Шуршание ткани, стоны, неравномерный шум, возня.
— А теперь интервью буду брать я! Ха-ха, — рявкнул мужской баритон.
— Мы в участке, вам не удастся выбраться отсюда живым, — задыхаясь простонал женский голос.
— С вами мне ничего не грозит. Идем!
Потрескивания, шипение записи. Раздался щелчок, и, прорезав белый шум, бодрый голос диктора сообщил:
— …акого ошеломляющего анонса я просто не могу не поставить трек, который прекрасно знаком всем нашим регулярным слушателям! Джерри, как ты думаешь, сколько…
Статические помехи, треск, щелчок.
— Чертова хрень, да как ты работаешь? Когда запись услышат, — мужчина тяжело дышал. — Я буду уже далеко. Но я бы хотел заявить, что те два убийства у бензоколонки мне приписали зря. Я всего лишь заехал купить выпить. Я никого не трогал. Полиция совсем не умеет работать, лишь бы повесить все на кого-то. Найдут козла отпущения и идут обжираться пончиками в соседней закусочной. Ничтожные продажные куски дерьма. Знаете, однажды я ехал на форде одной из своих красоток, которая спала на заднем сидении, и на трассе меня остановил коп. Знаете, что произошло? Я подарил ему свои часы и поехал дальше! Вот такой у нас правопорядок. Я немного превысил скорость, но ему очень понравились мои часы. Вот так!
Звон бьющегося о металл стекла. Запыхавшийся мужской баритон продолжил:
— Я оставил подарок, — мужчина сдавленно отрыгнул. — Не знаю, когда смогут его найти. Сегодня? Завтра? Через десять лет? Этот мир прогнил насквозь.
Шум глухого удара, шарканье ботинков, еще удар.
— Знаете, они не сопротивлялись. Они хотели этого! У девушки я даже заметил улыбку, когда проникал внутрь и пробовал на вкус. Эти красивые формы. Я никогда таких не видел. Их кожа была такой сочной. Я до сих пор чувствую их сладость у себя на губах, — тяжелое дыхание, почавкивание слюной. — Я никак не мог насытиться. Зубы так приятно впивать в упругую молодую плоть. Вы называете меня чудовищем, потому что сами являетесь чудовищами! Вы видите во мне себя! Мои красотки. Это был акт любви. Они хотели этого. Я видел это в их глазах, когда вонзал нож в хрупкую грудную клетку. Знаете, внутри мы все так похожи.
Щелчок зажигалки, резкий вдох и выдох:
— Троих я оставил у реки. Я навещу моих красоток позже. Вы никогда меня не найдете, но, надеюсь, мой голос навсегда останется с вами.
Помехи. Шуршание белого шума.
Элма почувствовала, как недавний ужин из пасты карбонара запросился обратно. Она отпила немного газированной воды, чтобы успокоить желудок. Девушка молча сидела, глядя на потертый временем диктофон из дома Митчелла, пока пленка не остановилась. Перемотав назад, Элма снова включила запись. Прослушав пленку не менее шести раз, она отложила в сторону диктофон и задумалась о том, что тела могут до сих пор лежать никем не найденными. Идея о призраках, желавших отмщения или хотя бы погребения, казалась сейчас довольно правдоподобной. Значит ли это, что нужно копаться в этом крайне жутком деле самостоятельно? Нет. Однако, затея идти в полицию с украденным диктофоном, добытым благодаря незаконному проникновению в частные владения, тоже вызывает сомнения. Так или иначе вести расследование Элма была не готова, поэтому убрала диктофон обратно в рюкзак, чтобы позже вернуть на место. А Джордж стал бы расследовать.
Вдруг, девушку осенило, и она вновь вытащила устройство из рюкзака. Почему диктофон вообще работает? Открыв задний отсек, Элма какое-то время молча пялилась на пустые ниши для батареек. Она закрыла крышку и отложила старый магнитофон подальше. Никаких расследований. Часы на стене показывали восемь часов вечера. День казался Элме бесконечно длинным. Принять душ и спать.
Роберт вернулся домой около половины девятого. В окне комнаты для гостей, где временно пребывала сестра, только что погас свет. «Видимо, уже легла, — заключил Боб. — Как-то рано». Родители все еще не вернулись, поэтому дом был практически в полном его распоряжении. Стащив из холодильника ананасовый сок и холодную котлету, Боб направился к себе.
Подойдя к двери своей комнаты, он съел измазавший его жирный кусок жареного мясного фарша. Слизав с пальцев остатки котлеты, он вдруг понял, что продолжать поиски в сети бессмысленно. Сейчас он зайдет в свою комнату, возьмет самое необходимое и направится обратно в дом Митчелла. Один.
Вытерев руки о висящие на кресле джинсы, Роберт повесил на плечо фотокамеру, кинул в сумку неполный пакет сока, запасной аккумулятор и, на всякий случай, молоток. Из комнаты сестры доносились тихие всхлипы. Простыла, вероятно. Задумавшись, не надеть ли что-то потеплее, Роберт заключил, что он дольше будет переодеваться, чем займет сама прогулка. Было решено идти как есть.
