А ведь всего три года прошло, как братец разрешил в армии парики не носить, а теперь народ просто смеётся над ними.
Кроме продовольствия, фуража и неудобных мундиров в войсковом магазине в Праге оказалось и присланное цесарцами для русских оружие. Австрийский интендант выдал под гогот офицеров русских 16 трехфунтовых полковых пушек, 198 эспантонов и 17 протазанов. Карл, увидев этот подарок, долго раздумывал, принимать ли его вообще. Пушки калибра три дюйма не могли нанести врагу никакого урона. Ну, убьёт это чугунной ядрышко пару человек на расстояние в пятьсот шагов. А тащить их ещё предстоит все пятьсот вёрст. И лошадей для их перевозки австрийцы не выделили. Лошадей и так-то по мнению Карла Бирона не хватало, а тут для перевозки этих пукалок ещё отвлекать нужно. Пики и полупики, протазаны эти, чёрт бы их побрал, целую гору коих высыпали перед ним австрийские каптенармусы, сначала ничего кроме гнева у генерала не вызвали. Ещё бы вилы с граблями выдали. И только когда гнев прошёл, Карл Яковлевич решил и пушки, и пики забрать всё же. Приём известный, вкапываешь под углом пики в землю перед своим строем и, считай, обезопасил себя от наскока вражеской тяжёлой кавалерии, не пойдёт лошадь на копьё, а если и заставят её, то наколовшись — падёт тут же, завал устроив, и в это время пищали и штуцера соберут свою законную жатву.
В Пильзене, во время очередного отдыха, в ставку пожаловал сам командующий рейнской армией принц Евгений. Во время совместного обеда в ратуше, устроенного для них Городским Советом, подвыпив, Евгений Савойский поделился с русскими генералами не очень утешительными новостями. Он рассказал, что недавно отправил императору послание с описанием того ужасного положения, в котором находилось имперское войско. Никакие, мол, наступательные операции невозможны до подхода русского корпуса. Имперская армия располагала всего 86 батальонами против 139 французских, каждый шестой солдат был болен, многие дезертировали, не получая жалования 12–14 месяцев. По четыре дня в армии не было хлеба. Только после этого в Вене соблаговолили собрать деньги и привести армию в боеспособное состояние. Но в войсках слишком много необстрелянных новобранцев и непонятно, как с этим войском можно воевать против французов.
— А знаете, Ваше Высочество, — после обеда придержал принца Карл Бирон, — Вы нам выделите отдельный участок для боёв, хуже всего иметь среди воинов необстрелянных новичков. Побежать могут, а паника она заразительна. И остальных за собой увлекут.
— А я хотел как раз наоборот вашими полками укрепить свою армию…
— Нет. Я в корпусе у себя не хочу их видеть. Опять же, воевать мы обучены по-разному. Ну, я буду подчиняться генерал-аншефу Ласси, если он прикажет только. Совет только могу дать, и к нему не приставайте с таким предложением. Он человек покладистый, может и уступить Вашему Высочеству, а получится во вред общему делу. Выделите на наши тридцать тысяч участок фронта, и мы сами уж своим умом и своими людьми француза побьём.
Событие двадцать второе
«Когда стрела не попадает в цель, стреляющий винит в этом себя, а не другого. Так поступает и мудрец.»
Конфуций
Иван Яковлевич уже волноваться начал, нет и нет Фридриха Левенвольде. Тот заявился под утро двадцать второго сентября. Мокрый весь с головы до ног. Опять целый день и целую ночь шёл дождь. Даже палатки из парусины, пропитанной специальной смесью на основе канифоли, промокли. Вот сейчас если пруссаки ринутся на них в штыковую атаку, то кердык гвардии. Короткие штуцера с коротким штыком против длинных немецких пищалей с длинными же полуметровыми штыками — не оружие. Да и количество штыковиков, надо полагать, раза в три больше у Фридриха Вильгельма. Кроме того, он их этому штыковому удару обучал, а Брехт в последние два года в гвардии вообще запретил этой ерундой заниматься. Укрепляли гвардейцы физподготовку и учились метко стрелять и быстро заряжать.
И? Теперь бояться пруссаков?
— Рассказывай, граф, удалось уговорить короля на мир? — Брехт протянул Фридриху свою сухую епанчу и кубок с коньяком самодельным. От коньяка одно название. Брали изюм из Дербента, размалывали, смешивали с полусухим вином, доводили спиртом до сорока примерно градусов и, отстояв, и отфильтровав, разливали по бутылкам. Иван Яковлевич давно хотел на Кавказе наладить производство нормального креплёного вина и коньяка из коньячного спирта, но руки всё не доходили, пока довольствовался этим суррогатом. Впрочем, получилась вполне вещица. И крепкая, и вкусная. Может, и не надо коньяк правильным способом изготавливать, этот, пусть будет, ликёр, пить точно приятней.
