Травля - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

Глава 3

«С самого детства я наблюдала за тем, как умирают те, кто имел неосторожность войти в мою жизнь, те, кого я любила и те, кто оказался рядом случайно. Мой жизненный путь представляется мне лезвием, я иду вперед и срезаю все остальные дорожки, осмелившиеся перехлестнуться с моей. Я притягиваю плохое. Меня окружают страшные люди. Моя мать маньячка, я вышла замуж, и муж таким оказался. Вокруг меня одни убийцы. И сама я убийца. Я живу в аду. Или я уже спятила, как моя мама…».

Пробежав глазами по строчкам на первой странице толстой тетради, Торес закрыла ее и торопливо сунула под мышку. Обернувшись, она убедилась в том, что никто этого не видел, после чего вышла из камеры, оставив дверь незапертой. Заключенной здесь больше не было, а в камере предстояло навести уборку и заменить матрас и постельное белье.

Смертница сама отдала ей свои записи, попросив передать Джеку Рэндэлу.

Торес еще раньше заметила эту тетрадь, в которую та постоянно что-то писала. Наверное, дневник. Ничего необычного, особенно для того, чья жизнь подходила к концу. Кто-то исповедовался, рассказывая о своей жизни и грехах духовнику, кто-то изливал все на бумаге. Кому как легче было.

Торес рассказала об этой тетради Джеку Рэндэлу и, судя по голосу, он заинтересовался.

— Пусть пишет. Не мешайте. Наоборот, если надо, дайте ей еще бумаги и ручек. Чем больше напишет, тем лучше, — велел он Торес своим приятным поставленным голосом, который всегда завораживал ее через телефонную трубку.

Торес не сомневалась, что потом он непременно захочет заполучить эти записи, и была очень удивлена, когда заключенная сама их ей отдала, да еще с просьбой передать мужу.

Торес знала, что не сможет побороть искушение и не прочитать. Уже первые строки, которые она успела выхватить из этой тетради, подстегнули ее любопытство настолько, что ничего она так не хотела, как спрятаться где-нибудь и начать читать.

Она сомневалась, что смертница вернется в свою камеру. А сама смертница была уверена, что не вернется, раз отдала ей эту тетрадь. По ее взгляду Торес поняла — та знала, что за ней пришла смерть. Раньше, чем запланировали люди.

Что же, это никого здесь не удивило. Все знали, что до исполнения приговора она не доживет. Может, хоть ребеночка удастся спасти. Хотя вряд ли. Если бы в больнице, со всем необходимым оборудованием и квалифицированными докторами, а здесь…

Торес не хотела здесь оставаться. Эта работа ей не нравилась, она была не для нее. Торес намерена была просить Рэндэла перевести ее на прежнее место работы или любое другое, после того, как его жены не станет. Вряд ли он откажет, ведь тогда она ему здесь уже не понадобится.

Наведя порядок в камере и подготовив все для возвращения заключенной, не веря при этом в то, что та вернется, Торес заварила себе чай и расположилась за столом, положив перед собой тетрадь, убеждая себя в том, что никому не навредит, если прочитает.

Сначала Кэрол излагала только то, что знала о каком-то проклятии и даре, начиная воспоминаниями из детства. Постепенно эти воспоминания ее затянули, и она начала писать не только о том, ради чего, скорее всего, завела эту тетрадь, не только о проклятии и даре. Писала о своей матери и отношениях между ними, о ее преступлениях, о том, кого и как она убивала, о своем страхе, в котором жила… О том, как обращалась с ней мать, как ненавидела и издевалась, била, унижала, о том, как относились к ней окружающие, об их презрении и жестокости. И каждое написанное слово так кричало о пережитой боли и страданиях маленькой девочки, что Торес читала с ноющим сердцем, сдерживая слезы. Кэрол писала о своих друзьях, которых потом потеряла. О единственной подруге, которая у нее осталась, которую любила, об их многолетней дружбе. Из записей Торес поняла, что и подруга эта потом умерла, но почему и от чего владелица дневника почему-то так и не написала.

«Мы простили друг друга, уже после того, как ее не стало. В жизни мы были разлучены, стали врагами, возненавидели друг друга. Но после смерти все это исчезло. Наша боль, обида, неприязнь и ревность. Смерть очищает. Даяна теперь свободна от всего этого. Ее ждет новая жизнь. Я надеюсь, что она сложится лучше этой. Я вытащила ее из тумана, скоро она родится снова в этом мире. Как бы я хотела это увидеть, узнать о ее новой жизни… Моя дорогая подруга, сестричка, я желаю тебе долгой счастливой жизни, любви, более удачливой, чем в этой жизни…».

К досаде, Торес так и не нашла в дневнике ответы на то, что произошло между подругами. Как и многое другое, что рассчитывала узнать. Например, о Джеке Рэндэле. О том, как познакомились, как жили вместе, обо всем. Но ничего такого Кэрол не писала. А муж-маньяк, о котором упоминалось в самом начале? Она имела ввиду Джека Рэндэла, или у нее был еще один муж, до него? Она рассказала в дневнике только о своем детстве. Еще немного о том, как жила со своими опекунами, Куртни и Рэем. И все. Никаких мужчин, никакой любви и личной жизни. Потом — только дар и проклятие и все, что с ними связано. Очень много и подробно писала о Патрике, своем сыне. И это произвело на Торес еще большее впечатление, чем ее детство. Описывая своего сына, рассказывая о нем и его поступках, она словно делала это специально для своего мужа. Даже иногда проскальзывало обращение к нему, «Джек», или такие как, «наш мальчик». И тогда Торес поняла, что все это она писала именно для него, для мужа. Если верить ей, их сын был убийцей. Она подробно описывала, как, кого и по какой причине, как она считала, он убил, рассказывала о его склонностях к насилию и ужасающе беспечном и легком отношении мальчика к этому насилию, о его невероятных способностях. Она напутствовала своего мужа, давая советы, как нужно себя с ним вести и чего делать нельзя.

К концу записи стали более походить на ежедневник. Заключенная просто вносила ежедневные заметки, описывала, что еще узнала или что сделала. Например, кого у нее получилось освободить, с кем из мертвых или проклятых она общалась и что ей удалось узнать.

