Джек Рэндэл перебывал во всех тюрьмах штата, был лично знаком со всеми их начальниками, но никогда не думал, что может случиться так, что сам окажется по ту сторону, где находились его подзащитные. Сказать, что он злился сам на себя — ничего не сказать. Досаде его не было предела. Да, его вспыльчивость и неумение держать себя в руках, когда его накрывала ярость, всегда мешали ему и портили жизнь. Единственное место, которое позволяло ему сохранять железное самообладание — это зал суда. Но, скорее всего, это была выработанная годами практики привычка.
Ярость, накрывшая его после суда, с того дня ничуть не уменьшилась, наоборот, она росла все сильнее. Несмотря на то, что в тюрьме он ощущал себя не так плохо, как могло быть, максимально комфортно, насколько это возможно здесь, и в безопасности, он задыхался от душившей его злобы.
Кэрол не отвечала на его письма. Это расстраивало его и приводило в бешенство. Ну почему, когда они с таким трудом помирились, собравшись все начать сначала, отцу понадобилось подставить ему такую подножку? Джек не понимал, с чего это он вдруг решил распорядится его судьбой, вмешавшись, поступить так жестоко, не только с Кэрол, но и с ним, и Патриком. Подумал ли он о том, что делает с ними, отправляя Кэрол на смерть — любимую женщину сына и маму обожаемого внука? Джек считал, что он просто отомстил ему за мать, за свою любимую женщину, которую он, Джек, погубил. Ведь отец ему этого так и не простил. А может, отомстил не ему, а Кэрол. Или просто решил от нее избавиться. Джек не знал. Но хотел бы знать. Может быть, у него будет еще возможность задать отцу этот вопрос, если тот выживет.
У Джека не было возможности поговорить с Кэрол после суда, хоть он и пытался связаться с ней по телефону, но она не хотела. И, судя по тому, что игнорировала его многочисленные письма, снова ему не верила, думая, что он опять ее обманул. Но ведь на этот раз он был с ней честен, во всем, до конца, когда говорил, что освободит ее, что готов все простить и забыть, хочет начать все сначала… Но теперь она ему не верила. Или не хотела верить. Теперь, когда он, возможно, впервые был с ней по-настоящему искренен и честен… И это было обидно.
Обидно было сидеть здесь, как зверь в клетке, вместо того, чтобы броситься ее спасать, доказать, что на этот раз он действительно не виноват в том, что случилось. Что к ее приговору он не имеет никакого отношения. Он и сейчас, здесь, делал все, что только мог, но этого было мало. Этим занимались его люди, а он хотел сам. Даже лучшие из них не способны на то, на что был способен он сам.
Но он не собирался здесь задерживаться. Он сам выстроил собственную защиту. И его люди делали все, чтобы развалить обвинение. Все шло успешно.
Узнав о том, что нет свидетелей того, как он стрелял, Джек сразу сориентировался в ситуации, решив настаивать на собственной невиновности. Этой возможностью он был обязан Заку, который обратил внимание на то, что коридор был пустым, и сразу велел Хоку незаметно вытереть отпечатки пальцев Джека с оружия, что тот и сделал, воспользовавшись поднявшейся суматохой.
Когда Зак сказал Хоку, что они с Джеком хотят заявить о том, что стрелял он и объяснили, что это единственный шанс для Джека, великан согласился. Естественно, никто не собирался посадить его на скамью подсудимых вместо Джека, Зак отправил его заграницу в длительный, хорошо оплаченный отпуск, пообещав, что как только все уляжется, он сможет вернуться в страну, если захочет.
Джека печалило то, что он потерял Хока, к которому уже привык и привязался, но иного выхода не было. Его преданность и самопожертвование впечатлила Джека, он потерял телохранителя, но обрел настоящего друга, каких у него было немного. Он решил не терять связь с Хоком, и при первой же возможности вернуть его в страну, позаботиться о нем, помочь ему устроить жизнь так, как тот сам пожелает.
Но это позже… сейчас ему было не до Хока.
Сейчас надо было освободиться, а потом освободить жену. Все исправить. Наладить свою разлетевшуюся на осколки жизнь… семью. Любовь.
Он очень переживал за Кэрол, у него болело сердце, когда он представлял ее в камере смертников, одну, приговоренную к казни… страдающую, напуганную, отчаявшуюся. Уверенную, что это он ее погубил. Расправился с ней, мстя за свои обиды. Он не хотел, чтобы она так думала. Он раскаивался в том, что называл ее сумасшедшей, не прислушался, не поверил. Теперь он верил. В его голове постоянно звучали ее слова: “Жаль, что для того, чтобы ты мне поверил, мне придется умереть».
А еще он не мог не думать о том, что раз все, что она говорила — правда, а в этом он больше не сомневался, то его смерть, о которой она рассказывала — тоже. Он смеялся над тем, что она ему предрекала, как и над ее смертной казнью, о которой она постоянно твердила. Но ее предсказание о приговоре сбылось, каким бы невероятным и невозможным не казалось раньше. Выходит, и то, что ему суждено умереть от пули, что его убьет Тим Спенсер — тоже правда. Но Джек не собирался с этим мириться. Он не допустит, чтобы ее предсказания осуществились до конца. Никакой смертной казни не будет. И этот гоблин не получит удовольствие, вышибив ему мозги. Теперь он поверил, и не будет это больше игнорировать. И сделает все, чтобы этого не произошло.
Он также переживал из-за Патрика, зная, что сын винит во всем его. Только его одного. Мальчик считает, что он отправил его маму на смерть, и хотел убить любимого дедушку. Джек надеялся, что мальчик со своим уникальным даром узнает, почему он так поступил и за что выстрелил в деда, что это именно тот отправил Кэрол на казнь, а не он. Но его сын, как и жена, отказывался с ним общаться, упрямо игнорируя все его попытки с ними связаться. Рэй сообщил ему, что Патрик пока с Уиллом, что старик увез его в путешествие, чтобы отвлечь. Джек не волновался, зная, что с Касевесом мальчик в безопасности.
Но все же, Джека сейчас больше занимала Кэрол и собственное положение. С сыном отношения сами собой наладятся, когда он вернет ему маму, тем самым доказав, что не желал ей смерти. Но для этого ему надо выйти отсюда.
Джека раздражала вся эта возня, которая длилась так медленно! Прокурор не желал сдаваться, выискивая улики и доказательства его вины, процесс затягивался.
