Пожив в Лондоне и Норидже [46], мастер Джереми Стикльз, видать по всему, вообразил о себе невесть что и совершил великую ошибку, решив, что мы, деревенские жители, уж такие простодырые, такие безмозглые, что из нас веревки вить можно. Когда я пригрозил ему расправой, если он, вынюхивая измену, полезет и в мои дела, он решил поискать кого посговорчивей и тут же нашел такого человека в лице Джона Фрая. Каждый день только и было слышно: «Джон, сбегай и приведи мою лошадь!» «Джон, посмотри, мои пистолеты заряжены?» «Джон, ступай в конюшню, мне нужно тебе что-то сказать»,— пока в один прекрасный день я не сказал мастеру Стикльзу, что если Джон у него на побегушках, то, стало быть, не грех бы и заплатить ему за труды.
Мне и в голову прийти не могло, что Джон Фрай когда-нибудь разболтает Джереми Стикльзу о человеке в белой шляпе, которого он видел на Топи Колдуна, потому что этот болван поклялся в свое время на острие ножа, что не скажет никому ни словечка, пока не получит на это полное мое согласие. Но сейчас — я почувствовал это — Джон выложил Джереми все начистоту и даже — я нисколько в этом не сомневался — гораздо больше того, что рассказал мне, сестрам и малышке Рут в прошлый раз. Деяния дядюшки Бена повергли мастера Стикльза в неописуемое удивление, потому что кого-кого, а уж его-то он считал самым верным подданным его величества.
Обо всем этом я узнал, когда Джереми вновь почувствовал ко мне доверие, а его он почувствовал после того, как я спас ему жизнь.
Семь грачиных гнезд. Семь грачиных гнезд. Я не сводил с них глаз и потому взял на себя всю работу на западном участке нашей фермы. Это место было ближе всего к Долине Дунов, и отсюда проще всего было добираться до того холма, откуда, глядя вниз, я мог считать гнезда на ветвях заветного дерева.
Однажды сквайр Фаггус — нынче все стали называть его именно сквайром — явился к нам как раз в обеденное время, и не успел я и глазом моргнуть, как он подружился с мастером Джереми Стикльзом. Том привел свою знаменитую кобылу, чтобы показать ее Анни, а потом, объяснив земляничной красавице, как он любит Анни и попросив Винни войти в его положение и вести себя хорошо, он посадил на нее Анни и долго катал сестренку по двору, сияя от удовольствия. В последнее время он вообще был на седьмом небе от счастья, потому что ему удалось купить участок земли, заплатив за него в десять раз меньше того, что он стоил на самом деле. Он хвастался всем и каждому, что высочайшее прощение было даровано ему несколько месяцев назад, но он никак не выберет время, чтобы съездить за королевской грамотой в Лондон, но, как бы там ни было, теперь-то уж к нему не прицепится ни один судейский крючок.
В тот день он все говорил Анни — а та верила каждому его слову, глядя на него во все глаза,— что вот, мол, судейские оттяпали у него землю, а он снова оттяпал ее у них, и это куда как справедливо, потому что, выходит, именно за счет судейских он теперь снова стал уважаемым членом общества. Он сказал, что немедля отправится в Лондон за королевским прощением, а затем вернется к своей любимой Анни и так далее, и тому подобное, — а дальше начались любовные шушуканья и всяческие секреты, каких мне знать не положено.
Я встал из-за стола,— пусть нашепчутся досыта! — и отправился на западный участок, горестно думая о том, как славно складывается жизнь у Тома и Анни и как зыбки мои надежды на счастье. Я усердно работал до самого вечера, вырубая молодые деревца там, где они росли чересчур густо. Самое время было возвращаться к ужину, тем более, что за эти несколько часов я нагулял зверский аппетит, неустанно махая топором и не слыша ничего, кроме журчания ручейка, и не видя никого, кроме зайцев и птиц, составивших мне компанию, с которой можно было коротать время, не отвлекаясь от работы. Солнце закатилось за темную дубраву, шумевшую на холме, и прозрачный ручей, лепетавший среди травы и папоротника, сделался чернее черного в надвинувшихся сумерках.
Итак, я тщательно обтер топор и нож — я вообще терпеть не могу, когда орудия труда находятся в небрежении— и стал прикидывать, стоит ли еще раз сходить туда, откуда видны семь грачиных гнезд, или все же не стоит, потому что в такой темноте все равно уже ничего не разглядишь. Все это время я раскладывал и связывал в пучки колья и жерди, вытесанные из стволов вырубленных деревьев, и делал я это так тихо, что даже слабый ручеек, протекавший неподалеку, заглушал все звуки, издаваемые моей работой. Этим-то, вне всякого сомнения, я спас себе жизнь, которой — я об этом и понятия не имел — в те минуты угрожала смертельная опасность.
