— Посмотрите, гражданин доктор, у меня грыжа начинается.
— Четвертую, приказывает доктор, бросив беглый взгляд на грыжу, а сам нервно кусает себе губы.
— Гражданин доктор! да я же ей - Богу, не могу работать в лесу, умоляюще говорит Шматченко, уже узнав, что четвертая категория работает на самых тяжелых работах.
— Ничего не могу поделать, Шматченко... Я рад бы дать 3-ю категорию... говорит доктор, — но не могу. А сам уж нервно подергивается.
Я не назову фамилии этого врача, ибо не хочу ставить его под «огненные», как говорит Курилко, буквы: О... Г... П... У... И не один этот врач говорит: «Что же я могу поделать! Я и рад был бы, но...
За небольшим исключением все так говорят — инженеры, техники, агрономы, даже СЛОНовские десятники, бьющие морды другим лишь потому, что они не хотят быть сами битыми.
Но почему же, все-таки, туберкулезному и заключенному с грыжей дается четвертая категория, обязывающая их работать на тяжелых лесных работах? — спросит читатель. Да по той простой причине, что они присланы на принудительные работы. От них ОГПУ ждет экспортного леса. А сами они лично ОГПУ не нужны: они «антисоветский элемент».
Бывает и еще лучше: начальник санитарного отдела, Яхонтов, получая от врача список «освидетельствованных», просматривает его, и если четвертой категории меньше 85 проц., он переправляет третью категорию на четвертую. Заключенных с 3-ей категорией трудоспособности в СЛОНе не полагается больше 12 процентов. С ней занимаются менее тяжелыми работами — лесосплавом, погрузкой, на кирпичных заводах и т. д. Второй категории «полагается» лишь 3 процента. Это явные инвалиды. Они исполняют обязанности поваров, дневальных, сторожей, курьеров и т. д.
Интересная личность этот Яхонтов, начальник «санитарного» отдела СЛОНа. До 1927 года он жил в Смоленске и занимался там врачебной практикой, не имея соответствующего диплома. Начальником СЛОНовскаго санитарного отдела в это время была разведенная жена особоуполномоченного при коллегии ОГПУ Фельдмана. Она собиралась покинуть свою службу в СЛОНе и вопрос — кого «подходящаго» назначить на эту должность - стал перед СЛОНом. Из заключенных врачей, которые имелись на лицо, начальник СЛОНа Эйхмонс никого не пожелал назначить. Написали в Спецотдел ОГПУ и вскоре приехал, со сроком на пять лет с 49 статьей Угол. Кодекса, карающей «социально-вредных», Яхонтов. Свою 49-ю статью он получил за то, что занимался врачебной практикой без медицинского диплома. Яхонтов и принял в конце 1927 года от Фельдмана санитарный отдел СЛОНа. Наверное и сейчас Яхонтов переправляет третьи категории на четвертые, но он уже начальник не из заключенных, и не «сорокодевятник» - теперь он «вольный», «социально- полезный» и ходит в форме с кубиками на красных петлицах. Помог ему именно этот перевод заключенных из третьей категории с четвертую: управление СЛОНа возбудило перед коллегией ОГПУ ходатайство о досрочном его освобождении и это ходатайство удовлетворено.
Возвратимся к заключенным. Выходя от врача, они опять строятся в четверки и, с руками по швам, ожидают, пока освидетельствуют последнего. Когда он вышел и стал в строй снова раздаются команды по построению, поверке и «освидетельствованных» ведут обратно в барак.
Обыск. Пока заключенные пулей влетают на нары и под нары, начальник внутренней охраны позвонил командиру учебного взвода: «прибывшая партия готова». В учебном взводе отработавшиеся в ОГПУ (т. е. уже негодные для работы) и поступившие в Военизированную Охрану СЛОНа чекисты-надзиратели проходят «специальную подготовку». Старые чекисты, они свое дело знают хорошо, но «работа» в СЛОНе — «специфическая работа», — говорит СЛОНовское начальство, а потому их проводят через переподготовку в учебном взводе. Там чекисты - надзиратели учатся организовывать и ставить на должную высоту внутреннюю и внешнюю охрану заключенных, принимать вновь прибывающие партии заключенных, их конвоировать, производить обыски... Последнему искусству надзиратели учатся над прибывающими в СЛОН заключенными. Обыск — самое любимое занятие чекиста.
