Коридор со служебными помещениями заканчивался выходом в коллектор. Но бродяга повёл дезертира другим путём. Тому смена курса по душе не пришлась. Он поравнялся с люмпеном и схватил его, резко толкая в стену. Прошипел:
— Что ты задумал, старый?!.
Цанци всхлипнул, но тут же поднял указательный палец, повернув голову в сторону коллектора. Дескать, просто послушай сам.
Предатель так и сделал. В том месте, где они остановились, раздавались отдалённые ухающие звуки, крики людей, клёкот упырей. Спутники этого и боялись: то тут, то там сновали каннибалы. Как назло, короткие дороги вели к быстрой смерти.
Альдред сменил тут же гнев на милость, отпуская бездомного.
Маттео поправил свой потасканный пурпуэн и пробормотал:
— Нам повезло. Белые нашли скопление бродяг. Иначе мы бы их вообще не услыхали. Должно быть, их там целая куча. Если они в меньшинстве, охотятся осторожно. Не спешат. Бьют исподтишка. Преследуют, пока точно не будут уверены в своей удаче…
Его попутчик призадумался. Он не мог трезво оценить вред, который нанёс в колоколе своему слуху. Но подозревал: без последствий не обошлось.
— Я вообще ничего не слышал, — поделился Флэй, пожимая плечами.
Люмпен усмехнулся.
— Дело привычки, юный инквизитор. Когда двадцать лет ночуешь в канализации, начинаешь слышать то, что никогда бы и не подумал услышать. Предугадываешь повышение уровня воды. Даже шелест крысиных усов. Зато никогда не голодаешь особо.
Ренегат поморщился от отвращения. Естественно, если бы жизнь заставила, он бы и сам стал жарить крыс на вертеле, как отбросы общества. И всё же, такой участи себе беглец не желал.
— Значит, в канализацию мы не возвращаемся. Куда тогда?..
— Подземелья мне хорошо известны. Есть тут один хитрый переход. Как раз в сторону побережья. Но нужно будет пройти через катакомбы. Не знаю, есть там белые, или нет. Попробовать стоит. Главное, держи руку на оружии.
Тот погонял воздух во рту, прикидывая про себя.
— Катакомбы, говоришь? Это которые ведут под церковь Святого Ноктурния?
— Они самые.
— Скажи мне вот, что. Безопаснее и быстрее добраться до Портового Района будет по канализации или из подвалов храма?
Маргинал опустил глаза, нервно облизнув губы. Альдред почувствовал: Маттео Цанци хотелось бы поскорее распрощаться с ним. Но они уже вместе, и сам лезть на рожон бродяга не стал бы. Так что прокладывал маршрут он в интересах Флэя.
— Вообще-то через Клоаку. Более надёжно будет.
— Чем тебе катакомбы не угодили? Там, по крайней мере, сухо. И не так воняет.
Тот осклабился. Его забавила капризность обитателя поверхности.
— Не припомню, чтоб белым хватало ума лазить по лестницам. В канализацию можно попасть только через люки. Стоки. Либо же технические туннели золотарей. Из последних многие закрыты на ключ. Так что, сдаётся мне, они пришли из катакомб. А значит, из храма и прочих путей, которых по Городу насчитывается великое множество.
— Гиблое дело. Я понял, — смирился Альдред.
Ему это легко далось. Плевать он хотел, какими путями выберется наружу, лишь бы поближе к гостинице сестры Кайи. Флэй решил понадеяться на смекалку и знания бродяги, потому как знал: в одиночку тут не выжить. Бесконечно петляя во тьме, рано или поздно ренегат напорется лишь на свою погибель. Причин много, и они вторичны.
— Время сделало своё дело. На всём протяжении клоаки катакомбы и канализация перемешались, раз уж стены обвалились. Окольными путями, но мы дойдём до побережья. Просто доверьтесь мне, синьор, — заклинал Маттео.
— Твоя взяла, старик, — сдался Альдред. — Веди.
И они пошли по коридору дальше, свернув направо. Свет фонаря позволял разглядеть множество дверей, что вели в самые разные помещения. Но никаких следов ни упырей, ни бездомных Флэй не замечал.
Оно и понятно: здесь работали золотари. Феодал не жаловал тех, кого откинуло на обочину жизни. Люмпены не приносили никаких денег. Тратиться на них — тем более, бессмысленно. Поэтому рабочие Клоаки имели полное право гонять их по канализации, как хотели. До действительно пригодных для проживания помещений, напоминавших кельи, бездомных не допускали. Соответственно, и каннибалам нечего ловить.
— Цанци, — обратился к проводнику ренегат. — а ты застал тот момент, когда… «белые» впервые появились в Клоаке?
