Уилла
Я не опоздала, когда вошла в дом, но ботинки были в грязи, а от меня пахло отливом.
Когда мисс Парк увидела меня, выражение ее лица не изменилось. Держа в руке треснувшую чашку с кофе, она взглянула на папки с делами и сказала:
— Рада, что ты смогла прийти.
Ничего ехидного в фразе не было, но мама приподняла брови.
— Простите. Я работала.
— Бейли приходила, — сказала мама.
Чувствуя себя виноватой, я бросила инструменты на крыльцо и направилась к раковине. Хорошо бы принять душ, но это подождет. Я включила горячую воду и измельчитель мусора в раковине.
— Я встречусь с ней завтра.
Громко работая, утилизатор втягивал песок и ил, а я делала вид, что не замечаю прокурора. Я знала, что, если буду долго избегать ее, она уйдет не скоро. Выждав немного, я опустила голову, а затем спросила возможно недостаточно громко:
— Что вы хотите?
Мисс Парк прочистила горло и развернула стул. Деревянные ножки упирались в линолеум, и я почувствовала, что та оказалось ко мне ближе.
— Нам нужно обсудить ваши слова перед присяжными.
Выковыривая грязь из-под ногтей, я сказала:
— У вас нет показаний, которые я давала полиции.
— Есть, — ответила она.
Голос у нее был ровный, даже мягкий. Краем глаза я видела, как стул скрипнул.
— Но я не потерплю никаких фокусов, когда ты будешь в суде под присягой. Ты единственный свидетель, Уилла.
Во рту образовалась горечь. Все мои познания о суде и присяжных заканчивались программами по телевизору. Показные шоу.
На деле это не просто короткий разговор с детективами, а затем суд. Нет, я разговаривала сначала с береговой охраной и морским патрулем, а потом с полицией в ту ночь, когда умер Леви. А на следующий день пришел детектив, одетый в строгий костюм, и стал делать записи. Когда они арестовали Терри Койне, я опять общалась с детективами. Мой отец стоял рядом со мной во время опознания. Так что совсем не похоже на то, что показывают в шоу.
Они дали мне папку с фотороботами, где на каждой странице находились сорокалетние мужчины с крючковатыми носами и цыплячьими подбородками. Стало страшно от того, как они все похожи. Я не была уверена, пока не указала на нужного парня.
Теперь дело перешло к присяжным. Они должны решить, достаточно ли доказательств его преступления для того, чтобы посадить. Все, что имела полиция — это две гильзы от пуль.
Они совпадали с той коробкой, которую они нашли в багажнике Койне. И мои показания. Свидетельство того, что я видела. Все сводилось к двум пулям и моей памяти и предстанет ли он когда-нибудь перед судом за убийство моего брата. Если улик будет недостаточно, его отпустят. Грудь сдавило в тиски.
— Хорошо, и что мне следует сказать?
Мисс Парк убрала свои ровные черные волосы за ухо и продолжила:
— Я здесь не для того, чтобы говорить за тебя.
— Тогда чего же вы хотите? Я уже все рассказала полиции.
— Все?
Вопрос повис в воздухе на минуту. Затем она произнесла:
— Потому что я хочу спросить тебя о войне за территорию. В этом случае есть причина для убийства. И если ты не расскажешь…
— Не было у нас никакой войны, — спокойно ответила я.
— Мы выяснили, что мистер Койне устанавливал приманки слишком близко к вашим. Как и то, что твой отец обращался за помощью к совету.
Я пожала плечами. Таковы порядки в «Сломанном Клыке». Мисс Парк могла бы расспросить весь город, но никто не рассказал бы о войне, потому что ее не было. Просто один рыбак — я — решил проблему. Это наши воды и правила. Леви ничего бы ей не сказал. И не хотел бы, чтобы я говорила.
Все, что мы сделали — обрезали тросы приманок и выбросили их. Мы легко обошлись с Койне. В прошлом году в деревушке Френдшип кто-то посреди ночи потопил «Лобстэх тэкси» и «Фэнтезиз». Несколькими годами ранее резня в Оулс Хед и стрельба в Матиникус. Если вы нарушали границы рыбака, он должен был отомстить.
