боб? — спросил Доктор.
— Тоже в тюрьме. Я звал его к вам, но он с места не сойдет, пока Льюк там. Он сидит возле камеры и даже не двигается, и не ест, хотя его кормят. Пожалуйста, Доктор, пойдемте туда скорее, может быть, вы сможете чем-нибудь помочь! Суд состоится сегодня в два часа дня. А который сейчас час?
— Десять минут второго.
— Боб говорит, что Льюка казнят или продержат в тюрьме до конца жизни, если докажут его вину. Пойдемте, может, если вы поговорите с судьей и расскажете, какой Льюк прекрасный человек, они отпустят его.
— Разумеется, я пойду, — Доктор поднялся и направился к двери, — но боюсь, проку от этого будет мало. — Он задумался на минуту. — Впрочем, кто знает?! — С этими словами он открыл дверь и вышел на улицу. Мы с Джипом устремились за ним.
Даб-Даб была крайне раздосадована, увидев, что мы уходим, не пообедав. Поэтому она заставила нас взять с собой хотя бы несколько холодных пирожков. Когда мы добрались до здания падлбийского суда, что располагался рядом с тюрьмой, там уже собралась огромная толпа.
Это была неделя суда — каждые три месяца в течение недели разбирались дела воришек, карманников и прочих мошенников. Для этого из Лондона приезжал важный судья, и все жители Падлби, кому в это время нечем было заняться, приходили на судебные слушания.
Но сегодняшний день был особенный. Пришло не просто несколько зевак, собралась огромная толпа. По округе моментально разнеслась весть, что Льюка-Отшельника будут судить за убийство и что его страшная тайна наконец раскроется. Мясники и булочники закрыли свои лавки и взяли выходной. Все горожане и окрестные крестьяне вырядились в свои воскресные платья и старались протиснуться в передние ряды зала суда или сплетничали на улице перед входом. Хай-стрит была просто запружена народом, и по ней едва можно было продвигаться. Никогда еще наш маленький городок не находился в таком возбуждении. В Падлби не было подобного разбирательства с 1799 года, когда некто Фердинанд Филиппе ограбил банк.
Без Доктора мне бы ни за что было не пробраться сквозь толпу. Я шел, практически держась за полы его пальто. Наконец мы проникли в здание тюрьмы.
— Мне нужно видеть Льюка, — заявил Доктор очень важному человеку в голубом мундире с начищенными медными пуговицами, охранявшему вход.
— Обратитесь к суперинтенданту, — ответил тот, — третья дверь налево.
— С кем это вы говорили, Доктор? — спросил я, следуя за Доктором по коридору.
— С полицейским.
— А кто такие полицейские?
— Полицейские? Это стражи порядка. Они организовались совсем недавно. Это была идея сэра Роберта Пила. Поэтому их еще иногда называют «пилеры». В потрясающие времена мы живем. Постоянно изобретают что-нибудь новенькое. А вот и кабинет суперинтенданта.
Здесь к нам приставили другого полицейского, чтобы он провел нас к Льюку. Возле камеры мы увидели Боба. При виде нас он грустно завилял хвостом. Сопровождавший нас полицейский достал из кармана связку ключей и отпер дверь.
Я никогда в жизни не был в тюремной камере и почувствовал неприятное волнение, когда полицейский запер за нами дверь. Мы очутились в маленькой тускло освещенной комнате. Полицейский предупредил нас, что, закончив беседу, мы должны постучать в дверь и он выпустит нас.
В камере было так темно, что поначалу мы практически ничего не видели. Но спустя какое-то время я уже мог разглядеть низкую кровать у стены под крошечным зарешеченным окном. На кровати, потупив глаза и обхватив голову руками, сидел Отшельник.
— Что, Льюк, — начал Доктор спокойным ободряющим голосом, — им тут для тебя света жалко?
Льюк медленно поднял голову.
— Здравствуйте, Доктор. Что вы здесь делаете?
— Пришел тебя проведать. Я бы давно уже был здесь, да только несколько минут тому назад узнал, что ты попал сюда. Мы пришли к тебе узнать, не поедешь ли ты с нами в путешествие, но хижина твоя была пуста. Я очень огорчен, что у тебя такие неприятности. Могу ли я чем-нибудь тебе помочь?
Но Льюк отрицательно покачал головой.
— Да нет, никто мне не поможет. Они меня все-таки поймали. Видимо, это конец.
Он неуклюже поднялся и принялся ходить взад-вперед по камере.
— В каком-то смысле я даже рад, что все это закончилось, — говорил Льюк. — Уж сколько лет я не знал покоя; боялся слежки, старался ни с кем не общаться. Так или иначе они должны были напасть на мой след. Да, хорошо, что это случилось.
Доктор поговорил с Льюком больше получаса, стараясь ободрить его, а я сидел и думал, что надо говорить в такой момент. Но больше всего я мечтал найти какой-нибудь способ помочь бедняге.
Наконец Доктор сказал, что хочет поговорить с Бобом. Мы постучали, и полицейский выпустил нас из камеры.
— Боб, — обратился Доктор к бульдогу, — пойдем выйдем со мной на крыльцо, я хочу кое о чем тебя расспросить.
— Как он там, Доктор, — тревожно спрашивал верный пес, пока мы шли по коридору.
— Льюк в порядке. Он, конечно, переживает, но в целом — молодец. Скажи-ка мне, Боб, ты ведь был там, когда погиб тот человек, и видел, как все это произошло.
