И снова на помощь пришел Суббота.
— Олежка будет сыном отделения, — сказал он. И все как по команде вздохнули глубже и крикнули:
— Ура! Ура! Ура!
И долго пожимали руку сыну отделения.
Олежка покраснел от радости. Глаза его загорелись, как два синих огня. В ту же минуту он почувствовал воротничок гимнастерки, туго облегающий шею, и приятную тяжесть солдатских яловых сапог. И когда поднес руку к голове, коснулся холодной звездочки пилотки.
На груди его висел военный бинокль Зинкиного дедушки.
Олежка почувствовал себя солдатиком и спросил:
— Оружие мне дадут?
— Обязательно! — ответил сержант.
— Автомат? Пистолет? — Маленькому солдату не терпелось выяснить, какое ему полагается оружие. — Ракету?
Сержант покачал головой.
— Мы дадим тебе наше главное оружие. Справедливость.
Справедливость? Может быть, сержант ошибся? Но командиру не положено ошибаться.
— Да, справедливость, — повторил он. — Мы защищаем родную землю, а что может быть справедливее этого? Когда человек делает справедливое дело — он непобедим. Наше главное оружие — справедливость — делает нас непобедимыми. Его мы тебе и вручаем.
И в это время вдали за озером раздался взрыв. Земля вздрогнула. Воздух стал плотным. Край темного облака покраснел, как от ожога. По озеру прошла волна.
— Взорвали нашу бомбу, — сказал сержант.
— Привет от матушки-войны, — попробовал пошутить Среда, но никто не отозвался на его шутку, потому что все испытывали тревогу, словно заглянули в глаза войны.
А когда маленькое войско шло по главной улице Петушков, перед каждым палисадником на скамеечке сидели старые люди. Все мужчины были в военной форме и с орденами и медалями. Среди них были не только рядовые, но и сержанты. И даже один капитан с пустым рукавом, заправленным под ремень. И было непонятно — то ли они только что вернулись с войны, то ли, услышав взрыв, на всякий случай надели старую военную форму.
Когда отделение проходило мимо дома Фомки Горчичникова, Олежка, забыв, что он в строю, крикнул:
— Горчичник!
И у длинного лохматого Фомки лицо вытянулось от удивления.
А сержант Воскресенье остановил отделение и пальцем поманил Фомку. Тот нехотя встал с лавочки и вразвалочку, с опаской направился к солдатам.
— Здравствуй, — начал сержант. — Ты Фома Горчичников?
— Я...
— Послушай, Фома Горчичников, говорят, что ты обижаешь нашего бойца.
— Не обижаю, — заканючил Горчичников.
— И я так думаю, — поддержал его сержант, — не представляю, как это можно обидеть бойца Советской Армии... И самокат ты у него не отнимал?
— Не отнимал, — поспешил ответить Горчичник. — Это он врет... я... я только один разок... отнимал.
— Во-первых, — перебил его сержант, — советские солдаты не врут. А во-вторых, все имущество солдата есть военное имущество. Можно сказать, боевая техника. Верно?
— Верно, — беспрекословно согласился Горчичник.
— А прикасаться к боевой технике может только кто?
— Солдат! — четко отрапортовал Горчичник.
— Ты, оказывается, все понимаешь, — похвалил его сержант. — А раз понимаешь, то и выводы для себя сделаешь правильные.
— Сделаю... правильные... Так точно, товарищ начальник.
— Не начальник, а сержант, — поправил его Олежка.
И сержант укоризненно посмотрел в его сторону, мол, разговорчики в строю.
— Будь здоров, Горчичников! — сказал сержант. — Подрастешь, придешь на службу — встретимся. Ведь ты в десантные войска пойдешь?
— В десантные. Я с крыши, знаете, как прыгаю. И крапивы не боюсь.
— Вот с крыши не надо, — предупредил его сержант, — а то поломаешь ноги и никогда не станешь десантником... А в трудную минуту приходи на помощь нашему бойцу... сыну отделения Олегу Комарову.
— Приду... Комару на помощь, — пробормотал Горчичник.
А сержант уже командовал:
— Отделение! Напра-во!
И невидимый оркестр заиграл походный марш.
Солнце клонилось к земле. На траву легли длинные тени. И только озеро мерцало за деревьями, и вода в нем была желтоватой, как подсолнечное масло.
Когда маленькое войско вернулось домой, сын отделения Олежка сказал сержанту:
— Разрешите отлучиться. Мне надо исполнить долг... до конца.
И мальчик кивнул на старый бинокль.
— Иди, Олежка, — сказал командир. — Разрешаю.
Перед Зинкиным домом Олежка одернул гимнастерку, поправил пилотку, чтобы звездочка была над переносицей, и, как сержант Воскресенье, бархоткой навел глянец на сапогах. И распахнул калитку.