Джеку не терпелось увидеть Кэрол. То, что рассказывала Торес, ему совсем не нравилось. Он не понимал, изводила ли Кэрол себя специально, или с ней что-то происходило помимо ее воли. Торес говорила, она очень похудела, до костей. Джек не мог себе это представить, перед его мысленным взором стояло ее прекрасное упругое тело, которое он так любил. Он вполне допускал, что она сама могла довести себя до такого состояния, отчаявшись и не желая ждать исполнения приговора, пытаясь таким образом покончить с собой. Он велел Торес ее кормить, давать таблетки от тошноты и не позволять впадать в странный транс, при котором с ней происходили все эти страшные и непонятные вещи. И собирался выяснить все, что ему еще оставалось неясным. А этого было много.
Джек терпеливо сносил свое заключение, приняв твердое решение заняться самоконтролем, обуздать свой гнев и злость, которые все чаще брали над ним верх. Он оказался здесь по такой глупой причине — не справился со своей яростью. Эта была слабость, которая в нем росла, и которой он не придавал должного значения. И вот к чему это привело. Ведь он мог и так расправиться с Джошем Муром, по-тихому, не компрометируя себя, как делал всегда. И разобраться с отцом.
Всего лишь мгновение слабости — и это могло стоить ему всего. Кэрол, сына, карьеры, свободы, жизни. Всего лишь несколько секунд, которые разрушили все. Словно он выстрелил и в себя тоже.
Снова роковая ошибка, после которой ему надо все исправлять. Что-то он стал допускать много таких ошибок. В последнее время он только тем и занимается, что пытается исправить последствия и все наладить. Джек дал себе слово, что больше никаких опрометчивых поступков. Только взвешенные, тщательно продуманные на холодную голову решения. И держать себя в руках. При любых обстоятельствах. Но легко сказать…
Пока в тюрьме относились к нему благосклонно, даже с почтением, и начальник тюрьмы, и надзиратели. Заключенные его тоже не трогали. Во-первых, он всегда защищал и дрался за таких, как они, все об этом знали, и это поддерживало мнение, что он на их стороне, а не на стороне закона. Многие считали за честь подойти и пожать ему руку, выражая свое уважение и признательность. Во-вторых, его и без этого бы никто не тронул, потому что он был под защитой самых влиятельных криминальных авторитетов. Его связь с криминальным миром на самом деле не была мифом, выдуманным с целью омрачить его репутацию, как считали многие. Он тщательно скрывал эту связь, как и его отец, который его этому и научил.
У него была двухместная камера с миролюбивым соседом-интеллигентом, куда его великодушно поместил начальник, а также ряд привилегий, недоступных ни для кого из заключенных. И не только связи и авторитет ему в этом помогли — деньги играли не последнюю роль, особенно когда дело касалось надзирателей.
Начальник каждый день приглашал его в кабинет для игры в шахматы и бесед. Ему немедленно передавали сообщения из Чаучилла, где содержалась его жена. Его адвокат Зак Райли мог звонить ему в любое время, кроме времени после отбоя.
Но все это могло закончиться, если его признают виновным и осудят. Тогда все изменится.
Если его осудят, ему грозит пожизненное, смертная казнь или многие годы за решеткой. Пока есть шанс, что он выйдет, никто не желает с ним ссориться. Ни сотрудники тюрьмы, ни его друзья-бандиты. Последние — потому что он и его адвокаты, его юридическая фирма, им нужны, тюремщики — зная о его злопамятности и мстительности. Если Джек Рэндэл выйдет на свободу — а в этом многие не сомневались — то лучше при этом стать его другом, чем врагом. Поэтому начальник тюрьмы и был к нему так добр, подстраховывался, предпочтя воспользоваться случаем и подружиться со знаменитым Рэндэлом. Это может принести пользу, благодарность Рэндэла — это лучше, чем его неприязнь. Ну, а в случае, если Рэндэл все-таки не выкрутится — начальник тоже ничего не потеряет.
Джек все это прекрасно понимал. Как и то, что если его все-таки закроют, и очень надолго, все изменится. Его переведут в тюрьму первого уровня, где содержатся опасные преступники. Криминальные друзья, может, и не бросят его, обеспечив защиту, так как его фирма и адвокаты все еще могут быть им полезны, даже если он сам будет за решеткой. А может, он станет им не нужен, и они найдут других. Ведь его адвокаты — это не он сам. И неизвестно, что станет с его фирмой без него.
Все его связи и власть держались на его силе, возможностях, «нужности» важным и сильным мира сего, а отнюдь не на любви к нему. Если он упадет и не сможет встать снова на ноги так же крепко, как стоял, если перестанет быть полезным и нужным, потеряет свои силы и возможности — все эти связи и могущественные друзья и партнеры исчезнут. Таким людям слабаки не нужны. Если он позволит запереть себя за этими решетками на десятилетия, он безвозвратно утратит свой авторитет. Он перестанет быть сенатором, непобедимым адвокатом… Перестанет быть Джеком Рэндэлом, каким его все знали. Он будет всего лишь заключенным, которому, скорее всего, не суждено будет выйти когда-нибудь на свободу. А даже если и выйдет через десятки лет — о нем, к тому времени, уже и не вспомнят. А если и вспомнят, то так — «О, этот старик и есть тот, кто когда-то был знаменитым Джеком Рэндэлом, кумиром мира юриспруденции, которого самого упекли за решетку. Который защищал успешно всех, а себя не смог, потерпев свое единственное поражение». О да, такой крах не забудут. Его поражение будет громче, чем все его победы.
Лучше уж быть застреленным Спенсером, как предрекала Кэрол, чем такой позорный и бесславный конец.
Но пока он еще был самим собой, Джеком Рэндэлом, с которым все считались, он еще был силен и дрался за свою жизнь. Все, и друзья, и враги, наблюдали за этим. Если он выиграет эту битву, он станет еще сильнее. Если нет — он останется один издыхать медленной смертью под кустами, как поверженный и смертельно раненный лев. Если его не добьют, растерзав. Но «издыхать под кустом» или позволить себя растерзать он не собирался.
Как всегда, он держался уверенно, как будто и не сомневался в своей победе. И эта уверенность оставляла все меньше сомнений и у окружающих.
Все с самого утра поздравляли его с рождением дочери.
Вчера вечером Зак сообщил ему, что Кэрол пришлось прооперировать, она потеряла много крови, организм истощен и очень ослаблен, но серьезных опасений врачи не высказали. С ребенком тоже вроде все было хорошо, если не считать, что родился на месяц раньше положенного.
Джек успокоился, потому что сообщение Торес о том, что начались роды и с Кэрол что-то явно не так, напугало его. Не долго думая, он отправил туда бригаду врачей со всем необходимым, не рассчитывая на помощь тюремной больницы.
А потом Зак порадовал его, сказав, что Кэрол передала для него целую тетрадь со своими записями, и что она захотела, чтобы он сам назвал дочь. Но с этим Джек решил повременить, пока не получит подтверждение, что это действительно его дочь. Утром у него тайно взяли соответствующий анализ, и результаты не заставили себя ждать. Уже после обеда ему позвонили и сообщили результат — новорожденная была его дочерью.
