Уродец заметил ошарашенный взгляд Гийома и осклабился. Сверкнули щербатые зубы.
— Благородная вещь для благородного сэра!
Глен, угодливо кивая, протянул кубок. В нос ударил аромат мясного бульона с пряными травами. Ги невольно сглотнул слюну, в животе заурчало. Он всмотрелся и понял: кубок всё-таки не тот. Глаза подвели его в темноте: вместо бычьих голов выбиты священные трезубцы. И всё же… откуда у рябого травника дорогая вещь?
— Угощайтесь, добрый сэр, угощайтесь, — приговаривал Глен. — Скромное варево, ничего лишнего. Как поправитесь, закатим пир в вашу честь. Пир горой!
Пир? Какой пир? Что он несёт? Ги с сомнением принял кубок, сделал первый глоток. И не заметил, как допил до дна. Бульон был чудесен, по телу разлилось живительное тепло. Гийом откинулся на сено и сонно заморгал.
— Спите, добрый сэр, спите, — прошелестел над ухом голос Глена.
Гийом смежил веки и крепко заснул без сновидений.
Проснулся он утром. Свет пробивался сквозь щели в дощатых стенах. Болело всё по-прежнему, но сейчас Гийома целиком поглотило новое желание — справить нужду. Не под себя же — значит, придётся встать.
Он приподнялся и осмотрел себя. Шнурок со святым трезубцем на шее. Славься, Создатель! Вокруг груди тугая полотняная повязка. Рёбра, чтоб их! Он опустил ноги на земляной пол, засыпанный соломой, и решительно встал.
Бах! Перед глазами поплыло, всё закружилось. Гийом рухнул в сено. Морщась, потёр несчастную рыжую голову. Шомрова балка… Вот дуралей! Полежал ещё, собрался с силами, ухватился за балку и поднялся. На этот раз медленно, осторожно, шипя сквозь стиснутые зубы. Земля закачалась, как лодка на стремнине. Гийом с трудом удержал равновесие и сделал первый шаг. Шатало, мутило, но рыцарь, кряхтя и горбясь, словно древний старец, добрёл до двери. Толкнул её и застыл, жмурясь.
Время за полдень. Солнце золотило верхушки деревьев, уже тронутые осенью. Впереди шелестела дубрава. Доносился запах прелых листьев, трески-шорохи, дробь дятла, голоса мелких птиц. Терпеть стало совсем невмоготу. Гийом поёжился — свежо, осень не лето — и заковылял к ближайшему дереву. Вскоре полегчало.
Рыцарь удовлетворённо выдохнул, огляделся и увидал на краю дубравы избушку. Приземистую, тёмную, с крышей из дёрна. Разом вспомнились страшные сказки про ведьм, которых так боялся маленький Ги. С крыши свисали связки трав и кореньев — понятно, где обитает рябой коротышка. У стены на шестах растянута оленья шкура. Браконьеры проклятые!
Раздалось короткое ржание. Ги дёрнулся как ошпаренный и снова зашипел от боли в рёбрах. Парзифаль! Конь обнаружился неподалёку, рядом с кадкой воды и охапкой сена. На глаза навернулись слёзы: «Друг мой, единственный верный друг!»
Гийом прохромал навстречу и порывисто обнял бурую шею Парзи. Запустил пальцы в мягкую гриву. Жеребец переступил с ноги на ногу, приветливо фыркнул. Тихо, мальчик, тихо. Бедняга, всё время простоял в сбруе, осёдланный. Ничего, сейчас…
Парзифаль дёрнулся, прижал уши, захрапел. Гийома шатнуло, но он быстро повернулся к опасности. И встретился взглядом с лупоглазым Гленом. Шомров уродец! Ещё и крадётся неслышно.
— Как спалось доброму сэру? — голос линна источал дружелюбие. Ги поморщился.
— Хорошо. Почему конь не рассёдлан?
— Славный конь, добрый конь! Никого не пускает, притронуться не даёт, — развёл руками травник.
Ну конечно! Совсем память отшибло: Парзи приучен только к Гийому. Де Лер всегда возился с ним сам, как и с конём сэра Роллана — массивным гнедым Бехиму́том, названным в честь чудовища из Книги Книг. Такова доля оруженосца — ему и в голову не приходило оставить любимца кому-то на попечение.
— Благодарю, что позаботились о нём, — искренне сказал он Глену.
Уродец просиял.
— Добрый сэр, милостивый сэр! Возьмите, оденьтесь — зябко!
Он протянул де Леру длинную нижнюю рубаху. Его нижнюю рубаху, чистую, выстиранную. На правом рукаве свежий шов.
