Однако это была лишь временная передышка. Рольф пролежал под стожком почти до полудня, изнемогая и от неподвижности, и от жажды. И не знал, что ему делать.
«Коли тебе не нравится, где ты есть, так соберись потихоньку да и иди туда, куда хочешь!» — внезапно прозвучал у него в ушах голос Сая Силванна. Солдаты пока работали в лесу и в походных кузницах. А через полчаса, в полдень, они вернутся на луг обедать.
Рольф решительно вылез из-под чертополоха, нагнулся, взвалил на плечо заметную часть своего недавнего укрытия и смело зашагал через луг к лесу.
Мундир разведчика не блистал никакими регалиями, и часовые у входа на лесопильню увидели просто, что кто-то из своих тащит сено лошадям.
До леса Рольф добрался никем не окликнутый. Пройдя десяток шагов в дружеской тени деревьев, он бросил на землю колючую ношу и быстро зашагал к собственному биваку, но не прошёл он и сотни шагов, как голос с заметным французским акцентом произнёс:
— Стой!
Прямо перед собой юноша увидел часового, который навёл на него мушкет.
Они обменялись удивлёнными взглядами, и каждый назвал другого по имени.
— Франсуа Лаколь!
— Рольф Киттеринг! Mon Dieu![16] Я обязан выстрелить в тебя, Рольф. Но я не могу! Не могу! Беги! Я выстрелю в воздух! — Его добрые глаза наполнились слезами.
Рольфу не потребовалось второго приглашения: он шарахнулся прочь, как испуганный олень, и молниеносно скрылся за деревьями, а мушкетная пуля просвистела в ветвях над его плечом.
На выстрел собрались солдаты, и Лаколь объяснил, что увидел вражеского лазутчика.
— Я выстрелил. Но может, промахнулся. Или вон там кровь? А, нет!
В лагере были и следопыты, и свои военные курьеры. Они ринулись в погоню, как свора гончих. Но Рольф был теперь в родной стихии, он был Летучим Киттерингом. Сбиться с петляющего следа очень легко, а молодой разведчик и петлял, и кружил. Через две мили преследователи вернулись к себе в лагерь несолоно хлебавши, а беглец спустился к реке и вволю напился — первый раз почти за сутки. Пробравшись через густой лес между Лаколем и границей, он вышел на ручей, приток Ришелье, и пошёл по берегу к старице, где Куонеб назначил ему встречу.
Когда Рольф добрался до условленного места, уже стемнело, и он долго прислушивался, а потом закричал, как неясыть:
— Ва, ваа, ва, ваа! Ва, ваа, ва, хуууууо-оу!
Тотчас до него донёсся ответ — повторение второй половины крика, и минуту спустя друзья были уже вместе.
Но тут же они насторожились: из чащи донёсся ещё один отзыв — точное повторение всего крика. Рольф торопливо извлёк ружьё из тайника, и оба приготовились к встрече с чужаком и, может быть, врагом. Но в лесу надолго воцарилась тишина. Тогда Рольф повторил заключительное «хуууууо-оу!», что в лесу означает: «Кто ты?» И сразу же раздалось:
— Ва-ваа-ва-ваа! Ва-ваа-ва хууууо-оу!
Но он выдал себя: повторять следовало лишь вторую половину крика. Однако подражание было отличным, разве что в последней ноте чуть прорвался человеческий голос. Во всяком случае, кричал либо индеец, либо бывалый охотник. Но провести Куонеба было трудно; он прикоснулся к щеке и к груди, что на языке знаков, принятом разведчиками, означало «красный мундир», то есть британский солдат.
Они с Рольфом бесшумно отошли, держа ружья наготове, чтобы продырявить красный английский мундир или эмблему разведчика. И тут начался труднейший поединок, так как враг был, видимо, столь же опытен и тоже пытался выманить их на более открытое место.
— Ва-ваа-ва хуууо-оу! — крикнул он, употребив правильный отзыв, но не в должном порядке.
До него было не более полутораста шагов, и их напряжённый слух уловил лёгкое пощёлкивание — он приближался.
Рольф, укрывшись за стволом и повернув голову, повторил тот же крик, который в результате прозвучал приглушённо, словно удаляясь. Тотчас и гораздо ближе раздалось:
— Ва-ваа-ва хууо-оу!
Отлично! Хитрость удалась! И Рольф приглушил свой голос ещё больше, а Куонеб приготовился спустить курок.
Новое «ва-ва-хууо-оу» прозвучало совсем рядом, звонко и ясно, но вновь в заключительном «оу» проскользнула человеческая интонация. Ещё минута — и всё будет решено.
Подождав, Рольф загородил рот ладонью, издал одно лишь «хууу-оу» и… и из чащи вылетела крупная неясыть, опустилась на сук у них над головой, посмотрела по сторонам, и по лесу прокатилось жутковатое: «Ва-хуу-ва-хуу! Вахуу-ва-хуууууууу-оу!» Завершился крик на той совершенно человеческой интонации, которая сбила их с толку.
Мой Бог! (фр.)