Джек сам не ожидал, что это его настолько сильно обрадует. Ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть малышку. Дочку. Почему-то ему думалось, что она должна быть похожей на Кэрол, именно так он себе ее представлял. Белокурую, с вьющимися волосиками, с огромными прозрачно-голубыми прекрасными глазами. Когда Зак вернется, он должен был привезти ее фотографию, Джек велел ему съездить в больницу и сфотографировать малышку. Келли. Келли Рэндэл.
Ее должны будут выписать через месяц. К тому времени Джек рассчитывал выйти на свободу. Он сам заберет ее домой. Надо уже сейчас заняться поисками няни. Он ни за что не останется с таким младенцем один на один. Поиски подходящей няни он поручит Саре, своей секретарше. Она, женщина и мать двоих сыновей, лучше в этом разбирается. Он в нянях ничего не смыслит, для Патрика они няню не нанимали, Кэрол сама им занималась.
А потом он вернет своим детям их маму. А себе — любимую жену.
И они начнут все сначала, как договорились, забыв обо всем, что стояло между ними.
Джек сам не замечал, что улыбается, размечтавшись о будущем, которое сам себе нарисовал, сидя во дворе под моросящим дождем в сторонке ото всех. Невидящим взглядом он наблюдал за играющими в баскетбол заключенными, украдкой курил, пряча сигарету в ладони. Надзиратель делал вид, что не замечает этого. Заключенные занимались своими делами, не обращая на него никакого внимания. Рядом с ним сидел его сосед по камере, Энтони Хоуп, тихо и молча. Он старался быть ненавязчивым, чтобы не мешать и не надоедать Джеку, и пока тот сам не выявит желание пообщаться, не лез к нему. Джек знал, что он боится заключенных, и не возражал, что он ходит за ним по пятам, ища защиты. Это был ничем не приметный на вид мужчина лет сорока, в круглых очках, с лысеющей шевелюрой и заметным брюшком. Но Джек с первого дня знакомства понял, что он обладал колоссальным интеллектом, и проникся к нему симпатией. К тому же, он был просто идеальным соседом, тонко чувствующим его настроение, знающий, когда надо помолчать, а когда поговорить.
Сегодня было воскресенье, у начальника тюрьмы был выходной, а это значило, что партии в шахматы не будет. Джек любил шахматы, а вот сам начальник его раздражал. Он понимал, что тот рассчитывает на его благодарность после того, как он будет освобожден. Джек видел насквозь его лицемерие. Как и его людей. И надзиратели, и начальник в его глазах выглядели стервятниками, которые с опаской кружили над ним, гадая, падет ли он. Конечно, если бы это и случилось, им его потерзать все равно бы не удалось, потому что его бросят в другую клетку, в другую тюрьму, уже поверженного и побежденного. Но этому не бывать.
Джек ждал звонка Зака, но тот до сих пор не позвонил. И Торес не звонила. Видимо, все было хорошо, и с Кэрол, и с ребенком. Будь что-то не так, она бы сразу сообщила, как вчера.
После прогулки Джек сходил в душ и вернулся камеру. Остальные заключенные тоже подтягивались по своим камерам. В пятнадцать сорок пять была перекличка. Камеры закрывались до шестнадцати тридцати. После этого было свободное время. В будние дни Джека в это время провожали в кабинет начальника, по выходным он проводил время в библиотеке или смотрел телевизор. Скука и однообразие угнетали. Привыкший в активной жизни, Джек маялся, не зная, куда девать свою энергию и потребность в движении и деятельности. Хоть с соседом ему повезло, это был образованный и очень умный человек, банкир, попавшийся на мошенничестве по отмыванию денег. Вернее, он не попался, его сдали, подставили его сообщники, с которыми он этим занимался. Что-то они там не поделили между собой. Помимо того, что был финансовым гением, банкир оказался разносторонне очень развитым человеком с большой копилкой знаний и информации. Они с Джеком нашли общий язык. И с ним Джек с гораздо большим удовольствием и интересом играл в шахматы и шашки и беседовал, чем с начальником, который считал себя достаточно умным и эрудированным, чтобы мнить, что мог на одном уровне поддерживать беседу с Джеком, блистая перед ним своими познаниями и остроумием. Не всегда Джек мог удержаться от презрительного взгляда или ухмылки, наблюдая его потуги, но открыто демонстрировать свое умственное превосходство позволял себе только в игре в шахматы, принципиально не желая поддаваться, не позволив начальнику ни разу выиграть. Тот досадовал и обижался, считая, что Джек мог и уступить ради благодарности за то, что ему здесь райскую жизнь устроили. Но Джек считал, что уже то, что он позволял этому тупому индюку перед собой умничать и не ставил его на место, было достаточной благодарностью. Он не выносил таких людей, которые пытались казаться умнее, чем есть на самом деле, и всегда с удовольствием окунал их мордой в грязь, выставляя идиотами. А действительно умных людей он уважал. Например, таких, как его сосед по камере, с которым они даже подружились. Тому грозил серьезный срок, и Джек решил ему помочь, подумав, что нельзя допустить, чтобы такая светлая и гениальная голова пропала за решетками. Джек предложил ему своих адвокатов, тот с радостью принял помощь. И теперь они готовились выйти на свободу вместе. Его новый друг не сомневался в том, что спасен, и Джеку это льстило, несмотря на то, что он к этому привык.
Замечая, что Джек не может привыкнуть к бездеятельности, и это его злит и выводит из душевного равновесия, Тони предложил ему посетить тренажерный зал. Джек отнёсся к его словам без энтузиазма.
— А я на свободе регулярно занимаюсь, два раза в неделю, — заявил Тони и, проигнорировав недоверчиво-удивленный взгляд, которым окинул Джек его далеко не стройную фигуру, продолжил. — Я бы и здесь ходил… но не с кем. А одному мне как-то… не комфортно.
Страшно, про себя поправил его Джек.
— Ну, пошли. Все равно заняться нечем, — согласился он, потому что заняться было действительно нечем. Всю скудную библиотеку они уже перелопатили и давно прочитали все то немногое более-менее удобоваримое, что отыскали. В спортзал, где играли заключенные, они оба не ходили, предпочитая из спортивных игр только шахматы и шашки.
Тони показал, как нужно пользоваться тренажерами, и Джек без особого воодушевления начал заниматься. Его друг проявлял больше рвения, чем он, явно радуясь физическим упражнениям.