— Вещи сэра все постирали, к вечеру высохнут. Ведь вечером пир! Вечером пир!
***
Над вечерней поляной нависал кряжистый дуб — старый, мрачный. Жаркий костёр раздирал тьму на лоскуты, бросал алые отсветы на ветви, землю, лица. Но Гийома знобило, несмотря на гамбезон с шоссами.
Готовясь к пиру, де Лер не только оделся, но и опоясался мечом и теперь нисколько не жалел об этом. Ему не нравилась сидящая напротив шайка из пятерых гулских браконьеров. Чумазых, косматых, заросших до глаз чёрными бородами. Один, в засаленном меховом колпаке, гнусно ухмыляясь, вострил здоровенный нож. Пробовал лезвие пальцем, поглядывал на Гийома и вострил дальше. «Уж не я ли главное блюдо на этом пиру?» — думал рыцарь, выразительно постукивая пальцами по рукояти меча.
Впрочем, блюд хватало с избытком. Столы ломились от яств. Свежий хлеб, нежный окорок с дымом коптильни, огромные душистые яблоки соседствовали с запечëнными целиком поросятами, рябчиками, перепёлками, жареной олениной и кабанятиной. Тут и там стояли пузатые бочонки. Золотые да серебряные кубки прямо-таки звали наполнить их до краëв.
Однако Гийом не притронулся ни к еде, ни к питью. Роскошный пир в лесной глуши казался наваждением, гнусным колдовством. В памяти всплывали предания о Стране Эльфов и тамошней еде, отведав которой останешься в заклятом краю навечно. Но в конце концов голод взял своё: Гийом осенил себя тройным знамением и ухватил перепёлку с ближайшего блюда.
Гулы, похоже, об эльфах слыхом не слыхивали: уплетали угощение за обе щеки, громко чавкая и рыгая. Эль да вино текли по грязным бородам, под столами громоздились кости и объедки. «Маловато народу для такого пира, — думал Ги. — Накрыто на целую ораву. Хотя, животы у этих чудищ поистине бездонные, может, справятся».
Ражий детина с маленькой, как у ребёнка, головой, который ранее в одиночку таскал столы и бочонки, принëс высокий стул с резной спинкой и крепко установил его, вдавив ножки в землю. «Настоящий трон», — подумалось Гийому. Он и остальные сидели на неровно отпиленных чурбаках. И кто же у них тут король?
Долго ждать не пришлось. Из расцвеченного костром сумрака возник коротышка Глен. Ги де Лер раскрыл рот: неряшливого уродца как подменили. Новый Глен щеголял в лиловой ко́тте, вышитой золотыми нитями. На тщательно расчëсанной голове поблёскивал серебряный обруч. Талию охватывал богатый пояс с перламутровыми вставками. Шоссы, чëрный и белый, дополнял внушительный гульфик. Завершали картину туфли с длиннющими, по последней моде носами — как он в них ходить умудряется? Травник выпрямился, дурацкая суетливость ушла без следа, от невысокой фигуры веяло уверенностью, величием и смутной угрозой.
Глен галантно поклонился браконьерам, кивнул Гийому и взгромоздился на стул, болтая ногами. Носы туфель задевали землю. В руке сиял серебром давешний кубок с трезубцами. Верзила налил в него вина, подтащив целый бочонок. Наконец линн провозгласил:
— Мир вам, свободные люди! Рад видеть вас под сенью древнего Шэмфорста! Советую всем вспомнить про манеры: сегодня у нас благородный гость! — Глен указал на Гийома.
Гулы презрительно засвистели, кто-то смачно харкнул на землю.
— Полно, братья, полно! Вспомните первый закон нашего леса: никто не приходит сюда просто так. Вот ты, Вулфрик, куда подался после того, как доброму барону не понравились твои речи?
Браконьер в колпаке широко распахнул рот. В глубине зловонной глотки, словно красный червь на крючке, плясал обрубок языка.
— А куда было идти малышу Йонасу, когда родители отвели его в чащу за то, что умён не по годам?
Ги, холодея, посмотрел в глаза детины, бессмысленные и пустые. В уголке рта — блестящая нитка слюны.
— Мы рады страждущим. Больной получит лечение, голодный — кусок хлеба, бездомный — крышу над головой. Но каждый из вас должен понимать, — коротышка пристально посмотрел на де Лера, — почему здесь оказался. Так скажи нам, почему ты здесь, сэр Гийом?
— Я был на войне, — сказал Ги первое, что пришло в голову.
***
Трижды грянули трубы.
