Борька ехидно покосился в мою сторону.
— А из пенька со щупальцами выйдет скульптура «жадина». Понял? Из коры с веткой «альпинист» получится. Вот зачем.
Борька надулся. Зойка, стиснув руками коленки, смотрела на угольки. Мои грибы сморщились, стали совсем маленькими и немного подгорели. Я стаскивал их прямо с ветки зубами и ел, и это было очень вкусно.
И только я хотел ещё зажарить грибов, как пошёл дождь. Костёр зашипел, запарил и стал гаснуть. Мишка, Зойка и Борька перебрались под большую ель и прижались друг к дружке, а я сел за стволом с другой стороны.
— Давайте спать, чтобы не бояться, — сказала Зойка.
Она разгребла руками грибы в лукошке, достала с донышка полбатона и пододвинула лукошко поближе ко мне.
«Не дождёшься… ни за что не съем… не такой я человек…» — думал я, покраснев и сглотнув слюнки. Я ёрзал на своём месте и чуть не плакал, оттого что я такой злюка, а Зойка такая добрая со своим полбатоном, и мне надоело злиться на неё из-за «чижика», не всё же мне выигрывать…
Дождь всё лил и лил, но капли сквозь ветви не падали.
Я боролся с полбатоном изо всех сил, а потом дотянулся до него и стал есть. Я бы его съел незаметно для себя, если бы не посмотрел в этот момент на Зойку и не подумал, что еды ведь у нас больше нет, а Зойка проснётся голодная… Когда это мы ещё доберёмся до дому!
Но всё-таки я отъел от него половину, остальное осторожно положил обратно в Зойкино лукошко.
Потом я подобрал с земли мокрые крошки хлеба, и мне захотелось спать. Сначала я присел рядом с Борькой. Так было теплее. Он и во сне не выпускал из рук самый красивый гриб. Глаза у Борьки были слегка раскрыты, будто он сторожил свою корзину. Мне стало противно, и я сел рядом с Зойкой.
Она никак не могла удобно устроиться и всё перекладывала голову с одной коленки на другую. Потом Зойка сложила на груди руки крест-накрест и прижалась ко мне. Я улыбнулся и подумал: «Хм… вот дурёха…»
Её кудряшки щекотали моё ухо, но я даже дышать старался осторожно, чтобы не разбудить Зойку. Мне почему-то было её жалко. И ещё было жалко, что идёт дождь и нельзя подсмотреть, как грибы пробивают размокшую корочку земли…
Когда я проснулся, уже начинало светать. Я побежал на пригорок и залез на высоченную сосну, чтобы заметить, откуда покажется солнце. Я вспомнил, что оно выходило по утрам из-за колхозной бани. И, как только слева от меня показался его красный гребешок, я слез с сосны и растолкал Мишку, Зойку и Борьку.
— Пошли, я выведу. Разоспались…
Мы, позёвывая и зябко поёживаясь, побрели к солнцу и немного погодя вышли к просеке.
Её, как сцену, уже заливали сотни солнечных прожекторов. А в прожекторах порхали белые бабочки.
— Воображают, как девчонки, — заметил я вслух.
Зойка тут же сказала:
— Смотри! Вон жук летит!
Здоровенный жук летел мимо нас по прямой и вдруг — бац! — с разгона стукнулся лбом о дерево.
— Как мальчишка! — засмеялась Зойка.
Я раздул ноздри и приготовил кулаки, но она не намекнула мне про полбатона и не съехидничала.
И тогда я, ни на кого больше не злясь, вовсю разговорился с умным Мишкой. Мы вместе решали, почему у ящериц отрастают хвосты, а у бульдогов нет.
Борька еле тащил свою корзину и то и дело нудил:
— Когда же премия? Две давайте мне премии.
Я совсем не думал о самом красивом грибе и вдруг в сторонке среди кустиков костяники увидел огромную бурую шляпку боровика. Я развёл руки, как будто ловил голубя, и не дыша, на цыпочках пошёл прямо на гриб.
Но он и не думал бежать, и я встал на коленки перед этим огромным и добрым грибом. На его шляпке, свернувшись в клубочек, как кошка на крыше, лежала улитка и ползали мураши. Я подумал, что такой большой гриб, наверно, должен быть гнилым, и заглянул под шляпку. Она была ровная, светло-жёлтая и вся в капельках влаги. И пахло от неё, как от полной тарелки грибного супа.
Ни разу в жизни я не видел такого красивого гриба и всё смотрел на его крепкую ножку, уютно стоявшую на зелёном коврике мха, и на запотевшую шляпку, немного приподнятую кверху, как будто гриб, озябнув за ночь, смотрел на солнце. И я подумал: «Вот она — первая премия!»
Я вынул ножик, но увидел Зойку. Она шла, не замечая меня. Тогда я отошёл в сторону и притворился, что ищу костянику.
Зойка чуть не споткнулась о гриб и ахнула и тоже встала перед ним на коленки.
— Вовка!.. Вовка!.. Гриб!..
Я подошёл, посмотрел с удовольствием на гриб и сказал, пожав плечами:
— Ну, и что? Ну, гриб…
Мишка и Борька подбежали к нам и тоже стали перед грибом на коленки.
— Давай Зойке премию! — сказал я Мишке.
— И мне… — скрипнул зубами Борька.
— Премия за самый красивый гриб, — объявил Мишка, — присуждается Зойке. А за количество Борьке.
— Давай! — Борька подставил руки.
— И Зойка и Борька получают высшую на свете премию — Радость Победителя!
Зойка захлопала в ладоши, а у Борьки опустились руки. Он закричал:
— Не надо мне радость!.. Я хочу… премию!.. Настоящую! В руки! Надули!
Зато я, как никогда, почувствовал радость победителя и хотел срезать гриб и отдать Зойке, но она оттолкнула меня.
— Не надо… Жалко… Пусть растёт до конца.
— Подумаешь… пусть… — сказал я. — Пойдём…
И мы пошли дальше, но ещё не раз оборачивались и смотрели на самый красивый гриб.
Потом просека кончилась, запахло дымком, и я засмеялся, услышав звонко-золотистое «кукареку!» и злобное квохтанье. Это тужился хулиган Гусар, а кукарекал Артист — славный петух моей бабушки.