— У тебя хорошее тело, Джек… пока что. Но мы не молодеем и, если не поддерживать себя в форме, скоро станешь похожим на меня. Появится брюшко, мышцы расплывутся и одряхлеют… Я поздно об этом задумался, когда это уже со мной случилось, и, поверь мне, сохранить форму гораздо легче, чем восстановить. Тебе самое время начать.
— Моему отцу шестьдесят два, и никакого брюшка у него до сих пор нет. И он не расплылся. Конечно, мускулатурой он не блещет, но до сих пор стройный и подтянутый. И дед мой таким был. У меня их сложение. Так что я и без этих железяк в мешок не превращусь, — усмехнулся Джек.
— Хорошо. Зайдем с другой стороны. Физические упражнения снимают стресс, дают выход напряжению, успокаивают. Это движение, способ выпустить излишнюю энергию, которая, не находя выхода, кипит в крови, превращая человека в вулкан. Оттуда злость, стресс, раздражение, напряжение… и неожиданный взрыв, который уже невозможно проконтролировать или удержать.
На этот раз Джек угрюмо промолчал, прекрасно поняв, что Тони хотел ему сказать. Тот выразился, как нельзя точно — Джек на самом деле ощущал, что он кипит, что похож на вулкан, готовый снова взорваться. Ему необходим был выход эмоциям, чувствам, напряжению, накаленным в нем до предела, и он не находил способы выпустить это из себя. Это грозило новым «взрывом», как выразился Тони. А последний такой «взрыв» разнес всю его жизнь за секунду к чертовой матери.
— Это, правда, может помочь мне? — тихо спросил он Тони. — Ну… держать себя в руках.
— Это поможет тебе выпустить пар, — улыбнулся тот. — Лучше потей на тренажерах, чем на людей бросайся. И безопасно, и красивое тело — приятным бонусом. Попробуй. Тем более, сейчас у тебя есть на это время. Не поможет — поищем другой способ.
Джек улыбнулся.
Они стали посещать тренажерный зал каждый день. И Джек заметил, что действительно стал чувствовать себя лучше. Внутренне. А когда перестали болеть мышцы от непривычных нагрузок — и физически. Теперь он ходил на тренировки с удовольствием. После них он ощущал блаженное чувство расслабленности и приятную усталость. Тони оказался прав — физические нагрузки помогали ему снять внутреннее напряжение, расслабиться, отвлечься. Он стал лучше спать. Проблемы со сном, появившиеся после аварии, в которой якобы погибла его жена и сын, почти исчезли, и чем больше он уставал на тренировках, тем быстрее засыпал и крепче спал. Глубокий и спокойный сон тоже помогал, и значительно, как заметил Джек. Выспавшись, он чувствовал себя спокойней и намного лучше. Если бы к этой приятной усталости и расслабленности добавить секс перед сном — было бы вообще супер. Но пока об этом он только мечтал, любуясь на желанную женщину на фотографии.
— Жена? — поинтересовался как-то Тони, свесившись с койки вниз и смотря на него.
— Ага.
— А можно взглянуть?
Джек протянул ему фото. Тони долго его разглядывал.
— Красивая, — с легкой завистью в голосе протянул он. — А я так и не женился.
— Почему?
— Да все времени не находил, откладывал на потом, даже не заметил, как года пролетели, а теперь хочу… но что-то не получается. Не клеится как-то с женщинами.
— Да я тоже не собирался жениться. Как и ты, откладывал на далекое неопределенное будущее. А потом бах — и я уже женат!
— Женили? — рассмеялся Тони.
— Да нет… сам захотел.
— Жалеешь?
— Нет.
— Значит, любишь.
Джек печально промолчал и забрал у него фотографию.
— Давай спать, — буркнул он, отворачиваясь к стене.
А потом, сам не зная зачем и почему, одним из вечеров, Джек рассказал ему о своей личной жизни, начав с того момента, как она начала рушиться. Может, ему просто нужно было выговориться, может — услышать совет. Хотя вряд ли тот, у кого самого не ладилось с женщинами, мог дать дельный совет. Но Тони умел слушать, а ничего другого Джек от него и не требовал.
— В жизни всякое бывает… Исправить не всегда есть возможность, бывает, остается только идти дальше, не оглядываясь назад. Главное, чтобы для этого еще оставалось желание. У обоих. То, что у тебя это желание есть — я вижу. А у нее?
— Да… она меня любит. Всегда любила. Мы помирились, договорились начать все сначала… перед тем как ей вынесли приговор. Сейчас она сердится… опять сомневается во мне, но это понятно.
— А ее решение было искренним?
— Что ты имеешь ввиду? — Джек резко сел.
— Только я не хочу, чтобы ты сердился, Джек. Но ведь ты сам сказал, что она согласилась только, когда ты пообещал ее спасти. Добрая воля и отчаяние — не совсем одно и то же. Я же говорил о настоящем желании.
— Она обижена на меня, не верит мне… в то, что люблю ее, а еще она очень упрямая, — процедил сквозь зубы Джек. — Но это все неважно, потому что я знаю — она меня любит. Вот что главное.
— Да, Джек. Конечно, — примирительно кивнул Тони, не желая с ним ссориться, видя, как он закипел. Но этом разговор был окончен. И больше они к этой теме не возвращались. Но Тони не мог не заметить, что хорошее настроение оставило Джека после этого разговора, и он жалел, что своей прямотой и откровенностью этому поспособствовал.
Но весть о рождении дочери вернуло Джеку хорошее расположение духа.
Он ходил с улыбкой на губах, и даже перестал сердиться на своего соседа.
Когда в шестнадцать тридцать открыли камеры, они вместе сходили в тренажерный зал, а потом решили поглазеть в телевизор. Расположившись на стульях среди других заключенных, они попали на концовку какого-то фильма, а потом начались новости.
Джек обмер, застыв на стуле, когда на весь экран вдруг появилась фотография его жены.
— Как мы уже сообщали ранее, сегодня ночью из Женского исправительного учреждения в Чаучилла был совершен побег опасной преступницы, приговоренной к смертной казни — Кэролайн Рэндэл. Все силы штата брошены на ее поимку, но пока выйти на ее след не удалось. Кэролайн Рэндэл была осуждена за убийства пяти человек, и признана особо опасной. Имеет ли отношение к побегу Джек Рэндэл, который, как известно, сам ожидает приговора, пока не ясно. Но зато ясно одно — он единственный человек, который бы мог это осуществить и которому это было нужно. Но доказательств в причастности Джека Рэндэла к побегу жены пока нет. Впрочем, что не вызывает удивления — когда дело касается Джека Рэндэла, доказательства против него всегда отсутствуют.
Оторвав взгляд от экрана, Джек заметил, что все взгляды вокруг устремлены на него.
Резко поднявшись, он направился к выходу, и уже у двери наткнулся на охранника.
