На той же неделе мы начали приготовления к путешествию. Джо — продавец моллюсков, отогнал «Кроншнеп» ниже по реке и привязал его к берегу так, чтобы удобнее было вести погрузку. Целых три дня мы загружали наше прекрасное суденышко провизией.
Внутри кораблик оказался большим и просторным. Здесь были три маленькие каюты, салон или Столовая, а подо всем этим еще находился трюм, где хранились снасти и запасы провианта.
Джо, по-видимому, всем в городе рассказал о нашем предстоящем путешествии, потому что возле лодки постоянно толпился народ. И конечно же, рано или поздно должен был появиться и Мэттью Магг.
— Господи помилуй, Томми, — говорил он, наблюдая, как я тащу мешки с мукой, — у вас прекрасный корабль! И куда это Доктор собрался ехать на этот раз?
— Мы отправляемся на остров Паукообразных Обезьян, — с гордостью ответил я.
— И что, вы отправляетесь с Доктором вдвоем?
— Нет, нужен еще один человек, но Доктор пока не решил, кто это будет.
Мэтью хмыкнул и, прищурившись, посмотрел на стройные мачты «Кроншнепа».
— Знаешь, Томми, — проговорил он, — кабы не мой ревматизм, я бы, пожалуй, и сам отправился с вами. Стоит мне увидеть корабль, готовый к отплытию, меня так прямо и охватывает дух путешествий и приключений. А что это у вас в консервных банках?
— Патока, — ответил я, — целых двадцать фунтов.
— Господи, — вздохнул Мэтью, — от этого еще сильнее хочется поплыть с вами, но вот проклятый ревматизм…
С этими словами Мэтью отошел от меня и направился к стоявшей на берегу толпе. Часы на падлбийской церкви пробили полдень, и я вернулся к своему делу — погрузке провизии на борт судна.
Однако вскоре моя работа была прервана приходом другого человека. Это был огромный верзила с рыжей бородой и татуировкой на руках. Утерев рот рукой и дважды сплюнув, он обратился ко мне:
— Скажи-ка, парень, где здесь шкипер?
— Шкипер? А кто это такой? — спросил я.
— Капитан, где капитан этого судна? — пояснил он, показывая на «Кроншнеп».
— А, вы имеете в виду Доктора, — догадался я. — Его сейчас нет.
И именно в этот момент появился Доктор, нагруженный тетрадями, сачками, увеличительными стеклами и прочими необходимыми для натуралиста предметами. Верзила подошел к нему и с уважением приветствовал, коснувшись рукой фуражки.
— Доброе утро, капитан. Я слышал, вы идете в дальнее плавание и вам нужен человек. Меня звать Билл Бутчер, и я бывалый моряк.
— Рад с вами познакомиться, — ответил Доктор, — но боюсь, что не смогу больше никого взять в команду.
— Как же так, капитан, — возразил бывалый моряк, — не отправитесь же вы бороздить океаны вдвоем с этим мальцом, да еще на таком крошечном суденышке.
Доктор заверил его, что именно это он и собирается сделать. Но верзила не отставал и все убеждал Доктора, что немало кораблей затонуло просто потому, что на них не хватало матросов. Он даже достал из кармана какую-то бумажку, где было написано, что он отличный матрос, и умолял нас взять его с собой, если только нам дорога жизнь.
Однако Доктор проявил твердость — вежливо, но решительно он все-таки отказал Бутчеру, и тот грустно поплелся восвояси, убежденный, что вряд ли нам удастся вернуться живыми.
Не успел Доктор спуститься в трюм, чтобы убрать туда тетради, как на трап взошел еще один посетитель. Это был весьма своеобразный чернокожий молодой человек. Те негры, которых мне доводилось видеть в цирке (а я только там их и видел), носили на голове перья, на шее костяные ожерелья и все прочее в этом роде. Стоящий передо мной человек был одет в модный костюм с огромным красным галстуком. На голове у него красовалась соломенная шляпа с пестрой лентой, в руке он держал ярко-зеленый зонт. Человек был элегантен во всех отношениях, за исключением ног, на которых не было ни ботинок, ни носков.
— Прошу прощения, — обратился он ко мне, вежливо наклонив голову. — Это корабль Доктора Дулитла?
— Да, — ответил я, — вы к нему?
— Я бы хотел его видеть, если это не причинит больших затруднений, — ответил он.
— Как мне доложить Доктору, кто его спрашивает?
— Я Бампо Кахбубу, наследный принц Джоллиджинкии.
Услышав это, я стремглав бросился в трюм известить Доктора.
— Вот это удача! — воскликнул Доктор Дулитл. — Мой старый приятель Бампо! Так, так. Он ведь обучается в Оксфорде, как тебе известно. Как мило с его стороны приехать навестить меня. — И он поспешил вверх по лестнице, чтобы приветствовать принца.
Странный чернокожий пришел в неописуемый восторг при виде Доктора и стал энергично трясти его руку.
— До меня дошло сообщение, что вы собираетесь в далекое плавание, — сообщил он. — Я поспешил увидеть вас и чрезвычайно рад, что застал.
— Ты вполне мог упустить нас, — заметил Доктор, — мы немного задержались, потому что искали людей для команды. Если бы не это, мы бы ушли три дня назад.
— И скольких же человек вам недостает? — поинтересовался Бампо.
— Одного, — ответил Доктор, — но подходящего человека трудно найти.
— Я усматриваю в этом перст судьбы, — произнес Бампо, — подойду ли для вашей команды я?
— Ты прекрасно подойдешь, — ответил Доктор, — но как же твоя учеба? Нельзя же оставить занятия в университете.
— Но я нуждаюсь в отдыхе, — сказал Бампо. — Так или иначе я собирался взять трехмесячный отпуск в конце этой четверти. И кроме того, сопровождая вас, я не потеряю время напрасно. Когда я покидал Джоллиджинкию, мой августейший отец, король, советовал мне много путешествовать. Вы человек большой учености, путешествовать в вашем обществе — возможность, которой нельзя пренебрегать ни в коем случае.
— А как тебе жизнь в Оксфорде? — поинтересовался Доктор.
— Вполне сносно, — ответил Бампо, — мне нравится все, кроме алгебры и туфель. От алгебры у меня болит голова, а от туфель — ноги. Сегодня утром я швырнул туфли через стену, как только вышел с территории колледжа, а алгебру я быстро забуду. Мне по душе Цицерон. Да, я считаю, что Цицерон очень стимулирует мое мышление. Кстати, мне сказали, что его сын участвует в заплыве от нашего колледжа, прекрасный парень, говорят.
Доктор в задумчивости смотрел на огромные стопы чернокожего принца и наконец медленно произнес:
— Знаешь, Бампо, в твоих словах есть большой смысл. Учиться, путешествуя по миру, ничуть не хуже, чем получать знания в колледже. И если ты действительно хочешь ехать с нами, мы будем тебе очень рады. Потому что, честно тебе скажу, ты как раз тот, кто нам нужен.
