Глен покачал головой.
— Нет, добрый сэр. Не только поэтому. Не только.
Ги подался вперёд, по скулам заходили желваки. На что он намекает? Что знает о нём этот рябой?
— Что заставило тебя так решить?
Глен пожал плечами.
— Как хочешь, добрый сэр. Можешь оставить свой секрет при себе. Однако у нашего леса есть второй закон. И он гласит: никто не уходит отсюда просто так.
Коротышка сунул пальцы в рот и заливисто свистнул. Темень дубравы ожила. Из-за деревьев показались люди с топорами, дубинами, длинными гулскими луками. Поднялись и браконьеры. Кое у кого в руках сверкали ножи. Сердце Гийома сжалось: «Разбойники! Душегубы!»
Глен отхлебнул из кубка и продолжил, глядя рыцарю прямо в глаза:
— Шэмфорст — древний лес, мудрый. Знает, куда направить путника. Многих, очень многих направил он к нам. И каждый что-то обрёл здесь, а чего-то лишился. Кто-то заплатил золотом, серебром и самоцветами. Кто-то оставил в залог калёную сталь. Кто-то отдал нам свою жизнь и теперь верно служит Шэмфорсту. Кто-то просто отдал жизнь и теперь гниёт под лесною подстилкой. Что оставишь нам ты, сэр Гийом из рода де Леров? Чем оплатишь право вернуться домой?
Гийом встал, позабыв про боль, выпрямился во весь рост.
— Благодарю за милость, хлеб и кров, Глен из Шэмфорста. Тебя и твоих людей. Но мне нечем заплатить вам кроме того, что имеет при себе честный рыцарь. Забирай что угодно, но прошу: оставь мне коня, верного Парзифаля, да святой трезубец, дарованный при троении. Остальное — твоё.
Глен безразлично поскрёб подбородок.
— Конь да трезубец мне без надобности. Меч, кольчуга — такой же хлам. Им не покрыть и малой части долга. Ведь ты задолжал мне жизнь, благородный сэр. Три дня я латал твои раны, ходил за тобою, как добрый слуга, а нынче устроил пир в твою честь. В уплату мне нужно истинное сокровище, сэр Гийом.
Лицо де Лера вспыхнуло, но тон остался учтивым.
— Если есть другая цена, которую могу уплатить, назови её, Глен из Шэмфорста.
— Да, — ответ обрушился молотом. Глаза коротышки алчно сверкнули. — Отдай мне то, чего не ждёшь обрести дома.
***
Наутро после пира де Леру велели собираться. Повязали на глаза тёмный платок и долго вели косогорами-буераками. Зрение вернули только на тракте.
Немой Вулфрик вместо прощания сунул руку за пазуху и с неудовольствием протянул рыцарю большой золотой перстень. Ги о нём и думать забыл, да и, по правде, предпочёл бы не вспоминать вовсе. Но дают — бери. Похоже, Глена вообще не интересовали ценности кроме той, что якобы ждала де Лера дома. Однако до дома рыцарю было ещё очень и очень неблизко.
Но ему повезло. Сказочно повезло. Бесконечный путь в седле, наполненный охами, стонами и шипением, завершился, когда Парзи нагнал монаха на порожней телеге, запряжённой мышастой кобылкой. Монах, узрев полуживого де Лера, сам побледнел как полотно, но после длительных уговоров всё же приютил страждущего на своей подводе.
Дорогу до монастыря Святого Кернста́на Ги почти не запомнил. Лишь у самых ворот снял перстень да сунул его в нос привратнику. Поднялась суета, дошло до настоятеля, и де Лера с величайшим почтением препроводили в свободную келью.
Потянулись дни, исполненные покоя, молитв и размышлений. Рёбра всё ещё пакостно ныли, но молодой рыцарь отоспался, порозовел и даже потихоньку начал дышать полной грудью. Врачевавший его брат Атанасиус отметил в числе благих знамений зверский аппетит.
Времени было хоть отбавляй, и де Лер подолгу обдумывал договор, заключённый под сенью Шэмфорста. Вот и сейчас, в пустой монастырской трапезной, прикончив обед, в сотый раз прикидывал, чем грозят ему слова коротышки Глена. «Отдай мне то, чего не ждёшь обрести дома».