— Конечно, синьор, — отозвался тот. — Помню, как если бы это было вчера.
— Расскажи мне, — потребовал предатель.
Чёрный мор дезертир понимал слабо. В то же время ему хотелось изучить его досконально. Настолько, насколько это возможно. Так он надеялся выработать стратегию по борьбе с эпидемией. Если не для всех ещё пока живых, то для себя лично. Ренегат боялся заразиться, будучи несведущим, как это происходит.
— Вас интересует что-то конкретное, юный инквизитор? — просипел Маттео.
— Меня интересует всё с самого начала, — пояснил Альдред.
Некоторое время Цанци молчал, идя со светильником впереди. У Флэя закрались в голову подозрения, что дурман сильно сказался на умственных способностях бродяги. Вероятно, отрава сузила его когнитивный потенциал при составлении в уме полной картины прошлого. И действительно, рассказ его нельзя было назвать полным:
— Сначала ничего не предвещало беды. Как и раньше, мы жили в Клоаке. Выбирались на поверхность. А в один день всё изменилось, — рублеными фразами изъяснялся Маттео.
Лишь благодаря привычным фразам звучал более-менее внятно.
— Я не заболел. Другие заболели. Хотя… все мы просили милостыню. На улице. Много людей ходило.
— Кто-то из прохожих подкинул вашим обкашлянный сольдо? — шутил ренегат.
Маттео Цанци долго размышлял над тем, что крылось под вопросом дезертира. Додуматься у него не вышло. Бродяга проигнорировал и продолжил:
— Зараза дала о себе знать. Многим позже. С каждым днём в Город нас выходило всё меньше. Остальным приходилось остаться. Они лежали в своих спальниках. Кашляли. Но не все. Некоторых лихорадило. Другие — ни живые, ни мёртвые…
— Что это значит? — напрягся Альдред.
— А? О чём Вы, синьор? — не понял бездомный.
Беглец успел пожалеть о том, что прервал его. Но ему были нужны детали. Здесь и сейчас. В полном объеме.
— Твои друзья — на них что, болезнь сказалась по-разному?
— Ну, можно и так сказать, — нерешительно отвечал отщепенец.
— И на ком как? — Альдред подписался направлять ход его мысли. — У тех, кто кашлял, стали образовываться бляшки на теле. На шее — это мы видели сами. Дино жаловался на шишки в подмышках. А Чечилия — на припухлости в области её чресл. Я не знаю, как это работает.
— Поверь, никто не знает. — буркнул Флэй. — Что с ними было дальше?
— Кашель у них нехороший стал. С кровью. Отхаркивали черноту. Слизь. Но густая, как смола. Я думаю, болезнь поражала их лёгкие. Или же просто дыхательные пути. С каждым днём они ходили всё реже. Не могли встать. Еда не лезла. Огонь не грел. На имена не отзывались. А иногда их рвало. Прям на себя. До стока никто не доползал.
Ренегат про себя записывал симптоматику.
— И сколько так дней длилось? — осведомился он сухо.
— Да у всех по-разному. Разброс — от одного до трёх. Кто сильнее, кто послабже, видимо, — припоминал Маттео Цанци. — Мы ничем не могли им помочь. Только наблюдали, как они умирают. Бубоны у них лопались. Из них вытекал гной. Сукровица. Кровь. Короче, всё вперемешку. Становилось получше. Но ненадолго…
— В смысле?
— Из их тел полезло чёрное стекло. Колдунство!.. — Голос бродяги задрожал.
«Чёрный нектар. Минералы. Соли. Но стекло?.. Хотя чего я ждал от куряги?»
Казалось, ещё немного, и он опишет всё в самых бурных красках. Не этого Альдред хотел от него.
— Погоди, погоди. Не торопись, — одёргивал он люмпена.
Они даже остановились посреди сырого коридора, чтобы прояснить этот момент.
— Из тела целиком? Или откуда-то конкретно?
— Да прям из лица. Из головы, — отворачиваясь, пробормотал бездомный. — Они вечно бормотали себе под нос. Всякую чушь. Глаз будто не смыкали. Стонали, затихали, кричали. Бредили. А со временем вообще переставали подавать признаки жизни.
Попутчики стали идти дальше.
— Это как?
— Глаза закрылись. Они больше не двигались. А из них денно и нощно и дальше лезло стекло. Прорезало одежду. Вскоре их трупы стали походить на… как бы это сказать, чёрные стеклянные шишки. От них странно пахло. Будто бы морем — и в то же время гарью. Как это возможно?..
— Вот так, — буркнул Флэй.