Двое суток спустя мы были полностью готовы к отплытию. На этот раз Джип упросил, чтобы его взяли с собой. Еще с нами отправлялись Полинезия и Чи-Чи. Даб-Даб оставалась присматривать за домом и всеми его обитателями.
И, конечно же, как это всегда бывает, в самый последний момент выяснилось, что мы забыли массу разных вещей. Поэтому, спускаясь из дома на дорогу, мы были нагружены уймой пакетов и свертков. Пройдя уже половину пути к реке, Доктор вдруг вспомнил, что оставил на огне горшок. На счастье мимо пролетал дрозд, обитавший в нашем саду, и Доктор попросил птицу слетать домой и предупредить об этом Даб-Даб.
На пристани уже собралась толпа народу. У трапа стояли мои родители. Я очень надеялся, что они не станут устраивать сцен и плакать. И надо сказать, они вели себя на удивление достойно. Мама лишь беспокоилась, чтобы я не промочил ноги, а отец, как-то странно улыбаясь, потрепал меня по спине и пожелал счастливого плавания. Прощание — невероятно муторное дело, и я был очень рад, когда все закончилось и мы взошли на наш корабль.
Нас немного удивило, что среди провожающих не было Мэтью Магга. Доктор хотел дать ему кое-какие указания насчет провизии для оставшихся дома животных.
Наконец после некоторых усилий мы подняли якорь и отдали швартовы. «Кроншнеп» медленно поплыл вниз по реке, влекомый отливом, а люди на берегу махали нам вслед платками и кричали прощальные слова.
По дороге мы пару раз столкнулись с другими лодками, плывшими по течению, и на одном резком повороте даже врезались в берег. Люди на берегу страшно волновались, но Доктор не обратил на эти обстоятельства никакого внимания.
— Такое может произойти даже при идеальном управлении, — сказал он, перегибаясь через борт, чтобы достать свои ботинки, застрявшие в грязи, пока мы отталкивались от берега. — Когда мы выйдем в открытое море, управлять судном станет куда легче. Там не во что врезаться.
Для меня все это было необычайно волнующе и интересно, особенно когда мы прошли маленький маяк в устье реки и земля осталась позади. Как это было ново и ни на что не похоже — лишь небо над головой, да вода за кормой. Наш «Кроншнеп», которому суждено было стать нам домом, улицей и садом на столько долгих дней, казался крошечным в этих обширных водах, но тем не менее уютным и надежным.
Я оглянулся и глубоко вздохнул. Доктор стоял за рулем и управлял кораблем, мерно покачивавшимся на волнах. Поначалу я опасался, что у меня начнется морская болезнь, но с радостью обнаружил, что чувствую себя хорошо. Бампо спустился в трюм приготовить нам поесть, Чи-Чи аккуратно складывала веревки, я же должен был закрепить все предметы на палубе, чтобы они не скатились в море во время качки. Джип сидел неподвижно, как статуя, на носу корабля, навострив уши и вытянув нос. Его внимательные старые глаза высматривали обломки кораблей, песчаные отмели или какие-нибудь другие опасности. Полинезия измеряла температуру воды, опуская в волны термометр, чтобы удостовериться, что мимо не проплывают айсберги. И слушая, как она недовольно ворчит, пытаясь в сумерках разобрать цифры на шкале, я осознал наконец, что наше путешествие действительно началось и скоро наступит ночь — моя первая ночь в открытом море.
Перед ужином Бампо поднялся на палубу и сообщил Доктору, стоявшему у руля:
— На борту безбилетный пассажир, сэр, — сказал он голосом заправского моряка. — Я только что обнаружил его за мешками с мукой!
— Боже мой! — вскричал Доктор. — Что за безобразие! Стаббинс, спустись с Бампо и приведите этого человека сюда. Я не могу оставить руль.
Мы с Бампо спустились в трюм и за мешками с мукой действительно обнаружили человека, стоявшего на четвереньках. Стряхнув с него муку, мы увидели, что это не кто иной, как Мэтью Магг. Чихая и кашляя, мы потащили его на палубу.
— Мэтью, — удивленно воскликнул Доктор, — ради всего святого, что ты здесь делаешь?
— Я не смог устоять перед искушением, Доктор, — ответил продавец конины, — вы ведь помните, как я частенько просил вас взять меня в море, а вы никогда не брали. А тут я узнал, что вам нужен человек, и решил — останусь на корабле, пока вы не отплывете, а там, глядишь, выяснится, что я вам пригожусь. Я так долго сидел скрючившись, что ревматизм дал себя знать. Это ужас какой-то! Мне необходимо было поменять положение, а тут заявился этот негритос и увидел мои торчащие ноги. Ой, как качает эту посудину! И долго уже штормит? Похоже, морская сырость и впрямь не на пользу моему ревматизму.
— Это уж точно, Мэтью. Не следовало тебе ехать с нами. Ты совершенно не приспособлен к такой жизни, и долгие путешествия тебе противопоказаны. Мы высадим тебя в Панзансе. Бампо, спустись-ка в мою каюту, в кармане халата ты найдешь карты. Принеси мне самую маленькую с синими пометками наверху. Панзанс уже недалеко, слева по борту, но нужно определить, где там маяк, прежде чем я поменяю курс корабля.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Бампо и, ловко повернувшись, направился к лестнице.
— Из Панзанса автобусом доедешь до Бристоля, Мэтью, — продолжал Доктор. — А уж оттуда до Падлби рукой подать, как тебе известно. И, пожалуйста, приноси зверям еду по четвергам, только помни, что детишкам норок нужны дополнительные порции свежей селедки.
Пока ждали Бампо с картами, мы с Чи-Чи зажгли огни: на правом борту корабля — зеленый, на левом — красный, а на мачте — белый.
Наконец мы услышали звук шагов по лестнице.
— А вот наконец и Бампо с картами, — сказал Доктор.
Но к нашему великому изумлению Бампо был не один, теперь с ним были еще два человека — мужчина и женщина.
— Господи, сохрани и помилуй — кто это? — вскричал Доктор Дулитл.
— Еще пара безбилетных пассажиров, — доложил Бампо, — они скрывались в вашей каюте под койкой, сэр.
— Ну, это уж слишком, — сказал Доктор слабым голосом. — Не могу разглядеть лиц в сумерках. Зажги-ка спичку, Бампо.
Вам ни за что не догадаться, что это были Льюк-Отшельник и его супруга. Миссис Льюк выглядела измученной, у нее началась морская болезнь.
Они рассказали, что поселились на болотах в маленькой хижине Льюка, но к ним стало приходить так много народа, наслышанного о громком судебном процессе, что жизнь стала просто невыносимой. Они хотели уехать из Падлби, чтобы обосноваться в каком-нибудь другом месте, где о них никому Ничего не известно. Не имея денег, они решились на этот шаг. Но как только корабль отошел от берега, миссис Льюк стало очень плохо. Бедный Льюк приносил тысячи извинений за доставленное беспокойство и объяснил, что все это была идея его жены.