— Я был там, Доктор, — ответил Боб, — и точно говорю вам, что…
— Хорошо, — перебил его Доктор, — это пока все, что мне нужно. У нас мало времени, сейчас начнется суд. Вон судья, адвокат и прокурор поднимаются по ступенькам. Боб, ты должен пойти со мной в зал суда и делать то, что я тебе скажу. Понимаешь? Это очень важно. Смотри, не устраивай там никаких сцен и не бросайся на людей, что бы они ни говорили. Веди себя тихо и отвечай на мои вопросы, только говори правду. Понял?
— Хорошо. А вы думаете, вам удастся спасти его, Доктор? — спросил с надеждой Боб. — Льюк ведь хороший человек, Доктор, очень хороший. На свете нет никого лучше его.
— Посмотрим, Боб. Мы предпримем необычный шаг, и я не уверен, что судья согласится на это, но там будет видно. Пора идти в зал. Помни, что я тебе сказал, и ради всех святых веди себя спокойно, иначе все испортишь.
Внутри здания суда все выглядело невероятно красиво и торжественно. В огромной зале с высокими потолками на возвышении находилась судейская кафедра, за которой уже расположился главный судья — представительный мужчина в огромном седом парике и черной мантии.
Ниже за длинным столом находились судьи, тоже в седых париках. Все вместе это напоминало нечто среднее между церковью и школой.
— Те двенадцать человек, что сидят на скамьях, как в хоре, — присяжные, — прошептал мне Доктор. — Именно они должны решить, виновен Льюк или нет.
— Посмотрите, Доктор, вот и сам Льюк, сидит за кафедрой, а по обе стороны от него полицейские. А напротив еще одна кафедра, только пустая.
— Это место, куда вызывают свидетелей, — объяснил Доктор. — Я пойду поговорю с кем-нибудь из судейских, а ты смотри, чтобы наши места не заняли. Боб останется с тобой. Присматривай за ним, лучше всего придерживай за ошейник. Я скоро вернусь.
С этими словами Доктор исчез в толпе, которая заполняла залу суда. Тут я увидел, что судья поднял маленький игрушечный молоточек и ударил по кафедре. Это, казалось, успокоило людей, они перестали шуметь и с уважением приготовились слушать. Затем встал какой-то человек в черной мантии и начал зачитывать бумагу, которую держал перед собой. Он бормотал себе под нос, словно читал молитву и не хотел, чтобы кто-нибудь понял, на каком она языке. Мне все же удалось разобрать несколько слов:
— Бз-бз-бз-бз-бз… также известный под именем Льюк-Отшельник, бз-бз-бз-бз-бз… за убийство своего компаньона бз-бз-бз… известного также как Билл Синяя Борода в ночь на бз-бз… Мексике. Таким образом бз-бз… Ее Королевского Величества бз-бз-бз…
В этот момент я почувствовал, как кто-то дотронулся до моей руки. Обернувшись, я увидел Доктора и человека в белом парике.
— Стаббинс, это мистер Перси Дженкинс, — сказал Доктор. — Он адвокат Льюка. В его задачу входит спасти беднягу, если, конечно, найдется хоть малейшая возможность.
Мистер Дженкинс оказался молодым человеком с круглым гладким почти мальчишеским лицом.
Он пожал мне руку и сразу же повернулся к Доктору, продолжая начатый разговор:
— Это блестящая идея, Доктор, — взволнованно говорил Дженкинс, — вызвать пса в качестве свидетеля. Ведь он единственный, кто видел, как все произошло. Я так рад, что вы пришли! Вот уж ни за что не хотел бы пропустить это потрясающее зрелище! Боже мой! Наш замшелый суд прямо-таки подскочит! Они такие нудные, эти судейские старцы. Но тут уж дело завернется. Бульдог — свидетель защиты! Надеюсь, и в репортерах недостатка не будет. Вот один уже делает зарисовки с заключенного. Да я прославлюсь после этого дела! А уж Конки будет в полном восторге!
Он прикрыл рот рукой, чтобы не засмеяться, но его глаза так и сверкали озорством.
— А кто такой Конки? — поинтересовался я у Доктора.
— Тсс, это он так называет главного судью, достопочтенного Юстаса Бокама Конкли, — пояснил тот.
— А теперь, Доктор, — продолжал Дженкинс, доставая свою записную книжку, — расскажите мне немного о себе. Вы получили степень доктора медицины в Дархэме, так вы, кажется, сказали. А как называлась ваша последняя книга?
Больше ничего мне не было слышно, поскольку они разговаривали шепотом, и поэтому я стал наблюдать за тем, что происходило в зале суда.
Конечно же, я не мог понять всего, что видел, но мне было невероятно интересно. Люди один за другим выходили на то место, куда, по словам Доктора, вызывали свидетелей, а судьи за длинным столом задавали им вопросы о том, что произошло «ночью двадцать девятого». Один из судейских (Доктор объяснил мне, что это прокурор), казалось, изо всех сил старался навредить Отшельнику, задавая такие вопросы, из которых следовало, что Льюк плохой человек. Этот прокурор с длинным носом был страшно противный.
Я с трудом мог оторвать взгляд от бедняги Льюка, сидевшего между двумя полицейскими, опустив глаза, как будто все происходящее не имело к нему отношения. Он, казалось, оживился лишь однажды, когда на свидетельском месте появился маленький смуглый человек со злыми слезящимися глазками. Я слышал, как зарычал Боб, сидевший у меня под креслом, когда этот человек появился на свидетельском месте, и видел, как сверкнули гневом и презрением глаза Льюка.
Человек сказал, что его зовут Мендоса и что это он привел полицию на место преступления, когда был убит Синяя Борода. Я слышал, как Боб бормочет себе под нос:
— Ложь, ложь, чистая ложь! Я ему морду раздеру! Ложь!
