— Здорово, шакалы!
— Здрррааа!
— Справа, по порядку номеров, рассчитайсь! командует приведший заключенных на командировку старший по конвою.
— Первый! Второй! Третий!..Формальности сдачи и приема окончены. Все чекисты пошли отдыхать, обмениваться новостями и слушать радио. Оно у чекистов — но не у заключенных! — имеется почти на всех командировках. Как оно приобретается — узнаем дальше... Партия стоит. Она ждет новых распоряжений. У каждого уже живот прирос к спине. Вши высасывают последнюю кровь. Ноги ноют и едва-едва держат измученное тело. Дежурный по командировке дает в чекистском домике старосте командировки распоряжения:
— Староста, новых шакалов взять в оборот. Займись-ка с ними строем!
Староста, служака на «большой палец», староста, наверное, не одному уже советскому «гражданину» оторвал голову до того, как прибыл в СЛОН; староста исполнит все, что ему прикажут... А может быть староста и «рад был бы», но... что он может поделать? Староста не хочет «загнуться» в лесу: он хочет жить, как бы жизнь ни была тяжела. А для этого он должен выполнять все то, что ему прикажут его хозяева... Занявшись с полчаса строем с новыми «шакалами» староста командировки, «на ять» усвоивший все соловецкие термины, не менее зычным голосом, чем его хозяева — чекисты, распоряжается;
— Влетай в барак пулей!
В бараке заключенные встречаются с непосредственными новыми начальниками,— с дневальными. Дневальные — это бывшие мелкие «сексоты» ОГПУ до заключения, а теперь—»осведомители» ИСО и чекистов-надзирателей. Они один из тех многих винтиков сложного СЛОНовского механизма, без которого надзирателям трудно было бы выполнять СЛОНовские лесозаготовительные и иные программы. Ежедневно дневальные «стучат» (т. е. доносят) чекистам на заключенных и правду и неправду.
Хочется, чтобы читатель яснее почувствовал всю тяжесть пути заключенных от станции до командировки. Расскажу поэтому один из памятных мне эпизодов.
В ноябре 1929 года, из первого отделения СЛОН было направлено на командировку «Великий остров» двести человек заключенных. Партию сопровождали четыре чекиста-надзирателя со старшим по конвою Леоновым Петром. Вот, что рассказывал Леонов в ИСО по возвращении из командировки:
— До станции Пояконда (Мурман. жел.дор.) — «шакалов» довез благополучно. На Пояконде высадил, накормил на командировке пшеном и через полчаса погнал на «Великий остров». До деревни «Черная Речка» все шакалы, кроме троих, дошли благополучно. Трое, в рот иодом мазанных каэров, ослабели и стали отставать от партии. Но я все таки догнал их до «Черной Речки». Но когда погнал партию от «Черной Речки» дальше, — тут началась мне с ними беда; то один, то другой шакал стали отставать от партии. Упадет, паразит, на землю и плачет. «Не могу, —говорит, гражданин начальник, итти, ей-Богу, не могу, сил нет...Из Ленинграда, гражданин начальник, нас отправили — дали в тюрьме по куску хлеба, — ей-Богу, не больше килограмма, и по четыре воблы... Говорит, а сам плачет. — Трое суток мы ехали до Попова острова, — два раза дали только воды... Гражданин начальник, клянусь детьми: ей-Богу, не могу итти, хоть убейте!» — и плачет, паразит. Я и так, и сяк с ним: «Скоро, говорю, дойдем до командировки». А он, паразит: «Убейте, говорит, лучше меня, гражданин начальник! не могу итти...»
Думал-думал я, что мне с ними делать, и решил: взял одиннадцать человек каеров и одного попа и заставил их нести этих паразитов — два человека за руки, а два за ноги. Взяли и понесли.
Прошел я от «Черной Речки» пять километров, а всего значит, от Пояконды пятнадцать и — новое дело. Уже не трое шакалов, а целых семь попадали и плачут «Гражданин конвоир, хоть убейте, не можем итти, нет сил, отощали»... Я заставил и этих нести... Кругом лес? идем по колено в снегу; дороги, как следует, я не знаю; наступила ночь, — на три метра ничего впереди не видно... Слышу мои шакалы начинают плакать. Бросают свое барахло, сундуки, котелки; снимают с себя верхнюю одежду и тоже бросают по дороге. Ослабели. Что, думаю, делать?..
Взял и остановил всю партию. «Партия, стой,» — кричу, а сам не знаю, где у меня передние: партия растянулась чуть не на километр. Остановил, стянул всех в кучу. — «Ну, говорю, — отдыхайте, разводите костры». Развели мои шакалы костры, погрелись, отдохнули, попили кипятку и через час опять двинулись в путь.