Доктор послал за своим чемоданчиком, дал миссис Льюк нюхательных солей, и ей немного полегчало. Затем он сказал, что одолжит Льюку денег и высадит супружескую пару в Панзансе вместе с Мэтью. Он также написал письмо своему приятелю в Панзансе с просьбой помочь Льюку с работой.
Когда Доктор открыл кошелек и вынул несколько золотых, я услышал, как Полинезия, сидевшая на моем плече и наблюдавшая за всем происходящим, тихо прошипела:
— Отдает свои последние деньги, три фунта десять пенсов — это все, что мы взяли с собой в путешествие. Теперь у нас нет денег даже на почтовую марку, не то что на якорь, если мы вдруг потеряем его в море. Надо молить Бога, чтобы у нас не кончилась провизия. Почему бы не отдать им весь корабль, а самим отправиться домой?
Сверившись с картой, Доктор изменил курс корабля, и к великому облегчению миссис Льюк мы повернули к берегу. Мне было очень интересно, как корабль войдет в порт ночью, когда надо ориентироваться только по маякам и компасу. Доктор весьма искусно обошел все рифы и отмели. В одиннадцать вечера мы вошли в маленькую корнуэльскую гавань. Доктор отвез своих безбилетных пассажиров в маленькой шлюпке и снял им комнаты в гостинице. Вернувшись, он сообщил, что миссис Льюк заметно повеселела.
Была уже полночь, и мы решили заночевать в гавани, а поутру вновь отправиться в путь. Забравшись на полку над койкой Доктора и натянув на себя одеяло, я взглянул в иллюминатор и, не поднимая головы с подушки, смог увидеть, как ночные огни Панзанса покачиваются за стеклом иллюминатора в такт с нашим кораблем. Похоже было, что тебя убаюкивают и одновременно показывают какой-то замечательный спектакль. И окончательно решив, что мне нравится жизнь морского путешественника, я заснул крепким сном.
На другое утро, за превосходным завтраком из почек и бекона, приготовленным нашим корабельным коком Бампо, Доктор сказал мне:
— Я все размышляю, Стаббинс, как нам лучше поступить — остановиться в Капа-Бланке или идти прямо на Бразилию. Миранда говорит, что в течение ближайших четырех с половиной недель погода ожидается хорошая.
— Наверное, лучше идти к Бразилии, раз так, — ответил я, помешивая сахар в какао. — К тому же райская птичка будет волноваться, не случилось ли с нами беды, если через месяц мы не прибудем на место.
— Все это так, Стаббинс, — согласился Доктор, — но с другой стороны, Капа-Бланка — удобное место для остановки. Мы могли бы произвести там необходимый ремонт, если будет в том нужда.
— А сколько отсюда до Капа-Бланки? — поинтересовался я.
— Порядка шести дней, — ответил Доктор. — Ладно, мы можем решить и позже. Некоторое время направление все равно будет одинаковым. Если ты покончил с завтраком, пошли — нас ждут дела.
Поднявшись на палубу, я увидел, как в ясном утреннем небе носятся серые и белые чайки, стремглав летящие к воде в надежде на поживу — остатки пищи, выброшенные моряками.
Уже в половине восьмого якорь был поднят, паруса нашего корабля наполнял ровный легкий бриз, и на этот раз мы с легкостью вышли в открытое море. Навстречу нам шла рыбацкая флотилия Панзанса, возвращавшаяся с ночного промысла. Суда держались ровным красивым строем, словно солдаты, и их красно-коричневые паруса одинаково кренились над белым гребнем волны.
Следующие три-четыре дня прошли спокойно, безо всяких приключений. Каждый занимался своими повседневными обязанностями, а в свободное время Доктор обучал всех по очереди управлению кораблем: как держать штурвал, как вести судно строго по курсу и что делать, когда меняется направление ветра. У нас были три рабочие смены. Каждый имел возможность спать по восемь часов в сутки, а остальное время бодрствовал. Судно поддерживалось в отличном состоянии, на вахте постоянно находились двое из нас. Кроме того, Полинезия, самый опытный моряк и большой специалист по управлению морскими судами, похоже, и вовсе не смыкала глаз, разве что задремывала иной раз на солнышке, стоя на одной ноге возле корабельного штурвала. И можете быть уверены, что никому из нас не удавалось поспать больше восьми часов — Полинезия тщательно следила за этим. Стоило кому-нибудь проспать пару лишних минут, как она тут же появлялась и осторожно клевала соню в нос, пока тот не открывал глаза.
Я очень быстро привязался к нашему забавному приятелю Бампо. У него была манера невероятно важно выражать мысли, а своими огромными ногами он постоянно за что-нибудь задевал и спотыкался. Он никогда не задирал передо мной нос, хотя был намного старше и учился в колледже, всегда улыбался и старался, чтобы у всех было хорошее настроение. Теперь мне было ясно, почему Доктор с такой охотой взял его в плавание, хотя Бампо ничего не смыслил ни в кораблях, ни в путешествиях.
На пятый день пути, как раз, когда я принимал штурвал у Доктора, на палубе появился Бампо и сказал:
— Солонина почти вся кончилась, сэр.
— Этого не может быть, — воскликнул Доктор. — Мы взяли с собой сто двадцать фунтов солонины, не могли же мы съесть ее за пять дней. Что же могло случиться?
— Право, не знаю, сэр. Каждый раз, спускаясь в трюм, я обнаруживаю, что кусок стал меньше. Если солонину поели крысы, то это какие-то неслыханные гиганты.
Полинезия, расхаживая взад-вперед по рее — ее обычный утренний моцион, — произнесла:
— Нужно осмотреть трюм. Если и дальше так пойдет, мы уже через неделю будем голодать. Пойдем-ка в трюм, Томми, и узнаем, в чем там дело.
Мы спустились вниз, Полинезия велела нам замолчать и прислушаться. Вдруг из дальнего темного угла раздался отчетливый храп.
— Ну, я так и думала, — произнесла Полинезия. — Это человек и — довольно крупный. Он вон за той бочкой. Похоже, что мы прихватили с собой половину Падлби. Можно подумать, у нас тут паром. Ну и пройдоха! Тащите его!
Мы с Бампо зажгли фонарь и забрались в глубину трюма. Там за бочкой действительно преспокойно спал бородатый верзила с сытым и довольным выражением на лице. Мы растолкали его.
— Что случилось? — пробормотал он сквозь сон. Это был не кто иной, как бывалый моряк Бен Бутчер.
Полинезия шипела и плевалась, как шутиха:
— Только этого верзилы нам не хватало! Ну и наглец, чтоб мне с места не сойти!
— Не сочтете ли вы целесообразным, — предложил Бампо, — пока негодяй еще толком не проснулся, ударить его чем-нибудь тяжелым по голове и вытолкнуть в море через люк.
— Нет. У нас будут неприятности, — ответила Полинезия. — Мы ведь не в Джоллиджинкии, к сожалению, как тебе известно. А кроме того, в корабле нет достаточно большого люка, через который можно было бы просунуть этого детину. Ведите его наверх к Доктору.
И мы повели Бена к штурвалу, где он вежливо приветствовал Доктора, коснувшись рукой козырька фуражки.