— Не будет мира, Иван Яковлевич. Прямо взбесился король. Орал час на меня, даже замахнулся тростью своей, я уже собрался заколоть его, но в последний момент он сдержался. И орал потом снова, что всю Курляндию завоюет и тебя, герцог, на цепь посадит в Потсдаме.
— Да, и ладно. Посижу на цепи. Шучу, — увидев вылезшие из орбит глаза посла, хмыкнул Брехт. — Война — значит, война. Русские прусских всегда бивали. Знакомец мой один сказал. Складно. А что по лекарствам?
— Смеяться будешь, Иван Яковлевич…
— Давай, посмеёмся. Говори.
— Согласен купить лекарство за пять талеров, — развёл руками граф.
— Сучонок. Ничего, Земля круглая, за углом встретимся. Всё, иди отдыхать, Ваше Сиятельство. Дальше сам. Держи бутылку. Перед сном накати, да в одеяло завернись, как следует, а то простынешь ещё. Ты мне живой и здоровый нужен капитуляцию у короля прусского принимать.
Левенвольде ушёл, а Брехт расстелил перед собой карту, зажёг ещё одну свечку, в сотый раз дал себе мысленно оплеуху, что пора керосиновые лампы изобрести, и во второй раз за день стал операцию по разгрому тридцатитысячного войска готовить. Не спалось совсем. Но и мыслей светлых в голову не приходило. Пока идут дожди — пушки с ружьями не будут стрелять… Стоять! Бояться! У него же есть восемь сотен лучников башкир. Да тетива точно так же перестаёт работать на сырости. Есть нюанс. Башкиры его с ним ознакомили как-то ещё пару лет назад, тоже дожди шли на учениях. Так ему объяснили, что лук с натянутой тетивой почти никто и не носит. Натягивают её перед боем, и у них всегда в сухом месте есть запасная. Брехт тогда учение переиначил. Он решил проверить, а что могут лучники во время дождя. Оказалось, в результате, что даже при дожде приличном только что натянутая тетива позволяет десяток выстрелов сделать нормальных, а потом ещё с десяток с чуть меньшей дальностью. Это чуть больше двух минут. Потом вода даёт о себе знать. Провели эксперимент, сняли первую тетиву и ещё два десятка выстрелов на следующей. И опять поменяли. С тех пор у каждого лучника по приказу Брехта было десяток мешочков из водонепроницаемого материала с тетивами сложены в ещё один мешочек побольше и тоже водонепроницаемый, купаться возможно и не стоит, может вода проникнуть в мешочки, но от дождя это защитит. Что если следующим вечером обстрелять лагерь пруссаков всеми восемью сотнями башкир? Пусть два десятка стрел выпустит каждый. Это шестнадцать тысяч стрел. Не ходи к семи гадалкам, всё живое на расстоянии ста пятидесяти метров вымрет. Хоть лошади, хоть солдаты.
И чем ответит Фридрих? У него тоже не стреляет ничего. Пошлёт ночью людей в штыковую атаку? Бред. Ответь должен. Скорее всего, пошлёт драгун преследовать варваров диких. Пошлёт? Ну, пошлёт. И их встретит ещё восемь тысяч стрел.
— Ну, что мистер Фикс у вас есть план?
— Да мистер Фикс у меня есть план. Иегудиил, ты мою просьбу по налаживанию погоды аннулируй, наоборот раскрой там все хляби небесные. Или разверзь.
Кхе. Кхе. Показалось? Ветер мокрым пологом палатки играет?
— Вот и чудненько.
Событие двадцать третье
Мир — это книга. И кто не путешествовал по нему — прочитал в ней только одну страницу.