Мы с Доктором с трудом сдерживали его под креслом. Вдруг я заметил, что Дженкинс куда-то исчез. Затем он внезапно появился у большого стола и обратился к судье.
— Ваша честь, я хочу представить вам нового свидетеля защиты, Доктора Джона Дулитла, натуралиста. Не пройдете ли вы на место для свидетелей, Доктор?
В переполненном зале раздался возбужденный гул, и я заметил, как противный прокурор с длинным носом наклонился к какому-то своему приятелю и, мерзко ухмыляясь, что-то зашептал ему на ухо. Мне так и захотелось его ущипнуть.
Дженкинс начал задавать Доктору уйму разных вопросов, и Доктор отвечал на них громким голосом, чтобы его могли слышать все. Под конец Дженкинс спросил:
— Доктор Дулитл, готовы ли вы присягнуть, что действительно понимаете язык собак и можете с ними общаться?
— Да, — ответил Доктор, — готов.
— Могу ли я поинтересоваться, какое все это имеет отношение к убийству Синей Бороды? — тихим, исполненным достоинства голосом произнес главный судья.
— Самое прямое, ваша честь, — важно ответил Дженкинс. — В этом зале присутствует бульдог, который является единственным живым свидетелем убийства. Если суд не возражает, я предлагаю вызвать пса для дачи свидетельских показаний, и допросить его с помощью этого выдающегося ученого, Доктора Джона Дулитла.
В зале суда воцарилась мертвая тишина. Затем раздались хихиканье и шепот, пока наконец весь зал не загудел, как пчелиный улей. Многие были просто шокированы, но большинство людей веселились на славу. Вдруг вскочил с места противный прокурор с длинным носом.
— Я протестую, ваша честь, — громко завопил он, размахивая руками. — Я возражаю! Под угрозой честь высокого суда. Я категорически возражаю.
— О чести суда позвольте побеспокоиться мне, — спокойно ответил судья.
Затем со своего места вновь поднялся Дженкинс. Все это здорово напоминало уличные представления Панча и Джуди — постоянно кто-то то садился, то вскакивал.
Дженкинс обратился к судье:
— Ваша честь, надеюсь, вы не будете возражать, чтобы Доктор продемонстрировал свои возможности, и все бы убедились, что он действительно понимает язык зверей.
Мне показалось, что в глазах судьи мелькнул озорной огонек.
— Нет, — сказал он после некоторой паузы, а затем, повернувшись к Доктору, спросил: — А вы уверены, что понимаете язык зверей?
— Абсолютно, ваша честь, — ответил Доктор, — в этом нет никаких сомнений.
— Хорошо, — продолжал судья, — в таком случае, если вы сумеете убедить нас, что разбираетесь в показаниях собаки, мы допустим бульдога в качестве свидетеля. Но предупреждаю вас, если вы посмеетесь над судом, вас ждет суровое наказание.
— Я протестую, протестую, — вновь завопил длинноносый прокурор, — это скандал, это издевательство над законом.
— Сядьте, — строго приказал ему судья.
— С какой собакой ваша честь желает, чтобы я побеседовал? — спросил Доктор.
— Поговорите с моим собственным псом, — ответил судья, — он в раздевалке. Его сейчас приведут, и тогда мы увидим, на что вы способны.
Привели собаку судьи, роскошную русскую овчарку со стройными ногами и косматой шерстью. Это было гордое и красивое животное.
— Итак, Доктор, — сказал судья, — вы видели этого пса когда-нибудь раньше? И помните, вас привели к присяге и вы даете свидетельские показания.
— Я никогда прежде не видел этого пса, ваша честь.
— Очень хорошо. Тогда спросите его, что я ел вчера на ужин. Он был со мной и наблюдал, как я ел.
Доктор довольно долго беседовал с собакой, объясняясь при помощи звуков и знаков. Доктор даже начал хихикать и был так поглощен разговором, что, казалось, забыл и про суд, и про все на свете.
— Как долго! — услышал я недовольный шепот сидевшей впереди меня полно дамы. — Он только делает вид, что разговаривает с собакой. Конечно же, он ничего не понимает. Где это слыхано, чтобы человек разговаривал с псом! Он что, за детей нас считает?
— Вы еще не закончили? — спросил Доктора судья. — Разве нужно так много времени, чтобы узнать, что я ел на ужин?
— Нет, ваша честь, — ответил Доктор, — пес давно сообщил мне это, но потом он стал рассказывать, что вы делали после ужина.
— Это к делу не относится, — заметил судья, — скажите, что он ответил на ваш вопрос?
— Он говорит, что вы съели баранью отбивную, две печеных картофелины, маринованный грецкий орех и выпили кружку пива.
Достопочтенный Юстас Бокам Конкли побелел как снег.
— Да это просто колдовство, — пробормотал он, — этого представить себе невозможно!
— А после ужина, — продолжал Доктор, — вы отправились смотреть состязания по борьбе, после чего играли в карты на деньги до двенадцати часов ночи и, возвращаясь домой, распевали песенку.
— Достаточно, — прервал Доктора судья, — я убедился, что вы способны делать то, о чем заявили. Собака осужденного должна быть допрошена в качестве свидетеля.
— Я протестую, — вопил прокурор.
— Сядьте, — рявкнул судья, — я сказал, что собаку надо допросить. И точка. Пусть свидетель займет свое место.