Еще она писала про какого-то благословенного, Рэя, который обладал каким-то даром, не таким, как у них. Она мало знала об этом даре, но умоляла Джека разобраться в этом, потому что считала очень важным. Она описывала это, как какой-то свет, который был в этом человеке, и этот свет мог защитить их от проклятия. Отогнать тьму. Он накрывал их, как щитом, отрезая от всего этого. К сожалению, этот свет блокировал не только проклятие, но и их дар. И это было большим минусом. Они почти не могли пользоваться своим даром, еле-еле, с трудом, как было, пока Кэрол жила с Рэем в одном доме и потом — в одном городе. Что даже Луи, самых сильный из проклятых, глава, не мог пробиться через этот свет. Но как только она и Патрик уехали, он их нашел. И дар их проявился, как никогда раньше. Особенно у Патрика. Кэрол была уверена, что с помощью Рэя можно было защитить и спасти Патрика.

Последние страницы были пропитаны ужасом и отчаянием. Она писала, что узнала, что Патрик проклятый, который очень долго находился в тумане, и которого в своих целях оттуда вытащил Луи, как она вытаскивала жертв тумана, возвращая их в этот мир, предоставляя возможность заново родиться. Так родился и их сын. Луи его освободил, и он родился, у нее, проклятой. Она не знала еще, что собой представляет проклятый, рожденный заново, и почему нельзя, чтобы они возвращались в мир живых, сокрушалась, что при жизни не успеет узнать всего, и просила Джека разобраться…

«Я должна была оставаться с нашим мальчиком, чтобы помочь и защитить, но я не могу. Я пыталась воспротивиться смерти, но не смогла… Благословенный мог меня спасти. Я могла жить под защитой его света. Сначала я просто ошиблась, посчитав, что благословенный — это Тимми. И только когда вернулась в Сан-Франциско, поняла, что это Рэй. Но это ничего не изменило. Ведь у меня все равно не было возможности быть с ним, потому что есть ты… а ты бы никогда не позволил. Позволь ему спасти хотя бы Патрика. Примирись с ним, ради сына. Объединитесь, чтобы спасти его. Объединитесь с Патриком. И найдите ответы на все вопросы. Рик сейчас очень сердится на тебя, но он любит тебя и все так же намерен защищать. Я умру до казни, и он не сможет в этом больше винить тебя, ведь меня убьет не приговор, а туман. В любом случае, ты должен наладить с ним отношения, ты сможешь, я уверена. Он сбежал, я знаю, ушел от тебя, когда меня арестовали. Не пытайся больше его обмануть, Джек. Его дар, возможности которого и силу я так и не узнала до конца, все равно откроет ему правду. Он узнает через мертвых или Луи. Или, если это связано со смертью, увидит сам. Говори отныне ему только правду, какой бы она не была. Или ты навсегда потеряешь его доверие. Сейчас он с Касевесом, попросил его уехать. Я это знаю, потому что он может выходить со мной на связь, а это значит, что Рэй далеко и не блокирует его дар.

Кстати. Кавесес ко мне приезжал, не знаю, известно ли тебе об этом. Предлагал свою помощь, уговаривал не сдаваться, бороться. Хотел лично взяться за мое дело. Но я отказалась. Видел бы ты его… Его глаза, которыми он на меня смотрел. Бедный Уилл! Мне так его жаль. Я причинила ему столько беспокойства, переживаний. Он страдает из-за меня, я это видела. Я знала, что так будет. Потому и не хотела, чтобы он знал. Хватит. Я не хочу больше его мучить. И других. И на твои письма я не отвечала, Джек, не потому что винила во всем тебя. Нет. Я просто боялась снова обрести надежду, поверить в то, что ты меня спасешь, как ты снова мне обещаешь. Но ни ты, ни Касевес… вы не сможете меня спасти. Потому что приговор мне вынесли не присяжные и суд, а мое проклятие, задолго до суда… А против него вы бессильны. Хватит, Джек. Пожалуйста, хватит. Я больше не могу. Не давай мне надежду, которая снова не оправдается. Это очень жестоко. И у меня не осталось больше сил на то, чтобы это снова пережить. Я потеряла веру, Джек, в свое спасение, как когда-то потеряла веру в твою любовь. Но я верю в твой ум, в твою силу, Джек. Знаю, что ты сделаешь все, чтобы защитить Рика. Помнишь свое обещание? Ты говорил, что если меня на самом деле приговорят к смертной казни, ты мне поверишь. Поверишь во все, что я тебе скажу. Очень надеюсь, что ты поверил…».

Торес перевернула страницу и увидела последнюю запись.

«Джек, смерть пришла, я чувствую ее! Она уже здесь… О, Боже, до родов еще месяц, я не понимаю, почему… Ребенок должен выжить, он не должен умереть. В нем может быть проклятие, которое передалось от меня. Если тест ДНК покажет, что ребенок не твой, умоляю, отдай его Рэю. Его свет, его дар защитит его от проклятия, пока Рэй будет жив и рядом с ним, он будет в безопасности. Если же твой, то постарайся, чтобы он тоже оказался поближе к Рэю или его детям, в них тоже свет.

Прощай, Джек. Мой любимый. Да, любимый, и я хочу, чтобы ты знал, что я ни на миг не переставала тебя любить, и буду любить до последнего вздоха. Я потеряла веру в твою любовь, и так и не смогла снова в нее поверить, хотя пыталась, и мне так хотелось. Пыталась до последнего. Верила тебе и доверялась снова и снова, обманываясь, зная, что нельзя этого делать, и в душе на самом деле уже не веря… Я не понимаю, почему так. Почему и зачем доверялась тебе снова и снова. Наверное, потому что мне очень хотелось. Потому что любила. Ты всегда смеялся над моей наивностью и доверчивостью, пользовался ими, чтобы обмануть меня. Я так и не поняла, как можно, и зачем так поступать с тем, кто любит тебя, кто хочет тебе верить. Ты говорил мне, что никогда не предавал меня по-настоящему. Но что это значит «по-настоящему»? Быть любовником моей единственной подруги — не предательство? Не предательство попытка убить того, кого я любила, кто спас меня от матери — Рэя? Ты убил Куртни, и простить тебе ее смерть не в моих силах. И это не предательство? А Даяна? Как ты мог с ней такое сделать? И откуда только такая безжалостность? Она же любила тебя. За это ты ее убил? За то, что боролась за свою любовь, за тебя?