Когда я связывал последний пучок жердей, я увидел, как из-за изгороди появились трое человек, и заметил, что каждый имел при себе здоровенный карабин. Шли они открыто, не таясь, и чувствовалось, что в наших краях они объявились не случайно. И тут меня прошиб холодный пот, когда мне вдруг показалось, что ищут они именно меня.
Хорошо еще, что я услышал их раньше, чем они увидели меня, и что в тот момент я стоял в ложбине, где позади меня был густой кустарник. Отступить и спрятаться в него у меня уже не было времени, и тогда я инстинктивно пригнулся и лег на землю плашмя среди папоротников. Я лежал, затаив дыхание, а зловещая троица между тем подошла к проходу в изгороди, где я только что работал, и стала внимательно осматривать это место. Борец, атлет, здоровяк, каких поискать, я был совершенно беспомощен, и лишь покров папоротников защищал меня в эту минуту. В сумерках раннего вечера я увидел три фигуры своих убийц, но ужаснули меня не они, а те три ружейных ствола, из которых смерть могла вырваться каждое мгновение.
— Здесь кто-то работал,— раздался глухой голос Карвера Дуна. — Прыгай, Чарли, да осмотри все вокруг хорошенько: нам не нужны свидетели.
— Подай руку! — потребовал Чарли, тот самый молодой человек, красивый и самоуверенный, что в прошлую ночь стоял на посту у Ворот Дунов. — Берег такой крутой, черт бы его побрал!
— А, ерунда! — воскликнул третий, и я с величайшим удивлением узнал голос Марвуда де Уичхолса. — Здесь рубил кустарник какой-то фермер, и парня давно уже след простыл. Гляньте-ка, здесь не увидишь даже кролика.
Тут только я перевел дух, возблагодарив Бога за то, что куртка в этот момент была на мне и я не оставил ее там, где работал.
— Сквайр прав,— подтвердил Чарли.— Здесь взаправду никого нет, капитан.
— Никто не ходит рубить заросли в одиночку,— продолжал молодой де Уичхолс.— Всяк берет с собой собаку, чтобы та отпугивала привидения, Но вокруг — ни человека, ни собаки.
— На этой ферме живет один здоровенный парень,— пробормотал Карвер Дун. — Ежели когда я наткнусь на него, мне придется свести с ним кое-какие счеты. У него вырос на нас большой зуб, потому что мы убили его отца. Прошлой зимою он собирался привести сюда полк солдат— про нашу душу, значит,—но потом побоялся. И еще он побывал в Лондоне. Как пить дать, под нас копает, сволочь.
— Если ты имеешь в виду этого дурня Джона Ридда, — отозвался молодой сквайр, — то это такая деревенщина и такая простота, что с ним и счеты сводить грех. «Под нас копает!» Да у него на это ума не хватит. Его, кроме единоборств, ничто не интересует. Здоров, как бык, и мозгов меньше, чем у цыпленка.
— Как только увижу этого быка, так всажу ему пулю промеж рогов,— промолвил Карвер и криво усмехнулся.
— Вот уж дудки, капитан. Я не хочу, чтобы ты его убивал. Во-первых, он, как-никак, мой старый школьный товарищ, а во-вторых, у него есть хор-рошенькая сестра. Родственничек у них тут один имеется, Том Фаггус, вот этот — совсем другое дело: он в тысячу раз опаснее любого Джона Ридда.
— Посмотрим, посмотрим,— проворчал Карвер,— Дурак Джон Ридд или умный, но ежели он встанет на моем пути, он не жилец на этом свете. Вперед, ребята! Поторопимся, иначе тот, кто нам нужен, уйдет от нас. А тогда я с вас обоих шкуру спущу.
— Не беспокойся, капитан, и не пори горячку, — живо отозвался Чарли.— Дай-то мне Бог быть так же уверенным в том, как я проживу этот год, как я уверен в том, что до конца этого часа его уже не будет в живых. Помни, ты обещал, что первый выстрел — за мной: ведь он оскорбил меня.
— Будь по-твоему,— сказал Марвуд, и вся компания пошла прочь от меня вдоль живой изгороди.
Теперь, когда изгородь разделила нас, я уже не слышал, о чем они говорят, однако я мог бы заползти в невырубленные заросли задолго до того, как они дошли бы до ближайшего прохода, и затаиться там до ночи. Но — слова Карвера Дуна преисполнили меня таким гневом, появление сквайра Марвуда в компании Дунов возбудили во мне такое любопытство, и — кроме этого — угрозы в адрес незнакомого человека вызвали во мне такую жалость к обреченному, что я, позабыв о собственном страхе и грозившей мне опасности, последовал за негодяями. Я крался вдоль изгороди с внутренней ее стороны, они шли с внешней стороны, но я держался так близко около них, что слышал даже, как сучки трещали у них под ногами.