— Еще один безбилетник, — объявил Бампо.
Мне показалось, что Доктора сейчас хватит удар.
— Доброе утро, капитан, — приветствовал его непрошенный пассажир. — Бен Бутчер, бывший моряк к вашим услугам. Я знал, что понадоблюсь вам, вот и спрятался на корабле, хотя, скажу по чести, это было мне не по душе. Но как же я мог допустить, чтобы вы отправились в дальний путь без опытного матроса? Да вы бы не добрались, живыми до дому, кабы не я. Вот, поглядите на свой грот, весь болтается. Первый порыв сильного ветра, и его снесет в море. Но раз я с вами, волноваться нечего. Я быстро наведу порядок.
— У нас и так все в порядке, — сдержанно произнес Доктор, — и ваше общество совершенно не доставляет мне удовольствия. Я вам еще в Падлби сказал, что не нуждаюсь в ваших услугах. Вы не имели никакого права садиться на корабль.
— Но, капитан, — возражал бывалый моряк, — вы не сможете управлять кораблем без меня. Вы ничего не смыслите в навигации. Посмотрите на компас, у вас корабль сходит с курса. Это безумие — пускаться вплавь в одиночку, простите мне резкие слова, сэр! Вы же потеряете корабль.
— Послушайте, — сказал Доктор, неожиданно жестко глядя на собеседника, — мне не важно, потеряю я корабль или нет. Я не раз терял корабли, но если я решаю добраться до какого-то места, то мне ничто не помешает сделать это. Вам ясно? Я могу ничего не смыслить в навигации и мореходстве, но так или иначе добираюсь туда, куда мне надо. Вы можете быть превосходным моряком, но здесь вы лишь обыкновенная и досадная помеха. И я высажу вас в ближайшем порту.
— Да, и считайте, что вам еще очень повезло, что вас не заперли в трюме, — вставила Полинезия, — не то вы бы уничтожили всю нашу солонину.
И дальше я слышал, как Полинезия прошептала на ухо Бампо:
— Нас ждут большие проблемы. Денег нет, а без них невозможно пополнить запасы провианта. Солонина была нашим главным запасом.
— Не правильнее ли было бы, с политико-экономической точки зрения, засолить этого бывалого моряка и съесть его в крайнем случае? — прошептал Бампо ей в ответ. — На мой взгляд, он весит куда больше ста двадцати фунтов.
— Ну сколько раз тебе повторять, что мы не в Джоллиджинкии, — огрызнулась Полинезия. — Такие дела не делаются на кораблях у белых, но тем не менее, это блестящая идея. Не думаю, чтобы кто-нибудь видел, как он пробрался на корабль. Однако у нас ведь нет столько соли. Да и кроме того, он насквозь провонял табаком.
Доктор велел мне принять штурвал, а сам склонился над картой.
— Все-таки придется идти на Капа-Бланку, — сказал он мне, когда бывалый моряк удалился на некоторое расстояние. — Досадно, но ничего не поделаешь, я скорее вернусь в Падлби, чем буду слушать болтовню этого парня до самой Бразилии.
Бен Бутчер и вправду был невыносим. Ясно ведь, если человеку сказано, что в нем не нуждаются, он должен держаться поскромнее. Но только не Бен Бутчер. Этот расхаживал по палубе и постоянно ко всему придирался. Послушать его, так на нашем корабле все было не так: то якорь висит косо, то паруса закреплены слабо, то узлы завязаны не по правилам.
В конце концов Доктор велел ему замолчать и убираться в трюм. Но Бен Бутчер отказался наотрез, заявив, что не позволит распоряжаться сухопутным крысам, пока он еще на корабле.
Все мы чувствовали себя крайне неловко, толком не представляя, как справиться с таким верзилой.
Как-то раз, когда мы с Бампо сидели в кают-компании и болтали, там вдруг появились Полинезия, Джип и Чи-Чи. И, как всегда, у Полинезии был план.
— Послушайте меня, — заговорила мудрая птица, — совершенно очевидно, что этот Бен Бутчер — мошенник и негодяй. Я отлично разбираюсь в моряках, как вы сами понимаете, и мне очень не нравится этот верзила…
— А как ты считаешь, — прервал ее я, — нам не опасно плыть через Атлантический океан, не имея ни одного настоящего матроса?
Сказать по правде, меня крайне смущало и огорчало, что у нас на корабле все делалось не по правилам, и я волновался, что будет, если начнется шторм. Ведь Миранда предупреждала, что хорошая погода продержится только некоторое время, а у нас уже было столько задержек в пути. Но Полинезия упрямо, покачала головой:
— Господь с тобой, мой мальчик, — ответила она, — с Доктором Дулитлом ты всегда будешь в безопасности. Всегда — помни это. Не слушай, что болтает этот долговязый осел. Доктор действительно делает все не по правилам, но только это не имеет никакого значения. Запомни мои слова — если ты отправился в путь с Джоном Дулитлом, то всегда доберешься до места, будь уверен. Я с ним попутешествовала немало, и знаю, что говорю. Бывает, что добираешься до места и на перевернутом судне, но не было еще случая, чтобы мы не доехали туда, куда надо. Ну и, конечно, — задумчиво добавила она, — Доктору всегда невероятно везет. В какие бы переделки он не попадал, дело так или иначе оборачивается в его пользу. Вот помню, шли мы раз через Магелланов пролив, дул страшно сильный ветер…
— Так что будем делать с этим Беном Бутчером, — вставил свое слово Джип, — ты же говорила, Полинезия, что у тебя есть план?
— Именно. Больше всего я боюсь, что он незаметно подкрадется и ударит Доктора по голове чем-нибудь тяжелым, а сам объявит себя капитаном «Кроншнепа». Такие типы на все способны. А потом он поведет корабль, куда ему в голову взбредет. Это называется мятеж.
— Да, — согласился Джип, — мы должны действовать быстро. На Капа-Бланке мы будем не раньше, чем послезавтра. И Доктор не должен оставаться с ним наедине ни на одну минуту. Нюх подсказывает мне, что Бутчер плохой человек.
— Послушайте, я все продумала, — сказала Полинезия. — Мой план таков: Бампо накрывает на стол, а мы все уходим и прячемся. В двенадцать часов Бампо бьет склянки к ленчу. Бен, разумеется, сразу же поспешит к столу в ожидании порции солонины. Бампо должен спрятаться снаружи. Как только Бен усядется за стол, Бампо тут же захлопнет дверь и запрет ее на ключ. Так мы его поймаем, ясно?
— Как это стратегично! — воскликнул Бампо. — Еще Цицерон говорил: попугаи и прихожане облегчают жизнь конгрегации. Я сейчас же накрываю на стол.
— Да, пожалуйста, унеси с собой этот фарфоровый соусник, когда будешь уходить из кают-компании, — сказала Полинезия, — и не оставляй там никакой еды. Этот детина уже столько съел, что продержится дня три совершенно спокойно. Да и драться охота отпадет, когда мы выпустим его на берег в Капа-Бланке. Пусть немножко похудеет.