— Я не знаю, что с ними произошло. Они не гнили. Наоборот, их будто… засолило, закоптило, хрен разберешь. Чем больше стекла из них прорастало, тем суше выглядели больные. Из них будто высасывало все соки. Меня больше другое волновало: крысы. Крысы даже не прикасались к ним. Отказывались жрать.
«Интересно. Возможно, хвостатые чувствовали заразу. Это как с острыми перцами. В основном, только человек сознательно поедает его».
— Стало быть, их тела после остекления так и остались лежать там? Никто их не трогал из вас? — размышлял Альдред вслух.
— Опасное это дело. Да и запах… гнетущий. Мозги от него набекрень съезжают. Тошнит, мутит. Некоторые падали без сознания. И тоже заболевали. Рано или поздно.
«Выходит, чёрный нектар, когда прорастает из человека, действительно что-то эмитирует. Что-то такое, что человек вдыхает внутрь. Как мелкодисперсную пыль. И даже не замечает. А она оседает в дыхательных путях, попадает в кровоток. Видимо, как-то так это работает. Хорошо, что я взял респиратор. Но… как много этих частиц может быть в воздухе? Какое расстояние от очага заражения можно считать безопасным? Это всё звучит крайне хаотично. Непонятно…»
— Мы просто ушли от них. Бедняги до сих пор там лежат. Их нет в живых, — пролепетал Маттео Цанци, заворачивая за угол. Флэй увязался за ним.
«Ага. Они просто разносят вредоносные элементы в атмосферу. Упыри из них не получаются. Похоже, Чёрный мор так влияет на слабые организмы. Старые. Потасканные. Возможно, Марио Валентино ждала именно такая участь…»
— Ладно. Что с теми, кого лихорадило? — вновь поинтересовался ренегат.
— Они сгорали за сутки-двое, — пояснял бродяга. — Сложно сказать. По большому счёту, изначально эти не отличались от первых. Совсем. Разве что дольше сохраняли подвижность. Мы с ними не разговаривали почти. Они постоянно суетились. Болтали что-то. Видели то, чего нет. Кажется, у них ехала крыша. Бились об стену головой. На их коже выступали какие-то чёрные прожилки. Они постоянно кыркали. Хрипели. Блевали кровью. Что съедали, возвращали обратно. А потом… просто замыкались в себе.
— Конкретнее, — попросил дезертир мягко.
— Вставали, где потемнее. Обнимали себя за плечи. Горбились. Шептали что-то. Стояли так часами. Даже не меняли позу. У них из черепов и лиц прорастало стекло. А глаза горели в темноте. Как самоцветы, юный инквизитор. Зелёные. Синие. Голубые. Янтарные. Пурпурные. Даже чёрные. Представляете, синьор?..
«Очень странно. Ни на одну естественную болезнь это не похоже. Значит, во всём этом как-то замешана Серость. Существуют и аномальные болезни. Транспарентность, например. Человек не может быть прозрачным. Чисто физически. Но если сам Тонкий Мир воздействует на его тело, это железное правило рушится. Также и здесь, вероятно».
— То есть, какими их глаза были до болезни, такого и цвета становятся после? — озвучил свою догадку Альдред.
— Именно так, юный инквизитор.
— Что с ними стало после этого?
— Понятия не имею, синьор. Мы решили держаться от них подальше. А когда я проходил мимо тех углов, где они встали, их уже не было. Я… честно, понятия не имею, куда они делись тогда, — боязливо оправдывался Цанци.
— Есть вероятность, что они стали «белыми»? — спросил Флэй.
— Ну, я бы это не исключал. — Маттео почесал затылок, запустив волосы глубоко в сальную шевелюру.
— Кто были эти люди? Те, которых лихорадило?
— В основном, молодые и сравнительно крепкие. Наши местные царьки. Всегда отбирали себе самых жирных крыс. Занимали места поближе к очагам. Никто ничего не мог им сделать. Оставалось мириться, — припоминал бродяга.
«Любопытно. Если верить рассказам бездомного, упыри получаются из наиболее жизнеспособных людей. Оно и понятно. Я не видел среди каннибалов стариков и детей. Подростков разве что.
Зараза вступает в ожесточённую схватку с иммунитетом, побеждает его. А больные вырождаются в людоедов. Наиболее жизнестойкие, с прекрасным здоровьем, зверским аппетитом. Сильные, выносливые, быстрые и ловкие. Молодые.
По крайней мере, теперь мне примерно понятно, в какой группе риска я. Даже не знаю, что хуже: стать «стеклянной шишкой» или превратиться в упыря…»
— А что насчёт последних? Ты сказал, они и ни живые, и ни мёртвые. Почему?..
