Шесть месяцев назад
— Пожалуйста, Алиса. Ну, пожалуйста.
Я лежала, развалившись на одеяле на заднем дворе, и плела ожерелье из маргариток для своей сестренки. Солнце ярко светило, пушистые белые облака плыли по бескрайнему голубому небу. С наслаждением вдыхая густой аромат жимолости и лаванды — аромат жаркого алабамского лета — краем глаза я подмечала, казалось бы, совсем незначительные детали. Длинную, многоногую гусеницу. Бабочку с помятым крылышком. Упитанного белого кролика, прошмыгнувшего к дереву.
Восьмилетняя Эмма в розовой, расшитой блестками балетной пачке танцевала вокруг меня. И при каждом движении ее косички задорно подпрыгивали. Эмма была миниатюрной копией нашей мамы… и полной моей противоположностью.
Обе они могли похвастать длинными, прямыми темными волосами и прекрасными, чуть раскосыми золотистыми глазами. Мама была невысокой, всего метр шестьдесят сантиметров, и я сомневалась, дорастет ли Эмма хотя бы до метра пятидесяти пяти.
Ну а я? У меня волнистые белокурые волосы, большие голубые глаза и длиннющие ноги. Со своими метром семьюдесятью семью я была выше многих мальчишек в школе и вечно привлекала к себе внимание: никуда не могла пойти, не поймав несколько "ну и дылда!" взглядов.
Мной парни никогда не интересовались, зато, сколько парней и мужчин просто на слюну исходили при виде моей мамы — не сосчитать!.. а сколько восхищенно присвистывали — фу, гадость! — стоило ей за чем-то наклониться?!
— Ал-лиса. — Неожиданно возникнув рядом, Эм топнула ножкой в попытке привлечь мое внимание. — Ты меня вообще слушаешь?
— Милая, мы уже сто раз все это обсуждали. Может, твое выступление и начнется еще при свете дня, но закончится-то уже после заката. А ты ведь знаешь, папа ни за что не разрешит нам находиться вне дома после наступления темноты. Да и мама согласилась записать тебя в балетный класс, только когда ты поклялась, что не станешь дуться, если придется пропускать занятия или — что? — выступления.
Перешагнув через меня, Эм поставила свои изящные розовые туфельки по обе стороны от моих плеч, став для меня всем, что я могла видеть. Ее хрупкое тело отбрасывало достаточно тени, чтобы закрыть от меня яркого солнца и, подсвеченная его золотыми лучами, она вперилась в меня умоляющим взглядом.
— Сегодня твой день рождения, — знаю, знаю, я забыла поздравить тебя утром, да и в обед тоже… но на прошлой неделе я помнила, что тебе скоро исполнится шестнадцать… и даже сказала об этом маме, не так ли?.. и теперь вот вспомнила, так что, разве это не считается? Конечно, считается, — прибавила Эм, прежде чем я успела ответить. — Папа просто обязан выполнить любое твое желание. Так что, если ты попросишь его отпустить нас и… и… — в ее голоске зазвенело такое отчаянное желание, — и попросишь, чтобы он пришел и посмотрел, как я танцую, он тебя послушает.
Мой день рождения. Ну да. Родители тоже о нем забыли. Опять. И в отличие от Эм, они так и не вспомнили о моем празднике… да и не вспомнят. В прошлом году отец был немного занят, заглатывая порцию за порцией односолодового виски и бормоча что-то про монстров, которых видел только он сам, а мама была немного занята, прибирая за ним бардак. Как всегда.
В этом году мама спрятала для себя записки с напоминанием в ящиках комода (я на них натыкалась и не раз), и кроме того, — как и заявила Эм — моя сестренка неоднократно намекала, а потом и в открытую сказала: "Ух ты, скоро у Алисы день рождения, думаю, она заслужила вечеринку!" — ну, и? — этим утром я проснулась… а воз и ныне там. Ничегошеньки не изменилось.
Ну и ладно. Я стала на год старше, мне, наконец, стукнуло заветные шестнадцать… но жизнь осталась прежней. Честно говоря, меня это мало заботило. Я уже давно перестала обращать на это внимание.
А вот Эм — нет. Она хотела того, чего я никогда не получала: безраздельного внимания со стороны родителей.
— Раз уж сегодня мой день рождения, так может, ты что-нибудь для меня сделаешь? — шутливо спросила я, пытаясь отвлечь сестренку от мыслей о ее первом выступлении на сцене и роли принцессы, для которой, по ее словам, "она была рождена".
Эм уперлась кулаками в бока, всем своим видом выражая праведное негодование — мое любимое зрелище в целом мире.
— Эй! Я как раз и делаю тебе подарок, позволяя уговорить папу.
Я попыталась сдержать улыбку.
— Что, правда?
— Да, потому что я знаю: ты так сильно хочешь увидеть мое выступление, что у тебя аж пена изо рта идет.
Вот же паршивка! Но можно подумать, я могла спорить с ее логикой. Я ведь и правда хотела посмотреть ее танец.