Не прошли и пяти километров, как трое шакалов опять упали на землю. «Не можем, говорят итти, гражданин конвоир, лучше убейте, дальше итти не можем»... Попробовал я гнать их прикладом — ничего не выходит. Произвел над их головами четыре выстрела из винтовки, — не помагает; лежат, паразиты, и просят «Убейте лучше, гражданин начальник, дальше итти не можем».
— «Оставайтесь, говорю, загинаться в лесу», и повел других. Всю ночь шел с шакалами только к утру дошли до «Великаго острава». Переправил на лодках: всех шакалов, отдохнул и на другой день пошел за теми тремя паразитами, что остались в лесу. Долго я их искал, наконец, нашел. Один шакал снял лапти и залез в копну сена, двое других, видно, развели костер, постелили под себя еловые ветки и уснули. Костер потух и они окоченели... А тот шакал, который залез в копну сена, остался жив. Я вызвал с «Великого острова» лодку, посадил его и доставил на командировку Пояконда. — Товарищ Рощупкин, как мне теперь поступить? Написать вам рапорт о том, что эти два шакала загнулись? —спросил Леонов помощника начальника ИСО... Рапорт был написан. Рощупкин, в свою очередь, настрочил рапорт начальнику лагерей: «Прошу, писал он, вынести в приказе по СЛОНу благодарность стрелку Леонову Петру за проявленную энергичность и инициативу во время сопровождения партии заключенных на командировку «Великий остров»... Прошло дня два и в приказе по СЛОНу была объявлена Леонову благодарность с выдачей ему 10 руб. награды.
Приказы с благодарностями за «проявленную энергичность и инициативу» читаются всем чекистам-надзирателям. О таких подвигах потом пишут и в чекистских стенных газетах, и в ежемесячных журналах, издающихся при каждом отряде Военнизированной Охраны: в них Леоновы расхваливаются и превозносятся до небес. А чекисты-надзиратели уясняют себе «целевую установку» ОГПУ по отношению к заключенным СЛОНа: не щадить шакалов, потому что спецотдел пришлет их сколько угодно, а заботиться прежде всего о том, чтобы заключенные, как можно скорее прибывали на место работ.
Заготовка леca. В дремучем карельском лесу, летом окруженные сплошными болотами, а зимой обледенелые и занесенные сугробами снега, стоят два-три барака для заключенных, небольшой деревянный домик для чекистов-надзирателей и, непременное приложение, — «крикушник» (т. е. карцер). Это — одна из лесозаготовительных командировок СЛОНа.
Бараки сделаны из сырых тонких бревен, между которыми положена моховая прокладка, и на пол метра сидят в земле. Крыша плоская. Сделана она из тонких сырых жердей и покрыта еловыми ветвями. Пол земляной. В бараке два яруса нар из тонких жердочек. Зимой, от тепла в бараке, снег на крыше тает и заключенных, спящих на верхних нарах, мочат капли воды протекающие сквозь щели между жердями.
В бараке на 400-500 человек 3-4 маленьких тусклых окошечка и две небольшие железные печки, которые зимой топятся всю ночь. Никаких столов и приспособлений для сиденья в бараке нет. Кружки, ложки, чайники, сундучки с тряпками — все это лежит тамже, где заключенный спит: или под головой, или, если есть место, на гвоздях на стене, над его головой. Грязь, неимоверная вонь, вши, клопы, холод... Вонь в бараках так сильна, что чекисты — надзиратели никогда в барак не заходят. В бараке на 400-500 человек горит не более двух маленьких лампочек. Стекол к ним на командировках обычно нет и лампочки горят без стекол Дневальные то и дело выкручивают фитиль — так как иначе огонь тухнет. Когда заключенный утром встает, у него в носу копоть, как в дымовой трубе, Чтобы умыться, надо взять свою кружку и итти во двор и там где-нибудь на пне умываться изо рта. Мыло заключенный должен иметь собственное, так как СЛОН его не выдает. Не выдаются и постельные принадлежности; заключенные спят в одежде, настелив на нары еловых ветвей. Во сне их холодит пробивающийся в щели стен ледяной полярный ветер, вши немилосердно едят их измученные в работе тела. Пробуждаясь от холода, они соскакивают с нар, бегут к топящейся железной печке, немного греются и опять идут «спать»...
Если заключенному ночью понадобится выйти оправиться, он должен прежде всего попросить для того разрешения у дневального, а тот доложит об этом стоящему на часах у дверей барака чекисту-надзирателю; потом он должен обязательно раздеться до белья и только тогда он может выйти на трескучий мороз и побежать в лес. Раздеваться его заставляют в предупреждение побега.