И тут впервые в славной истории Англии собака была вызвана в качестве свидетеля в суде Ее Королевского Величества. И не кто иной, как я, Томми Стаббинс, по знаку Доктора гордо повел Боба по проходу мимо потрясенных зрителей, мимо взбешенного длинноносого прокурора и усадил его на высокий стул за кафедрой, откуда старый бульдог хмуро взирал на раскрывших от удивления рты присяжных.
После этого события в суде стали разворачиваться значительно быстрее. Дженкинс спросил Боба, что тот видел «ночью 29-го», и когда бульдог рассказал все, что ему было известно, Доктор перевел его слова для собравшихся. Вот его рассказ.
— В ночь на 29 ноября 1824 года я был с моим хозяином, Льюком Фитцджоном (также известным как Льюк-Отшельник), и его двумя компаньонами — Мануэлем Мендосой и Уильямом Боггсом (также, известным как Синяя Борода) на золотом прииске в Мексике. Они уже долгое время искали золото и выкопали в земле глубокую яму. Утром 28 ноября они наконец дошли до больших залежей драгоценного металла. Все трое, мой хозяин и его компаньоны, страшно радовались, потому что теперь они разбогатели. Затем Мануэль Мендоса повел Синюю Бороду прогуляться. Я всегда подозревал, что эти двое — плохие люди. Поэтому, когда я увидел, что они ушли вдвоем, я тайком последовал за ними, чтобы узнать, что они задумали. Они забрались в глубокую пещеру в горах, но я подслушал, что они собираются убить Льюка-Отшельника и завладеть его долей золота.
В этом месте судья спросил:
— А где свидетель Мендоса? Констебль, позаботьтесь, чтобы он не покинул зала суда.
Но злобный человечек со слезящимися глазами уже выскользнул из зала, пока никто не обращал на него внимания. С тех пор его никто и никогда больше в Падлби не видел.
— Я поспешил к хозяину, — продолжал рассказывать Боб, — и изо всех сил пытался объяснить ему, что его компаньоны злые и коварные люди. Но мои попытки были тщетны, хозяин не понимает языка собак. Тогда я решил, что буду рядом с ним и днем, и ночью, чтобы уберечь его от опасности.
Выкопанная яма была настолько глубока, что опуститься на ее дно можно было только при помощи веревки, к концу которой привязывалось ведро. Один из золотоискателей находился в ведре, в то время как другой медленно тянул веревку. Золото поднимали в этом же самом ведре. И вот часов в семь вечера мой хозяин стоял на краю ямы и поднимал Синюю Бороду. Он уже наполовину вытянул Билла, когда из хижины, где мы все жили, появился Мендоса. Он считал, что Билл ушел в бакалейную лавку. Увидев, что Льюк тащит туго натянутую веревку, он решил, что тот вынимает ведро с золотом. Мендоса достал из кармана пистолет и тихо подкрался к Льюку.
Я залаял изо всех сил, чтобы предупредить хозяина об опасности, но он тянул тяжелого и толстого Билла и совершенно не обращал на меня внимания. Я понял, что если не приму срочных мер, Мендоса его застрелит. И тогда я совершил то, о чем и подумать страшно, — я укусил хозяина за ногу. От неожиданной боли Льюк резко обернулся и отпустил веревку. Билл полетел вниз и разбился насмерть.
Хозяин накинулся на меня, стал ругать на чем свет стоит, а Мендоса тем временем тихонько спрятал пистолет, подошел к нам с отвратительной улыбкой на лице и заглянул в яму.
— Боже мой! — сказал он Льюку. — Ты убил Синюю Бороду. Я обязан заявить в полицию.
Мендоса надеялся, что Льюка посадят в тюрьму, а все золото теперь будет принадлежать ему. Он вскочил в седло и ускакал прочь.
Мой хозяин понимал, что Мендоса убедит полицию, будто он убил Синюю Бороду преднамеренно. Поэтому, пока Мендоса не вернулся, мы тайком уехали и перебрались в Англию. Здесь хозяин сбрил бороду и стал жить отшельником. С тех самых пор он и прячется. Так прошло уже пятнадцать лет. Вот и все, что я могу сказать. Клянусь, что все это правда, все, от первого до последнего слова.
Когда Доктор закончил рассказ Боба, присяжные пришли в неописуемое волнение. Один из них, глубокий старик, расплакался от жалости к бедняге, который был вынужден скрываться на болотах пятнадцать лет, страдая из-за того, в чем был невиновен. И остальные также сочувственно качали головами и перешептывались.
Тут опять вскочил со своего места противный прокурор, сильнее прежнего размахивавший руками.
— Ваша честь, — кричал он, — я возражаю против этих показаний! Собака никогда не скажет правду, если это может навредить хозяину. Я возражаю! Я протестую!
— Хорошо, — сказал судья, — вы можете провести перекрестный допрос. Ваш долг прокурора опровергнуть показания. Вот пес, допросите его, если не верите тому, что он рассказал.
Мне показалось, что у прокурора будет припадок. Он посмотрел сперва на собаку, потом на Доктора, затем на судью, потом опять на собаку, хмуро взиравшую на него, открыл было рот, чтобы что-то произнести, но слов никаких не последовало, он только махал руками и становился все краснее. В конце концов прокурор схватился рукой за лоб и тихо опустился в кресло. Двое помощников, поддерживая прокурора под руки, почти выносили его из зала, а он все бормотал: «Я протестую! Я протестую!»
Затем судья произнес длинную речь перед присяжными, после чего присяжные поднялись и вышли в соседнюю комнату. В этот момент Доктор вернулся на свое место рядом со мной, ведя на поводке Боба.
— Зачем ушли присяжные? — спросил я.
— Они всегда уходят в конце слушания, чтобы решить, виновен ли подсудимый.