— Вас ждут, — коротко объявил тот. Кивнув, Джек молча пошел за ним.
Агенты ФБР долго задавали ему вопросы, чуть ли не в открытую обвиняя в организации побега жены и, так ничего и не добившись, решили сменить тактику.
— Хорошо, допустим, вам действительно ничего не известно о побеге миссис Рэндэл, — примирительно сказал агент Кнеппер. — Тогда, возможно, вы поможете нам что-то узнать. Вас же должно интересовать, что случилось и куда исчезла ваша жена.
«Узнаю, не сомневайтесь, — усмехнулся про себя Джек, но согласно кивнул. Спорить с ФБР, а тем более ссориться с ними, сейчас в его положении было опасно. Если на него попытаются повесить этот побег, это осложнит его дело об освобождении. Конечно, они не найдут никаких доказательств, ведь на этот раз он на самом деле не имел к этому отношения, но новые обвинения и разбирательства могут значительно замедлить развязку всего дела. А ему необходимо было, чтобы суд как можно быстрее вынес приговор, вернее, признал его невиновным за неимением доказательств его вины, и он вышел на свободу. А еще его очень интересовало, куда провалился Зак…
Словно прочитав его мысли, агент Гарсиа ответил на невысказанный вопрос:
— Ваш друг Зак Райли задержан до выяснения обстоятельств. Вечером, незадолго до побега, он встречался с вашей женой.
— И что? Вы подозреваете, что он вынес ее в своем кейсе из тюрьмы во время этого визита? — не удержался Джек. — Если у вас против него ничего нет, вам придется его отпустить, вам это прекрасно известно.
— Конечно, — холодно отозвался Кнеппер. — Только зададим несколько вопросов и отпустим. Но, думаю, выезжать за пределы штата он пока не сможет. Надеюсь, это не сильно повредит его работе.
— Ничего страшного, потерпит. Насчет меня также можете не беспокоиться, я в ближайшие дни тоже не планирую никакие поездки, — Джек усмехнулся.
— Радует, что чувство юмора не изменяет вам при нахождении в таком месте, как здесь, — спокойно отозвался Гарсиа. — Но вернемся к вашей жене. Вы утверждаете, что с момента оглашения приговора, вы не выходили с ней на связь. Почему?
— Я выходил. Я пытался. Писал письма, звонил и просил к телефону. Но она ни разу не ответила мне, ни в письме, ни по телефону.
— Почему? Она сердится на вас?
— Да.
— Почему?
— Почему? — удивился Джек. — Что за глупый вопрос? Я лучший адвокат по уголовным делам в стране, а мою жену приговаривают к смертной казни. Думаю, она слегка обиделась.
— Логично, — согласился Кнеппер. — А какие у вас были отношения до этого?
— Сложные.
— Конкретнее, пожалуйста.
— Мы ссорились. Скажем так, не могли найти общий язык после ее возвращения.
— Странно, вы не находите? Вы узнаете, что ваша жена и сын, которых вы считали погибшими…
— Я никогда так не считал, — перебил Джек. — Я искал их все это время, хоть меня и принимали за ненормального те, кто об этом знал. И именно потому я их и нашел — потому что не верил в их смерть.
— Хорошо, но я хотел сказать, странно, что после того, как вы вновь обрели жену, спасли ее из плена, в котором ее держала сумасшедшая, у вас с ней были сложные отношения. Почему вы ссорились? Разве не должны были вы с ней быть счастливы и радоваться?
— Должны были, по-видимому. Но, к сожалению, было не совсем так. Возможно, нам просто нужно было время.
— Но нам известно, что вы навещали ее в тюрьме до приговора, и ваше последнее свидание длилось почти три дня. Хотите сказать, все это время вы с ней ссорились?
— Нет, наоборот, мирились.
— Успешно, судя по тому, что это длилось столько времени.
— Да. Мы помирились. Но после того, какой ей вынесли приговор… — Джек с досадой пожал плечами.
— Но она общалась с вашим другом и помощником Заком Райли.
— Он ее адвокат. Но вам должно быть известно, что в последнее время ему отказывали в том, чтобы увидеть ее, обосновывая тем, что она якобы больна.
Агенты одновременно кивнули.
— Да, но у вашей жены действительно были проблемы со здоровьем, мы проверили.
— А еще ей вчера сделали кесарево сечение, и она потеряла много крови, а это значит, что она никак не могла сама сбежать из тюрьмы, — резко сказал Джек.
— Полностью разделяем ваше мнение.
— Тогда, может, это не побег, а похищение?
— Хотите сказать, что кто-то похитил ее из тюрьмы? Но зачем, если не спасти?
— Ну… чтобы до меня добраться. У меня много врагов. И не все хотят, чтобы я вышел отсюда невиновным. Может, собираются меня шантажировать, заставить признать свою вину?
— Ну что ж… эта версия тоже допустима. В таком случае, вы тем более заинтересованы, чтобы мы ее нашли, пока похитители не начали вам выставлять свои требования. Хотя, не кажется ли вам, что гораздо проще было бы для шантажа похитить вашего сына?
— Думаете, у меня так просто украсть сына? — в голосе Джека появилась угроза.
— Мы думаем, что все-таки проще, чем смертницу из тюрьмы. Мы хотим, чтобы вы взглянули на это, — Гарсиа показал видеокассету, достав из кейса. — Это записи с камер наблюдения.
Джек подался вперед, напряженно наблюдая, как агент вставляет кассету в видеомагнитофон.
— Видите ли, обстоятельства этого побега очень странные. Предупреждаю, информация это секретная и разглашению не подлежит.
— Я понял, — Джек кивнул.
— Восемь надзирателей мертвы, включая охрану с вышки. Причина смерти до сих пор не ясна. Ни одного выстрела. Ни огнестрельных, ни ножевых ранений, вообще нет никаких признаков насильственной смерти. Смотрите… они просто падают замертво, даже не сопротивляясь. Вот! Это они, — Гарсиа ткнул пальцем в экран. — Их четверо. Трое мужчин в масках и ребенок. Ребенок, понимаете?
Агенты переглянулись, наблюдая за реакцией Джека, который ошеломленно уставился на экран.
— И вот… смотрите! Как думаете, что это? — Гарсиа нажал на паузу, когда один из мужчин, самый низкий, попал в кадр, проходя мимо камеры. Лицо его было скрыто маской, но в прорезях для глаз горело что-то красное.
— Мать твою… — вырвалось у Джека, и он удивленно посмотрел на агентов. — Что с его глазами? Это очки с каким-то спецэффектом?
— Нет. Мы увеличивали изображение. У него нет ничего на глазах. Это и есть его глаза.
