— Я не вижу возможности воткнуть все эти тонкости в танцы таких молодых, неопытных актеров, — сказала сухо Анна Николаевна.
— Вы не правы, — ответил Евгений Данилович, вставая. — Вот вы утверждали, что Рая не сумеет исполнить сложные танцы, и предложили сокращать балет за счет ее вариаций… А теперь мы видим, как она хорошо справляется…
От возмущения я даже не разобрала ответа Анны Николаевны.
Она объявила, что я не сумею, хотя никогда не видела, как я танцую! Ее не было даже на занятиях в училище, которые посещал Евгений Данилович. Она сама об этом говорила…
Так как же она могла обо мне судить, когда видела только на кинопробе несколько наскоро состряпанных ею непонятных движений?.. Или и здесь она по-хлестаковски думала, что знает все на свете, даже и то, чего никогда не видела?..
— Зачем же вы меня взяли сниматься, если думали, что я танцевать не умею? — воскликнула я, забыв, что дала себе слово молчать, если дело будет касаться меня одной.
Но Анна Николаевна меня не слушала. Она громко спорила с нашим режиссером.
— Зачем же они меня тогда пригласили? — закричала я Анверу, дергая его за рукав. — Ну, зачем?..
Он улыбнулся:
— За голубые глаза, наверное? И за фигуру…
— А мое дело танцевать, а не демонстрировать фигуру! — резко сказала я, заподозрив иронию.
— Ну, во-от, — протянул Анвер. — Я в том смысле, что ты похожа на девочку! Трогательность — как говорит Евгений Данилович. Выглядишь очень молодо… Чего ты все колючки подняла, как ежик?
Мой задор невольно угас.
— Меня когда-то звали ежиком, — сказала я тихо.
— Я теперь так тебя и буду называть. По башкирски «ежик» — «керпе»… Запомни!
Керпе! Последнее слово, которое я услышала от своей мамы. Оно врезалось в мою память на всю жизнь. Мной завладели воспоминания.
Я опомнилась, когда услышала гневный возглас Анны Николаевны:
— Нет, нет и нет! С танцами сделано что возможно, и оставим эти разговоры…
Евгений Данилович, окинув взглядом всю съемочную площадку, сказал:
— Ленуша, быстренько пойдите на пароход и привезите Хабира. Скажите, что я очень прошу…
— Что? — Голос Анны Николаевны, наверное, услышали под горой в Новом Куштиряке. — Я запрещаю! Вы и так искалечили все танцы… Вы разбили все произведение…
Евгений Данилович молча смотрел на нее, и по лицу его поползла сдержанная улыбка. Он совсем не принимал всерьез ее крики и обвинения. Это лишило Анну Николаевну остатков сдержанности:
— Ваши бесконечные придирки мешают жить всем! Из-за ваших требований мы не можем наверстать план… Могли бы снимать так, чтобы плановый отдел студии… — Она совсем задохнулась. — Могли бы… чтобы…
Узкое лицо нашего режиссера еще никогда не становилось таким гневным.
— Чтобы что? — тихо переспросил он. — Чтобы вышла на экран еще одна заурядная кинокартина? Я считаю недопустимым отказаться от выразительности и скомкать все ради благополучной отчетности планового отдела и бухгалтерии…
— Вот как? — саркастически рассмеялась она. — Значит, по-вашему, интересы государства…
Он не дал ей досказать:
— Да, признаю: уложиться в срок, не считаясь ни с чем, очень важно для студии, ну, может быть, даже для министерства! Но фильм, который разбудит мысли, научит новому, нужен всему народу… А значит, и государству!
— Оставьте свою пышную риторику… — уже спокойно сказала Анна Николаевна. — Все равно вы не имеете права навязывать мне Хабира!
Наступило молчание. Растерявшись, мы все застыли на своих местах. Застыла и Лена, уже отбежавшая от площадки.
Я стояла столбом, понимая, что поддерживать Анну Николаевну больше не могу. Даже то, что прежде казалось мне обеднением только моей роли, моим личным делом, слишком тесно переплеталось с общей работой… Но я помнила и то, как в начале работы, заподозрив Хабира в хитрости, предупредила об этом Анну Николаевну, еще больше укрепив ее мнение о нем. И теперь, когда ее отказ от совместной работы с Хабиром угрожал успеху картины, часть вины была моей. Я запуталась, не знала, что сделать, что сказать.
— Простите, — подойдя к ней, мягко начал Вадим. — Мне кажется, что, если вы сейчас измените спорные куски танца, это будет полезнее для всех.
Она резко обернулась к нему, но сдержалась.
— Это нужно в интересах дела, а не для нашей пользы, — сухо заметил Евгений Данилович.
— Хорошо, я исполню ваши требования! — ответила Анна Николаевна еще суше и подошла к нам с Анвером. Прищурив сердитые глаза, она рассеянно сказала: — Значит, так, так, сюда…
— На сцене пастух здесь берет невесту за талию, и она щелкает пальцами и отбегает, — тихо сказал Анвер, не то забыв утверждение, что ничего не помнит, не то решив помочь, хотя бы и выдавая все свое притворство. — А пастух делает двойной тур…[9]
— Да, да, я знаю, — так же тихо сказала она и скомандовала: — По местам!
— А потом невеста крутит шестнадцать фуэте! — торопливо добавил Анвер.
— Я знаю, — холодно сказала она. — И-и, раз!
Конечно, она ничего не знала, забыв все танцы давнего балета и не умея придумать ничего другого.
Это понимал и Анвер, а потому под энергичный счет «Хлестакова в юбке» мы делали все так, как подсказывал мой партнер.
Евгений Данилович следил за нами, и глаза у него постепенно добрели.
— Раюша, когда щелкаете пальцами перед носом своего пастуха, подчеркните шуточность! — воскликнул он, опять увлекшись работой. — Пощелкайте сильнее! Это чисто башкирский жест, и надо обязательно донести до зрителей национальный колорит…
Мы повторили новый конец танца увереннее. Евгений Данилович уже улыбался.
— Раюша, вы теперь в конце не лбом прикасайтесь к Анверу… Теперь пора ласково коснуться щекой щеки пастуха…
— Черт побери, значит, не напрасно я сегодня так старательно брился! — пошутил мой пастух.
— Ладно тебе, — улыбнулась наконец и Анна Николаевна. — Поосторожней хватай Раю при поддержках. Ты же не черный бай, а робкий юноша… И-и, раз!
Мы опять развеселились, начав работать. Анвер так хорошо играл свою роль, что даже будто затрепетал, когда я, обняв за шею, коснулась щекой его щеки. Я бы сказала, что даже слишком, потому что после команды «Стоп!» он не сразу отпустил меня, и получилось довольно глупо.
Но, конечно, Евгению Даниловичу этого было мало. Он добивался естественности поведения, и не знаю уж сколько раз возвращал нас с Анвером «к печке».