Мы пошли прятаться в коридоре. Вскоре Бампо подошел к лестнице и со всей силы зазвонил в колокольчик. Затем одним прыжком он оказался за дверью в кают-компанию и притаился. Мы внимательно прислушивались.
Практически сразу же послышались тяжелые шаги бывалого моряка Бена Бутчера. Он стремительно прошел в кают-компанию, уселся за стол на место капитана, засунул салфетку за ворот фуфайки под самый свой жирный подбородок и издал громкий вздох в ожидании пищи. И тут — бац! — Бампо захлопнул дверь и быстро повернул ключ в замке.
— Так, на некоторое время он угомонится, — произнесла Полинезия, выходя из своего укрытия, — пусть обучает навигации буфет. Господи, ну что за наглец! Я успела забыть о морской науке втрое больше, чем ему когда-нибудь доведется узнать. Теперь пошли наверх и расскажем все Доктору. Бампо, пару дней придется подавать еду в каюту.
Полинезия уселась у меня на плече и, пока мы поднимались на палубу, запела веселую норвежскую матросскую песенку.
На островах Капа-Бланки нам пришлось пробыть три дня. На это были две причины. Во-первых, из-за необычайного аппетита бывалого моряка у нас резко сократились запасы провизии. Когда мы осмотрели трюм и провели ревизию продуктов, то обнаружилось, что Бен уничтожил множество съестных припасов и помимо солонины. А поскольку у нас не было денег, пополнить эти запасы представлялось довольно трудной задачей. Доктор проверил свой личный багаж: нельзя ли продать что-нибудь из вещей, но единственное, что он сумел отыскать, Это старые часы со сломанными стрелками и покореженным корпусом. Мы решили, что за них нам дадут не больше, чем на фунт чая. Бампо предложил выступить на улице с комическими куплетами, которые он выучил еще в Джоллиджинкии. Но Доктор усомнился в том, что островитян заинтересует африканская музыка.
А еще мы задержались из-за боя быков. Острова Капа-Бланки принадлежат Испании, и каждое воскресенье здесь проводят корриду. Мы прибыли на Капа-Бланку в пятницу и, как только спровадили «бывалого моряка», сразу же отправились гулять по городу.
Городок был небольшой и удивительно не похожий на все, что мне когда-либо доводилось видеть. Улочки здесь были такие узкие и извилистые, что иной раз и повозка с трудом протискивалась между домами. Постройки прямо нависали над улочками, и те, кто жил под крышей, могли за руку поздороваться с соседом напротив. Доктор объяснил, что это старинный город и называется он Монтеверде.
Не имея, чем заплатить, мы, разумеется, не могли остановиться в гостинице или на постоялом дворе. Однако на второй день, проходя мимо кроватной мастерской, мы увидели несколько готовых кроватей, выставленных прямо на улице. Хозяин мастерской сидел тут же и пересвистывался со своим попугаем. Доктор заговорил с хозяином по-испански, и они завели беседу сначала о птицах, а потом и обо всем на свете. Время было к вечеру, и хозяин пригласил нас отужинать.
Мы были этому несказанно рады. Нас угощали невероятно вкусными блюдами, приготовленными на оливковом масле. Мне особенно пришлись по душе жареные бананы. После трапезы беседа затянулась далеко за полночь. Когда же мы наконец стали прощаться, хозяин и слышать не захотел о том, чтобы мы вернулись на корабль. Он говорил, что ночь безлунная и улицы у гавани плохо освещены. Мы, дескать, наверняка заблудимся и поэтому должны заночевать у него, а утром можем отправиться на корабль.
В конце концов мы согласились, и поскольку у нашего нового друга не было лишней спальни, улеглись на те кровати, что стояли на улице возле дома, готовые к продаже. Ночь была такая жаркая, что никаких одеял не потребовалось. Как здорово было засыпать прямо на улице, полной гуляющих людей и веселой беззаботной жизни. У меня сложилось впечатление, что испанцы вообще никогда не спят. Несмотря на позднее время, были открыты все рестораны и кафе, люди ужинали, пили кофе и весело болтали за столиками. Мелодичный звук гитары смешивался со звоном фарфора и гулом голосов.
Почему-то именно в этот момент я вспомнил о родителях, оставшихся в далеком Падлби, об их размеренной трудовой жизни и ежевечерних упражнениях отца на флейте. Каким однообразным показалось мне их существование! Мне даже стало их жалко. Ведь никогда за всю свою жизнь они не путешествовали, не выдумывали и не делали ничего необычного, даже спали всегда одинаково. Правда, я сомневаюсь, что им пришлась бы по душе мысль, что можно заночевать вот так, прямо на улице. Какие все-таки люди разные!
На следующее утро нас разбудил невероятный шум. По улице шествовала огромная процессия, возглавляемая мужчинами в ярких нарядных одеждах. За ними следовала толпа поклонниц и ребятишек. Я спросил у Доктора, кто они такие.
— Это участники боя быков, — ответил он, — завтра здесь состоится коррида.
— А что такое коррида? — поинтересовался я.
К моему великому удивлению Доктор покраснел от гнева, точно так, как в тот раз, когда рассказывал о львах и тиграх в неволе.
— Коррида — это бой быков, глупое и жестокое занятие, — проговорил он. — Испанцы — такие гостеприимные и милые люди. Не могу взять в толк, как они могут получать удовольствие от такого отвратительного зрелища!
И Доктор объяснил мне, что быка сначала всячески раздражают и выводят из себя, потом выпускают на арену, где перед его носом несколько человек размахивают красными плащами. Затем на арену приводят несколько несчастных лошадок, которых разъяренный бык убивает безо всякого труда, поскольку они совершенно беззащитны. Ну, а потом, когда бык уже практически выбился из сил, на арене появляется человек со шпагой и убивает быка.
— Каждое воскресенье, — продолжал Доктор, — во всех сколько-нибудь приметных городах Испании убивают по меньшей мере по шесть быков и лошадей тоже никак не меньше.
А бык никогда не убивает человека? — спросил я.
— К сожалению, крайне редко, — ответил Доктор. — Бык, даже когда разъярен, не так опасен, как кажется, если человек умеет быстро бегать и не теряет голову. Эти матадоры (так называются люди, участвующие в корриде) — ловкие и проворные парни. А народ, в особенности женщины, просто без ума от них. Знаменитый матадор — персона поважнее, чем сам испанский король. Вот смотри, они идут, и девушки шлют им воздушные поцелуи, ну не странно ли это!
В этот момент наш друг, хозяин мастерской, вышел из дома, чтобы посмотреть на проходящую процессию. Он пожелал нам доброго утра и поинтересовался, хорошо ли нам спалось. С ним был его приятель, которого хозяин представил как дона Энрике Карденаса. Узнав, откуда мы прибыли, дон Энрике заговорил с нами по-английски. Он оказался хорошо образованным господином с весьма утонченными манерами.
— Не собираетесь ли вы пойти завтра на корриду? — вежливо поинтересовался он у Доктора.
— Разумеется, нет, — твердо ответил Джон Дулитл, — я терпеть не могу боя быков, это жестокое зрелище, где торжествует трус.