— Но это невозможно! Такого не бывает! Ладно, цвет… глаза налились кровью, допустим, но так гореть… Они светятся, как у кошки в темноте, а с человеческим глазом это невозможно!
— У кошек и других ночных хищников глаза светятся в темноте, а у него — при свете, — заметил Кнеппер. — Впрочем, в темноте тоже.
— И как вы это объясняете? Что это за феномен? — Джек пытливо смотрел на них.
— Этим занимаются сейчас специалисты. Так же, как и тем, каким образом были убита охрана. Они пришли и ушли, без шума, никем не замеченные… из тех, кто остался в живых. В палате, где находилась ваша жена, обнаружен труп надзирательницы, охранявшей ее. Торес пропала, они увели ее с собой. Она либо соучастница, либо заложница. И еще, с ними была собака. Вот, смотрите, здесь они уже уходят. Вы были правы, когда говорили, что ваша жена не могла бы сама уйти, — Гарсиа указал на экран.
Агенты заметили, как побледнел Джек Рэндэл, разглядывая людей на записи, один из которых, самый высокий, нес на руках его жену. Потом его вдруг бросило в краску, на скулах заиграли желваки.
— Вы знаете этих людей? — не отрывая от него взгляда, спросил Кнеппер.
Джек перевел взгляд на стол, призывая на помощь все свое самообладание, потом поднял его на агента. Тот удивленно замер, заметив, что глаза его изменили цвет, став почти черными.
— Они в масках. Я не знаю, кто это, — спокойно ответил он.
— Но вы побледнели. А сейчас покраснели… как мне показалось, от гнева. Разве нет? — Кнеппер открыто изучал его взглядом.
— Это странно? Я увидел, что моя жена стала похожа на скелет… Что ее уносят куда-то два здоровенных бандита и странный тип со светящимися красными глазами. Это не повод испугаться и разозлиться? — процедил сквозь зубы Джек.
— А мальчишка? Вам не кажется странным, что во всем этом участвует ребенок?
— А с чего вы взяли, что это мальчишка? Лично мне не понятно, в маске и в такой одежде, кто это — девчонка или мальчишка. По-моему, в этом похищении все странно.
— Похищении? Вы в этом уверены?
— Даже не сомневаюсь.
— Мистер Рэндэл, а где сейчас находится ваш сын?
Джек медленно поднялся со стула, испепеляя агента горящим взглядом.
— Уж не хотите ли вы сказать, что побег из тюрьмы организовал ребенок? Нашел трех каких-то бандитов, уговорил их украсть его маму из камеры смертников, те вот так запросто согласились, пришли и забрали ее. Что же, вполне возможно, если из тюрьмы строгого режима выкрасть смертника не сложнее жвачки в супермаркете. Или думаете, я сам послал на это своего сына? Типа, вот тебе пара парней, сынок, пойди вытащи маму из тюрьмы, пока я немного занят — так по-вашему? Вы знаете, сколько моему сыну лет? В ФРБ теперь набирают идиотов?
— Не забывайтесь, мистер Рэндэл.
— Разговор окончен! Я буду разговаривать только, если ко мне пришлют кого-нибудь поумнее, — отшвырнув с дороги стул, который с грохотом ударился о стену, Джек подошел к двери и отвернулся к стене. На пороге появился привлеченный шумом охранник.
— Все в порядке?
Подойдя в Джеку, Кнеппер слегка наклонился к нему и проговорил:
— Вам все же лучше с нами сотрудничать, мистер Рэндэл. Я вижу, вы расстроены… если, конечно, вы не разыгрываете перед нами комедию. Кстати, у нас для вас кое-что есть, — поставив на стол портфель, агент вынул тетрадь. — Это вашей жены. Мы нашли это у Райли. Он утверждает, что она просила его передать это вам. Мы вынуждены были изучить содержимое, и теперь выполняем ее просьбу.
Джек протянул руку к тетради, но агент придержал ее.
— Думаю, это тоже может помочь в суде, когда вы будете доказывать, что ваша жена душевнобольная. Мне искренне жаль, мистер Рэндэл… что это случилось с вашей женой. Мы выяснили, что у нее это наследственное, от ее матери.
Джек забрал тетрадь, не отрывая от нее взгляда.
— Мне незачем похищать жену из тюрьмы, — уже спокойнее сказал он. — Зачем? Чтобы потом всю жизнь ее прятать? Я могу вытащить ее из тюрьмы законно. Вам должно быть известно, что мои люди уже этим занимаются. Она была осуждена незаконно, и я без труда это докажу. Адвокат моей жены пошел на преступление, подменив психиатрическую экспертизу. Он не уничтожил настоящую экспертизу, очевидно, рассчитывая с ее помощью обвинить меня в фальсификации документов и в шантаже должностных лиц, чем грозился после того, как послал мою невменяемую больную жену на казнь! Эту экспертизу, настоящую и первую, уже заполучили мои адвокаты, и намерены представить ее в суде. Апелляция принята, уже назначена дата слушания — мне ни к чему было устраивать побег моей жене, поверьте, я вполне способен добиться того, чтобы смертный приговор был заменен на лечение в психиатрической больнице! И я сам, и моя жена — невиновны, и неужели кто-то сомневается в том, что я смогу постоять за себя и за нее?
— Нет, в ваших профессиональных качествах вряд ли кто-то сомневается… но все бывает, мистер Рэндэл, — ответил Кнеппер. — Мы разберемся. Во всем. Не сомневайтесь. Не вы один умеете работать.
— Надеюсь. И если так, идите и найдите тех, кто похитил мою жену вместо того, чтобы испытывать мою и без того расшатанную нервную систему глупыми доводами и вопросами — я этого не выношу!
— Ну, допросов вам не избежать, так что придется вашей нервной системе потерпеть, — улыбнулся Кнеппер.
— Я говорил не о допросах, а о глупости — ее я не выношу! — огрызнулся Джек.
Агент зло поджал губы, встретившись с ним взглядом, но Рэндэл не отвел глаз. Мгновение они смотрели друг другу в глаза, потом агент отвернулся, не выдержав.
— Уведите, — кивнул он охраннику.
Джека отвели в общую комнату, где уже собирались заключенные, расходясь по камерам.
Войдя в свою камеру, Джек замер посередине, уставившись невидящим взглядом в стену.
— Джек, — окликнул его Тони со своей койки и, когда тот не отреагировал, снова повторил, уже встревоженно. — Джек, что?..
Повернувшись, Джек взглянул на него почерневшими глазами.
— Ничего, — выдавил он едва слышно и, отвернувшись к стене, уперся в нее руками, низко опустив голову. Тони с тревогой смотрел на него. И вздрогнул, когда Джек вдруг размахнулся и ударил кулаком в стену. Потом еще раз, и еще, оставляя на стене кровь и крича от неудержимой ярости и боли.