А там, в подвале, когда я тебя освободила, несмотря на то, что боялась тебя и понимала, что не смогу убежать, ты снова меня запер в том подвале… после всего, что мы там пережили. После того, как я тебя освободила. Ты держал меня там, больную и истерзанную, заставляя страдать, и грозился убить. Это тоже не предательство? А как ты меня бил… и не мог остановиться. Вспомни. Остановился бы ты, если бы не пришел Патрик? А потом еще хуже… То, что ты мне говорил… обо мне, моем детстве… о твоей женитьбе на мне. Твой ремень причинил мне меньшую боль, чем эти слова. Но ты ведь это знал, потому и говорил мне все это. Ты бил по самому больному и незащищенному. Ты хотел причинить мне боль, самую сильную, на какую только был способен. Растоптать, унизить, уничтожить. Как ты со мной обращался… с каким презрением, неприязнью. Как столкнул ногой с кровати и сказал, что мое место на полу. Под ногами. Какими словами обзывал…

Когда Патрик напал на Свон, и мне пришлось ее добить, и я позвонила тебе, попросила помощи, ты обманул меня, сказал оставаться на месте и ждать тебя, а сам вызвал полицию. И меня схватили у тела, со следами крови на одежде. Это не «настоящее» предательство? Но даже после этого я снова поверила тебе, когда ты пообещал, что вытащишь меня из тюрьмы. И оказалась здесь, в камере смертников. А ты продолжаешь мне писать, что любишь меня, что спасешь, что мы снова будем счастливы. Продолжаешь издеваться, даже теперь. Ты хоть представляешь, какого мне это читать после всего? Конечно, представляешь. Потому и пишешь. Что же, я понимаю, почему ты так безжалостен со мной — потому что я была безжалостна с тобой, заставив похоронить сына. Тебе не нравится, что тебя обманули, что проявили по отношению к тебе такую жестокость. Да, я тебя не пожалела. Признаю. Но разве ты сам когда-нибудь кого-то пожалел? Ты мстишь мне за то, что я поступила с тобой так, как ты сам всегда поступал во всеми, включая меня? Прислал эту Торес. Зачем?

Что же, все это уже не имеет значения. Я не собиралась все это писать и прощаться с тобой вот так, вспоминая все обиды. Но оно само вылилось. Не смогла удержать. Я всегда пыталась скрыть от тебя то, какую ты причиняешь мне боль, но теперь, умирая, не хочу… наоборот, я хочу, чтобы ты знал. И о моей любви, и о моей боли. Я хочу оставить их здесь… Я так устала, Джек. Ты даже представить себе не можешь. Я не хотела и не хочу умирать вот так… Но кому дано выбирать? Я умираю в страхе за своих детей, с сердцем, переполненным смятением, болью и тревогой. Я даже не смогла простить и избавиться от своих обид… Мне не познать покой в последние мгновения жизни… Это тяжело, очень тяжело, умирать вот так. Как бы мне хотелось, чтобы ты был рядом… как с Куртни, когда она умирала. Может, мне не было бы так страшно, если бы ты взял меня за руку. Я боялась тебя, но рядом с тобой, до того, как мы стали врагами, я не боялась ничего и никого…».

На этом запись обрывалась. Даже точки не было поставлено. Видимо, как раз в этот момент у нее начались схватки. На обложке тетради остались смазанные кровавые отпечатки ее пальцев, когда она окровавленной рукой схватила дневник, чтобы отдать Торес.

Торес долго сидела, забыв о времени, под впечатлением от того, что прочитала. Сердце в груди продолжало неприятно ныть. Она вдруг почувствовала, что по лицу ее бегут слезы.

Нет, она не хотела здесь работать, ни минуты больше, никогда, ни за что!

Она отдаст эту тетрадь Джеку Рэндэлу, и забудет обо всем, как кошмарный сон.

Но она знала, что это невозможно. Нет, она не сможет забыть. Никогда. Не забудет того, что здесь видела. Не забудет прекрасных печальных глаз смертницы. И того, что прочитала сейчас. Все это теперь будет преследовать ее до конца дней, как кара Божья.

Потом она вдруг спохватилась и вскочила, повернувшись к часам.

Она не могла уйти, но ей не терпелось узнать, что там со смертницей и ее ребенком. Живы ли? Или уже нет?

Она места себе на находила до самого вечера.

Когда она увидела Зака Райли, в сопровождении охраны направляющегося к ней, сердце ее тревожно сжалось.

— Вы видели ее? Как она? А ребенок? — выпалила Торес сходу, не выдержав.

Он остановил на ней мрачный взгляд холодных голубых глаз. В отличии от Джека Рэндэла, черты лица у него были жесткие, резкие, сразу выдавая его натуру. Он был не таким обаятельным, как босс, не таким привлекательным, но некрасивым или неприятным его назвать было нельзя. Высокий, крепкий, хорошо одетый и ухоженный, он выглядел довольно-таки впечатляюще. А в глубине его вроде бы холодный глаз, если присмотреться, можно было заметить лукавые огоньки, как у любящего пошутить и посмеяться человека, что выдавало в нем не такого уж сурового и грозного человека, каким он себя показывал. Жесткого, сильного, умного, напористого, но не лишенного чувства юмора. У Джека Рэндэла таких огоньков в глазах не было, он не относился к любителям посмеяться.

Но сейчас Зак Райли был мрачнее грозовой тучи, и даже озорные огоньки в его глазах погасли.

Кивнув приветственно Торес, он сам завел ее в кабинет и закрыл дверь, оставив охрану за дверью. Надзирательницы, сопровождающие его, лишь пожали плечами, уже зная, что Райли не менее своего босса был наделен наглостью, властностью и уверенностью, что он всегда и везде главный. И, как и с Рэндэлом, мало кто желал становиться на его пути.

Сев к кресло, он устало потер пальцами лоб.

— Что произошло? — тихо спросил он, поднимая на Торес пронзительный взгляд. — Почему начались роды? Еще же целый месяц.

— Я не знаю, — женщина пожала плечами. — Вроде бы все было нормально, она ни на что не жаловалась.