Дон Энрике чуть не взорвался. Я в жизни своей не видел человека в таком возбужденном состоянии. Он принялся объяснять Доктору, что тот и понятия не имеет о корриде, что это благороднейший вид спорта, и что матадоры — достойнейшие и отважнейшие люди.
— Ерунда, — стоял на своем Доктор, — у быка нет никаких шансов. Матадор выходит на арену только тогда, когда бык уже теряет силы и не может толком сопротивляться. Поэтому он без труда убивает животное.
Мне показалось, что испанец сейчас просто ударит Доктора, так он разъярился от этих слов. Он еще пытался что-то возражать, лихорадочно подыскивая нужные слова, когда хозяин мастерской отвел Доктора в сторону и шепотом объяснил, что дон Энрике Карденас — очень важная персона; он поставляет особую черную породу быков со своей собственной фермы для всех коррид Капа-Бланки. По его словам, дон Энрике — невероятно богатый и знатный человек, и его ни в коем случае не следовало обижать.
Я заметил, что у Доктора появилось на лице лукавое мальчишеское выражение, словно ему в голову пришла какая-то блестящая идея. Он повернулся к разгневанному испанцу и сказал:
— Дон Энрике, вы утверждаете, что ваши матадоры — смелые и искусные бойцы. И я, видимо, обидел вас, сказав, что бой быков — крайне недостойное занятие. Скажите, как зовут лучшего матадора, который выступает завтра на корриде?
— Пепито де Малага, — ответил Дон Энрике, — это один из величайших людей, храбрейший боец во всей Испании.
— Отлично, — сказал Доктор, — у меня есть предложение. Я никогда в жизни не участвовал в бое быков, но если я завтра выйду на арену вместе с Пепито де Малагой и любыми другими матадорами, которых вы выберете, и покажу больше трюков с быком, чем они, обещаете Ли вы выполнить мою просьбу?
Дон Энрике запрокинул голову и громко рассмеялся.
— Послушайте, — воскликнул он, — да вы, должно быть, сошли с ума! Бык тотчас же разорвет вас в клочья. Чтобы стать матадором, надо тренироваться много лет.
— Но что если я хочу рискнуть? Вы не боитесь принять мое предложение?
— Что значит «боитесь»! — воскликнул испанец. — Если вы сумеете превзойти Пепито де Малагу в корриде, сэр, я обещаю вам все, что угодно.
— Прекрасно, — ответил Доктор, — теперь я вижу, что вы действительно очень влиятельный человек на этих островах. Значит, если бы вы захотели, чтобы с завтрашнего дня на Капа-Бланке больше не было коррид, вы без труда могли бы добиться этого?
— Да, — гордо ответил Дон Энрике, — это так.
— Ну так вот, — продолжал Джон Дулитл. — Если мне удастся справиться с разъяренными быками лучше, чем Пепито де Малаге, вы обещаете, что на Капа-Бланке больше не будет никаких коррид, пока вы живы и сможете пресечь их. Сделка заключена?
Испанец протянул руку.
— Сделка заключена, — проговорил он, — и я даю слово. Но должен предупредить, что вас непременно убьют. Впрочем, вы и не заслуживаете ничего другого за то, что назвали бой быков недостойным занятием. Увидимся завтра утром, если вы захотите оговорить какие-нибудь детали. До свидания, сэр.
С этими словами испанец повернулся и проследовал в мастерскую нашего хозяина, а Полинезия, которая как всегда внимательно слушала разговор, тут же уселась ко мне на плечо и прошептала в ухо!
— У меня блестящий план. Позови Бампо и пошли поговорим, только чтобы Доктор не слышал.
Я потянул Бампо за руку, и мы перешли улицу, делая вид, что заинтересовались витриной ювелира на противоположной стороне. Доктор в это время сидел на кровати и завязывал ботинки — единственную деталь одежды, которую он снимал на ночь.
— Послушайте, — заговорила Полинезия, — я все ломала голову, где бы нам раздобыть денег на провизию, и вот наконец у меня появилась…
— Что, кругленькая сумма? — поспешил обрадоваться Бампо.
— Да нет, глупец, — идея, как заполучить кругленькую сумму. Значит так, Доктор выиграет пари — это ясно как божий день. Поэтому все, что нам нужно, — это так называемое побочное пари с этим важным испанцем. Он азартный человек и легко согласится.
— А что такое побочное пари? — спросил я.
— О, я знаю, что это такое, — гордо объявил Бампо, — мы их постоянно заключали в Оксфорде, когда бывали лодочные гонки. Я иду к дону Энрике и говорю: «Спорим на сто фунтов, что Доктор выиграет». И если Доктор проигрывает, то я должен заплатить дону Энрике.
— Все правильно, — подтвердила Полинезия, — только говори не сто фунтов, а две тысячи пятьсот песет. А теперь пойди к этому старому дону Рики-Тики и старайся выглядеть важным и богатым.
Мы перешли дорогу обратно и проскользнули в мастерскую хозяина. Доктор все еще никак не мог закончить возню со шнурками.
— Дон Энрике, — важно произнес Бампо, — позвольте представиться. Я наследник короны Джоллиджинкии. Не желаете ли заключить со мной небольшое пари на завтрашнюю корриду. Я утверждаю, что победит Доктор.
Дон Энрике поклонился.
— Почему бы и нет, — ответил он, — с удовольствием. Но предупреждаю, вы проиграете. Какова же ваша ставка?
— Да какой-то пустяк, — ответил Бампо, — так, ради развлечения. Что вы скажете насчет трех тысяч песет?
— Согласен, — ответил испанец, снова поклонившись. — Встретимся завтра после корриды.
— Все в порядке, — удовлетворенно проговорила Полинезия, когда мы возвращались к Доктору. — У меня гора с плеч свалилась.
На следующий день в Монтеверде был большой праздник, улицы украсили разноцветными флагами, повсюду разгуливали нарядные горожане, которые стекались к месту проведения корриды.
Слухи о заявлении Доктора облетели весь город, и, похоже, крайне забавляли его жителей. Даже мысль о том, что какой-то иностранец решил помериться силой и ловкостью с самим Пепито де Малагой, уже казалась абсурдной. Пусть получит по заслугам за этакое нахальство!
Доктор занял у дона Энрике костюм матадора и выглядел в нем очень нарядно. Правда, нам с Бампо пришлось изрядно потрудиться, чтобы приладить на него жилетку, пуговицы так и трещали на ней.
Когда мы сошли с корабля, чтобы отправиться на корриду, за нами увязалась целая толпа мальчишек, всячески насмехавшихся над полнотой Доктора:
— Хуан Хагапока! — кричали они ему вслед, что в переводе с испанского означало Джон Дулитл, толстый матадор.
Как только мы явились на место, Доктор сказал, что хочет посмотреть быков до начала корриды. Нас отвели в загон, где находилось шесть огромных черных быков, дико озиравшихся по сторонам. Торопливо, двумя-тремя словами и знаками Доктор сообщил быкам о своем плане и о том, как они должны себя вести. Бедные животные очень обрадовались, узнав, что корридам может быть положен конец, и обещали выполнить все инструкции Доктора в точности.