Я хорошо помню ту ночь, когда Эмма появилась на свет.
Дикая смесь страха и эйфории выжгла эту картину в моем сознании. Как и в случае со мной, родители решили позвать акушерку на дом, чтобы, когда наступит час «Х», маме не пришлось бы покидать жилище.
Но даже эта затея провалилась.
К тому моменту, как начались схватки, солнце уже село, и папа отказался открывать дверь акушерке — слишком боялся, что монстры прорвутся следом за ней.
Поэтому именно отец помогал Эмме появиться на свет. Мама ужасно кричала, а я, спрятавшись под одеялами, плакала и тряслась от страха.
Когда все, наконец, стихло, я проскользнула в родительскую спальню, желая убедиться, что все остались живы. Мама без сил лежала на кровати, а папа суетился вокруг. События этой ночи основательно выбили меня из колеи, и, если честно, я задохнулась от ужаса. Малышка Эмма вовсе не была красивой. Красная, сморщенная, да еще и с жутчайшими темными волосами в ушках. (Рада сообщить, что те волосы у нее выпали.) Мама счастливо улыбнулась и поманила меня подойти познакомиться с моей "новой лучшей подружкой.
Я устроилась рядом с мамой на взбитых подушках, и она передала мне извивающийся сверток. На меня уставились прекрасные глаза — только сам Господь мог создать такую прелесть, — розовые губки недовольно морщились, крохотные кулачки хаотично молотили воздух.
— Как же нам ее назвать? — спросила мама.
Сестренка обхватила мой палец своими коротенькими пухлыми пальчиками — такие нежные, теплые! — и я решила, что, в конце концов, волосы в ушах — не так уж и ужасно.
— Лили, — ответила я. — Назовем ее Лили.
У меня была книга о цветах, и главу о лилиях я просто обожала.
Тихий смех мамы словно омыл меня.
— Мне нравится. Как насчет Эммалин Лили Бэлл? Полное имя Наны — Эммалин, и мы назовем малышку в честь моей мамы, как назвали тебя в честь папиной. Будем звать наше маленькое чудо для краткости Эммой — и только мы трое будем знать замечательный секрет: ты моя Алиса Роуз, она — Эмма Лили, а вместе вы — мой идеальный букет.
Я даже и думать не стала:
— Хорошо. Договорились!
Эмма что-то булькнула, видимо, тоже согласилась с нами.
* * *
— Алиса Роуз, — окликнула меня теперь уже подросшая Эмма. — Ты опять где-то витаешь — и это тогда, когда ты мне больше всего нужна!
— Ладно, хорошо, — вздохнула я. Просто не могла отказать сестренке. Никогда не могла и никогда не смогу. — Но я поговорю не с папой. Я пойду к маме и заставлю ее убедить его.
Первая искорка надежды вспыхнула в глазах Эммы.
— Правда?
— Правда.
Ослепительная улыбка расцвела на ее мордашке, и сестренка снова пустилась в пляс.
— Пожалуйста, Алиса. Поговори с ней сейчас. Я не хочу опоздать, а если папа согласится, нам надо будет выехать пораньше, чтобы я успела разогреться на сцене вместе с остальными девочками. Ну, пожалуйста. Сейча-а-ас.
Я села и надела ожерелье ей на шею.
— Ты ведь понимаешь, что шансов почти нет, правда?
Главное правило семьи Бэлл гласило: ты не выйдешь из дома, если не можешь вернуться засветло. Здесь папа соорудил какие-то «укрепления» против монстров, чтобы ни один не смог пробраться к нам. Так что да, после заката мы сидим дома и не высовываемся. Любой, кто остался снаружи, в огромном страшном мире, автоматически становился совершенно беспомощной жертвой в разгар сезона охоты. Из-за папиных паранойи и галлюцинаций мне пришлось пропустить кучу школьных и спортивных мероприятий.
Я даже на свидания никогда не ходила. Ну да, я могла бы пойти пообедать с кем-то на выходных или согласиться на прочее старомодное дерьмо в том же духе, но, если честно… Я не хотела ни с кем встречаться. Объяснять кому-то, что у отца не все в порядке с головой или что он иногда запирает нас в "специальном" подвале, который сам выстроил, как дополнительную защиту от несуществующего бугимена? Ага, просто мечта всей жизни.
Эм обняла меня.
— Ты справишься, я знаю. Ты всё можешь!
Ее вера в меня… такая искренняя, бесхитростная.
— Сделаю всё, что смогу.
— Ты сможешь… ой, фу! — С гримасой ужаса сестренка отскочила от меня как можно дальше. — Ты вся грязная, мокрая — так и я из-за тебя стану грязной и мокрой!
Рассмеявшись, я погналась за ней, и, завизжав, Эм бросилась прочь. Вообще-то я облилась из шланга примерно полчаса назад, в надежде охладиться. Конечно, ей я об этом не скажу — ну как не помучить немножко младшую сестру! Святое дело!