Попадающий в лапы ОГПУ советский «гражданин» обыскивается десятки раз прежде, чем попадает в СЛОН: когда его арестовали дома — произвели обыск; привели к коменданту—обыскали; перед посадкой в камеру опять обыскали, он ждет от Коллегии ОГПУ своей порции срока чекисты, все время тренируясь, несколько раз делают летучие обыски; перевели его для отправки в СЛОН, в тюрьму — там тоже обыскали перед отправкой в СЛОН — опять; в пересыльных тюрьмах его тоже обыскивают; на Поповом острове над ним учатся делу обыска чекисты — надзиратели из учебного взвода; когда он, наконец, прибудет на командировку, его там прежде всего опять обыщут.
Надо самому быть на Поповом острове чтобы иметь представление об обыске, производимом чекистами - надзирателями из учебного взвода. Часа три-четыре обыскиваются заключенные, а каждый в отдельности минут 30-40, Чекисты рассматривают каждую тряпку, каждую бумажку. «Сними штаны», «сними сапоги» «открой рот», «подними руки», «покажи уши», то и дело слышится команда чекистов-надзирателей. Приходилось наблюдать: выдерет чекист у заключенного откуда-нибудь клочек исписанной бумажки и «читает», — а сам ни аза, ни буки не знает и часто бумажонку держит низом вверх.
— Ты что это? контрреволюцию разводишь в своих писаниях? — шипит он на владельца бумажонки.
— Это, гражданин начальник, я писал во ВЦИК прошение о пересмотре моего дела. Мне, гражданин начальник, ни за что дали 10 лет. У нас в деревне был колхоз, а потом он чего то загорелся?...
— Не разговаривать! Забыл, где находишься? Не знаешь — никаких бумаг держать нельзя?...
Никаких справок — даже о болезни; никаких прошений, ни ВЦИКу, ни ОГПУ заключенный СЛОНа при себе держать не имеет права. Все это обыскивающими чекистами—надзирателями отбирается и передается в ИСО, которое никогда и ничего заключенным назад не возвращает.
Первая работа. Из вагонов заключенных высадили, когда уже совсем стемнело (это на Поповом острове всегда так делается); до Кемьперпункта они шли не менее получаса; во дворе их муштровали не менее одного часа; в бараке третьей карантинной роты — не менее двух часов; на освидетельствовании они были тоже не менее 2-х часов; обыск длился 3 — 4 часа. Когда обыск окончился время подходит к утру.
— Вылетай пулей, за получением хлеба! — раздается зычная команда. Заключенные изголодавшиеся во время следования по этапу, радостно «вылетают» за получением 400 грамм черного и сырого хлеба... Через несколько минут раздается новая радостная команда — за получением кипятка! Заключенные бегом становятся в длинную очередь. Те, кто не захватил с собой из дому кружку, не могут, однако, выпить СЛОНовского «чая», т. е., принесенного в грязных деревянных ушатах голого кипятка: никогда и ни один заключенный, сколько существует СЛОН не получал в нем ни кружки, ни ложки, ни чашки. Сколько раз приходилось видеть: заключенные получали «обед» (сваренную на воде, без масла пшенную кашу) в подол грязного пиджака или шапку; кипяток набирали в поднятые где-нибудь около уборной ржавые консервные банки; не имея ложек, они прямо руками запихивали себе в рот СЛОНовское пшено или чечевицу... Они мало тогда походили на людей — грязные, вшивые, худые, в рваной и грязной одежде, в изорванных лаптишках, голодные, всего боятся... Чекисты-надзиратели прозвали их поэтому «шакалами».