Разумеется, человек, который проводил нас в загон, ничего не понял. Глядя на странные ужимки и телодвижения Доктора, объяснявшегося на языке быков, он просто решил, что этот маленький толстенький англичанин сошел с ума.
Из загона Доктор прошел прямо в раздевалку матадоров, а мы с Бампо и Полинезией отправились на места для зрителей. Нашим глазам представилось великолепнейшее зрелище. Тысячи людей, разодетые в свое самое нарядное платье, находились в радостном ожидании зрелища.
Перед началом корриды встал дон Энрике и объяснил собравшимся, что первым номером программы объявляется состязание Доктора из Англии и Пепито де Малаги. Он также объявил во всеуслышание, что было обещано Доктору в случае победы. Но зрители, явно не склонные верить в возможность подобного исхода, разразились в ответ дружным смехом.
Пепито появился на арене под гром приветствий, женщины слали ему воздушные поцелуи, мужчины хлопали и махали шляпами.
Наконец поднялась большая боковая дверь, и на арену выбежал один из быков. Дверь тут же опустилась на место. Матадор был готов к бою. Он начал размахивать плащом красного цвета, а когда бык бросался на него, ловко отскакивал в сторону. Каждый маневр матадора вызывал бурю аплодисментов. Так повторялось несколько раз, но я заметил, что стоило Пепито действительно оказаться в опасном положении, как тут же вступал в дело его помощник, отвлекавший внимание быка своим красным плащом. И тогда бык начинал бросаться на помощника, а Пепито отходил в сторону. Часто, спасаясь от быка, этот помощник даже перепрыгивал через ограждение арены. В общем, все было подстроено так, что даже мне было ясно: никакой особенной опасности от несчастного неуклюжего быка быть не может, если только человек сам не споткнется и не упадет.
Минут десять спустя открылась дверь в раздевалку матадоров и оттуда появился Доктор. Его маленькая полная фигурка в небесно-голубом бархатном костюме вызвала у толпы невообразимое веселье.
Хуан Хагапока, как они прозвали Доктора, прошел в середину арены и церемонно поклонился дамам в ложах. Затем он поклонился быку, а уж после Пепито. Когда он делал поклон помощнику Пепито, бык начал наступать на него сзади.
— Осторожно! Осторожно! Бык! Он убьет тебя! — ревела толпа.
Но Доктор спокойно завершил свой поклон. Затем он повернулся, скрестив руки на груди и грозно уставился на несущегося быка.
И тут произошла удивительная вещь: бык стал сбавлять скорость. Казалось, он боится этого грозного взгляда. Вскоре животное и вовсе остановилось. Доктор погрозил ему пальцем. Бык задрожал и стал убегать, в страхе поджав хвост.
Толпа ахнула. Доктор пустился вдогонку за быком. И так они довольно долго бегали кругами по арене, пока оба не выдохлись. Среди зрителей стали раздаваться восхищенные возгласы. Это было что-то новое в корриде — не человек спасался от быка, а бык от человека. Наконец в последнем рывке Хуан Хагапока, английский матадор, поймал быка за хвост.
Затем он вывел совершенно укрощенное животное на середину арены и заставил его делать всевозможные трюки: стоять на задних ногах, на передних, танцевать, подпрыгивать, кружиться и кувыркаться. Он закончил тем, что велел быку сделать поклон, а потом забрался животному на спину и выделывал всякие акробатические трюки, держась за его рога.
Пепито и его помощник были вне себя от ярости. Публика совершенно забыла про них. Они оба стояли неподалеку от того места, где сидел я, и злобно перешептывались друг с другом, позеленев от зависти.
Наконец Доктор повернулся к дону Энрике и произнес громким голосом:
— Этот бык уже никуда не годится, он напуган до смерти. Уберите его, пожалуйста.
— Кабальеро хочет свежего быка? — спросил дон Энрике.
— Нет, — ответил Доктор, — я хочу пятерых свежих быков. И пусть их выпустят всех сразу.
Толпа издала вопль ужаса. Им приходилось видеть, как за человеком гонится один бык, но чтобы сразу пять, нет, это невозможно, это означает верную смерть.
Пепито подскочил к дону Энрике и закричал, что это против всяких правил. («Ха-ха! — услышал я голос Полинезии, прозвучавший рядом с моим ухом. — Это как с навигацией: он нарушает все морские правила, но добирается, куда ему нужно. Если они только дадут Доктору возможность, он им покажет такое представление, какого никто из них в жизни не видел».)
Разгорелся отчаянный спор. Половина публики приняла сторону Пепито, но зато другая была полностью на стороне Доктора. Наконец Доктор повернулся к Пепито, отвесил ему еще один поклон, вследствие которого отлетела последняя пуговица его жилетки, и произнес, вежливо улыбаясь:
— Разумеется, если кабальеро боится…
— Кто это боится! — взвизгнул Пепито. — Я ничего не боюсь! Я величайший матадор Испании. Вот этой рукой я убил девятьсот пятьдесят семь быков!
— Ну и прекрасно, — сказал Доктор, — посмотрим, удастся ли вам прикончить еще пятерых. Запускайте быков! — прокричал он. — Пепито де Малага не боится.
Когда поднимали тяжеленную дверь в загон, над ареной нависла зловещая тишина. Вскоре оттуда с диким ревом показалось пятеро быков.
— Напускайте на себя как можно более грозный вид, — мне было слышно, как Доктор командует им на их языке, — не разбегайтесь, держитесь вместе. Приготовьтесь к атаке. Сначала возьмите Пепито, он в красном, но Боже упаси убить его, просто выгоните его с арены. Приготовились, все вместе, вперед!
Быки выстроились в линию и, пригнув головы, пошли в атаку на Пепито, как кавалерийский эскадрон. Какую-то долю минуты Пепито старался выглядеть молодцом, но при виде пяти пар рогов, несущихся к нему во весь опор, не выдержал. Став от страха белым, как полотно, он бросился к перегородке, перескочил через нее и был таков.
— Теперь за вторым, — тихо скомандовал Доктор.
И в две секунды бравого помощника как языком слизнуло.
Остальную часть представления действительно стоило посмотреть. Сначала пятеро быков носились по арене как бешеные, врезались рогами в перегородку, били копытами о землю, всем своим видом демонстрируя готовность кого-нибудь уничтожить. Потом каждый из них по очереди сделал вид, будто только что заметил Доктора, и с диким ревом, низко пригнув голову и выставив свои устрашающие рога, понесся прямо на него.
Зрелище было невероятное. Даже я, который звал, что все это спланировано заранее, и то сидел, в ужасе затаив дыхание, видя, как близко от Доктора проносятся эти смертоносные рога. Но каждый раз, когда они почти касались его небесно-голубой жилетки, Доктор ловко отпрыгивал в сторону, а огромные чудовища проносились мимо прямо на волосок от него.