— Нормально? Да я чуть не упал от шока, когда ее увидел! — Райли вдруг резко подскочил, рассвирепев. — Что с ней? Почему она в таком состоянии? Она превратилась в скелет! И что у нее за повреждения на теле… странные такие? Такие огромные синяки, язвы какие-то… Что это? Ее что, бьют? Что вы с ней здесь делали? Да я вас всех за решетку отправляю!

— Ничего мы с ней здесь не делали, — спокойно возразила Торес, выпрямившись и бесстрашно смотря ему в глаза. — Она сама это с собой делала. Мистер Рэндэл в курсе. Я ему обо всем докладывала.

— «Мистер Рэндэл» не в курсе того, во что превратилась его жена! Если бы он только ее увидел… Это же кошмар какой-то! Чем можно довести человека до такого состояния? Неудивительно, что это случилось… как она вообще до сих пор могла удерживать ребенка? Она же еле живая! Ну ничего, я разберусь… я вас всех здесь на уши поставлю, и вашего начальника — в первую очередь! Теперь понятно, почему меня к ней не подпускали!

Торес молчала, спокойно ожидая, когда он успокоится.

— Как она? — тихо повторила она свой вопрос, когда он снова опустился в кресло, все еще задыхаясь от бешенства.

— Ей сделали кесарево сечение.

— Как это? Здесь? — не поверила Торес. — Наш доктор? Он разве может?

Райли презрительно фыркнул.

— Ты молодец, что быстро сообщила, — немного смягчился он. — Это спасло ей жизнь. И ребенку. Надеюсь. Нет, естественно, не ваш доктор. Сюда приехала специальная бригада со всем необходимым. Ей сделали операцию, ребенка забрали в больницу. Здесь он не выживет, ему необходимы специальные условия для сохранения жизни.

— Бригада? Сюда? — еще больше удивилась Торес.

— Да, Джек постарался, — Райли усмехнулся. — Врачи уехали, за ней приглядывает теперь ваш доктор. Она спит после наркоза. Вроде бы все прошло хорошо, и ее жизнь вне опасности, но врачи выразили опасения… Она слишком измучена и истощена физически. В общем, вашему доктору я не доверяю, я хочу, чтобы рядом с ней была ты. Если вдруг тебе покажется, что ей хуже, даже самую малость. Вот телефон, звони сразу туда, даже если тебе просто что-то не понравится или насторожит. Не бойся поднять ложную тревогу. Бригада приедет сразу, они предупреждены, Джек со всеми обо всем договорился, включая твое начальство. Ты можешь идти туда прямо сейчас. Я договорился. Тебе придется побыть с ней всю ночь, — положив на колени красивый кожаный кейс, он открыл его и достал конверт. — Вот, это сверхурочные, плюс личная благодарность мистера Рэндэла за отличную работу. Считай, ты спасла и ее, и ребенка. Кстати, это девочка, — Зак улыбнулся, почти успокоившись.

Торес кивнула, ответив на его улыбку.

— Я рада, что смогла помочь ей, — искренне сказала она. — И конечно, я побуду с ней столько, сколько нужно.

— Вот и отлично! Пойдем, не будем задерживаться, — он поднялся. — Я пока не улетаю, побуду здесь. Вот мой номер в гостинице. Звони мне каждые два часа и сообщай о ее состоянии. Когда она проснется, скажи, что с ее дочкой все в порядке, она под наблюдением первоклассных специалистов, пусть не переживает. А теперь пойдем. Я еще раз взгляну на нее, вдруг она уже проснулась.

— Подождите. Вот, — Торес вытащила из-под мышки тетрадь, которую продолжала держать все это время. — Она просила передать это мистеру Рэндэлу.

Зак с удивлением посмотрел на запачканную кровью тетрадь и осторожно взял ее, стараясь не коснуться кровавых следов.

— Хорошо, передам, — кивнул он и положил тетрадь в кейс.

Они вместе пошли в лазарет, где, отдельно от остальных заключенных, в специальной палате для смертников, находилась Кэролайн Рэндэл. Одна рука ее была прикована к койке — необходимая предосторожность при нахождении в лазарете, даже если больной не мог подняться с постели. Бледная, неподвижная, она спала таким глубоким сном после наркоза, что челюсть ее отвисла, как у мертвой.

Увидев это, Зак метнулся к ней и схватив за руку, с силой сжал.

— Кэрол! — наклонившись, он прижался ухом к ее груди, пытаясь расслышать стук сердца.

Боль в стиснутой его сильными пальцами кисти заставила Кэрол проснуться. Медленно она открыла глаза и посмотрела на прижавшуюся к ней мужскою светловолосую голову. Сжав пальцы, она пожала его руку, давая знать, что пришла в себя. Зак вскинул голову.

— Кэрол! — он испустил вздох облегчения и улыбнулся. — Напугала… Как ты?

— Зак… — хрипло выдавила она и тоже улыбнулась. — Привет.

Протянув руку, он погладил ее по белым длинным волосам, разметавшимся по подушке.

— Поздравляю — у тебя родилась девочка!

Кэрол приподняла голову, скользя взглядом вокруг.

— Ее здесь нет. Забрали в больницу. Она недоношенная, ей нужен специальный уход… Не беспокойся, она в надежных руках.

— Но с ней все в порядке?

— Да. Все хорошо. Не переживай.

Кэрол удовлетворенно кивнула, но глаза ее заблестели от слез.

— Я даже не увидела ее…

— Ничего, еще увидишь.

Кэрол бросила на него удивленный взгляд, но ничего на это не ответила. Она знала, что родившая в тюрьме женщина автоматически лишалась родительских прав, и ее ребенка все равно бы забрали. Так как Джек тоже был в тюрьме, после выписки из больницы малютку отправят в детский дом. Джордж Рэндэл был в коме, и не мог позаботиться о внучке, даже если бы захотел. Надежда была только на то, что Джек освободится и позаботится о ней, или на Касевеса, который, если Джека все-таки посадят, мог помочь Рэю получить опеку над ней.

— Как ты ее назовешь?

Она грустно помолчала.

— Пусть Джек даст ей имя. Я выбирала имя для сына… он предоставил мне такую возможность, позволив назвать его так, как мне хотелось. Теперь его очередь выбирать имя… пусть дочь назовет он… как захочет.