Не успеют заключенные съесть свой хлеб и выпить кипяток, как их уши режет новая команда — «вылетай пулей на работу»! Дальше опять построение, опять «справа по порядку номеров расчитайсь»! Опять муштровка, опять поверка. Когда они заканчиваются, комвзводы передают заключенных нарядчикам работ. Нарядчики — это бывшие мелкие советские служащие, попавшие в СЛОН за должностные преступления. До заключения все они сотрудничали с ОГПУ, теперь сотрудничают с его отпрыском в СЛОНе - с ИСО. Если, сотрудничая с ОГПУ, они часто не были ревностными, то в СЛОНе они работают для ИСО «на большой палец», как говорят чекисты: они ежедневно пишут в ИСО доносы о «преступлениях» заключенных. На одного они пишут, что он «симулирует»; на другого, что он оказывает «блат» (т. е. послабление); на третьего, что он здоровый, а имеет вторую категорию трудоспособности; на четвертого, что он при выгрузки картофеля, «украл целый килограмм» и «в тихую» сварил и сожрал его... В результате ИСО отправляет десятки и сотни заключенных на штрафные командировки... Нарядчики и еще СЛОНовские десятники являются двигательными нервами СЛОНа. С нарядчиками, десятниками и чекистами-надзирателями заключенные идут на работы: кто на разгрузку прибывших для «Северолеского» лесопильного завода «баланов» (бревен); кто на самый завод, от которого, СЛОН за их работу получает деньги; кто на погрузку идущего на о. Соловки парохода «Глеб Бокий» (назван по имени начальника Спецотдела). Целый день слышны их однообразные громкие крики — Раз, два, взяли!.. Раз, два, ВЗЯЛИ!.. Друуужней, ВЗЯЛИ!..»
— Ты, что же это, шакал, только руками приложился к балану, а не поднимаешь?—то и дело кричат на работающих заключенных надзиратели. — Смотри, шакал, дрын тебе в глотку, чтобы голова не качалась... я тебя научу работать!..
— А... шакал!.. К «приложившему к балану пальцы» подскакивает десятник и бьет его «в морду». Он хочет показать этим «соответствие» своему десятническому назначению, чтобы самому не стать снова рядовым заключенным.
Проработав часов 16-18, без нормы, без урока, а сколько захотелось «социалистически соревнующимся» чекистам-надзирателям, заключенные строятся, проверяются и возвращаются обратно в Кемьперпункт. Они едва-едва тащат ноги. Некоторые из них на работе лишились и без того давно уже износившихся лаптишек и теперь идут в одних мокрых онучах, а то и вовсе босиком.
Вот партия у красных ворот Кемьперпункта. Тут опять начинается: «Первая четверка, три шага вперед, шагом МАРРРШ! Вторая! Третья! Четвертая! Пятая!..
А если случится так, что поверенная у ворот партия, войдя в пункт, встретит начальника пункта, то выслуживающийся перед начальством старший по конвоированию партии скомандует:
— Партия стой! — и опять начнет: «Первая четверка, три шага вперед, МАРРРШ! Вторая! Третья! Четвертая!..
На другой день такой, умеющий по всем правилам конвоировать, чекист-надзиратель получает в приказе по 1 отделению СЛОНа благодарность с занесением в послужной список, а потом о нем, как о хорошо знающем дело «спецподготовки», будут писать и в «,стенгазетах», и во всех отрядных месячных журналах: «Чекист на севере», «Зоркий глаз», «На чеку» и других.
Сплошь и рядом, не успеют заключенные поесть СЛОНовского брандохлыста, — супа сваренного из одного пшена и воды, - как опять летит нарядчик с новым нарядом и все снова идут на работу.
Отправка. Заключенные, уже узнавшие, что на командировках дают не 400, а 1000 грамм хлеба, что там меньше начальства и поверки производятся лишь два раза в день, рвутся на командировки. Долго ожидать им этого не приходится. Пока они работают на Поповом острове и кричат: «Раз, два, ВЗЯЛИ. Ееееще, ВЗЯЛИ!», — административная часть Кемьперпункта составляет списки отправляемых на командировки. Опасных каэров отправляют на остров Соловки, на Мяг-остров и на командировки, далеко лежащие от финляндской границы.
Списки готовы. Из штаба Военнизированной охраны 1 отделения СЛОН звонят по телефону в 1 отряд Военнизированной Охраны: «Вышлите надзирателей для приема и отправки на командировки партий заключенных». 1 отряд наряжает конвой из «лучших» чекистов-надзирателей и они идут принимать партии, предварительно заложив за галстух «рыковки».
Отправляемые на командировки партии перед этим из Кемьперпункта переводятся на отдельный островок, отстоящий от Кемьперпункта в одной четверти километра. Там имеется большой барак, служивший когда-то складочным помещением у рыбопромышленников. В барак заключенных набивают, как сельдей в бочки. Два раза я пробовал туда войти и не мог: Как только я открывал дверь барака, струя спертого, вонючего воздуха дурманила меня; кроме того, на 3-х ярусных нарах и на полу барака люди лежали так, что негде было ступить ногою.
— Сегодня мои комвзводы нескольким шакалам набили морду; под нарами оправляются, — не раз докладывали мне.