Потом вся пятерка с диким ревом дружно пошла на него, окружила и в течение нескольких минут его полной фигурки не было видно за огромными тушами, мелькающими рогами, взвивающимися хвостами и бьющими копытами. Как Доктору удалось выскочить оттуда живым, я ума не приложу. Сбылось предсказание Полинезии, это была величайшая коррида всех времен.
У одной дамы случилась истерика, она кричала дону Энрике:
— Остановите корриду, остановите! Такого храбреца нельзя убивать! Это лучший матадор в мире! Дайте ему жить! Остановите!
Но тут Доктор, казалось, вырвался из кольца окружавших его быков и, хватая каждого из них за рога, резким Движением валил одного за другим на землю. Быки играли свою роль превосходно. Я даже в цирке никогда не видел, чтобы так работали дрессированные звери. Доктор расправлялся с ними, словно они совершенно выдохлись и больше не в состоянии сражаться. Затем, элегантно поклонившись дамам, Джон Дулитл достал из кармана сигару, закурил ее и спокойно покинул арену.
Как только дверь в раздевалку матадоров закрылась за Доктором, публика разразилась неистовым ревом. Некоторые мужчины (по всей видимости, дружки Пепито) выражали крайнее возмущение, но дамы все вызывали и вызывали Доктора на арену.
Когда же в конце концов он появился вновь, женщины, казалось, посходили с ума. Они слали ему воздушные поцелуи, называли любимым, срывали с себя цветы и украшения и бросали к его ногам. Потрясающее зрелище — настоящий дождь из цветов и драгоценностей.
Но Доктор лишь улыбнулся им, поклонился еще раз и удалился.
— Слушай, Бампо, — сказала Полинезия, — ступай-ка на арену и собери эти побрякушки, мы их продадим. Так всегда поступают великие матадоры — им кидают драгоценности, а их помощники все это собирают. Мы можем выручить за это неплохую сумму денег, а путешествуя с Доктором, никогда не знаешь, когда они тебе понадобятся. Оставь розы, пусть себе лежат, а вот кольца все собери. А когда закончишь, не забудь забрать свои три тысячи у дона Рики-Тики. Мы с Томми подождем тебя у выхода, а потом отнесем эти побрякушки к ювелиру, что напротив мастерской нашего хозяина. Беги, и ни слова Доктору, понял?
Выйдя на улицу, мы обнаружили, что публика толпится у выхода, все были в невероятном возбуждении, люди ожесточенно спорили. К нам вскоре присоединился Бампо, карманы его были набиты и топорщились в разные стороны. Мы все вместе с трудом пробирались к выходу из раздевалки матадоров. Там нас уже поджидал Доктор.
— Отличная работа, Доктор, — сказала Полинезия, перелетая на его плечо, — просто превосходная работа, но здесь пахнет опасностью. Нам надо скорее возвращаться на корабль. И накиньте пальто на этот легкомысленный костюм. Ох, и не нравится мне вид этой толпы. Больше половины из них разозлены вашим выигрышем. Дон Рики-Тики теперь будет вынужден отменить корриды, а вы ведь сами знаете, как они их любят. Но больше всего я боюсь, что кто-нибудь из матадоров, ослепленных завистью, задумает что-нибудь недоброе. Да, нам пора убираться отсюда.
— Похоже, что ты права, Полинезия, — проговорил Доктор, — как всегда, права. Толпа в самом деле довольно беспокойная. Я проскользну на корабль один, так я привлеку меньше внимания, вы же идите другим путем, но не задерживайтесь. Встретимся на корабле. Поспешим же?
Как только Доктор ушел, Бампо отыскал дона Энрике и сказал ему:
— Достопочтенный сэр, вы должны мне три тысячи песет.
Не произнеся ни слова, но с крайним недовольством дон Энрике выплатил свой проигрыш.
После этого мы отправились закупать провизию и наняли кэб, который должен был сопровождать нас. Неподалеку оказалась превосходная бакалейная лавка, где продавалась самая разнообразная еда, которая только существует на свете.
Мы накупили так много всего, что и вообразить невозможно.
Опасения Полинезии оказались небезосновательными. Новость о нашей победе распространилась с быстротой молнии. Когда мы выходили из бакалейной лавки, повсюду собирались кучки разгневанных горожан, которые размахивали палками и кричали:
— Где эти проклятые англичане, которые велели прекратить бои быков? Повесить их на фонарном столбе или утопить в море! Где они?
Тут уж мы не стали терять ни минуты, можете быть уверены. Бампо сгреб кэбмена в охапку и объяснил ему знаками, что если тот не будет гнать что есть мочи к гавани и при этом держать язык за зубами, то он, Бампо, вытрясет из него душу. После этого мы вскочили в кэб, уселись поверх нашего провианта, захлопнули дверцы, спустили шторки и помчались во весь опор.
— Украшения заложить уже не успеем, — сокрушалась Полинезия, пока мы тряслись по булыжникам мостовой, — но ничего, они нам еще пригодятся. Да и к тому же у нас с собой две с половиной тысячи песет, оставшихся от пари. Не давай кэбмену больше двух песет, Бампо. Это нормальная такса, уж я-то знаю.
Мы спокойно добрались до гавани и были очень рады, что Доктор послал за нами Чи-Чи на лодке. Однако, когда мы перегружали наши припасы из кэба в лодку, на пристани появилась разгневанная толпа, которая тотчас же бросилась к нам. Бампо схватил огромное бревно и стал размахивать им над головой, зверски вращая глазами и выкрикивая устрашающий боевой клич своего племени. Это несколько сдержало толпу и позволило нам с Чи-Чи перекидать оставшийся провиант в лодку и прыгнуть туда самим. Бампо швырнул бревно в самую гущу беснующихся испанцев и одним прыжком догнал нас. Мы начали грести к «Кроншнепу» что было сил.
Толпа на причале ревела от ярости, потрясала кулаками и швыряла в нас камнями и другими тяжелыми предметами. Бедняге Бампо попали в голову бутылкой. Но поскольку голова у него была крепкая, то на ней лишь вскочила небольшая шишка. Зато бутылка разлетелась вдребезги.
Когда мы добрались до корабля, Доктор уже поднял якорь, поставил паруса и приготовил судно к отплытию. Оглядываясь назад, мы видели, что за нами вдогонку пустились лодки, полные разъяренных, орущих людей. Поэтому мы не стали разгружать нашу шлюпку, а просто привязали ее покрепче к кораблю и вскочили на борт. Еще мгновение потребовалось для того, чтобы направить «Кроншнеп» по ветру, и вскоре мы уже на всех парусах неслись в направлении Бразилии.
— Ха-ха! — торжествовала Полинезия, когда мы уселись прямо на палубу, чтобы перевести дыхание. — Неплохое получилось приключение, оно напоминает мне о моих путешествиях с контрабандистами. Что это была за жизнь! Не расстраивайся из-за головы, Бампо. Она будет в полном порядке, когда Доктор приложит к ней немного арники. Подумай, в каком мы выигрыше, — полный корабль съестных припасов, карманы битком набиты драгоценностями, да еще пара тысяч песет. Неплохо, знаете ли, совсем неплохо.