— Жди здесь, ладно? — Мама может сказать что-то, что ранит чувства Эм, я могу сказать что-то, из-за чего сестренка расстроится, что вообще меня об этом попросила, и расплачется. А я не выносила ее слез.
— Хорошо-хорошо. — Эмма примиряюще подняла руки — просто сама невинность.
Ага, можно подумать, я куплюсь на такие поспешные обещания.
Конечно же, она собиралась увязаться следом и подслушивать. Такая врушка!
— Обещай.
— Ты что, мне не веришь? — Она прижала свою изящную ручку к сердцу. — Это обидно, Алиса. Очень обидно.
— Во-первых, мои искренние поздравления. Актриса из тебя, конечно, никудышная, но за последнее время ты здорово прибавила, — сообщила я, демонстративно поаплодировав. — Во-вторых, пообещай, или я продолжу работать над своим загаром — хотя, чувствую, что так никогда и не добьюсь нужного оттенка.
Ухмыльнувшись, Эм поднялась на цыпочки, развела руки в стороны и медленно повернулась на одной ноге.
Солнце выбрало именно этот момент, чтобы послать один янтарный луч, создав идеальное освещение для идеального пируэта.
— Ладно, ладно, обещаю. Довольна?
— Всеобъемлюще. — Может, Эм и врушка, но никогда не нарушала данного слова.
— Сделаю вид, будто поняла, что это значит.
— Это значит… ладно, неважно. — Знаю, я просто тянула время. — Пойду к маме.
С радостью приговоренного к смерти я встала и повернулась к дому — двухэтажному зданию с фундаментом из коричневого кирпича и полосатыми коричнево-белыми деревянными стенами, которое построил папа в расцвет своего "созидательного" периода.
Нечто приземистое, крайне невзрачное и совершенно, стопроцентно незапоминающееся. Но, как уверял папа, именно к этому он и стремился.
Подошвы шлепанцев щелкали по земле, словно задавая ритм для мантры у меня в голове.
"Не. Трусь. Не. Трусь".
Наконец я остановилась у застекленной кухонной двери и увидела, как мама бегает от мойки к плите и обратно. Я наблюдала за ней, чувствуя, как в животе поднимается легкая тошнота.
"Ну, не будь тряпкой. Ты справишься".
Я толкнула дверь. На кухне пахло чесноком, маслом и томатной пастой.
— Привет, — окликнула я, надеясь, что голос звучал не слишком заискивающе.
Мама подняла взгляд от шумовки с дымящейся лапшой и улыбнулась.
— Привет, детка. Ты насовсем или забежала на минутку?
— На минутку. — Вынужденное заточение по ночам побуждало меня проводить как можно больше времени вне дома днем, и неважно, обгорю я до черноты или нет.
— Ну, ты как раз вовремя. Спагетти почти готовы.
— Ага, здорово.
Летом мы ужинали строго в пять часов. Зимой — в четыре. Таким образом, независимо от времени года, мы оказывались в безопасности в своих комнатах до заката солнца.
Отец укрепил стены за счет каких-то стальных конструкций, а все двери и запоры сделал просто сверхнадежными. И да, вся эта подземная конструкция больше смахивала на футуристическую темницу, но попробуйте-ка убедить нашего чокнутого строителя в обратном.
"Ну, давай же. Просто скажи ей".
— Ну… э-э… — Я переступила с ноги на ногу. — Сегодня мой день рождения.
Мамин рот открылся, и краски схлынули с ее щек.
— О… детка. Мне так стыдно. Я не хотела… я должна была вспомнить… я же даже записывала где-то… С Днем рождения, — неловко закончила она и огляделась, словно надеясь, что откуда-то из воздуха материализуется подарок, повинуясь ее силе мысли. — Мне ужасно стыдно.
— Да ладно, не переживай.
— Я обязательно что-нибудь придумаю, чтобы все исправить, обещаю.
"И вот тут-то и начинаются переговоры".
Я расправила плечи.
— Ты серьезно?
— Конечно.
— Хорошо, потому что у Эм сегодня выступление, и я хочу туда пойти.
И хотя мама просто-таки источала раскаяние, она затрясла головой еще до того, как я успела закончить фразу.
— Ты же знаешь, папа никогда не согласится.
— Ну, так поговори с ним. Убеди его.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что, — выдавила она.
Я любила маму, правда любила — но боже, иногда она умудрялась выводить меня, как никто другой!
— Потому что почему? — настаивала я.
Даже если мама расплачется, я не отстану. Уж лучше она, чем Эм.
Мама развернулась, грациозно, как сестренка, и вывалила содержимое кастрюли в дуршлаг. Клубы пара поплыли к потолку, кружась вокруг нее, и на мгновение собственная мать показалась мне какой-то феей из снов.
— Эмма знает правила. Она поймет.
Так же, как раз за разом приходилось понимать мне, пока я не бросила попытки хоть что-то изменить? Меня затопила злость.
— Почему ты так поступаешь? Почему вечно соглашаешься с ним, хотя знаешь, что он чокнутый?