Нет, в тот вечер я был готов, прости Господи, молиться на папоротники, потому что, когда я дошел до второго прохода в изгороди и мне снова негде было спрятаться, я снова залег в папоротники, и они снова скрыли меня с головой. Убийцы тоже дошли до прохода, а затем встали, топчась на месте и не зная, какой тропой идти дальше.
— Встретим его здесь,— заговорил Карвер.— Засядем за изгородью, а когда он будет спускаться с холма, пожелаем ему доброго вечера: одна пуля в грудь, две — в голову.
— Нет, капитан, так дело не пойдет, — вполголоса отозвался Чарли. — Может статься, он тут вообще не появится, пока не стемнеет, и тогда мы не сможем подойти к нему близко. К тому же, возвращаться домой он будет не тут, а во-он там, левее отсюда, а от той тропы изгородь отстоит слишком далеко. Верно тебе говорю: думаешь, понапрасну, что ли, следил я за ним столько времени и не знаю, по каким дорогам его носит?
— Ладно, парень, сделаем по-твоему. Но помни: ежели не добуду его жизнь, заберу твою.
— Семь бед — один ответ.
Я услышал, как они, спотыкаясь и чертыхаясь, начали спускаться с холма, крутого и скалистого с этой стороны, а затем, выглянув из зарослей, я увидел, как они входят в рощицу при дороге, по которой мастер Джереми Стикльз имел обыкновение почти каждый вечер возвращаться на нашу ферму. Теперь-то я, наконец, понял, ради кого гуляла здесь эта опасная компания в такую пору. Если бы не ужас, охвативший меня, и не мое тугодумие, я должен был бы догадаться об этом гораздо раньше.
Последовать с этой стороны холма за ними, вооруженными до зубов, означало для меня верную гибель. Только одним способом мог я предотвратить преступление: как можно скорее, сколько станет сил, обежать вокруг холма, перейти через ручей и, перехватив Джереми по дороге, задержать его, не дать идти дальше.
Так я и сделал. О, это была ужасная гонка! Я бежал, содрогаясь при мысли, что в любой момент могу услышать эхо выстрелов, загремевших в долине. Я перешел вброд речку Беджворти невдалеке от Долины Дунов и начал взбираться на холм с противоположной стороны Сердце мое бешено стучало. Бог его знает, почему Джереми ездил по этой дороге и не предпочел более прямого пути,— в те минуты я думал только о том, чтобы спасти ему жизнь.
Я поспел вовремя. Не обращая внимания на дуло тяжелого кавалерийского пистолета, направленного прями в мою голову, я схватил коня мастера Стикльза под уздцы.
— Джереми, Джерри! — еле выдавил я из себя, задыхаясь после бешеной беготни. (Честное слово, ни один лошадь не скачет так резво, как пришлось пробежаться мне в тот проклятый вечер!).
— Вовремя ты подал голос, Джон Ридд! — воскликнул мастер Стикльз, не убирая пистолета. — Впрочем, я должен был узнать тебя по твоим необъятным размерам. Что ты здесь делаешь?
— Я здесь, чтобы спасти вам жизнь. Ради Бога, не двигайтесь дальше! Там, в рощице, вас поджидают трое с длинными карабинами.
— Я знаю, в этих краях за мной уже давно охотятся. Вот почему я тут же взял тебя на мушку, Джон. Отойди-ка в сторонку. Отдышись и расскажи все по порядку.
Джереми Стикльз был человеком большой храбрости, присутствия духа ему было не занимать, — иначе ему бы не поручили столь опасного дела, — однако и он вздрогнул, когда я выложил ему все, как есть.
- Н-да, эти ребята суетились нынче впустую, Джон Ридд, — проговорил Джереми, — И все же они уйдут безнаказанными: мне не под силу привести сейчас моих мушкетеров из Гленторна или из Линмута и накрыть этих мерзавцев на месте. Трое Дунов, вооруженных карабинами и готовых на любую пакость, — нет, знаешь, для нас двоих это будет многовато. Одно я теперь понимаю: нам следует атаковать их раньше, чем мы намеревались. Спасибо за великие твои труды, Джон. Теперь я твой друг навеки. Дай руку, парень, и прости от всего сердца, ежели все последнее время я бросал на тебя косые взгляды. Быть может, когда вся эта заваруха закончится, то, что ты нынче сделал для меня, тебе зачтется — еще ой как зачтется!
Норидж — город в графстве Норфолк к северу от Лондона. В 17 в. был одним из крупнейших городов Англии.