— Хорошо. Его порадует твое решение. Пусть пораскинет мозгами, поломает голову, выбирая имя для дочки, чтобы извилины не заржавели, пока за решеткой сидит, — Зак засмеялся.

— Как продвигаются дела, Зак? У Джека есть шансы? Сколько ему грозит?

— Нисколько.

— Как это? Я не понимаю…

— Невиновный он. Не он стрелял. Я сам видел, своими глазами. Это был Хок, — не моргнув глазом, невозмутимо заявил Зак, но глаза его смеялись. Губы Кэрол тоже тронула улыбка.

— Это хорошо. А Хок? Что он?

— Сбежал, — пожал плечами Зак. — Натворил дел и сбежал. Понятное дело! Не переживай, скоро Джек будет на свободе. Обвинение разваливается, у них нет ни одного свидетеля, нет доказательств. Прокурор еще пыжится, пытаясь что-нибудь откопать, но это бесполезно. Даже на орудии убийства не найдено ни одного отпечатка Джека. Только Хока. Да и его бегство говорит само за себя. Не был бы виновен, не дал бы деру.

Сердце Кэрол тревожно сжалось.

— Хок хороший, — шепнула она. — Джек к нему хорошо относился. Как ты думаешь… с ним все в порядке?

Зак понял, что она хотела спросить, и уверенно кивнул.

— Конечно. Что с этим громилой станется? Сидит себе сейчас где-нибудь за границей потихоньку и жизни радуется, — Зак заговорщицки подмигнул ей.

— Жаль… что все так вышло, — еще тише сказала Кэрол.

— Ничего. Всякое бывает. Разгребем и это дерьмо. Нам не впервой… сама знаешь. Все наладится. Джек скоро будет на свободе. И тебя мы вытащим. Ты только потерпи немного. Мы уже все продумали и занимаемся этим. Я лично этим занимаюсь, пока твой бездельник Джек в тюрьме прохлаждается. Устроил себе, видите ли, отпуск! — Зак фыркнул. — Ты мне лучше расскажи, почему это ты на человека перестала быть похожа? Что здесь происходит? А ну-ка, жалуйся, я внимательно слушаю.

Кэрол вымучено улыбнулась, с теплом смотря на него.

— На что жаловаться, Зак? На смерть? Никто меня здесь не мучает. Наоборот… Торес заботится. Только бесполезно это все. Я просто умираю, Зак.

— Чушь! — он подскочил, с негодованием сверкая глазами. — Я же сказал, мы вытащим тебя! Я лично даю тебе слово! Надо же… умирать она собралась! А дети? А Джек? Да он жить без тебя не может! Ты знаешь, что с ним было, когда он думал, что вы умерли? Я смотреть на него не мог… честное слово, уже был уверен, что он головой повредился… Все не мог успокоиться, искал вас, как ненормальный, не хотел признать вашу гибель. Вообще, он, конечно, прав оказался все-таки… Но все равно. Я… я даже боялся, что он застрелится… не сможет это вынести. Так что подумай, прежде чем о смерти говорить. Его за собой потянешь. Он себе не простит… ведь, считай, своими руками за решетку отправил… на смерть. А дети сиротами останутся. Джек не хотел, чтобы так все обернулось. Это все Джордж… у него за спиной. Потому он и взбесился тогда. Я жалею, что не успел ему помешать, ведь я рядом был… Но все произошло так быстро, неожиданно…

— Зак, — перебила Кэрол слабым голосом. — Скажи Джеку, что я его прощаю. Я верю в то, что он не хотел для меня смерти… Верю. Я все ему прощаю, только пусть выполнит мою просьбу. Он знает. Я для него написала… все написала, в тетради. Я дала ее Торес…

— Торес мне отдала ее. Я передам ее ему, не волнуйся.

— Обязательно передай. Это очень важно. А еще скажи ему… скажи… — она замолчала, словно не могла заставить себя произнести дальше слова, — что я люблю его.

— Ты сама скажешь. Как только его выпустят, он приедет к тебе, а потом…

— Да, хорошо, — перебила Кэрол раздраженно, словно слышать это ей было невыносимо. — Я устала, Зак.

— Ладно, не буду тебя мучить, отдыхай, набирайся сил. И чтобы никаких плохих мыслей, поняла?

Он вдруг наклонился и поцеловал ее в белые волосы надо лбом. Кэрол удивленно уставилась на него, когда он выпрямился и улыбнулся ей.

— Все хорошо. Все будет хорошо. Помни об этом.

— Спасибо, Зак, — Кэрол выдавила улыбку и кивнула, изо всех сил пытаясь изобразить, что верит ему. Только она знала, что видит его в последний раз. И Джека ей не суждено больше увидеть, никогда. А ей бы так хотелось. Попрощаться. И не только с ним. С Рэем, Касевесом. Поцеловать и прижать последний раз к груди детей.

Она отвела глаза, спрятав под длинными ресницами, почувствовав, как навернулись снова слезы. Никогда она больше их не увидит. Никого. Потому что смерть уже пришла, она стояла рядом, и Кэрол ее чувствовала. Она родила ребенка, и теперь ничто не защитит ее от проклятия.

Она думала, у нее есть еще месяц. Но черный туман не хотел больше ждать и отдавать ей своих пленников, которых она освобождала. Раньше она всегда считала, что хочет умереть. Мечтала заснуть и не проснуться, даже молила об этом небеса, измученная и истерзанная своей непростой и нелегкой жизнью. И только сейчас поняла, как на самом деле она не хочет умирать. Как ей хочется жить! Ведь она так молода, ей нет и тридцати. Какой длинной и одновременно короткой казалась ей своя жизнь! Такой неспокойной, наполненной страданиями и короткими промежутками счастья. Она все ждала и ждала, когда над ней разойдутся тучи, и она обретет покой и счастье… И не дождалась. Она не могла обрести покой даже теперь, умирая… она умирает так же, как жила — в страхе, беспокойстве и со страданием…

Обретет ли покой ее мечущаяся душа хотя бы после смерти?

Кэрол закрыла глаза, чувствуя, как снова погружается в глубокое одурманивающее забвение, навеянное наркозом, от которого она еще не отошла до конца. Суждено ли ей снова открыть глаза?