— А вы с Бобом не могли пойти с ними, чтобы помочь им принять правильное решение?
— Нет, это не разрешается. Они должны обсудить все без посторонних. Иногда на это уходит… Господи, помилуй, они уже возвращаются. Недолго же они совещались.
В зале воцарилась тишина, присяжные заняли свои места, и один из них, человек маленького роста, встал и повернулся к судье. Все затаили дыхание, в особенности мы с Доктором. Можно было бы услышать даже звук падающей на пол булавки, несмотря на то, что почти весь Падлби сидел в зале суда, вытянув шеи и напрягая до изнеможения слух, чтобы расслышать эти чрезвычайно важные слова.
— Ваша честь, — произнес маленький человек, — решение присяжных: НЕВИНОВЕН.
— Что это значит? — повернулся я к Доктору.
И тут я увидел, что Доктор Джон Дулитл, известный натуралист, вскочив на скамью, прыгает на одной ножке, как школьник.
— Это значит, что он свободен! — кричал Доктор, — Льюк свободен.
— И он отправится с нами в путешествие, правда?
Но я не расслышал его ответа, потому что все присутствующие прыгали на скамьях от радости, как и Доктор. Люди словно сошли с ума — хохотали, размахивали руками, выкрикивали имя Льюка, безумно радуясь, что он свободен. Шум стоял оглушительный.
Потом все мало-помалу успокоились. Стало тихо: все почтительно ожидали, пока судья не покинет зал заседаний. Суд над Льюком-Отшельником, этот нашумевший процесс, о котором до сих пор вспоминают в Падлби, был завершен.
В наступившей тишине вдруг раздался истошный крик: в проходе стояла женщина, протягивающая руки навстречу Отшельнику.
— Льюк! — кричала она. — Наконец я нашла тебя!
— Это его жена, — прошептала толстуха впереди меня. — Бедняжка, она не видела мужа пятнадцать лет. Как прекрасно, что они снова вместе! Ах, как я рада, что пришла сюда, ни за что на свете не хотела бы пропустить это потрясающее зрелище.
Не успел судья выйти из зала, как все снова зашумели. Теперь люди окружили Льюка и его жену, поздравляли их, трясли за руки, радовались и смеялись от души.
— Пошли, Стаббинс, — сказал Доктор, беря меня за руку, — давай выбираться отсюда, пока это возможно.
— А разве вы не поговорите с Льюком? — удивился я. — Не пригласите его ехать с нами?
— Это бесполезно, — сказал Доктор, — за ним приехала жена. Ни один человек не отправится в путешествие после пятнадцатилетней разлуки с женой. Пошли. Вернемся домой хотя бы к чаю. Ведь мы даже не пообедали, если помнишь. А мы и впрямь заслужили обед. Ладно, поедим для разнообразия бутерброды с ветчиной. Пошли скорее.
Мы уже подходили к боковому выходу, как я услышал, что толпа кричит:
— Доктор! Доктор! Где же Доктор? Если бы не Доктор, Отшельника бы повесили. Пусть Доктор скажет речь! Доктор, скажите речь!
К нам подбежал человек и сказал:
— Люди требуют вас, сэр.
— Прошу прощения, — извинился Доктор, — я страшно занят.
— Но толпе невозможно отказать, сэр, — заявил человек, — они хотят, чтобы вы произнесли речь на рыночной площади.
— Извинитесь от моего имени, — ответил Доктор, — и передайте им мои наилучшие пожелания. У меня назначена срочная встреча дома и я никак не могу опоздать. Пусть Льюк скажет речь. Стаббинс, пошли скорее.
— Господи помилуй, — пробормотал Доктор, когда мы, выбравшись наконец на улицу, наткнулись на другую толпу, поджидавшую нас у бокового выхода.
— Поворачивай-ка, побежим через левый проход!
Мы припустили бегом и, петляя переулками, сумели скрыться от страждущей толпы. Нам удалось слегка перевести дух, только когда мы оказались на Оксенторп-роуд. Но даже подходя к калитке сада, мы слышали отдаленный гул голосов.
— Они все еще требуют вас, — сказал я. — Слышите?
На расстоянии не менее чем в полторы мили мы совершенно отчетливо могли расслышать слова: «Да здравствует Льюк-Отшельник! Ура! Да здравствует его верный пес! Ура! Да здравствует жена Льюка! Ура! Да здравствует Доктор! Трижды ура!»
Полинезия поджидала нас на крыльце. По всему было видно, что у нее важные новости.
— Доктор, — воскликнула она, увидев нас, — прилетела малиновая райская птичка.
— Наконец-то! — обрадовался Доктор. — А я уже начал опасаться, не случилось ли с ней беды. И как она, наша Миранда?
По тому, с каким волнением Доктор пытался попасть ключом в замочную скважину, я уже понял, что нам будет явно не до чая.
— Устала с дороги, разумеется, а так вполне сносно, — ответила Полинезия. — Но что бы вы думали? Этот бедокур Чипсайд накинулся на нее и начал оскорблять, едва она появилась в саду. Когда я подлетела, бедняжка уже была вся в слезах и собиралась улететь обратно в Бразилию. Чего мне стоило уговорить ее подождать вашего прихода! Она сейчас в кабинете. А Чипсайда я заперла в книжном шкафу и предупредила, что расскажу обо всем вам.
Доктор нахмурился и, ничего не говоря, быстро прошел в кабинет.