— Он не…
— Нет, чокнутый! — Я топнула ногой, так же как Эм несколько минут назад.
— Тише, — предостерегающе произнесла мама. — Он наверху.
Ага, и готова поспорить, уже пьян, как сапожник.
— Мы уже обсуждали это, дорогая, — добавила она. — Я верю, что твой папа видит то, что остальным не дано. Но прежде, чем бросать камни в него или меня, вспомни Библию. Некогда и нашего Господа и Спасителя подвергали гонениям. Тысячи людей не верили Иисусу.
— Но папа — не Иисус! — Да он даже в церковь с нами редко ходит.
— Знаю, но ведь я не об этом. Я верю, что вокруг нас существуют силы. Силы добра — и зла.
"О нет. Только не еще один спор на тему добра и зла. Я просто не выдержу".
Я верила в Бога, верила, что существуют ангелы и демоны, но ведь нам же никогда не придется сражаться с мировым злом лично, ведь так?
— Лучше бы ты с ним развелась, — пробормотала я, а потом прикусила язык, поняв, что ляпнула, но все равно, не собиралась извиняться за сказанное.
Мама работала на дому семь дней в неделю медиком-фонотипистом и вечно что-то печатала на своем компьютере. В свободное время, вроде этого чудного субботнего вечера, она выступала в роли папиной сиделки: мыла его, ухаживала за ним, заботилась. Но заслуживала-то она намного большего. Молодая — особенно для матери с двумя детьми, обалденно красивая, добрая, веселая — она заслуживала, чтобы ее саму кто-то холил и лелеял.
— Большинство детей хотят, чтобы их родители жили вместе, — довольно резко заметила мама.
— А я не как все. Вы, ребята, об этом позаботились. — Мой голос прозвучал еще резче.
Я просто… я хотела того, что было у всех остальных детей. Нормальной жизни.
Гнев мгновенно улетучился, и мама вздохнула.
— Алиса, дорогая, я понимаю, это тяжело. Я знаю, что ты хочешь больше свободы, и однажды ты ее получишь. Окончишь школу, найдешь работу, переедешь, поступишь в колледж, влюбишься, станешь путешествовать по всему свету — в общем, делать все, чего только сердце пожелает. Но сейчас ты живешь в доме своего отца, и он устанавливает правила. И ты будешь следовать этим правилам, и уважать его авторитет.
Цитата прямиком из Официального справочника для родителей, абзац сразу под заголовком "Что сказать, когда у тебя нет ответа на вопрос ребенка".
— И возможно, — прибавила мама, — когда у тебя появится своя собственная семья, ты поймешь, что все, что делал твой отец, он делал ради нашей защиты. Он нас любит, и наша безопасность для него важнее всего на свете. Не надо его за это ненавидеть.
Ну, разумеется. Все эти разговоры о добре и зле всегда крутились вокруг понятий любви и ненависти.
— А ты сама когда-нибудь видела хоть одного из его монстров? — спросила я.
Пауза. Нервный смешок.
— Я уже тысячу раз отказывалась отвечать на этот вопрос, так почему ты решила, будто сегодня я переменю решение?
— Ну, считай это запоздалым подарком на день рождения, раз уж мне не светит получить то, что я действительно хочу. — Удар ниже пояса, да, но опять же, я не собиралась извиняться.
Она вздрогнула.
— Я не хочу обсуждать это с вами, девочки, потому что не желаю напугать вас еще больше.
— Но мы же ничего не боимся, — набросилась я на нее.
— Нет, боитесь!
"Успокойся. Глубокий вдох… выдох…"
Нужно действовать с умом. Если я психану, то меня просто отошлют в мою комнату и все дела.
— За все эти годы ты же должна была увидеть хоть одного монстра. В смысле, ты же почти всегда с папой. Даже по ночам, когда он патрулирует дом с пистолетом в руках.
Потому что именно эту картину я увидела, когда единственный раз осмелилась спуститься в холл после полуночи, чтобы попить — забыла накануне принести стакан к себе в комнату. Мой собственный отец расхаживал туда-сюда, сжимая пистолет и поминутно выглядывая в окна.
Мне было тринадцать, и я чуть не умерла от инфаркта. Ну, или от стыда, потому что едва не обмочилась.
— Ладно. Раз хочешь знать — я тебе отвечу. Нет, я не видела монстров, — призналась мама, не особо-то меня удивив. — Но я видела разрушения, которые они причиняют. И прежде чем ты спросишь, откуда я знаю, что это именно их рук дело, позволь заверить: я видела вещи, которые по-другому объяснить просто невозможно.
— Например? — Я украдкой оглянулась. Эм устроилась на качелях и сейчас летала туда-сюда, однако не выпускала меня из виду, зорко следя за развитием событий.
— Вот об этом я все же тебе не скажу, — ответила мама. — Есть вещи, о которых тебе лучше не знать, и неважно, что ты думаешь. Ты еще не готова. Дитя с молоком справится, а мясом подавится.