— Охрана! — завопил Тони, спрыгивая с койки, но не находя в себе храбрости приблизиться и попробовать остановить обезумевшего, бьющегося в припадке бешенства сокамерника. — Охрана!
Прибежавшие на крики надзиратели скрутили Джека и отвели в лазарет. Там ему обработали разбитую и поломанную кисть, наложили гипс. К тому времени он уже успокоился, и его вернули в камеру, пригрозив, что если опять будет буянить, его придется отправиться в изолятор.
Вытащив здоровой рукой из-за пазухи тетрадь, Джек лег на койку, но прочитать успел не много — прокричали отбой, камеры закрылись и свет погас.
— Джек, — раздался сверху шепот Тони. — Не надо так расстраиваться. Чтобы не случилось… держи себя в руках. Видишь… ты опять сорвался. Но ничего. Ничего, Джек. Все образуется. Ты только держи себя в руках.
Он долго прислушивался, но ответа так и не дождался. Вздохнув, он сложил руки на животе, смотря в потолок.
— Ты сломал руку? — прошептал он. — Джек, нельзя же так. Не обижайся, но, мне кажется, тебе необходима помощь психотерапевта.
— Заткнись, Тони, — наконец-то отозвался Джек. — Или вторую руку я сломаю об тебя.
Без пятнадцати шесть утром открывались камеры. В шесть был первый звонок — вызов на работу для тех, у кого она рано начиналась, например, работников кухни. В шесть тридцать начинался завтрак.
Обычно Джек вставал без труда, привыкший к раннему подъему в повседневной жизни, но сегодня он еле заставил себя оторваться от койки. Ему не удалось поспать ночью из-за боли, которая, как ему казалось, становилась все сильнее. Но он пытался сосредоточиться на этой боли, чтобы не замечать другую — внутри.
С досадой он подумал о том, что про тренажеры теперь пока можно забыть. Жаль, как раз-таки они бы ему сейчас не помешали — выпустить пар, как выражался его сокамерник. А «пара» в нем было столько, что на нем, наверное, яичницу пожарить можно было — так он кипел.
— Как ты, Джек? — осторожно поинтересовался Тони.
— Нормально, — сухо отозвался он.
— Как рука? Сильно болит? — невольно взгляд бывшего банкира остановился на стене, запачканной кровью, и не дождавшись ответа, Тони продолжил. — Извини меня за вчерашнее… ну, за психотерапевта.
Джек молча кивнул. К общению сегодня он явно не был расположен. Тони не стал настаивать.
Джек не работал, поэтому после завтрака отправился с остальными бездельниками во двор.
Заключенные шептались, поглядывая в его сторону, и по их взглядам он понял, что здесь все-таки сложилось мнение, что это он устроил побег жене. Естественно, кто же еще? Знали бы они правду, на смех бы подняли.
Джек сделал несколько звонков, а потом вернулся на место.
Как всегда, он сидел в сторонке ото всех, и, положив на колени тетрадь, читал. Он успел прочитать все, прежде чем за ним пришли. Закрыв тетрадь, он погладил пальцами здоровой руки смазанные пятна крови на обложке. Ее крови. Она собиралась умирать, и знать не знала, что за ней придут. Она попрощалась с ним, в своем, как она думала, предсмертном послании, открыла свои чувства и мысли, которые стала скрывать после того, как узнала об измене.
Джек немного воспрянул духом. Чтобы не говорил он вслух, на самом деле он далеко не был так уверен в том, что она все еще его любит. Но теперь он знал наверняка.
Сунув тетрадь за пазуху, он пошел за надзирателем, невольно придерживая больную руку.
Его ждал Зак.
Смерив его мрачным взглядом, Джек сел на стул.
— Привет! Что с рукой? У тебя проблемы? Ты подрался? — встревожился Райли.
— Ага, подрался. Со стеной.
Мгновение Зак смотрел на него удивленным взглядом.
— Что ты пялишься? — Джек фыркнул. — Выкладывай давай! Где моя жена?
— Мы работаем, Джек. ФБР меня задержало, но перед этим я успел сделать пару звонков…
— Но не мне! Почему я узнаю о побеге жены из новостей по телевизору?
— Была ночь. Ты же знаешь, я не могу звонить тебе после отбоя. А ни свет ни заря заявились они… Заперли меня, не позволяли ни с кем связаться. Допрашивали.
— Это меня не интересует! — перебил Джек. — Они и меня допрашивали. Я видел записи с камер наблюдения. Этот отморозок утащил мою жену… Ты понимаешь? — Джек вдруг подскочил, с силой ударив здоровым кулаком по столу. — И мой сын… он был с ним! С ним!
— Патрик просто в отчаянии, ты не должен принимать это так близко к сердцу, — успокаивающе проговорил Зак.
— Не должен? У этого ублюдка моя жена и сын, он отобрал их у меня, пока я сижу здесь, как чертов зверь в клетке! Почему он не сдох? Я всадил ему в спину три пули! О, почему я не сделал контрольный в голову… тогда бы наверняка сдох!
— Не факт. Вспомни, ему уже прилетал в голову осколок.
— Осколок — не пуля, выпущенная в упор, не говори ерунды!
— Ну… вообще-то, я пошутил, если ты не понял.
— Зак, мне не до шуток! Она сейчас с ним! А Рик… как он мог? — голос Джека дрогнул от боли.
— Он просто спасал свою маму, вот и все…,
— Он отдал ее ему! Как Рик оказался с ними? Он ведь должен был быть с Касевесом?
— Мы выясняем, Джек.
— Так выясняйте быстрее! Эти бродяги умеют прятаться, если они уйдут, мы можем их никогда не найти!
— Ни в этом случае. На этот раз их ищем не только мы.
— Когда меня навещало ФБР, их личности еще не были установлены.
— Ты им не сказал?
— Нет, конечно! Я не хочу, чтобы Кэрол поймали и вернули в тюрьму, в которой она едва не умерла! Мы сами их найдем. Осторожно. Наверняка, за нами будут наблюдать. В ФБР тоже не дураки работают.
— А третий мужик кто? Ты узнал его?
— Нет. Но я догадываюсь. И я думаю, что Кэрол уже нет в стране. Даже если она еще здесь, то я почти уверен в том, куда ее повезут — в Париж. Нам надо найти Луи, старика, который там живет.
— Джек, ты представляешь, сколько Луи живет в Париже?
— Мне все равно. Найди мне его. Поговори с Рэем, наверняка, он в курсе.
— Даже если так, думаешь, он нам что-нибудь скажет? Может, он с ними заодно.
— Я в этом уверен. Потому и надо попытаться его расколоть.
— Помнится, однажды ты уже пытался — не вышло. Он ничего не скажет, если будет думать, что защищает ее.