Здесь уже были зажжены свечи, поскольку на улице смеркалось. Даб-Даб несла караульную службу возле книжного шкафа, где томился в заточении Чипсайд. Нахальный воробей возмущенно размахивал крыльями за стеклами шкафа. В центре комнаты посередине большого стола на чернильнице сидела самая красивая птичка, какую только можно себе представить. У нее была фиолетовая грудка, малиновые крылышки и длинный золотой хвост. Миранда была потрясающе хороша собой, хотя выглядела очень усталой. Она спрятала головку под крыло и мерно покачивалась. Было видно, что она летела издалека.
— Тсс, — прошептала Даб-Даб, — Миранда заснула. Этот нахал Чипсайд сидит в шкафу. Послушайте, Доктор, отошлите воробья подальше, пока он не натворил больших бед. Он самый настоящий наглец. Чего нам стоило уговорить Миранду остаться! Мне подать чай прямо сюда, или вы придете на кухню?
— Мы пойдем на кухню, Даб-Даб, — ответил Доктор, — но прежде выпусти, пожалуйста, Чипсайда.
Даб-Даб отворила дверцы шкафа, и Чипсайд выпорхнул оттуда, всем своим видом показывая, что он абсолютно ни в чем не виноват.
— Чипсайд, — обратился к нему Доктор, — что ты сказал Миранде?
— Да ничего я ей не говорил, Док, честно, ну, то есть ничего особенного. Я клевал крошки на гравиевой дорожке, когда она заявилась и стала всюду совать свой клюв, будто она тут хозяйка, и все только потому, что у нее разноцветные перышки. Лондонские воробьи ничуть не хуже! Не люблю я этих расфуфыренных иностранцев. И что им дома не живется?
— Но что ты сказал Миранде, почему она обиделась?
— Да всего-то и сказал, что ей место не в английском саду, а в шляпном магазине.
— Тебе должно быть стыдно, Чипсайд. Неужели ты не понимаешь, что птичка проделала тысячи миль, чтобы повидаться со мной. И что ее встречает здесь? Твой грубый язык! Чего же ты добивался, хотел бы я знать? Если бы она улетела, не дождавшись меня, я бы никогда тебе этого не простил. Оставь, пожалуйста, помещение.
Пристыженно, но стараясь делать вид, что ему все нипочем, Чипсайд выпрыгнул в коридор, и Даб-Даб закрыла за ним дверь.
А Доктор подошел к прекрасной птице, сидевшей на чернильнице, и нежно погладил ее по спинке. И тут из-под крылышка показалась ее прекрасная головка.
— Милая Миранда, — заговорил Доктор, — мне очень неприятно то, что здесь произошло, но ты не должна обращать внимания на Чипсайда. Что с него возьмешь — городская птица, всю свою жизнь базарит с такими же, как он, за крошку хлеба. Не стоит обращать на него внимания.
Миранда расправила свои роскошные крылья. Теперь, когда она проснулась и начала двигаться, я заметил, какие у нее изящные и изысканные манеры. В глазах ее стояли слезы, а клювик дрожал.
— Я бы и не обратила на это внимания, — ответила она высоким серебристым голоском, — если бы не была еле живой. Да еще… — голосок ее оборвался.
— Тебе нелегко пришлось по пути сюда? — участливо спросил Доктор.
— Самый тяжелый перелет в моей жизни, — ответила Миранда. — Погода… да ладно, чего уж говорить. Я ведь все-таки долетела.
— Скажи мне, — голос Доктора выдавал его страшное нетерпение, — что ответил Длинная Стрела на мое послание?
Тут малиновая райская птичка и вовсе повесила голову.
— Это-то и есть самое страшное, — ответила она. — Я не смогла передать ему ваше письмо. Длинная Стрела, сын Золотой Стрелы, исчез! Мне не удалось его отыскать.
— Как это исчез? — воскликнул Доктор. — Что же с ним произошло?
— Это никому не известно, — ответила Миранда, — он и прежде частенько исчезал, как я вам рассказывала, и индейцы никогда не знали, где он. Но от птиц спрятаться не так-то просто. Мне всегда удавалось отыскать какую-нибудь сову или ласточку, которая могла точно сказать, где он. Но на этот раз он, похоже, исчез без следа. Вот почему я опоздала к вам почти на две недели. Я искала его повсюду, расспрашивала кого только могла. Я пролетела по всей Южной Америке, но нигде ни одна живая душа не знает, где Длинная Стрела.
В комнате воцарилась грустная тишина. Доктор нахмурился, а Полинезия почесывала голову.
— А черных попугаев ты расспрашивала? — спросила она. — Они обычно в курсе всех дел.
— Разумеется, — ответила Миранда, — и я была так огорчена, что мне не удалось найти Длинную Стрелу, что совершенно выпустила из внимания изменение погоды. Я не остановилась, как обычно, на Азорах, а полетела, чтобы сократить путь, прямо на Гибралтар, словно на дворе июнь или июль, и, конечно же, попала в страшную бурю на Атлантике. Я уже думала, что погибну, но мне повезло — в воде плавали обломки разбившегося корабля. Непогода стала стихать, я опустилась на один из этих обломков и сумела немного поспать. Если бы не передышка, вам бы не услышать об этих приключениях.
— Бедная Миранда! Что тебе пришлось пережить! — сокрушенно воскликнул Доктор. — Но скажи, удалось ли тебе выяснить, где Длинную Стрелу видели в последний раз?
— Да. Один альбатрос сказал мне, что видел его на острове Паукообразных Обезьян.
— Остров Паукообразных Обезьян? Это где-то у берегов Бразилии?