Рыбак против рыбака — это личное. Но когда так делал весь город, продуманно и согласовано — это называлось войной за территорию. Поэтому я промолчала и посмотрела мимо мисс Парк.
Спокойно, но стараясь скрыть сарказм, она сказала:
— А потом, по чистой случайности, мистер Койне обнаружил вас с братом на пристани в два часа ночи. Вскоре после того, как понял, что кто-то испортил его приманки. Но это никак не связано.
— Это не война рыбаков за свою территорию, — огрызнулась мама.
— Тогда что? — ответила также мисс Парк.
Моя мать встала между нами и потянулась к картофелечистке. Она поднесла ее к кончикам моих пальцев и беспощадно поскребла. В последний раз она делала так, когда я была ребенком. Я могла бы привести себя в порядок сама.
И все же она намылила и принялась тереть мою ладонь своими тонкими пальцами.
— Откуда вы, мисс Парк? Конкорд?
Ничуть не удивившись, мисс Парк сказала:
— Бостон.
Мама потерла немного сильнее, скрывая сдавленный звук, который она издала. Та самая, которую вызвали из Южного Мэна. Своим вопросом мама попыталась узнать не из Нью-Хэмпшира ли она.
Выпрямившись, мама подставила мои руки под кран и стальным голосом сказала:
— За такого рода войну мы проголосовали бы всем населением. И тогда бы каждый участвовал в этом, а не один ребенок.
— Мам!
Резко вскинув голову, она пристально посмотрела на нас обеих.
— Я не позволю этому ублюдку уйти безнаказанным, только потому что она не понимает, как здесь все устроено.
Вернув внимание к мисс Парк, она продолжала:
— Если вы заявите о войне между рыбаками, присяжные вас не будут даже слушать.
— Тогда, может, мне кто-нибудь расскажет, что произошло.
В голове шумело, а уши заложило так, как если бы я погрузилась глубоко под воду. Испортить чужие приманки не считалось преступлением, но я могла потерять лицензию. Сроком на три года. Три года отцу пришлось бы оплачивать работу помощника и за это время, вместо заработка, деньги бы только уходили.
Поэтому я боролась, утверждая, что ничего не знала об испорченных приманках. Я могла попросить о том, чтобы меня судили присяжные. И если бы они сочли меня виновной, у меня бы ничего не осталось. И у моей семьи.
Конечно, я могла продолжить зарабатывать пиявками, но этого недостаточно. А мысль о том, что я буду наблюдать, как другие уходят в море, в то время как нахожусь на суше, похожа на смерть.
Но только если меня признают виновной. Возможно, нет. Присяжные — наши люди и они понимают, что нужно защищать свои воды. Если направить их взгляд в другое направление, они покачают головами, отмахнутся и скорее всего меня отпустят. Возможно.
Но сделают ли так, если я признаю свою вину перед присяжными? Не знаю. Вынесут ли Койне приговор, если я этого не сделаю? Грудь сжало в тиски, когда я попыталась сопоставить правильное решение с тем, что необходимо.
Ожидая ответа, мисс Парк спросила:
— Ну так что?
Посмотрев мимо нее, я увидела отца, сидящего в пикапе. Внезапно его озарил оранжевый свет. Он снова закурил. Затянувшись сигаретой, откинулся на сидение, освещенный светом. Отец бросил курить ради Леви. А сейчас снова начал, видимо решив, что терять больше нечего. Ничто не будет как прежде, и я сдалась.
— Да, я сделала это, ясно? — Я повернулась к мисс Парк, держась за край раковины позади меня. — Он ставил свои приманки рядом с нашими, и никто ничего не делал. Он даже не местный. Почему рыбачит в наших водах?
Мисс Парк открыла одну из папок.
— Начнем сначала.
— Вы уже знаете начало, — ответила я.
Я закрыла глаза и услышала звук моря в своих воспоминаниях. Ночь была ясной. Прохладный ветерок, разгоряченная кровь и то, как замедлились мои воспоминания.
Я не сразу поняла, что это конец. Мой смех эхом разнесся по палубе «Дженн-а-Ло», немного жутковатый и отдаленный. За несколько минут до этого ночь была яркой и ясной — черное усыпанное звездами небо и большая серебристая луна.