Но я не ребенок! Бла-бла-бла, неважно. Тревога исказило личико Эммы. Я заставила себя улыбнуться, и она мгновенно расцвела, словно дело уже было в шляпе. Будто я не разочаровывала сестру уже миллионы раз.
Как тогда, когда ей хотелось присутствовать на выставке поделок в школе, где выставлялся ее глобус из папье-маше.
Как тогда, когда их отряд девочек-скаутов отправился в лагерь. Как тысячи раз, когда звонила ее подруга Дженни и приглашала к себе с ночевкой. Наконец, Дженни перестала звонить.
Напряжение росло…
"Нельзя снова облажаться…"
Я посмотрела на маму. Она по-прежнему стояла спиной ко мне и колдовала над спагетти. Хотя на самом деле, она просто тянула время: поддевала вилкой каждую макаронину персонально, проверяя ее на гибкость, да так, будто это было делом всей ее жизни. Ага, плавали — знаем.
Она всегда старалась обойти проблемы и как раз сейчас демонстрировала это умение во всей красе.
— Забудь о монстрах, о том, что ты видела или не видела. Сегодня мой день рождения, и я всего лишь хочу, чтобы мы пошли на выступление моей сестры, как нормальная семья. Вот и все. И ничего больше. Я не прошу луну с неба. Но если у тебя духу не хватает — ладно. И папа пусть прячется. Я позвоню кому-нибудь из школьных друзей, и мы пойдем без вас. — До города полчаса езды, так что вариант пешей прогулки исключался. — И знаешь что? Если ты вынудишь меня так поступить, то разобьешь Эм сердце, а этого я тебе никогда не прощу.
Мама шумно вдохнула и замерла. Видимо я ее до чертиков шокировала.
В нашей семье я всегда была тихоней. Я почти не скандалила, редко выходила из себя. По большей части я просто со всем соглашалась и плыла по течению.
— Алиса, — наконец окликнула мама, и я стиснула зубы.
"Ну вот. Сейчас откажется".
Слезы от разбившихся надежд обожгли глаза и выплеснулись на щеки. Я вытерла лицо тыльной стороной ладони.
— Какое там не прощу. Да я тебя просто возненавижу.
Мама оглянулась на меня и вздохнула. Ее плечи поникли в знак поражения.
— Ладно. Я поговорю с ним.
* * *
На протяжении всего представления Эм сияла.
Она просто царила на сцене, переплюнув всех соперниц вместе взятых. Честно, она затмила остальных девочек. И это я вам не как сестра говорю, действительно так все и было.
Эм кружилась, улыбалась, ослепляла — и все, кто видел ее танец, замирали в восхищении, так же как и я. Точно. Когда два часа спустя занавес опустился, я едва не лопалась от счастья.
И, наверное, я оглушила тех бедных людей, кому не повезло сидеть передо мной. Кажется, я хлопала громче всех — и уж точно свистела так, что у соседей едва кровь из ушей не шла.
Но окружающим оставалось лишь смириться.
Это. Был. Лучший. День. Рождения. В жизни! В кои-то веки Бэллы пришли на школьное мероприятие, как нормальная семья.
Разумеется, папа едва все не испортил, бесконечно поглядывая на часы и в сторону черного входа, словно ожидая, что кто-то вот-вот взорвет водородную бомбу. Поэтому, к моменту, когда зрители поднялись с мест, чтобы стоя поприветствовать девочек, он умудрился так накрутить нас с мамой, что у меня просто поджилки тряслись, невзирая на безумное счастье.
Но и тогда я не проронила ни единого слова в укор. Папа все же пришел — чудо из чудес. И черт с ним, что этому чуду предшествовала бутылка его любимого виски, а самого папу пришлось впихивать на пассажирское сидение, как крем в трубочку. Главное — он пришел!
— Пора домой, — бросил отец, уже пробираясь в сторону выхода. При росте метр девяносто три папа возвышался над всеми остальными родителями. — Хватай Эм и уходим.
Невзирая на его недостатки, на то, какой характер приняло его самолечение, я любила отца и знала, что он ничего не может поделать со своей паранойей. Папа перепробовал все: разрешенные препараты — безуспешно, терапия — стало только хуже. Он видел монстров, которых больше никто не видел, и отказывался верить, что на самом деле их нет, и никто не пытается сожрать его самого и перебить всех родных.
В какой-то мере, я даже понимала папу. Однажды, примерно год назад, Эм рыдала, не попав на очередную пижамную вечеринку. Я, в свою очередь, набросилась на маму, и она была настолько поражена моей неожиданной вспышкой, что рассказала о том, с чего же началась "битва моего отца со злом".
В детстве он присутствовал при жестоком убийстве своего отца. Все произошло ночью, на кладбище, куда его отец пришел, чтобы навестить могилу бабушки Алисы. Увиденное нанесло ему глубокую душевную травму. Так что да, я его понимала.