Так проходит ночь. А на утро он сквозь сон слышит зычное дневальское: «Вылетай пулей на работу, Что? Отдельного приглашения ждешь? За дрыном соскучился?»... Заключенный вылетает «пулей» из барака, умывается снегом, хватает свой грязный котелок и бежит стать в очередь за пшеном.
Поев на нарах с колен СЛОНовского пшена и выпив кружку горячей воды, заключенный становится в строй. Выстроившихся сначала дрессирует командир роты, затем он идет к дежурному по командировке чекисту и докладывает, что строй готов, Вот идет к строю хозяин командировки.
— Командиррровка, смирррно, Равнение на серединуу, — командует комроты.
— Здорово, шакалы.
— Здрррааа.
Командир роты подлетает к чекисту с рапортом о численном составе строя.
—К ррразвооодууу, — дает распоряжение дежурный чекист-надзиратель после рапорта командира роты. К заключенным подходят десятники и каждый из них берет в лес своих заключенных.
Десятники — уголовный элемент, главным образом убийцы. Ссылая их в СЛОН, спецотдел пишет Управлению СЛОНа: «Использовать в качестве десятника». Десятники не хуже чекистов-надзирателей, знают дело строя и своих заключенных строят в «четверки». Они также командуют: «Чище разберись в четверках», «справа по порядку номеров рассчитайсь».
К построенным десятниками заключенным выходят чекисты-надзиратели, чтобы конвоировать партию лесорубов в лес. Эти в свою очередь начинают: «Справа, по порядку номеров, рассчитайсь», и «первая четверка, три шага вперед, шагом марррш» и т. д. А потом старое, издергавшее заключенным все нервы: «Шаг вправо, шаг влево, будет применено оружие». И, наконец: «Партия, на работу в лес, шагом МАРРРШ».
На работу заключенные идут до 10 километров. И чем дольше они работают, тем дальше и дальше им приходится ходить: вырубая лес, они с каждым днем отодвигаются от места расположения командировки.
В лес заключенные приходят совершенно затемно. Десятники выдают им спички: ими они просвечивают сосны, чтобы узнать, есть ли на сосне клеймо и можно ли рубить ее. Снегу по пояс и заключенный должен сперва вытоптать вокруг дерева снег. Тридцать пять деревьев он должен срубить, обрубить с них, сучья и окорить (т. е. очистить от коры). А после работы, возвращаясь на командировку, он должен пройти пять-десять километров,
Срубить и очистить 35 деревьев, — это только основной урок заключенного. Кроме этого у него есть еще много видов добавочной работы, о чем скажу дальше. Сейчас укажу только на добавочную работу, которую здоровые заключенные должны выполнять за своих заболевших или обессилевших товарищей до тех пор, пока на их место не будут присланы новые. По директиве санитарного отдела УСЛОНа лекпомы (лекарские помощники) на командировках «законно» могут признать больными не больше 2 % всего списочного состава заключенных данной командировки. Если на командировке окажется больных, скажем, три процента (больными признаются только те, кто имеет повышенную температуру, иначе он «симулянт» и «Филон»), — то урок этих «излишних» больных должны выполнять остальные. Таков приказ УСЛОНа. СЛОНовские чекисты-надзиратели добиваются его выполнения полностью.
Каторжная работа доводит заключенных до того, что он кладет на пень левую руку, а правой отрубает топором пальцы, а то и всю кисть. Таких саморубов надзиратели банят что есть сил прикладами винтовок, потом отправляют к лекпому на командировку. При этом чекист-надзиратель дает ему «пропуск»: он берет толстое, пуда в два весом, полено и на нем пишет: « Предъявитель сего «филон», «паразит симулянтович», направляется мною в командировку для перевязки отрубленной топором руки. После перевязки прошу направить его обратно в лес для окончания урока». Саморуб идет с таким пропуском километры. На командировке дежурный чекист снова «банит» его, потом пошлет к лепкому; тот помажет иодом порубленное место, перевяжет бинтом из плохо выстиранных рваных рубашек, полных гнид, и направит в распоряжение дежурного по командировке; этот наряжает дневального, который ведет саморуба обратно в лес, на работу. «Ты думаешь, шакал, мы тебе не найдем работы? Не можешь рубить, так будешь пилить. Для этого одной руки тебе хватит», говорят чекисты-надзиратели и десятники. И саморуб пилит. Пилит одной рукой, пилит каждый день, пилит до тех пор, пока или от заражения крови умрет, или попросит товарища отрубить ему кисть и правой руки... Если он после этого, уже не работая, выживет, то весною его отправят на Конд-остров, а там уже конец ему. С Конд-острова никто живым не возвращается.