Аврелий Августин
Где-то ближе к полудню, когда каптенармусы с кашеварами пытались на сотнях костров сварганить кашу… Дрова сырые, и ещё и морось в воздухе стоит. Помогало только масло, смешанное со скипидаром, что на такой случай с десятиведёрных бочках приказал взять в поход Иван Яковлевич. Вспомнил опыт Кавказа, там была нефть, тут сейчас её тоже можно из Баку привезти, всё же всё западное побережье Каспия до Решта по-прежнему под контролем Низового корпуса, хоть попыток Надира выбить русских оттуда и хватало. Но это так — наскоки. До полномасштабной войны пока не дошло, у него и без русских сейчас врагов хватает. Пока нефть в Россию не везли. Брехт сам себя всё время останавливал. Ну, получит он солярку, бензин, керосин и асфальт и что? Куда их? Нужно будет изобретать, как в прошлый раз, огнеупорное стекло, налаживать работу жестянщиков. Пока не время. Для начала хотелось прочно утвердиться на Кавказе, чтобы переработку нефти производить там. Таскать бочки с ней через тысячи вёрст не дёшево. Ведь керосин максимум это двадцать процентов от нефти. Легче вылить бензин с соляркой в землю там, чем тащить в Москву, скажем, что вылить уже там. Для пробы привезли десяток бочек, и Иван Яковлевич передал её в Академию наук химикам, пусть отрабатываю технологию разделения на фракции и технологию производства асфальта.
Так вот, только начали кашевары дымовую завесу над лагерем устраивать, как вернулись разведчики во главе с раненым Иваном Салтыковым. Среди снайперов и диверсантов, что он с собой увёл, были и раненые и убитые. Наткнулись на драгунский разъезд не очень большой, что выслали пруссаки, видимо, с той же целью, и решили его помножить на ноль и языков захватить. Всё началось удачно, драгун было в два раза меньше, и они нападения не ждали, спешились и чего-то бурно обсуждали руками размахивая. Перекололи всех кроме одного рядового и одного офицера, а когда уже вязали пленных и собирались назад из-за поворота дороги выскочил ещё один разъезд прусских драгун. Завязалась схватка. Русских было больше немного, но они были спешены, и поначалу немцы одолевали. Потом выучка дала себя знать, пруссаков уронили с коней и перебили. У своих из двух десятков трое убитых и четверо ранены, в том числе и Иван Салтыков. Раны так себе, только одному досталось по голове, и кепка с железными вставками жизнь снайперу спасла, а вот шрам теперь через всё лицо останется. Это если выживет. У подполковника Салтыкова ранение колотое, в плечо. Офицер прусский его шпагой пырнул.
— Иван Алексеевич, ну взрослый же мужик, что дозоры трусы выдумали? Ладно, отправляйся в лазарет. Так-то молодцы. Задачу выполнили.
Пленные показали следующее… Упирались ведь и прочесть лепетали, пока им иглы под ногти забивать не стали. Старались всё же больше запугать, чем замучить. Дорогу от Кяхты до Тобольска нужно кем-то улучшать. Выяснили, что Фридрих Вильгельм поступил неразумно. Он не всю армию привёл тридцатисемитысячную под Кёнигсберг, а только половину, часть осталось в Берлине и часть по-прежнему осаждает Данциг. Кто его воевать учил. Где хвалёный немецкий Генштаб. Здесь у него теперь силы соизмеримы с русскими, и под Данцигом, получается, даже меньше, чем гарнизон самого Данцига, а если флотский десант высадить, то сметут те жалкие десять тысяч сильно и не напрягаясь. Главное теперь, чтобы немцы в Данциге не сделали глупости и не открыли ворота немцам снаружи. Вся надежда на те благи, что им Иван Яковлевич пообещал, всё же городом правят купцы, а не ура-патриоты. И опять же помнят, как уничтожили французский флот, не захотят на себе испытывать мощь новых русских двухпудовых Единорогов.
В принципе вечернюю вылазку башкир эти знания не отменяли. Даже наоборот, она становилась ещё актуальней. Если пятнадцатитысячную прусскую армию здесь под Кёнигсбергом удастся серьёзно проредить и заставить каждого куста бояться, а ещё разъездами лишить подвоза продовольствия, то не переговоры король пойдёт с большей охотой.
Акая Кусюмова долго уговаривать не пришлось. Башкиры сами в бой рвались. Продолжал действовать устный уговор с герцогом Бироном, что всё добытое в бою башкиры берут себе. Брехт отлично помнил, как удалось замирить чеченцев в России. Нужно поднять благосостояние людей. Человек, которому есть что терять, всегда встанет на сторону власти. Станут эти восемь сотен человек богаче, купят себе овец побольше, коней, построят дома большие и это уже сторонники центральной власти, а у них жёны, дети, слуги появятся и это уже не восемь сотен, а восемь тысяч человек. И на этом же не останавливался Иван Яковлевич, впереди две войны с Надиром, если не удастся авантюра с грузинским царевичем, и Османской Портой Блистательной. И обе войнушки и по степям тоже будут проходить, а кто лучше всего в степи себя чувствует — степняки. Так что сейчас уже сформированы два полноразмерных конных полка, инструкторами в которых первые добровольцы, пришедшие в Москву три года назад.