— Именно так. Конечно, я сразу же отправилась туда и расспросила каждую птицу на острове (а это очень большой остров, сотни миль пути). Длинная Стрела, видимо, навещал там какое-то племя индейцев, и последний раз его видели, когда он направлялся в горы за каким-то редким лечебным растением. Мне это рассказал ручной сокол, с которым вождь племени охотится на куропаток. Меня там тоже чуть было не посадили в клетку. Иметь красивое оперенье опасно для жизни. Стоит только приблизиться к человеку, как, не успев произнести: «Ах, какая красота!», он выпускает в тебя стрелу или пулю. Из всех людей на свете я могу доверять только вам и Длинной Стреле.
— И что, так никто и не знает, вернулся ли он с гор?
— Нет. Больше его нигде не видели. Я расспрашивала птиц, что обитают на побережье, не уехал ли он с острова на каноэ. Но никто из них ничего не знал.
— Ты думаешь, с ним случилась беда? — тревожно спросил Доктор.
— Боюсь, что да, — кивнула головой прекрасная Миранда.
— Что ж, — медленно произнес Доктор Дулитл, — если мне никогда не доведется встретить Длинную Стрелу, это будет большой неудачей в моей жизни. Но не только в моей, это будет потерей для всего человечества, ибо, судя по тому, что ты мне рассказала, это — величайший натуралист всех времен и народов. Он знает больше всех на свете. И если Длинная Стрела ушел из жизни, и никто не успел описать его знания и опыт, чтобы использовать их на благо людей, то это просто ужасно! Но ведь ты не думаешь, что его нет в живых?
— А что еще мне остается думать, если вот уже целых полгода ни одна живая душа не знает, где он и что с ним! — воскликнула Миранда и разразилась горькими слезами.
Рассказ малиновой райской птички поверг всех в невероятное уныние. Доктор пил чай с отсутствующим видом и был заметно удручен. Время от времени он переставал есть и неподвижно смотрел на какое-нибудь пятнышко на скатерти, мысли его витали далеко-далеко. Даб-Даб, озабоченная тем, чтобы Доктор наконец поел, начинала нарочито кашлять или стучать лапкой по раковине.
Я изо всех сил старался подбодрить Доктора, вспоминая, как он помог Льюку и его жене. Но это не возымело никакого действия, и тогда я принялся рассуждать о нашем предстоящем путешествии.
— Видишь ли, Стаббинс, — задумчиво произнес Доктор, когда мы встали из-за стола, и Даб-Даб с Чи-Чи принялись убирать посуду, — честно говоря, теперь я и не знаю, куда ехать. Я собирался предпринять это путешествие, чтобы встретиться с Длинной Стрелой. Я надеялся, что он поможет мне выучить язык моллюсков и, быть может, каким-нибудь образом добраться до дна моря. Но Он пропал! И его знания исчезли вместе с ним!
И Доктор вновь погрузился в задумчивость.
— Только подумать! — сокрушенно бормотал он. — Длинная Стрела и я — двое ученых, живущих в разных концах света… нам никогда не доводилось встречаться, но у меня всегда было такое чувство, будто я отлично знаю его. Ведь мы оба делали одно дело. И вот его нет! Нас разделял целый мир, и только одна маленькая птичка знала нас обоих!
Мы вернулись в кабинет, Джип принес Доктору его тапочки и трубку. После того, как трубка была раскурена и дым начал медленно наполнять комнату, Доктор заметно повеселел.
— Но мы все равно поедем в путешествие, даже если не сможем найти Длинную Стрелу, ведь правда, Доктор? — волновался я.
Доктор Дулитл внимательно посмотрел на меня и вдруг, улыбнувшись своей доброй мальчишеской улыбкой, сказал:
— Конечно, поедем, Стаббинс. Не волнуйся. Мы не должны прекращать работу и учебу, даже если Длинная Стрела исчез, только куда мы поедем — вот вопрос!
На свете было столько мест, о которых я мечтал, что, конечно же, я не мог ответить сразу. Пока я размышлял, Доктор выпрямился в своем кресле и сказал:
— Я знаю, как мы поступим, Стаббинс. Эту игру я придумал, когда был совсем молодым, еще до того, как ко мне переехала жить Сара. Я называл ее «путешествием наугад». Когда мне хотелось куда-нибудь поехать, и я не мог решить, в какую сторону держать путь, я не глядя открывал географический атлас и опускал карандаш на первую попавшуюся страницу. Потом открывал глаза и смотрел, куда он показывает. Путешествие наугад — страшно увлекательная игра. Но ты должен дать себе клятву непременно отправиться туда, куда указывает карандаш. Ну так что, сыграем?
— Да, да, конечно! — почти выкрикнул я. — Как это здорово! Пусть это будет Китай, нет, Борнео, нет, лучше Багдад!
Я тут же подскочил к книжному шкафу и, сняв с верхней полки огромный географический атлас, положил его на стол перед Доктором.
Я знал в нем каждую страницу наизусть. Сколько дней и ночей я просиживал за его пожелтевшими картами, прослеживая течение рек, исследуя положение гор и морей, представляя себе, как могут выглядеть маленькие города и насколько широки разбросанные по карте озера. Сколько радостных часов провел я над этим атласом, мысленно совершая увлекательнейшие путешествия по всему миру. Я и сейчас вижу его перед собой: на первой странице карты нет, здесь лишь сказано, что атлас выпущен в Эдинбурге в 1808 году и еще много всего о самом атласе. На следующей странице — карта солнечной системы. Здесь и солнце, и планеты, и звезды, и луна. Третья страница представляет карты Северного и Южного полюсов, потом идут полушария, океаны, континенты и страны.
Пока Доктор оттачивал карандаш, мне в голову пришла одна мысль:
— А что, если карандаш укажет на Северный полюс, — спросил я, — мы туда тоже отправимся?