Это было ее последней мыслью перед тем, как они растворились в ее голове…

Торес осталась в палате на всю ночь.

Когда действие наркоза стало отступать, Кэрол начала тихо стонать от боли. Покопавшись в лекарствах на тумбочке, которые оставили врачи, Торес нашла обезболивающее и, разбудив ее, дала выпить. Были среди лекарств и ампулы с обезболивающим, и шприцы, но Торес не умела делать уколы. А капельница, которую подключили приезжие доктора, давно уже закончилась. Из медперсонала тюрьмы никого не осталось на ночь, сменить капельницу или сделать укол было некому. В блоке оставалась только охрана. А Зак Райли, видимо, это не учел, посчитав, что присутствия Торес будет достаточно, чтобы присмотреть за больной ночью. Может, капельницы и не нужны были пока, Торес не знала, но вот обезболивающий укол не помешал бы точно. Но, видимо, и таблетки помогли, потому что на некоторое время больная перестала стонать и крепко уснула.

Кэрол часто просила пить, и Торес поила ее, приподнимая за плечи.

Когда к полуночи Кэрол под действием обезболивающего погрузилась в спокойный глубокий сон, Торес решилась оставить ее, чтобы сделать себе кофе и перекусить. Она чувствовала голод, к тому же ее клонило в сон.

Выйдя из палаты-камеры, она заперла тяжелую дверь, перекинулась парой слов с дежурившей у двери надзирательницей и пошла к кофе-автомату. После операции смертница вряд ли способна была на то, чтобы хотя бы просто встать на ноги из-за сильной кровопотери и слабости, но начальник не посчитал это поводом для того, чтобы ослаблять охрану смертницы.

Торес долго возилась с заглючившим автоматом, который никак не хотел просыпаться и начать работать, и только после десяти минут сражений, он, наконец, соизволил выдать ей два стакана горячего черного кофе. Автомат со вкусняшками работал исправно, так как его недавно заменили, и Торес выудила из него пару пачек печенья и четыре шоколадных батончика. Рассовав все это добро по карманам, она с двумя стаканчиками горячего кофе в руках осторожно пошла по коридору назад, стараясь не расплескать и не отрывая от них взгляда.

Сейчас они с подругой по несчастью, которой тоже досталась внеплановая ночная смена в лазарете, взбодрятся этим кофе и порадуют себя сладостями. Заодно и поболтают, чтобы сон отогнать.

Ночные смены — это было то, что Торес не нравилось в своей работе больше всего. Она не любила пустые, безмолвные коридоры, даже если они были освещены. Они действовали ей на нервы.

Свернув за угол, она резко остановилась, услышав впереди, совсем рядом, рычание…

Ошеломленно вскинув взгляд, она увидела перед собой собаку. Крупная немецкая овчарка стояла у открытой двери палаты смертницы и, угрожающе опустив голову и впившись в нее неподвижным взглядом, скалила опасные клыки…

Собака… Откуда тут взялась собака?!

Прежде, чем Торес успела отреагировать, слишком пораженная, из палаты вдруг широким шагом вышел огромного роста мужчина в черном. Лицо его было скрыто маской, но из прорезей на нее глянули большие синие глаза.

В следующее мгновение Торес выпустила из рук стаканчики и схватилась за пистолет, выдергивая из кобуры на поясе, но даже не успела поднять руку, сбитая с ног молниеносным прыжком собаки, сорвавшейся с места со скоростью и силой сжатой пружины. В предплечье впились острые клыки, пес с рычанием замотал головой, терзая мышцы, и Торес не смогла удержать пистолет, который вырвался из ее пальцев.

Она вскрикнула от боли, когда запястье придавил тяжелый большой ботинок, мужчина наклонился и подобрал с пола оружие. Челюсти пса разжались, отпуская ее, но вместо этого ее схватили сильные руки и грубо рванули вверх, отрывая от пола. Отобрав у нее дубинку, мужчина скрутил ей за спиной руки и надел наручники, вытащив их у нее из-за пояса.

— Что вам нужно? — прохрипела Торес. — Как вы сюда прошли?

Ее неподдельное удивление, которое, казалось, пересилило даже страх, заставило мужчину хмыкнуть под маской.

— Молчать, — велел он хриплым надорванным голосом.

В этот момент из палаты вышел еще один, тоже огромный и в маске, с черными блестящими глазами, взгляд которых остановился на Торес.

— Еще одна, — прозвучал у нее над ухом низкий, как будто больной голос.

Черноглазый молча кивнул и вернулся в палату. За ним последовал и его приятель, таща за собой Торес. Собака, все еще глухо рыча, уселась у входа на стреме.

Оказавшись в палате, та не поверила своим глазам. Помимо этих громил, тут были еще двое. Они тоже были в масках, но шокировало Торес не это — это были ребенок и старик! А потом Торес увидела в углу неподвижное тело надзирательницы, и застонала про себя от отчаяния. Внимательно разглядывая, она не смогла найти на теле никаких следов крови. Может, жива, просто вырубили? Но надежда тут же покинула Торес, когда она увидела на поясе женщины кобуру с пистолетом. Будь она жива, они бы не оставили ей оружие. Но где же раны, кровь? Почему, черт возьми, Торес ничего не услышала в наполненном тишиной здании? Торес была недалеко, она бы услышала, будь здесь стычка или драка. Но не было ни звука, надзирательница даже не вскрикнула, чтобы предупредить ее, Торес. Они не могли подкрасться к ней сзади, она сидела спиной к стене. Они не могли выскочить из-за угла, потому что там была Торес, значит, они пришли с другой стороны, по длинному коридору, и это значило, что подкрасться незаметно они никак не могли. Только если она не уснула. Но это вряд ли, когда Торес с ней разговаривала, она совсем не выглядела сонной.

Оторвав взгляд от тела, Торес переключила внимание на двух мужчин. Старик и ребенок не выглядели опасными, к тому же они склонились над заключенной, пытаясь разбудить. А вот от этих двух верзил исходила такая опасность, что Торес казалось, что она кожей ее ощущает. У них были глаза убийц. Торес, не один год проработавшая в тюрьмах, так часто и так много видела такие глаза, что не могла их спутать ни с какими другими.