Но становилось ли мне от этого легче сейчас? Нет. Он же взрослый. Разве ему не положено решать все свои проблемы с присущей мудростью и зрелостью? В смысле, сколько раз мне самой говорили: "Веди себя не как ребенок, а как большая девочка, Алиса", "Взрослые никогда так не делают, Алиса!".
Что я думаю по этому поводу? Ребята, если чему-то учите — подайте пример. Но что я могла понимать, я ведь не взрослая, а только должна вести себя соответствующе. А, и у меня еще обалденное фамильное древо: убитые и искалеченные родственники на каждой узловатой ветке. Не очень-то честно требовать от меня идеального поведения.
— Идем, — снова рявкнул отец.
Мама тут же бросилась к нему и заворковала, пытаясь успокоить и утешить:
— Тише, милый. Все будет в порядке.
— Мы не можем здесь оставаться. Надо ехать домой, там безопасно.
— Сбегаю за Эм, — вызвалась я. Первые искры вины вспыхнули в груди, жаля, словно иглами. Может, я потребовала от него слишком многого. И от мамы, которой пришлось отдирать отца от крыши машины, когда мы, наконец, покинули наш противомонстровый гараж. — Не волнуйся.
Юбка путалась вокруг ног, пока я пробиралась сквозь толпу и дальше за сцену. Повсюду сновали маленькие девочки — и на каждой было больше макияжа, лент и блесток, чем на тех стриптизершах, которых я однажды видела по телевизору. Нет, конечно, не специально — просто гоняла по каналам и нечаянно остановилась на том, который мне смотреть не следовало. Вокруг мамы и папы обнимали своих дочек, хвалили их, дарили цветы — в общем, на все лады поздравляли маленьких балерин с замечательным выступлением.
Я? Ну а мне пришлось хватать сестру за руку и бежать прочь, таща ее за собой.
— Папа? — спросила Эм, ничуточки не удивившись.
Я оглянулась на нее через плечо. Сестренка побледнела, а золотистые глаза смотрели с ангельского личика с недетской мудростью.
— Ага.
— Насколько все плохо?
— Не особо. Ты все еще можешь появляться на людях, не краснея.
— Будем считать это победой.
Будем.
В вестибюле толпились люди, гудя, точно пчелы; кто-то просто прохаживался, кто-то пробирался к дверям. Вот там я и обнаружила папу. Он замер у стекла, сканируя взглядом ярко освещенную стоянку. Лампы отбрасывали блики на наш "Тахо", который мама припарковала вопреки всем правилам как можно ближе к зданию, так, чтобы можно было быстро выйти из машины и быстро вернуться в нее. Лицо папы приобрело какой-то землистый оттенок, а волосы стояли торчком, словно он уже сотню раз в волнении их ерошил.
Мама по-прежнему старалась его успокоить.
Слава богу, она ухитрилась убедить отца оставить дома оружие. Обычно он таскал пистолеты, ножи и метательные звездочки всюду, куда бы ни отважился выбраться.
Когда я подбежала, папа развернулся, схватил меня за плечи и затряс.
— Заметишь что-нибудь в тени — что угодно — хватай сестру и беги. Слышишь? Хватай ее и беги обратно в здание. Запритесь, спрячьтесь и позовите на помощь. — Его полубезумные синие глаза ярко сияли, зрачки то расширялись, то сужались.
Теперь вина уже не просто тихо грызла меня — она ударила во всю силу, накрыла с головой.
— Обязательно, — пообещала я и похлопала отца по руке. — Не волнуйся за нас. Ты же сам учил меня, как отбиваться, помнишь? Я защищу Эм. Любой ценой.
— Ладно, — ответил папа, хотя довольным вовсе не выглядел. — Ладно.
Я не лгала. Не знаю, сколько часов мы провели на заднем дворе, отрабатывая приемы защиты.
Конечно, все эти уроки были направлены на то, чтобы какой-нибудь псих не пообедал моими жизненно важными органами — но самозащита есть самозащита, ведь так?
Каким-то чудом мама убедила отца отпустить меня и мужественно выйти в такой страшный мир, поджидавший нас снаружи. Всю дорогу люди бросали на нас озадаченные взгляды, которые я предпочитала не замечать. Мы дружно шагали в ногу, всей семьей: мама с папой впереди, мы с Эм следом, держась за руки, под зловещий саундтрек из стрекота сверчков.
Я оглянулась вокруг, пытаясь увидеть мир глазами папы. Длинное черное пятно смолы — камуфляж злоумышленника? Море машин — идеальное место для засады? Лес, поднимавшийся на холмах позади — благодатная почва для существ из ночных кошмаров?
Высоко над головой сияла полная луна. Облака все еще плыли по небу — правда, теперь окрашенные в жутковатый оранжевый цвет. И неужели это, — да ну, нет, конечно, — но я замедлила шаг и моргнула. Точно. Так и есть. Прямо надо мной плыло облако в форме кролика. Забавно.
— Посмотри на облака, — указала я Эм. — Ничего не замечаешь?
Сестренка помедлила, приглядываясь.
— Это… кролик?