Но влажный перламутровый туман внезапно окутал небо и берег. Я едва видела Леви в рулевой рубке, хотя он находился всего в трех шагах. Никто не мог видеть нас в вихревом тумане, что играло нам на руку.
— Как много испортим? — спросил Леви. Вопрос выплыл из тумана.
— Все, — ответила я.
Я облокотилась на борт. Темное море простиралось вокруг меня. Шепот, который убаюкивал меня ночью и звал на рыбалку утром, снова звал меня с борта. Он же дразнил меня, когда я находилась в школе. Оттуда я могла видеть порт лучше, чем из любой другой точки в городе.
Однажды отец уйдет на пенсию. И я стану капитаном, а мои дети или дети Леви, они будут помогать. Мы рыбачили в тени Джексон-рок уже триста лет. Будь моя воля, их было бы на триста больше.
И именно поэтому мы с Леви тайком выбрались из дома посреди ночи. Вот почему мы стащили ключи от лодки из кармана отца, не сказав никому ни слова.
Держа в руках длинный крюк, я ждала, когда «Дженн-а-Ло» подплывет к следующему зелено-голубому бую. Зацепив крюком, я быстро втащила его в лодку.
Затем намотала верёвку от буя на тягач. Все это время я напевала мотив созвучный гидравлики и наблюдала, как приманка с омарами поднимается на поверхность. Два больших омара махали когтями из-за решетки.
Морские брызги покрывали мое лицо, а когда я вдыхала, ощущал вкус соленой воды и юго-западного ветра — восхитительно. Взяв нож, я перерезала веревку между буем и приманкой, а затем выбросила все обратно в воду.
Омары смогут освободиться, но приманки он найти не сможет. В этом и смысл. Вот что получил ублюдок из Даггета за то, что устанавливал ловушки в водах «Сломанного Клыка».
Волны поглотили приманки, а я от адреналина ударила кулаком в воздух.
— Попробуй вытянуть эту! — прокричала я, а Леви включил двигатель на полную и нежно сказал:
— Притормози.
— Посмотри на себя! — Рассмеялся Леви. — У тебя выражение лица, как у мамы. Неудивительно, что ты ее любимица.
Я схватила буй и снова перевесилась через борт. «Дженн-а-Ло» целенаправленно и уверенно рассекала ночь, направляясь к следующей паре приманок.
Должно быть, трудно было найти каждый буй, брошенный другим рыбаком. В конце концов, часть работы капитана заключалась в том, чтобы самому прокладывать свой путь в навигаторе, чтобы он мог снова их позже найти. Наследие — наличие собственных вод. Тайные места, где никто кроме тебя не рыбачит. Но нарушитель обнаружил все красно-полосатые буи Диксонов и бросил свои рядом с ними. В первый раз, когда отец обнаружил их, назвал это недоразумением. Некачественная рыбалка у некомпетентного рыбака, так он подумал.
Мы убрали его ловушки от наших. Запутали их под водой, оставили беспорядок, который нужно было убрать. Своеобразный знак нарушителю. Мы перенесли наши приманки ближе к Джексон-рок.
Но спустя два дня зеленые и синие буи снова появились рядом с нашими.
Этот парень не просто нарушал границы. Он явно воровал наш улов и нужно было что-то делать.
Отец поспрашивал народ и узнал, что нарушитель кузен Джеки Уэллет. Успокоившись и прихватив шесть банок пива, папа поднялся на холм к дому Джеки, чтобы поговорить с ним о сложившейся ситуации.
Терри Койне был там и, вместо того чтобы поговорить, заявил, что он боксер, а отец упомянул о дробовике. Джеки встал между ними и попросил отца вернуться домой.
Не удивительно, что разговор не подействовал. В следующий раз, когда приманки Койне снова появились рядом, отец написал жалобу в территориальный совет. Он позаботился о том, чтобы все в кооперативе знали, откуда Койне берет омаров. Люди отказались покупать его улов, но что же еще? Ничего.