Один из них, тот, что повыше и со светлыми глазами, был не меньше двух метров. Он тоже подошел к больничной койке, и застыл, не отрывая взгляда от лежащей на ней женщине. Второй, хоть и уступал немного в росте, но обладал не менее атлетическим телосложением, широкоплечий, с превосходно развитыми крупными мускулами. В иной ситуации, Торес бы с удовольствием полюбовалась их прекрасно сложенными сильными фигурами, но сейчас она видела только мощь, которая приводила ее в отчаяние. Ей ни за что не справиться с ними. Они просто убьют ее, как другую надзирательницу, она и пикнуть не успеет.

Она покосилась на тело, впившись взглядом в кобуру с пистолетом. Потом быстро отвела взгляд, чтобы его никто не заметил, но тут же встретилась с устремленными на нее черными глазами в прорезях маски. Мужчина покачал головой, давая понять, что не стоит ей надеяться на этот пистолет.

Торес опустила взгляд, уткнув его в пол.

Как?! Как они здесь оказались? Как проникли на территорию, как добрались сюда мимо охраны? Это было невозможно. Ни одного выстрела. Ни одного крика. Они что, из воздуха материализовались? Или вышли из стен?

Она снова подняла взгляд на мужчину, чувствуя, что он все еще на нее смотрит.

— Как вы сюда прошли? — не выдержала она, не скрывая своего недоумения. — Это же невозможно!

— А ты не из робких, как я погляжу, — хмыкнул он. — Еще хватает смелости с расспросами лезть.

— А что мне терять? Все равно убьете, — пытаясь казаться как можно храбрее, ответила Торес. — Так что, как прошли?

Мужчина пожал плечами.

— А нас никто не остановил. Так что запросто прошли.

— Как это никто не остановил? А охрана?

— Мы убили тех, кто был на нашем пути. Вернее, они сами попадали замертво от страха, как только нас увидели! — мужчина засмеялся, подначивая храбрившуюся девушку.

— Не смешно.

— А я и не смеюсь. Вышибло из них дух, и мы спокойно пошли, куда нам надо.

— Как это? Вы несете бред. Вы не супермаркет пришли грабить, это тюрьма!

— Правда? Ой, наверное мы адресом ошиблись. Думали, и правда большой торговый центр. Ну что ж, не уходить же теперь с пустыми руками! Украдем все-таки кое-что тут у вас. Что же, зря пришли?

— Здесь нечего красть.

— Ошибаетесь. Здесь как раз то, что нам нужно, — он бросил взгляд на койку, где в этот момент разомкнула веки заключенная. Широко раскрытыми глазами она удивленно смотрела на склонившегося над ней мальчика.

— Мам, привет! — радостно воскликнул тот и упал ей на грудь, крепко обняв.

— Рик… — шепнула та недоуменно. — Я что, уже умерла?

— Ага, сейчас, разбежалась! Кто тебе позволит? Давай, вставай, нужно уходить. Ты можешь?

— Уходить? Как уходить?

— Молча, мам! И побыстрее! — Патрик откинул одеяло, поправил на ней сорочку и повернулся к стоявшему за его спиной мужчине. — Давай, помоги.

Кэрол подняла взгляд, тоже посмотрев на него.

— Боже… Тимми! — радость на ее лице сменилась растерянностью и испугом. — Ничего не понимаю! Я сошла с ума? Или я умерла?

Он обошел мальчика и присел у кровати. Взяв Кэрол за руку, он другой погладил ее по щеке.

— Все хорошо, — прошептал он наполнившемся нежностью и жалостью голосом. — Теперь все будет хорошо. Я возьму тебя на руки, ладно? Я знаю, тебе больно, не бойся, я аккуратно…

Мальчик отошел, чтобы не мешать. Встав, мужчина наклонился и просунул большие мускулистые руки под спину и колени ошеломленной женщины. И растерянно замер.

— Она пристегнута, — бросил он через плечо.

Мальчик вперил в Торес угрюмый взгляд покрасневших от слез серых глаз.

— Отстегнула ее, свинья, быстро! — рявкнул он с неприязнью и непонятной злостью. На плечо его опустилась старческая рука и властно сжала.

— Спокойней, — шепнул он.

Черноглазый снял с нее наручники и заткнул их себе за пояс.

Мальчишка проследил взглядом за метнувшейся к койке женщиной, которая, выхватив ключи, дрожащими руками стала освобождать Кэрол.

— Почему мы ее не убьем? — процедил он. — Можно мне? Я хочу попробовать это сделать, как ты… Я так смогу?

— Всему свое время, всему свое время, — невозмутимо пробормотал старик.

Сняв наручники, Торес торопливо отступила, кивнув наблюдающему за ней синеглазому мужчине. Осторожно оторвав Кэрол от постели, он медленно выпрямился, стараясь не причинить ей боли. Прижав к себе хрупкую истощенную фигурку, он наклонил голову и с чувством прижался губами к белой макушке, поцеловав через маску. Подняв голову, Кэрол взглянула ему в глаза.

А Торес с изумлением наблюдала за ними, пораженная их нежными взглядами. Это как понимать? Кто это такой? И почему это они обмениваются такими взглядами?

— Собери все лекарства, они нам понадобятся, — повелел Торес старик, отвлекая от созерцания этой странной картины.

При звуках его голоса Кэрол оторвала взгляд от Тима, на которого смотрела, не отрываясь, не веря, что видит его на самом деле, а не во сне, и повернула голову.

— Луи! — выдохнула она пораженно.

Старик, лицо которого тоже было спрятано под маской, остановил на ней суровый хмурый взгляд.

— Все, твои похождения за мертвыми закончены. Ты поняла?

— Луи, что происходит? Хоть ты мне объясни, — взмолилась она.

— Разве непонятно? Мы забираем тебя отсюда.

— Но как? Нас никто не выпустит, это невозможно! И… как вообще вы сюда прошли? Кто вас пропустил?

— Естественно, никто. Мы сами прошли.

— А охрана?

— Охраны больше нет. Но все равно нам желательно поторопиться. Мы убрали только тех, кто нам мешал. Уверен, здесь еще по территории она имеется, не говоря уже о помещениях. Так что надо спешить, пока не заметили.

— А где же охрана? — не сдавалась Кэрол. Она все еще была одурманена наркозом, плохо соображала, и ей все казалось нереальным. Она была уверена, что просто спит и видит сон. Потому что то, что сейчас происходит, не может быть реальностью. Они не могли быть здесь. Наверное, это предсмертный бред.