— Точно. Я его еще утром заметила. Наверное, решил, что мы просто потрясающие.
— Ну, ведь так оно и есть!
Папа заметил, что мы отстали, подскочил, схватил меня за руку и потащил за собой, быстрее… еще быстрее… а я сжала крепче ладошку Эм и тянула ее следом. Уж лучше рискнуть плечом сестренки, чем оставить ее позади хоть на секунду. Папа нас любил, но я побаивалась, что он мог бы уехать и без нас, если счел бы это необходимым.
Отец распахнул дверь машины и практически зашвырнул меня внутрь, точно футбольный мяч. Эм постигла та же участь. Устроившись на сиденьях, мы обменялись еле слышными репликами.
— Веселуха, — одними губами сказала я.
— С Днем рождения, — так же беззвучно отозвалась Эм.
Запрыгнув в машину, папа тут же заблокировал двери и попытался пристегнуться, но у него так сильно дрожали руки, что, в конце концов, отец сдался и бросил это занятие.
— Не смей ехать через кладбище, — предупредил он маму, — но довези нас домой как можно быстрее.
Мы и сюда добирались в объезд, невзирая на дневной свет, благодаря чему и без того долгая дорога стала еще длиннее.
— Конечно. Не переживай. — Двигатель "Тахо" ожил, и мама сдала назад.
— Пап, — начала я, стараясь звучать как можно убедительнее. — Если поедем длинным путем, то придется тащиться вдоль стройки. — Мы жили как раз на окраине большого, прекрасного города Бирмингем, где трафик сам по себе был монстром, почище папиных. — Это же минимум полчаса лишних! Ты же не хочешь, чтобы мы столько торчали в пробке по темноте, да? — Он бы накрутил себя так, что мы бы двери выгрызли, только бы убраться подальше.
— Милый? — позвала мама. Машина выбралась с парковки и остановилась на развилке, где надо было повернуть направо или налево. Если поедем налево, то никогда не доберемся. Серьезно. Если придется слушать папину истерику дольше получаса, то я просто из окна выкинусь, да еще Эм прихвачу из чувства сострадания. Если же повернем направо, то дело ограничится короткой поездкой и недолгим приступом паники, который вскоре пройдет. — Я так помчусь, что ты и не заметишь кладбища.
— Нет. Слишком рискованно.
— Ну, пожалуйста, папочка, — попросила я, вовсе не пытаясь никем манипулировать, как раньше с мамой. — Ради меня. В честь моего дня рождения. Я больше ничего не попрошу, честное слово, хотя вы, ребята и забыли про мой праздник, и я никогда не получала подарков.
— Я… я… — Его взгляд метался, сканируя близлежащие деревья на предмет угрозы.
— Пожалуйста. Эм нужно уложить в кровать и поскорее, а то она превратится в Лилию с шипами. — Мы дали ей это прозвище давным-давно. Сестренка тогда устала, хотела спать и устроила нам сущий ад.
Эм надула губы и шлепнула меня по руке. Я пожала плечами, мол, ну а что, ведь так оно и есть.
Папа тяжело выдохнул.
— Ладно. Ладно. Только… езжай, как ветер, малышка, — попросил он, целуя маме руку.
— Обязательно. Обещаю.
Родители обменялись нежными улыбками. Я чувствовала себя так, будто подглядываю; некогда они частенько наслаждались такими вот моментами взаимопонимания, но с годами улыбки на их лицах появлялись все реже.
— Ну ладно, поехали. — Мама крутанула руль вправо и, к моему несказанному удивлению, действительно помчалась со скоростью звука, перестраиваясь из ряда в ряд, гудя при обгоне и подрезая другие машины.
Вот это да! Когда мама пару раз пыталась научить меня водить, то жутко нервничала, отчего и я начинала дергаться. Мы не выезжали далеко и не разгонялись выше сорока километров в час даже по близлежащим окрестностям.
Мама старалась поддерживать непринужденный разговор, а я поглядывала на часы на телефоне. Тик-так — и вот мы проехали уже десять минут безо всяких происшествий. Осталось всего двадцать.
Папа по-прежнему сидел, прижавшись носом к окну; от его неровного дыхания стекло запотевало. Может, он все же наслаждался видом гор, долин и густыми зелеными кронами деревьев, мелькавшими в свете фонарей, а не высматривал монстров.
Ага. Ну да.
— Ну, как я выступила? — шепотом спросила меня Эм.
Я сжала ее ладошку.
— Просто супер.
Она нахмурила темные бровки, и я поняла, что это значит. Подозрительность.
— Честно?
— Честно. Всех уделала. Остальные девчонки рядом с тобой — просто отстой.
Эм прикрыла ладонью рот, пытаясь не захихикать.
Я не удержалась и добавила:
— А тот мальчик, что тебя крутил? Думаю, ему хотелось столкнуть тебя со сцены, чтобы люди, наконец, обратили внимание и на него. Честно, все только на тебя и смотрели.
На этот раз Эм рассмеялась, не в силах остановиться.