— Дело в том, что я видел нечто подобное ранее. Например, когда кто-то из наших напорется на ржавую железяку. Где ему обработать рану? Врач даже за большие деньги не спустится в Клоаку. Да и негде брать эти деньги. Кому-то везёт. Кому-то — нет. И вот тогда начинается хождение по мукам.
— Ты имеешь ввиду заражение крови? — уточнил дезертир.
— М? Что? Да, наверное, это называется как-то так, — не стал спорить бродяга.
— Ну, — гадал ренегат. — У этих больных учащалось, например, сердцебиение? Потели, может, сильно? Всё тело болело? Знобило? Высыпания на коже? Одышка? Трупная бледность? Глаза кровью не заливало? Лоб, возможно, горячий?
— Всё было в точности так, как Вы описываете, юный инквизитор, — поддакнул тот раболепно. — Я до сих пор не могу поверить… С нами было два мурина. Чёрные, как ночь. Они заболели. Их кожа стала белая, как мел. Как мел!
— Сколько такие, как они, жили? — осведомился беглец.
— Да с лёту и не скажешь. — Маттео Цанци призадумался. — Я бы сказал, они сгорали меньше, чем за сутки. Мы — воробьи стреляные. Даже не пытались им помочь. Не могли. Они затихали внезапно. Умирали в одиночестве.
— Но как ты понял, что это именно та болезнь? — насупился Альдред.
— Из них также лезло стекло. Причём — очень быстро. Быстрее обычного.
— Кто были эти люди? Возраст, пол там?..
— Я бы не стал класть все яйца в одну корзину, юный инквизитор, — отвечал бродяга, чуть выбившись вперёд. — Женщины, мужчины. Юные. Молодые. Зрелые. Косило всех без разбору.
— И что дальше? Они просто заболевали и просто умирали? — предположил тот.
— Мы тоже так думали, — парировал Маттео. — Легко было так думать, если они лежали и просто воняли. Часами. Но когда наши уснули, трупы вдруг ожили. Белые напали на нас, начали рвать всех без разбору.
Бродяга посмотрел куда-то в сторону, выругался себе под нос и изрёк:
— Примерно как-то так я с ними и познакомился впервые. Те, кто из наших уцелел, ещё долго прятались по коллекторам, по подсобкам. Белые трупы прошлись по Клоаке, будто прожорливый рой саранчи. Они и золотарей, которые выходили на смену, сожрали. Кто плохо прятался — тоже погиб. Нам повезло. Твари ушли. Но сегодня вернулись.
Он вздохнул, остановившись перед пробоиной в стене. Она вела из подсобных помещений в некое подземелье. Стенами тут служили каменные блоки, наставленные друг на друга. Насколько понимал Альдред, перед ними был вход в катакомбы.
— Возможно, я немного сумбурно изъясняюсь, — пролепетал бродяга.
На Альдреда он не смотрел. То ли у ренегата взгляд оказался чересчур тяжёлый, то ли сфокусировать свой собственный Маттео Цанци оказался не в состоянии.
— И из-за этого хронология событий затирается. Это в порядке вещей, в общем-то. Дурман сильнее, чем я. К тому же, в Клоаку редко попадают люди, подобные мне. Хотя бы немного сведущие. Хоть немного эрудированные, то бишь. Большинство здесь чуть ли не с младых ногтей. Так и живут. Так и умирают.
Флэй не отвечал, внимательно слушая попутчика.
— Зараза назревала в Клоаке несколько дней. Первые жертвы белых трупов начались на второй. А дальше — всё разрасталось, как плесень по хлебу, — пояснил наконец бродяга, как вдруг обратил внимание на фонарь: свеча догорала.
Бездомный достал из кармана новую. Поджег её об старую. Ту — выбросил. Поставил новую. И пока люмпен был занят, ренегат глубоко призадумался:
«Да уж, разброс высокий. Сложно сказать, какой разновидностью Чёрного мора заболею я. Да и знать не хочется, если честно. Нужно тщательно следить за своим здоровьем. Не лезть на середину озера, если уже с берега видно, что лёд — тонкий.
Пока что ясно одно: зараза — она разная. Бляшки — это одно. Лёгочная форма и септическая — совсем другое. В открытом столкновении с упырями любое ранение сулит скорую смерть. Стало быть, если есть возможность не попадаться каннибалам, лучше с ними не сталкиваться. Живее буду».
— Можем идти дальше, — объявил бродяга, закончив со свечкой. — Там уже катакомбы начинаются. Немного прошмыгнёмся по ним — и зайдём в южный сектор. Оттуда уже будет легко добраться до слива в море. Коллекторной волны быть не должно. Если, конечно, дожди не идут. В конце концов, и Город не живёт, как прежде…
И хотя Альдред запретил себе, интерес взял своё. Он спросил:
— Кто ты вообще такой?