— Я возьму с собой колючую проволоку для засады? — единственный вопрос задал майор.
— Конечно. Только не геройствуйте. Вы мне живыми нужны. У нас впереди войны с настоящими врагами, а это так — разминка.
Глава 9
Событие двадцать четвёртое
Когда мучает ответ — это уже другой вопрос.
Вадим Синявский
Вместе с Акаем Кусюмовым герцог Бирон отправил в рейд на ночной лагерь пруссаков пару офицеров из немцев. Ну, мало ли чего может случиться переводчик вдруг понадобится.
Иоганн фон Каульбах (Kaulbach) — капитан Измайловского батальона из курляндских немцев прибыл утром, когда Иван Яковлевич яишенку с колбаской завтракал под кофеёк, и как давай реветь у входа в палатку, что у него важное сообщение для герцога, что товарищу никто препонов чинить не стал. Запустили.
— Иван Фридрихович, составите мне компанию. Семён, распорядись, пусть капитану прибор поставят и продуктов не жалеют. Из боя человек. В бою калории быстро горят. Подкрепиться надо человеку, а то рассказ скучный получится.
— Я воль! — мотнул стриженной под Котовского головой ординарец и исчез за пологом.
— Зачинай новеллу, барон.
— Знаете, Ваше Высочество, я до сего дня скептически к этой вашей затее с лучниками относился, — барон схватил кусок лепёшки и как давай от неё откусывать.
Брехт, прожив почти восемь лет в молодости в Таджикистане, к лепёшкам из тандыра привык. И когда попал в этот раз в прошлое, сделал ход конём. Отправил через залив Кара-Богаз-Гол посла в Туркмению и дальше в Хиву, вопросов много было, но одной из целей найти в тех местах человека, делающего вкусные лепёшки в тандыре и привезти его в Ригу. Если свободный, то деньгами завлечь, если раб какой, то выкупить и всё одно притараканить. Посол Семён Андреевич Воронцов привёз целую семью. Сами и муку делали и тандыр строили и… Да, всё сам делали. Только дом предоставил им Брехт и зерно поставлял. Привык, а у Маддоха (Мишки) сын почти взрослый был, так его теперь с переносным тандыром Иван Яковлевич на обе войнушки взял.
— Так, рассказывай, Иван Фридрихович, — не дождался повествования Брехт. Чавканья дождался.
— Теперь понимаю, зачем вы с азиатами возитесь. Это незабываемое зрелище. Руки прямо мелькают и за двадцать ударов сердца они десяток стрел запустили по драгунам, что на опушке расположились. Ветер с запада. Так мы с востока зашли, там дорога неплохая по лесу вихляет. А как на поля у Кёнигсберга выходят прямо на опушке драгунский полк расположился. Сотен пять не меньше, если по кострам считать. Подошли-то мы ещё в сумерках, ну и назад в лес подались. А как стемнело, то поперёк дороги натянули в три ряда колючую проволоку и приготовились в полукольцо из леса, не высовываясь тех драгун взяли. Свистнул майор, и начали башкиры поливать лагерь стрелами. И минуты не прошло, да даже если и прошло, то не сильно больше, а они уже по два десятка стрел выпустили. И тут же мы отступили, и стали у засады ждать погони. А её нет и нет. Минут десять сидели. Потом не выдержали, и я с десятком лучников отправились на разведку, интересно же, какого чёрта они нас не преследуют. А в лагере люди с факелами бегают туда-сюда. Врут должно быть наши разведчики их там и близко пятнадцати тысяч нет. Тысяч пять — семь, не больше. Наконец по движению факелов поняли, что около сотни кавалеристов и пары сотен пехотинцев в нашу сторону двинулось. С разведкой вернулись мы к Акаю, и он своих по сторонам дороги расположил немного, а основную часть опять на опушку послал. Только добрались их кавалеристы, до проволоки колючей, как Акай опять свистнул. Опять минута и ни кавалерии, ни пехоты, что по наши души послали, нет. Несколько всадников всего смогло уйти. И тут странное началось. Пруссаки не на нас пошли, а побежали вдоль реки к городу под его стены. Ну, мы в лагерь зашли и кучу добра с собой привезли и пушек несколько и два фургона с порохом в бочонках и провианту всякого. И палатку, точнее шатёр какого-то их генерала, а может и самого короля сняли, и на телеге привезли. Может, мы зря тут сидим чего-то выжидая, выйти и дать им бой. Не бойцы они. Трусы! — Часть текста была неразборчива, жевать капитан не переставал, часть слишком эмоционально, Брехту приходилось уворачиваться от слюны к кусочкам яичницы изо рта барона вылетающих.