Ничто не помогло и не остановило его. Он просто продавал свой улов в соседнем кооперативе несмотря на то, что дорога туда занимала час. Им плевать откуда улов. Затем возвращался в «Сломанный Клык», а мы были унижены.
Поэтому я подкупила Леви тем, что он будет вести лодку, пока я порчу ловушки Койне. Леви был бы счастливее дома, рисуя мангу или сидя на крыше с Сетом и Ником, разговаривая об аниме. Он согласился, потому что я была его старшей сестрой и попросила его о помощи. И потому что ему нравилось гулять в ночное время. Я считала это оплатой по счетам и, если никто не хотел помогать, значит я решала все сама. В тот вечер вода была гладкой как стекло, а океан и море встали на мою сторону. Туман окутал нас, словно нежный поцелуй. Испортив все двадцать приманок Терри Койне, я смеялась на протяжении всего пути.
Мы с Леви, все еще улыбаясь, подошли к пристани. Возбужденные от того, что мы сделали это вместе. Он спрыгнул с палубы первым и протянул мне руку.
Мне и в голову не пришло, что Койне мог быть на воде. Вероятно, он заглушил двигатель одновременно с нами, так чтобы мы не услышали его приближения.
— Эй, Диксон, — прокричал он.
Мы одновременно обернулись, когда Койне материализовался перед нами из тумана. Увидели пистолет, но слишком поздно, чтобы успеть среагировать. Он выстрел дважды.
Звук был похож на щелканье проволоки, глухой и пронзительный. Разнесся эхом, уходя вдаль. Я поняла, что произошло, но не осознала. Даже после того, как Леви споткнулся о лодку и упал на меня. А темная кровь расползлась по футболке. Потом он начал захлебываться. Воздух выходил из его груди, а не из горла. Мое тело двигалось само по себе, я не думала.
Тишина поглотила меня. Я нажала кнопку на нашем аварийном радиобуе. Связь с треском ожила, посылая сигнал бедствия береговой охране. И так как сигнал бедствия предназначен для моря, на нем вспыхнул стробоскоп (Стробоскоп — прибор, позволяющий быстро воспроизводить повторяющиеся яркие световые импульсы.).
Ослепленная светом, я опустилась на палубу и накрыла рукой дыру в груди Леви. От него исходил жар. Темная пена пузырилась между моими пальцами. Промелькнула мысль, что серая дымка, которая задержалась над его грудью — уходящая душа.
Но ночь была холодная. Поэтому это пар, который исходил от его горячей груди, так же, как и от моего дыхания. Над нами работал спасательный маяк, а свет отражался в тумане жуткими узорами.
— Береговая охрана в пути, — сказала я Леви.
А он произнес свои последнее слово:
— Хорошо.
Я задумалась. Жалко, что отец не курил. Всегда, когда смотрел «Взвод», он говорил нам, что пластиковая обертка на пачке сигарет может закрыть пулевое отверстие. Вставь и будешь как новенький. Глупости, но кто знает, может, правда?
Именно об этом я думала, пытаясь спасти брата.
После ухода мисс Парк, отец наконец зашел в дом. Пока я отмывала грязь и воспоминания со своей кожи в душе, слушала, как он разговаривает с матерью на кухне.
Слов разобрать не могла. Слышала только его голос, то повышающийся, то понижающийся. Голос матери был странный и мрачный. Возможно, они говорят обо мне. Не знаю, не могу разобрать. Но по интонациям звучало, как обвинение.
Для моих родителей всегда было очевидным то, что случилось той ночью. Более того, вся деревня знала и понимала. Это наша территория. С той же легкостью Койне мог нарушить границы кого-либо еще.
Не так уж и много было, чем поживиться в водах «Сломанного Клыка». С каждым годом улов становился меньше. Бейли не вернется обратно. Степень в области политологии не принесет ей пользы здесь. Такие умные, как она, уезжали в Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Лондон. Никто из таких, как Бейли, не возвращается.
Кроме туристов или романтиков, живущих в Новой Англии. Нетронутая дикая местность, все деревенское. Затем они все заасфальтировали и перекрыли наши пляжи. Развели истерику по поводу того, какой шум идет от гавани, когда народ собирается на рыбалку. Устраивали собрания в кооперативе из-за вони селедки, которая витала в воздухе, даже когда мы отплывали.