— Значит, надо сделать, чтобы он так не думал! Я бы сам с ним поговорил, но отсюда я не могу, он сердится из-за того, что я провалил дело Кэрол, отказывается поговорить. Я уже звонил ему сегодня. Он даже не подошел к телефону, когда Дороти его позвала. Сам с ним поговори. Ему ведь не хочется, чтобы Кэрол провела всю жизнь в бегах, далеко от него… да еще со Спенсером. Рэй не меньше меня его ненавидит. Дави на это. Скажи, что добьемся отмены приговора, заменив на принудительное лечение. А пока припрячем ее, если найдем. Мы должны с ним договориться! Для него благополучие Кэрол — важнее всего. Напирай на это!
Зак кивнул.
— Я уже подключил всех, кого можно. Мы найдем ее. А Спенсера и его дружка, наконец-то, пришьем, — немного успокоившись, Джек снова опустился на стул. — Ты видел ее, говорил с ней… как она? Что говорила?
— Она плохо выглядела. Честно говоря, я был в шоке, когда увидел ее. Еле узнал. Я не понимаю, что с ней произошло, почему она так измучена и истощена. И она собиралась умирать. Просила тебе передать, что любит тебя.
Губы Джека тронула улыбка. Протянув руку, он сжал запястье Зака.
— Найди мне ее. И этого наглого ублюдка, которого я своими руками разорву на куски.
— Но раз она тебя все-таки еще любит, может она сама попытается с тобой связаться? — предположил Зак.
Джек покачал головой.
— Нет. Она мне больше не доверяет. Боится. Уверена, что я не люблю ее больше. Что хочу наказать, расквитаться. Она будет бежать и прятаться от меня, как после аварии, и ее любовь этому не помеха. Она сильная. Может уйти, вычеркнуть из жизни, даже если любит. В этом я уже убедился. Так что на это рассчитывать не стоит. К тому же, и она, и Рик думают, что защищают меня от Спенсера. А этот урод этим пользуется, пообещав, что не тронет меня, если она будет с ним. Раньше я в это не верил… а теперь верю. Сами они не вернутся, наоборот, попытаются увести его от меня как можно дальше. Они верят, что он — моя смерть. Теперь и я верю, потому что все, о чем они говорят, сбывается. Как приговор Кэрол, например. Поэтому, Зак, я должен найти его первым и убить, чтобы он не убил меня. Он не будет вечно держать свое слово, когда-нибудь он или его дружок вернутся и прикончат меня. Он не простит мне Даяну. И от мести не откажется, чтобы там не обещал, чтобы заполучить Кэрол. Не те это люди, чтобы забыть такое. А тем более, простить. Они убийцы. И они все равно за мной придут. Он отобрал у меня женщину, сына, а потом придет за моей жизнью. Найди мне его, Зак. Делай все, что можешь, только найди.
Зак лишь молча кивнул, разглядывая его руку в гипсе. Он прекрасно видел, что на самом деле отнюдь не беспокойство за собственную жизнь и месть Спенсера сейчас занимают Джека, чтобы он не говорил. В нем бушевали только ревность и ярость. Он жаждал вернуть Кэрол и наказать этого наглого и бесстрашного мальчишку, посягнувшего на самое дорогое — его семью. Никогда еще Зак не видел в своем друге столько ненависти и гнева. Это беспокоило его, потому что он понимал, что Джек больше не мог себя контролировать. Все те страдания, которые терзали его после того, как его жена и ребенок якобы погибли в страшной аварии, его горе, которое он переживал молча, загнав в глубину своего сердца, не прошли даром, разъев его изнутри, подорвав его силы и окончательно озлобив. У каждого человека есть свой предел. Видимо, Джек его достиг. Он больше не в силах был удержать все в себе, как раньше, ни боль, ни ярость. Измена Кэрол, ее отношение, нежелание быть с ним, мысли, что она его разлюбила, еще больше подорвали его после всего, ранив сильнее, чем он сам осознавал. Только Зак знал и видел, что за всеми этими неконтролируемыми вспышками безудержной ярости и злобы пряталась самая обыкновенная боль. Боль, мучившая его так долго, не ослабевающая, а только нарастающая, которую он просто не мог уже стерпеть.
Встав, Зак подошел к нему и ободряюще сжал пальцами его плечо.
— Мы вернем ее, Джек, — пообещал он. — У вас все наладится, вы снова будете все вместе. Твоя семья станет прежней… разве что в ней появится теперь еще один ребенок — ваша дочь. А этого Спенсера мы накажем, да так, что он пожалеет, что не сдох тогда в подвале. Ты только не переживай так. Не теряй снова контроль, Джек. Особенно здесь.
— Послушай… — Джек резко стряхнул с себя его руку, но Зак лишь снова схватил его, теперь уже обеими руками.
— Нет, это ты меня послушай! Хоть раз в жизни, хотя бы сейчас! Если бы там, в суде, ты меня послушал, когда я пытался тебя увести… — Зак глубоко вдохнул, переводя дух, чтобы успокоиться, чувствуя, что сам готов взорваться. — Ты всегда был сильным, Джек! Что с тобой? Что ты творишь? Соберись! Остановись, неужели ты не понимаешь, что сам разрушаешь свою жизнь этой злостью? Себя! В буквальном смысле слова! Ты уже кости себе ломаешь — это ненормально! Хватит злиться, Джек! Хватит! На себя, на Кэрол, на остальных… на весь мир! Эта злость тебя уничтожает, почти уничтожила. Избавься от нее, или она тебя сожрет. Ты понял меня? — Зак отпустил его, смотря в удивленное лицо. — Я пошел работать, искать Кэрол. А ты здесь тоже начинай работать — над собой! Иначе все, что мы делаем, окажется напрасным.
Притянув его к себе, Зак на мгновение сжал его в объятиях, потом отступил в двери.
— Давай, братишка… послушай меня… хоть раз в жизни! Уничтожь своего демона, пока он не уничтожил тебя.
Развернувшись, он вышел, а Джек лишь изумленно смотрел ему вслед, так и не успев ничего сказать. А потом вспомнил, что Зак не показал ему фотографию Келли, как они договаривались. Рванув на себя дверь, он выскочил следом, но того уже и след простыл, лишь надзиратель шагнул к нему, собираясь вести обратно.
— Верните его. Он забыл отдать мне фотографию дочери! — обратился Джек к нему.
— К сожалению, не могу. В следующий раз отдаст, — холодно отозвался тот. — Пойдемте, пора.
Джек поджал губы, на скулах его перекатились желваки, но он развернулся и послушно зашагал вперед, решительно подавив вспыхнувшую в нем злобу. Или демона, как выразился Зак.