В отношении саморубов в СЛОНе есть специальный приказ: «Саморубов от работы не освобождать и требовать выполнение урока». Приказ подписан начальником СЛОНа Ногтевым, а такая же директива была получена из спецотдела при коллегии ОГПУ за подписью Глеба Бокия, начальника Спецотдела. Иначе нельзя! Не будь в СЛОНЕ таких жестоких мер в отношении саморубов, — все заключенные будут рубить себе пальцы и кисти рук. Кто же тогда будет выполнять УСЛОНовские лесозаготовительные программы? Что тогда получилось бы с пятилеткой? Разве можно было выполнять ее в четыре года?.. Как большевики пополнят тогда недобор в Иностранной валюте?
Многие заключенные, видя, что саморубство спасти их не может, а в переспективе неминуемая смерть с предварительными долгими страданиями, поступают решительнее; они вешаются на обледенелых деревьях или ложатся под подрубленную сосну в тот момент, когда она падает — тогда их страдания оканчиваются наверняка.
Сплошь и рядом случается, что заключенный проработав часов 10 и вымотав все силы, заявляет десятнику и чекисту-надзирателю, что он не в состоянии выполнить урока. Тогда его бьют. Если это не помогает и чекист убеждается, что он действительно, выполнить урока не может, остаток урока такого заключенного переносится на всех работающих, а виновник ставится на высокий пень и обязывается кричать «я филон! я филон! я паразит советской власти»! Эту фразу он у одних чекистов кричит 500 раз, у других больше. Ванька Потапов (о нем мы услышим впоследствии) заставлял кричать до 5000 раз… кричит заключенный, а сам плачет. Когда заключенный, прокричав «я филон» менее урока, вместо 500 раз только 300, замолкает, — чекист-надзиратель, поджаривающий что-нибудь себе у костра или пьющий чай, орет: «Ты, что же, филон! И тут начинаешь «филонить»!.. Что же ты думешь, я не считаю?»
На пенек становятся только лишь те «филоны», которые, заявляя, что не могут выполнить урока, плачут. Есть другие: вымотав на работе все силы, они не плачут и не просят застрелить их, а категорически заявляют, что у них уже нет больше сил. С ними чекисты поступают суровей. Шаблонных мер борьбы с ними нет и каждый чекист руководствуется собственной изобретательностью. Расскажу о наиболее частых. 1-ый, он же как правило первоочередной — «дрыновка»: чекист «банит» изо всех сил прикладом винтовки, а десятники «дрыном», т. е. толстой крепкой палкой, иногда с сучками. Второй-занятие военным строем: «Становись! Каблуки вместе, носки врозь! Грудь вперед! Голову выше! Слушай мою команду: напрраво! Налево! Крррууугом! На месте, бегом МАРРРШ»! Третий прием — «ходьба по восьмерке»: чекист-надзиратель приказывает десятнику пройти с километр по снегу так, чтобы получилась цифра 8, по этой восьмерке филон должен потом ходить до окончания всеми заключенными их работы. Четвертый прием—раздевание: заключенному приказывают раздеться и стоять, прислонившись носом к сосне, при чем зимой ствол сосны иногда поливается водой и нос примерзает к дереву. Пятый — «стойка на комарах»: заключенный раздевается и привязывается к дереву так, чтобы своими движениями не мог сгонять сосущих его кровь комаров. Шестой — ходьба по лесу с просунутой в рукава бушлата длинной палкой. С заключенного десятник снимает бушлат, продевает в рукава длинную, метра в четыре, палку, надевает потом этот распятый бушлат на заключенного так, что палка проходит позади шеи, застегивает бушлат и подпоясывает его поясом. Распятый таким образом на палке заключенный должен ходить по лесу. Палка, задевая за деревья, мешает ему ходить, и он должен, то и дело, поворачиваться и проходить между деревьями боком. А урок «этих паразитов советской власти» все таки выполняется: его делают те, кто еще на ногах.
Уже совсем темно. Энергичными мерами надзирателей и десятников работа выполнена полностью. Начинается опять: — Первая четверка! Три шага вперед, МАРРРШ! Вторая! Третья!.. Поверка окончилась. Все налицо. Чекист-надзиратель командует: — Партия! На командировку, шагом, МАРРРШ! Партия пошла. Впереди ее идут те, кто «филонил» на работе. Вот партия подходит к командировке. За полкилометра от нея, чекист командует: «Партия, начинай нашу песню!» — Партия поет:
Хоть и за поступки сослали нас сюда,
Но все же мы имеем большие права:
Газеты получаем, газеты издаем;
Спектакли мы ставим и песни мы поем.
Мы заключенные страны свободной,
Где нет мучений, пыток нет:
Нас не карают, а исправляют,
Это не тайна и не секрет.
Издали газету, — живая она,