— Нет, правила предусматривают, что если ты уже был однажды в каком-то месте, второй раз туда ехать необязательно. Делаешь другую попытку. Я был на Северном полюсе, — добавил он, — так что мы туда не поедем.
От удивления я едва не лишился дара речи.
— Вы были на Северном полюсе? — наконец-то вымолвил я. — Но ведь его еще не открыли. На карте обозначены все места, куда удавалось добраться исследователям, которые пытались достичь Северного полюса. Почему же вашего имени там нет?
— Я обещал держать это в секрете. И ты тоже, пожалуйста, никому об этом не рассказывай. Да, я открыл Северный полюс в апреле 1809 года, но ко мне обратились несколько полярных медведей, сказав, что под снегом есть большие залежи каменного угля. «Люди пойдут на что угодно, лишь бы добраться до этих залежей», — волновались они и попросили никому об этом не рассказывать. Ведь если люди придут на Север и построят угольные шахты, эта прекрасная белая страна будет уничтожена навсегда, а ведь на свете нету больше мест, где бы полярные медведи чувствовали себя так привольно. Конечно же, я дал им слово держать все это в секрете. Но рано или поздно Северный полюс все равно кто-нибудь откроет. Мне только хочется, чтобы у белых медведей подольше оставалось место для вольготной жизни. Я надеюсь, что это продлится еще некоторое время, поскольку климат в тех местах просто дьявольский. Ну как, мы готовы? Отлично. Бери карандаш и встань поближе к столу. Когда книга раскроется, очерти в воздухе три раза круг и опусти карандаш на страницу. Готов? Хорошо. Закрывай глаза.
Момент был напряженный, немного страшноватый, но очень волнующий. Мы оба крепко закрыли глаза. Я услышал, как атлас с шумом раскрылся. Я старался представить себе, что это за страница — Африка или, например, Азия. Трижды очертив в воздухе круг, я начал опускать карандаш. Наконец он коснулся страницы.
— Порядок, — сказал я, — дело сделано.
Мы оба разом открыли глаза и столкнулись лбами. Так стремительно мы наклонились над картой, желая быстрее узнать, куда лежит наш путь.
Атлас был раскрыт на карте Южной Атлантики. Мой карандаш опустился на самую ее середину, и его кончик указывал на крошечный остров. Название острова было напечатано такими мелкими буквами, что Доктору пришлось надеть сильные очки, чтобы прочитать его. Я весь дрожал от волнения.
— Остров Паукообразных Обезьян, — медленно произнес Доктор и присвистнул. — Вот это потрясающе! Как раз то место, где в последний раз видели Длинную Стрелу, интересно… в этом есть что-то символическое.
— Мы поедем туда, Доктор, ведь правда! — волновался я.
— Ну, разумеется. Согласно правилам игры мы обязаны это сделать.
— Как здорово, что это не Оксенторп или Бристоль, — радовался я, — нам предстоит настоящее морское путешествие. Только взгляните, сколько морей нам предстоит пройти. А много времени на это понадобится?
— Не очень, — ответил Доктор, — на хорошем судне и при попутном ветре одолеем недели за четыре. Но не поразительно ли это? Из всех возможных мест на земном шаре ты с закрытыми глазами попал именно на это. Остров Паукообразных Обезьян! Ну что ж, по крайней мере, я смогу привезти оттуда нескольких жуков джабизри.
— А что это за жуки такие?
— Это очень редкий вид жуков с особенными повадками. Я хочу изучить их. Они водятся всего в трех местах на земном шаре. Остров Паукообразных Обезьян — одно из них, но и там они встречаются редко. Кстати, точное местонахождение острова неизвестно. Корабли, видимо, проходили мимо него. Вполне может оказаться, что мы станем первыми белыми людьми, которые ступят на этот остров. Но, доложу я тебе, отыскать его будет непросто.
Все это было похоже на сон. Мы сидели вдвоем за большим письменным столом, горели свечи, из трубки Доктора струился дым, и мы обсуждали, как отыскать остров в океане, и радовались, что будем его первооткрывателями.
— Могу спорить, это будет потрясающее путешествие! — сказал я, — Остров такой красивый на карте. А туземцы там есть?
— Миранда говорит, что там живет какое-то особенное индейское племя.
В эту минуту проснулась райская птичка. В возбуждении мы совершенно забыли, что надо говорить тихо.
— Мы собираемся на остров Паукообразных Обезьян, Миранда, — сказал Доктор, — ты ведь знаешь, где он расположен.
— Я знаю, где он находился последний раз, когда я там была, — ответила птичка, — но где он сейчас, сказать не могу.
— Что ты имеешь в виду? — воскликнул Доктор. — Разве он не всегда на одном и том же месте?
— Нет, это плавучий остров. Он все время перемещается в районе Южной Америки.
Услышав эту новость, я уже не мог сдерживать себя. Мне просто необходимо было с кем-нибудь поделиться, и с громкими возгласами я побежал разыскивать Чи-Чи.
— Мальчик не сошел с ума? — разволновалась утка. — Куда это ты собрался, малыш?
— На остров Паукообразных Обезьян, — кричал я в ответ, делая колесо и подпрыгивая к потолку. — Остров Паукообразных Обезьян! Ура! Плавучий остров!
— Ты отправишься в сумасшедший дом, вот что я тебе скажу, — заворчала домоправительница, — посмотри, что ты сделал с моей лучшей скатертью.
Но я был слишком счастлив, чтобы слушать ее ворчанье, и вприпрыжку побежал на кухню, чтобы отыскать Чи-Чи.