В сказках под тем, чего не ждёшь, обычно понимали ребёнка. Но откуда ребёнок у Ги? Он ведь даже ни разу… Стоило подумать — и лицо всё пунцовое. Греховные мысли в святой обители! Прости, Создатель! Отец отпадает, у него детей быть не может. Сестра? Положим, Анабель выдали замуж, пока Гийом скитался с сэром Ролланом. Но ведь и жена, и ребёнок относятся к дому мужа, а на него договор не распространялся.
Постелено-то всё мягко, но злой червь сомнения не унимался: Ги нутром чуял беду. Шомров линн точно ничего не делает просто так. Стоило устраивать целый пир ради фразы из детских сказок? Что же…
В трапезную буквально влетел незнакомец, сопровождаемый испуганным служкой. Замер, раздувая ноздри, и уставился на Ги. Тот остолбенел: у мужчины не было ни бровей, ни ресниц, ни волос — идеально гладкая голова, такой же подбородок. Половина лица изрисована синими символами. В тёмных глазах горел безумный огонь. Жалкое рубище, бывшее когда-то коричневой рясой, смердело по́том и ещё чем похуже. Ищейка Ордена Судьи!
Судья — третий и последний лик Создателя, карающий, воздающий. Члены Его Ордена денно и нощно выслеживают ведьм, колдунов, тёмных тварей. И ради победы над ними не щадят и себя. Разум Псов Господних блуждает во тьме, дабы руки могли неустанно нести пылающий меч Его…
Гийом слышал много историй про безумных монахов, но повстречать Ищейку самому до сих пор не доводилось. Говорили, их почти не осталось. Поэтому рыцарь благоговейно встал на колени и осенил себя тройным знамением.
— Славься, Создатель, Господь наш Триединый! Благослови меня, отче, на погибель еретикам, святотатцам, язычникам!
Ищейка часто заморгал и вдруг закрыл лицо ладонями. С тыльной их стороны глядели жуткие вытатуированные глаза.
— Грешен! Грешен! — пролаял безумец, погрозил Ги узловатым пальцем и умчался из трапезной так же лихо, как явился.
Сбитый с толку служка даже не сразу последовал за ним.
Гийом остался на коленях. Сердце придавило камнем. В горле пересохло. «Он всё видел… и Ты видишь, Господин мой Создатель. Чёрное клеймо, знак порока. Как искупить его? Что сделать, чтобы боль ушла?»
Чуть позже брат Атанасиус нашёл де Лера в келье за молитвой.
— Сэр Гийом, — запинаясь от волнения, проговорил монах. — За вами приехали…
***
У врат монастыря переминались вооружённые люди. Отдельно от них стоял среднего роста рыцарь в ярко-красной арангийской бригантине. Чёрные волосы обильно пересыпаны сединой, под острым носом тонкие усы, бородка клином. Из-под высокого лба с дугами аккуратных бровей щурились изжелта-карие глаза — немного раскосые, нагловатые, хитрые, как у матёрого лиса.
— Дядя Рейнар! — радостно воскликнул Гийом и выскочил за ворота.
Рейнар де Лер, улыбаясь, крепко обнял племянника. И тут же отшатнулся, заметив на лице его гримасу боли.
— Святые Праведники! Ги, что с тобой?
— Всё… хорошо, — выдохнул тот, — помяли немного в бою…
— Да, вы же отправились на войну… и вернулись! Как там старый хряк?
— Мёртв.
— Прими его Создатель, — покачал головой дядя, глаза его блеснули. — Чёрные вести — одна за другой… Воистину, близится Время Суда…
— Как вы меня нашли? — перебил Гийом.
— Проще простого, — Рейнар де Лер ухмыльнулся. — Настоятель отправил в Хэ́мптун гонца, едва ты объявился. Не хотел тебя долго потчевать, старый скряга…
Ги вдруг стало невыносимо, до кончиков ногтей стыдно. И вовсе не оттого, что доставил хлопоты священной братии. Нет. Стыдился он собственной трусости. Только сейчас он наконец осознал, что сэр Гийом де Лер, семнадцати лет от роду, наследник замка Хэмптун и окрестностей, до дрожи боялся в этот замок вернуться. Вернуться и обрести то, чего не ждал. Потому и забился в келью, как барсук в нору. Пил, ел, спал и втайне молил Создателя, чтобы так продолжалось вечно.