— Разве здесь нет уборной?
— Уборная-то есть, товарищ уполномоченный, но сами видите, из-под нар невозможно выйти во двор, не пройдешь.
— С раздачей обеда то же... Нет того дня, чтобы комвзводы не набили сотне шакалов морды. Чтобы раздать обед надо шакалов выгнать во двор, ну, а восемьсот шакалов выгнать из барака, да еще на сорокаградусный мороз, сами подумайте, товарищ уполномоченный, нельзя без того, чтобы не бить морды. Ты ему кричишь: «вылетай пулей за обедом», а он, шакал, огинается, ожидает пока другие выйдут. Ну, тут и банят их... В 7-ой роте, в которой тоже концетрируются заключенные перед отправкой на командировки, мне приходилось наблюдать следующее: ротный барак стоит на площади, отгороженной колючей проволокой; в морозное время года десятки заключенных всю ночь напролет безостановочно ходят по ней, потому что для них не хватило места в бараке: там так набито людьми, что пальца нельзя просунуть; оставшиеся на дворе должны все время ходить, чтобы не замерзнуть. Выбившись из сил от ходьбы и холода и не в состоянии противиться сну, они подходят к своим вещам, сложенным тут же на площади, притыкаются к ним головами и на несколько минут погружаются в сон, холод быстро заставляет их встать и опять метаться по площади.
В дороге отправка партий заключенных на командировки производится всегда ночью. На станции они ожидают по три, по пять часов, пока подадут для них грязные товарные вагоны. Зимой они дрожат, клацают от сорокаградусного мороза зубами, выслушивая чекистскую ругань и приказ чище держать равнение в четверках и стоять «руки по швам». Когда вагоны поданы сохранившие силы сами влетают в них «пулей», ослабевших чекисты «подсаживают» прикладами винтовок. В вагоны их набивают по 60 человек и потом наглухо закрывают все люки; двери запирают на замок. В вагоне заключенному ни сесть, ни лечь. В пути чекисты-надзиратели не хотят утруждать себя ни предоставлением заключенным возможности оправиться, ни подачей им воды. Повторяются все, уже знакомые нам сцены из пути заключенных в СЛОН.
В дороге заключенным полагается 300 грамм хлеба и три соленых воблы. Но это только «полагается», фактически заключенный получает не более 200 грамм хлеба и двух вобл. Недоданное чекисты на станциях Мурманской жел. дор. продают голодающим карелам, а на вырученные деньги покупают себе «рыковку».
Приехали на последнюю станцию, высадились произвели проверку.
— Партия! — орет старший по конвою заключенным, стоящим в строю: предупреждаю, шаг вправо, шаг влево, — будет применено оружие!... Партия! За передними конвоирами шагом МАРРШ!
Партия идет дремучим карельским лесом, летом съедаемая миллиардами комаров и тучами мошкары среди бесчисленных болот, а зимою, т. е. в течение большей части года, — по пояс в снегу. Выворачивая из снега обутые в лапти ноги идут пять, десять, двадцать и даже до тридцати километров[5]. Наступает ночь.
— Партия, СТОООЙ! — кричит старший по конвою с небольших саней, на которых его и попеременно, всех конвоирующих чекистов, везут на себе заключенные. Партия остановилась.
— Разводи костры, разгребай снег, устраивайся на ночевку.
Для чекистов заключенные раскидывают походную палатку, которую они, как и самих чекистов, везли на санях; ставят в нее железную печку, приготовляют чекистам кушанье. Сами же греют себе, у кого есть чайники, и пьют кипяток с 200 грам. черного хлеба (если только он у них остался). Потом, согнувшись в три погибели и подложив под голову грязный кулак заключенные кое-как проводят ночь у костров все время добывая из под снега сушняк, поддерживая им огонь и своих костров, и в печке чекистов. А утром опять: «Становись по четверкам! Справа, по порядку номеров рассчитайсь... и опять —дорога, глубокие снега, сани конвойных чекистов и в них, вместо лошадей, заключенные.
Наконец, тяжелое странствование по глубокому снегу окончилось. Партия на командировке.
— Чище разберись в четверках. Партия слушай мою команду: справа, по порядку номеров, расчитайсь! командует старший чекист.
— Первый! Второй! Третий! Четвертый! Пятый!..
— Отставить! Разучились рассчитываться?. Рассчитаться так, чтобы у дежурного по командировке стекла в окнах дребезжали!