— Так что, хочешь сказать, когда я споткнулась, никто не заметил?
— Споткнулась? Когда? То есть, это была не часть партии?
Сестренка дала мне "пять".
— Хороший ответ.
— Милый, — окликнула мама голосом полным дурных предчувствий. — Включи нам какую-нибудь музыку, ладно?
Ой-ой. Похоже, она хочет отвлечь папу. Я подалась вперед и выглянула. Ну, разумеется. Мы приближались к кладбищу. По крайней мере, вокруг нет других машин, так что никто не увидит, как мой отец сорвется. А это неизбежно. Я чувствовала, как в воздухе нарастает напряжение.
— Никакой музыки, — отрезал папа. — Мне нужно сконцентрироваться, оставаться начеку. Нужно… — Он замер и так вцепился в подлокотники, что костяшки побелели.
Повисла тишина — тяжелая, давящая тишина.
Дыхание отца становилось все чаще и чаще… и вдруг он закричал так пронзительно, что я съежилась на сиденье.
— Вон они! Они сейчас на нас набросятся! — Отец схватился за руль и резко его вывернул. — Разве не видишь? Мы несемся прямо на них. Разворачивай! Надо повернуть назад.
"Тахо" сильно вильнул, и Эмма закричала. Я схватила ее за руку, снова сжала — наверное, слишком сильно, но я не собиралась отпускать сестренку.
Сердце бешено стучало в груди, а на лбу выступил холодный пот. Я пообещала сегодня защитить сестру — и я это сделаю.
— Все будет хорошо, — заверила я ее.
Эм тряслась так, что ее дрожь передалась и мне.
— Милый, послушай, — мягко позвала мама. — В машине мы в безопасности. Никто нас не тронет. Нам надо…
— Нет! Если мы не повернем, они проследят нас до дома! — Отец совершенно обезумел и не слышал ничего из того, что говорила мама. — Нам нужно развернуться. — Он снова крутанул руль, резко — и на этот раз машина не просто вильнула вбок, ее занесло.
Мы все кружились, кружились, кружились. Я сильнее сжала руку Эммы.
— Алиса, — заплакала она.
— Все хорошо, все хорошо, — как заведенная повторяла я. Мир крутанулся, превратился в размытое пятно… машина накренилась… отец выругался… мама ахнула… машина накренилась сильнее… сильнее…
"Замри!"
Помню, мы с Эм любили играть в эту игру. Врубали на полную катушку рок на нашем айподе и дергались, как припадочные. Потом одна из нас кричала "замри!", и мы резко обрывали танец, застывая на месте, и старались не рассмеяться, пока кто-то не кричал волшебное слово…
"Танцуй!"
Как бы мне хотелось заорать тогда "замри!", переделать сценарий, пересадить действующих лиц. Но ведь жизнь не игра, правда?
"Танцуй!"
Машина взлетела в воздух… перевернулась… рухнула на дорогу вверх тормашками… и снова перевернулась. Скрежет покореженного металла, звон разбившегося стекла, крики боли наполнили воздух. Меня мотало на сидении, мозг превратился в вишневое желе, я наталкивалась на какие-то предметы, пока из меня не выбило дух.
Когда мы, наконец, остановились, я была настолько оглушена, сбита с толку, что мне казалось, будто машина все еще движется. По крайней мере, крики прекратились.
Я ничего не слышала, только в ушах немного звенело.
— Мам? Пап? — Пауза. Тишина. — Эм? — Снова никакого ответа.
Я нахмурилась, огляделась. Все вокруг было словно в дымке, что-то теплое и мокрое текло по лицу, глазам, но предметы я различала вполне ясно.
И то, что я увидела, совершенно уничтожило меня.
Теперь уже закричала я.
Мама, вся располосованная осколками, залитая кровью.
Эмма, безжизненно обвисшая на своем сидении, голова вывернута под странным углом, щека разорвана.
Нет. Нет, нет, нет.
— Папа, помоги. Нужно их вытащить!
Тишина.
— Пап?
Я осмотрелась внимательнее — и поняла, что его нет в машине. Лобовое стекло вылетело, и отец неподвижно лежал на осколках в нескольких метрах от нас. Вокруг него в свете фар стояло три человека.
Нет, это не люди. Они просто не могли ими быть. Обвисшая рябая кожа, грязная, порванная одежда. Колтуны на покрытых пятнами "скальпах", и зубы — такие острые — и эти твари… кидались на моего отца и исчезали внутри него, лишь чтобы вновь появиться секундой позже и… и пожирали его.
"Монстры".
Я боролась с ремнями, отчаянно желая вытащить и спрятать Эм — Эм, которая не двигалась и не плакала, — изо всех сил пытаясь добраться до отца, помочь ему. В запале я ударилась виском обо что-то твердое и острое. Жуткая боль вспыхнула в голове, но я продолжала бороться, даже когда уже не было сил… в глазах потемнело…
Баю-бай, Алиса. Больше я ничего не помнила.
По крайней мере, на какое-то время…