Фонари улицы тускло горели оранжевым светом, ничего толком не освещая. «Как я мог забыть про фонарь?!» — пронеслось в голове Боба, когда он подошел к рабице, ограждавшей темное заброшенное здание. Возвращаться уже не хотелось.
Роберт включил фонарик в телефоне и влез в окно. Внутри комнаты было без изменений. Луч фонаря высветил из тьмы сначала комод с его выдвинутыми ящиками, затем полный книг шкаф, после чего погрузился в зияющую тьму дверного проема, ведущего в коридор. В прошлый раз Роберту так и не удалось заглянуть внутрь холодильника, поэтому, чтобы утолить любопытство он направился сразу на кухню.
Осторожно переступая через кровожадно вздыбленные половицы холла, Роберт чувствовал приятное возбуждение от того, что ему вот-вот откроется истина. Молодой человек был уверен, что все тайны сокрыты именно внутри холодильника. Что там могло быть? Останки последней жертвы? Самого убийцы, растерзанного местными жителями? Его подпитанное криминальными сводками воображение рисовало довольно тревожные натюрморты, которые могла скрывать от посторонних глаз помятая дверца старого холодильника. «Почему же за столько времени в этот дом никто так и не забирался?» — никак не мог понять Роберт. Аккуратно ступая по разбитой плитке кухни, юноша достал свой «Кэнон», чтобы заснять на видео открытие загадочной холодильной камеры. Поставив фотоаппарат на кухонный остров, с которого был наилучший обзор, Роберт положил телефон на полку верхнего шкафчика так, чтобы освещение от фонарика падало наиболее живописно.
Нажав на кнопку записи, Роберт вкратце объяснил в объектив, где он находится, и что происходит. Затем он торжественно взялся за ручку холодильника, чтобы открыть его — ручка не поддалась. «Заржавела!» — сконфуженно улыбаясь пояснил Боб в объектив «Кэнона». Упершись коленом как раз в готовую для этого вмятину на дверце холодильника, Роберт уже с серьезным усилием дернул за ручку. В замке что-то щелкнуло, сердце Боба бешено заколотилось. Резинка двери накрепко прилипла к корпусу и не поддавалась на усилия Боба. Он уже начинал злиться. Достав из сумки молоток, он стороной с гвоздодером принялся разделять резинку и корпус. Поработав этим рычагом, Роберту наконец удалось распахнуть дверь.
Довольная собой улыбка пробыла на потном лице парня лишь секунду, после чего она медленно начала сползать и превращаться в гримасу гнева. Никаких окровавленных голов и конечностей внутри не обнаружилось. На единственной полке холодильника находилась лишь наполовину пустая бутылка бурбона неизвестной марки и какая-то тетрадь в черной кожаной обложке. Никаких черепов или орудий убийств там не было. Юноша яростно захлопнул дверцу холодильника, что тот даже пошатнулся. Сжав посильнее в руке молоток Боб принялся крушить мебель вокруг. Эта вечеринка с резлетавшимися во все стороны словно конфетти щепками и осколками керамики и стекла продолжалась, пока Боб не выдохся.
Оглядываясь вокруг на результаты своего труда, он решил, что больше в этом идиотском доме делать нечего. Повесив фотокамеру на плечо, Боб вновь разочарованно заглянул в холодильник. Никаких порталов. Никаких чудес. Ничего.
Сжечь. Боб прихватил с собой бутылку бурбона с тетрадью и направился на улицу, где собирался продолжить вечеринку уже с горячительным. Никаких параллельных реальностей. Отчаянье достигло своего апогея, когда, выбираясь из окна дома, Боб споткнулся и упал лицом прямо во влажную землю. Он истерично подхихикнул и около минуты просто лежал, прислонившись левой щекой на мягкую сырую почву. В правой руке у него находилась тетрадь и бутылка, потускневшую этикетку которой он сейчас разглядывал. Вдруг издали послышались голоса:
— …услышала, когда поставила в духовку пирог. Офицер, знаете, звук был похож, словно кто-то вытрясывал пакет со стеклом в мусорный бак! Я ужаснулась, что на нашей улице завелись вандалы. Знаете, как в этих больших городах. Они как зараза! У нас ведь даже енотов нет, настолько тихо!
— Да, мэм, я вас понял. Из этого дома слышался шум?
Прильнув к земле, Боб внимательно следил за приближением шагов.
— Все верно, офицер. Вы не представляете, как я испугалась! Знаете, по телевизору часто показывают всякие ужасные шоу. Я их все обязательно смотрю, когда готовлю. Так вот, свидетели все время говорят, что никогда бы не подумали…
Боб не стал дослушивать, что все время говорят свидетели, и что есть мочи ломанулся к сетчатому ограждению. Как назло вечер был тихий, и шум сетки забора был услышан.
— За домом! С другой стороны, офицер!
— Ни с места! — только и успел крикнуть полицейский вслед убегавшему прочь в темноту юноше.
Боб вернулся домой весь в грязи и злой. Было около одиннадцати вечера, но судя по тишине, Элма уже спала. Родителей все еще не было дома. Где их носит? Весь сотрясаясь от стресса и негодования, Боб схватил из шкафчика на кухне какие-то консервы и стремительно взбежал к себе в комнату, громко хлопнув дверью. В компании бурбона и загадочного дневника, коим оказалась черная тетрадь, Боб и провел ночь.