Конный строй тронулся. Гийом, едва дыша от волнения, вперился в широкую спину своего рыцаря. За ней виднелась зелень ровного поля и где-то почти у самого горизонта — разноцветные щиты вражьей пехоты. Ополчение гулского королевства Нортамр. Скоро они пожалеют, что стакнулись с язычниками! Сэр Роллан со товарищи об этом позаботятся. А у Гийома де Лера сегодня своя битва.
Он нагнулся к холке жеребца и прошептал: «Танцуй, Парзи!» Парзифаль взбрыкнул, заржал и попятился. Конники задних рядов огибали препятствие, награждая Гийома презрительными взглядами. Кто-то не поскупился на крепкое словцо. Но де Леру было плевать. Он всё продумал заранее.
Справа, не далеко, но и не близко, трепетал двойной штандарт со львом и быком. Оттуда, с невысокого холма, маркис Гулландский обозревал битву. Туда с поля боя скакали посыльные с донесениями. Всё, что нужно — притвориться таким посыльным.
Гийом оскалился, представив заветный миг. Как он подъедет к Защитнику Марки. Насмешливо посмотрит в карие бычьи глаза. Маркис узнает его, непременно узнает, косматые брови полезут вверх… И тогда клинок Гийома пронзит ненавистное грубое лицо. И не важно, что будет потом.
Замечтавшийся оруженосец вдруг понял, что так и везёт запасное копьё сэра Роллана — пальцы намертво вцепились в древко. Ги с трудом разжал их, отбросил ненужное оружие и услыхал шум сотен копыт. Рыцари Марки пошли в атаку! Пора и ему. Парзифаль ходко зарысил в сторону холма.
Грузный топот сзади, и будто скрип саракена. Ги по привычке пригнулся, умница Парзи прянул вправо. Битый затылок взорвался болью, в глазах потемнело, шлем, кувыркаясь, слетел с головы. Каким-то чудом де Лер удержался в седле и направил коня дальше по дуге.
Двоилось в глазах, тошнило, Парзи тревожно прядал ушами. Гийом поднял мутный взор и обомлел. Чудовищный гнедой в белой попоне, сияя бронированным лбом, раздувал широченные ноздри. Плечистый всадник высился нерушимой глыбой. Окольчуженная ручища сжимала копьё. Красная ладонь на щите словно взывала: «Стой! Покорись! Сложи оружие!» А из прорезей глухого шлема на де Лера взирали безжалостные маленькие глаза.
Создатель Всеблагой! Это же его старик — жирдяй, балагур, наставник. Друг отца. Почему же он предал Ги? Зачем бил в спину? Паскуда! Гийом всё понял. Волосы зашевелились под кольчужным капюшоном. Оруженосец, сверкая глазами, выпрямился в седле и потащил из ножен отцовский меч. Мимоходом пожалел о брошенном копье. Плевать! Он зарежет этого борова!
Хриплый вой боевого рога пронёсся над полем. «Хёган! Хёган! Гъялдсхайм!» — заорали грубые голоса. Тёмным клином из гущи сражения вынырнули всадники на низкорослых гулских лошадях. Над ними на шесте качалась бронзовая голова вепря, яркий шлейф из алой ткани вился на ветру, как змеиный хвост. Конница вагров!
Четверо всадников отделились от клина, ринулись к ним. Круглые щиты, короткие кольчуги, кабаньи клыки на шлемах с полумасками. Роллан де Го принял вызов и устремился навстречу.
Земля затряслась под копытами Бехимута, конь и всадник будто слились в единое целое. Длинное копьё пробило вагра насквозь, выкинуло из седла, но и само сломалось, превратившись в никчёмную палку. Остальные дикари с гиканьем закружились вокруг сэра Роллана в гибельном хороводе. Рыцарь схватился за секиру, привстал в стременах и обрушил тяжёлое лезвие на вражеский щит. Брызнули щепки. Но тут же де Го получил топором в правое бедро, накренился…
«Нет!» — прошептал Гийом. Он было рванул Парзифаля на помощь, но внезапно сообразил, куда целит острие тёмного клина. Шомров холм! Древнейшая заповедь: хочешь побить вражье войско — обезглавь его!
Окованная палица ударяет в глухой шлем. Ещё раз. Ещё. Могучее тело медленно сползает с седла. Отчаянным басом ржёт Бехимут. Один из вагров спешивается. Лезвие длинного ножа неистово сверкает на солнце…
Гийом де Лер больше не оглядывается. Ветер в унисон с трубами воет в уши: «Подело-о-ом! Подело-о-ом! Подело-о-ом предателю-ю!» Ги мчится к холму, глотая обжигающие слёзы. Он должен успеть, должен!