— Там же, где остальные. Я расчистил нам дорогу, заодно туман подкормил, чтобы задобрить и отбить твою жалкую никчемную жизнь. Надо же как-то компенсировать урон, который ты нанесла, вытащив его пленников.

— Я ничего не поняла.

— Ну и не надо, потом поймешь, когда отойдешь от шока и наркоза. Ты, — старик кивнул в сторону Торес. — Сними наволочку и сложи в нее все медикаменты. Возьми и одеяло. Пойдешь с нами.

Черноглазый громила подтолкнул ее к тумбочке у кровати, на которой лежали лекарства. Торес подчинилась, пытаясь справиться с нервной дрожью, пробирающей тело. Проходя мимо, она поймала взгляд Кэрол.

— Торес, — тепло проговорила та. — Вы должны ее отпустить. Она заботилась обо мне, помогала!

— Что за сентиментальность! — презрительно фыркнул старик.

— Она свидетель, ясноглазая. Мы не можем. Извини.

Кэрол обернулась на голос, и лицо ее озарилось улыбкой.

— Привет, ясноглазая! С трудом тебя узнал. Куда красоту-то свою подевала? Я пришел сюда за потрясающей женщиной, а тут скелет какой-то! Где все то, что я планировал потрогать и потискать? Как теперь благодарить меня будешь, ведь теперь ничем?

Улыбка Кэрол стала еще шире.

— О, Исса! — ласково протянула она и вдруг засмеялась.

— Ладно, все равно забираем, раз уж пришли, — он обреченно махнул рукой и вздохнул. — Будем откармливать, что ж теперь делать! А потом я все-таки набью тебе задницу, как и собирался, когда она у тебя снова появится. Ну никак нельзя без присмотра оставлять! То попытка самоубийства, теперь до камеры смертников добралась — тебе что, ясноглазая, скучно живется? Приключений не хватает?

— Я думала, они уже закончились… — слабо проговорила Кэрол, печально улыбнувшись.

— Ага, размечталась. Только начинаются, поверь мне. Будем теперь весело бегать и скрываться в статусе особо опасных преступников.

— А мы все такие и есть, — подал голос Патрик. — Кроме нее, — он метнул на Торес неприязненный взгляд. — Поэтому ее надо убить.

— Помолчи, звереныш! Тебе лишь бы убивать! Медом не корми…

— Она нас выдаст!

— Кому? Думаешь, твой папаша не догадается, кто жену его отсюда выдернул? Да ему никакие свидетели не нужны, чтобы понять, что это мы. А что до остальных… От твоего папаши быстрее бежать надо, чем от всей полиции штата!

— Рик! Прекрати! — голос Кэрол вдруг окреп. — Торес не трогайте. Она ничего никому не скажет. Я знаю. Я за нее ручаюсь. Да, Торес?

Та кивнула, торопливо собирая лекарства и шприцы к наволочку.

— Ах, ясноглазая, ну когда я тебе мог отказать? Веревки ты из меня вьешь, негодница! — отозвался Исса. — Хорошо, она пойдет с нами. Я не могу рисковать. Потом, когда будем вне досягаемости и безопасности, отпустим. Если она, конечно, не потеряет нашего доверия, — он перевел взгляд на надзирательницу. — Ну что… Торес, топай давай. Да без глупостей, потихоньку. Только вякни, чтобы коллег своих позвать на помощь — наш старик из тебя тут же дух вышибет.

Торес с сомнением покосилась на тщедушного старика. Из всех он выглядел самым безобидным. Даже мальчишка и то казался крепче и сильнее.

— Что ты так смотришь? Не веришь? Иди, давай… лучше тебе этого не видеть, и тем более, на себе испытать!

Торес прошла мимо к выходу, зажав под мышкой свернутое одеяло, а в другой руке неся наволочку с лекарствами. Взгляд ее скользнул по оружию мужчин — всего лишь пистолеты в кобуре, которые они и не собирались, судя по всему доставать. Поверить в то, что они смогли с помощью этого оружия обезвредить охрану, особенно на вышках, было еще труднее, чем в то, что они так тихо и беспрепятственно проникли на территорию и сюда. Что, черт побери, происходит?

Черноглазый поймал ее недоуменный взгляд и рассмеялся под маской.

— Это что, все ваше оружие? — не поверила Торес, кивнув на его кобуру подмышкой.

— Это? Нет, это не оружие, это мой аксессуар, без которого я из дома не выхожу. Вот наше оружие, — он указал на старика.

Торес стала внимательно разглядывать низкую худощавую фигуру впереди, пытаясь отыскать у старика какое-нибудь оружие. Тот шел впереди всех, за ним самый высокий с заключенной на руках, мальчишка с собакой бежали рядом. Торес и черноглазый замыкали шествие.

— Но у него же ничего нет, — снова не выдержала она. — Никакого оружия.

— Хм, детка, он сам и есть оружие. Он вышибает из людей души, как хренова пушка — мозги. Только тихо и без крови. Они просто валятся с ног замертво — и все. Вот и весь наш секрет. Так мы пришли сюда, таким образом и уйдем. И все голову сломают, пытаясь понять — как? И никогда не поймут. Так что лучше не становись у него на пути. А то отправит тебя в этот чертов туман вслед за остальными. Да еще и навеки вечные, поняла? Злой он. По-настоящему злой, — уже задумчиво добавил Исса. — Среди людей я такой злобы и жестокости еще никогда не встречал… Нечеловеческая она какая-то, что ли… Потому что человеческая жизнь для него — пустое место, как будто он сам и не человек вовсе. Мы для него все равно, что обертка от конфетки… А конфетка — это то, что в нас. Душа. И еще у него есть невидимый тайник, куда он эти конфетки прячет… а в нем, наверное, живет какое-то чудовище, которое лопает эти конфетки. Не хотелось бы мне там оказаться… — Исса передернул плечами. — И даже врагу бы не пожелал. Так что берегись, детка. Он не просто убийца — он чертов собиратель душ. И не смотри на меня так. До того, как встретил Кэрол и ее сына, я сам не верил в эти сказки. И ничего не боялся в этом мире. Раньше.