Но гавань все, что у нас есть. Наши семьи и город. Кладбище полно сланцевых фамильных надгробий, имена начинались с 1600 года.
Уошберны, Даерсы, Диксоны, Арчамбальты, Уэллеты.
Соседи поступили бы так же, как и я. Такие, как Койне, приносили с собой хаос. Никто в «Сломанном Клыке» не обвинит меня.
Опустив голову под воду, я позволила теплу течь по моим волосам и пробегать по губам. Вода всегда пахнет кровью, особенно если сделать ее горячей. Пар лишал меня возможности глубоко дышать. Я вздрогнула, когда песок собрался на дне ванны и пополз к сливу.
Внизу голос отца стал громче, а затем хлопнула задняя дверь. Я не столько услышала, сколько почувствовала неожиданную пощечину. Выключив кран, я прислушалась к тишине, а затем к тихому звуку отъезжающего пикапа.
Они всегда знали, что я сделала, но сегодня признали. Я никогда не боялась неприятностей из-за того, что испортила приманки Койне. Испугало меня другое — признание. То, что мне пришлось произнести вслух перед отцом и матерью, что это я виновата в смерти Леви.
Не как-нибудь запутанно, что-то вроде «бабочки-в-Африке-принесли-ураган-в-штат Мэн». Мой младший брат стал бы таким же, как Бейли. У него была нежная улыбка и блокнот, заполненный рисунками, хорошими песнями. Ник и Сет подобрали для них плохую музыку. Он снимал замедленные фильмы, много читал и не планировал связывать свою жизнь с морем. Он смог бы, он бы это сделал.
Вот только в ту ночь я прислонилась к его двери. Ждала, когда он вытащит наушники и спросит меня:
— Чего, Уиллард?
И вместо того, чтобы сказать: «Давай поищем мистера Грея» или «Ничего, я просто хотела сказать, что съела твой кусок торта», я бросила ему ключи от «Дженн-а-Ло». Он поймал их с первого броска.
Грей
Она снова думает обо мне.
Я перекладываю циркуль в левую руку и смотрю на музыкальную шкатулку на столе.
Катушки затянуты, часовые механизмы закреплены. Посторонних звуков нет, когда я подношу ее к уху.
Поворачивая медный ключ, я придерживаю его — повелитель времени, Бог фигур, дрожащих на крышке ящика. Они будут танцевать только по моему желанию. Либо висеть вечно в ожидании, но это тоже зависит от меня.
Но я отпускаю ключ, и он медленно раскручивается. «Регтайм кленового листа» — это больше, чем вальс. Фигуры кружат друг вокруг друга, их медная кожа блестит с каждым механическим поворотом. Поставив ее на подоконник, наблюдаю, как любовники покачиваются на фоне линии горизонта.
Сегодня закат красный и яркий — радость морякам.
И у меня тоже, потому что она думает обо мне. Вероятно, также, как и когда-то я, она осознала, что на этой скале кто-то живет. Завтра я буду стоять на утесе и ждать. Я стану бледной звездой, мерцающей на горизонте. Такой неземной и соблазнительной.
Если в мире есть справедливость, хоть какое-то равновесие между небом и землей, она заметит меня. Разве не в этом смысл проклятья? У меня нет ни малейшего шанса собрать тысячу душ.
Ни у Сюзанны, ни у каких-либо других мистеров Греев, некогда стоявших на этом острове. Единственное спасение — через другого человека. Волевой, хотя и глупый выбор — она сама должна сказать «Да». Самостоятельно выбрать этот рок.
Я верю, что она придет. Я мог бы пожелать, чтобы она появилась за завтраком точно также, как книги, игрушки и другие вещи. Но правила проклятия ясны — все, что я захочу, будет моим.
Только благодаря случайности и небольшому сдвигу тумана, я могу получить то, что мне нужно.
Завтра я буду сдерживать туман и устраиваться поудобнее. Ветер будет трепать мои волосы, пока я стою и жду. Если и есть хоть какая-то справедливость, я встречусь с ней глазами и очарую ее. Она уже думает обо мне. Сейчас мне нужно чтобы она пришла.