— Ох, мог бы и сам догадаться, — поспешно ответил он дяде. — Что отец? Опять нездоров? Поэтому не приехал?
Рейнар де Лер глубоко вдохнул, переступил с ноги на ногу и посмотрел куда-то сквозь Ги.
— Мальчик мой, я должен тебе сказать… Твой отец…
Гийом застыл как громом поражённый. Забыв дышать. Ничего не слыша. Читая по губам дяди Рейнара. Вот они замерли, и для молодого де Лера в целом мире не осталось ничего, кроме отчаяния и гнева. Как тогда, в чёрном шатре, расшитом золотом…
***
Они выпили ещё — за здравие Его Королевского Величества — после чего сэр Роллан суетливо откланялся: мол, ему пора. Гийому же он повелел остаться. Вместе со старым боровом шатёр покинул белокурый паж. Перед самым пологом он оглянулся — в васильковых глазах подрагивал страх. По спине Ги, и так порядком обескураженного, забегали мурашки. Маркис улыбнулся неожиданно добро, по-отечески, и протянул оруженосцу свой кубок.
— Возьми. — Гийом покорно принял его дрожащими руками. — Пей. — Пригубил и поморщился от странной горечи. — Пей до дна.
Вино тараном ударило в голову, тело враз стало чужим, тяжёлым. Колени подогнулись, и Ги еле устоял на ногах. Перед глазами поплыло, шатёр заполнил клокочущий смех. Могучая длань с перстнями коснулась медно-рыжих волос, потрепала де Лера по голове, словно малыша, скользнула по затылку к шее…
Касание обожгло. «Нет!» Гийом неловко вывернулся и бросил серебряный кубок в исполинскую расплывчатую фигуру. Метнулся в сторону, как затравленный зверь — слепо, отчаянно, путаясь в ногах. Сердце бешено колотилось, в сплошном хороводе тканых стен не было выхода, но де Лер упрямо рвался вперёд…
Свинцовая боль сковала затылок, в голове загудело, нездешние узоры ковра вдруг стали пугающе близкими. И кубок!.. Где Гийом уже видел этот погнутый кубок с бычьими головами? Где?!
…затылка касалось что-то прохладное, мягкое. Ги улыбнулся сквозь дрёму. Ну конечно, он дома, в Хэмптуне, а любимый щенок опять пролез к нему в кровать. Но почему так болит голова?
— Хватит, Эдди, хватит, — пробормотал он, отмахиваясь, и вздрогнул всем телом.
Пальцы коснулись чьей-то руки. Ги мигом открыл глаза и обнаружил себя распростёртым на шерстяном ковре с нездешними узорами. Приподнялся, встретился взглядом с мальчиком-пажом. Тот стоял на коленях подле де Лера, кротко прижимая к груди влажную тряпицу, словно молился. Огромные глаза полнились слезами и жалостью.
Ги вспомнил всё и поперхнулся рыданием.
Резко сел, охнул от боли. Задыхаясь от стыда, принялся натягивать подштанники и шоссы. Руки не слушались, в глазах двоилось. Де Лер с головой погружался в тёмный омут отчаяния. Скользкими донными рыбами извивались в сознании мысли. Позор на семью. Бесчестье. Грех перед Создателем. Никто не поверит. Быка не одолеть. Суд поединком не выиграть…
Вспыхнул гнев и выжег затхлый омут до дна. «Рожер де Волор — подлец без чести. Так почему поединок должен быть честным? Искупи позор. Сам — раз никому нет до тебя дела. Сверши свой суд, и плевать, что будет потом».
Решение родилось в гневе и окрепло в отчаянии, как клинок закаляется пламенем и водой. Гийом смахнул слёзы и зашёлся лающим смехом. Белокурый паж отшатнулся, сжался от страха, как зверёнок.
— Прости, прости! Не бойся! — де Лер успокаивающе поднял руки.
Горло перехватило от жалости. Он подполз на коленях к мальчику, взял его за плечо, склонился и прошептал:
— Завтра я убью его. Слышишь? Завтра всё кончится, всё пройдёт…
Паж всхлипнул — то ли согласно, то ли испуганно. Ги поднялся на ноги и шатаясь побрёл к выходу. Схватился за полог, обернулся и робко попросил:
— Помолись за меня…