— Получается: Пе-пе! Есть такой рассказ. Слышали?
Мои восклицания сдерживали ее, отвлекали от горестных мыслей. Поэтому я громко и чересчур торжественно пообещал:
— Найду их! Не верите? Разыщу всех троих!
— Каким образом? — Она вновь прикрыла глаза и медленно вытянулась под одеялом. — Школы, в которой они учились, уже давно нет… Ее снесли.
— А после войны они приходили сюда?
— К кому приходить?
— К вам!
— Зачем я нужна им? Гнедков, который между нами, на втором этаже, живет, сказал однажды: «Стучатся в дверь, когда есть нужда!»
— И вы ему верите?
— Гнедков с ними в одном классе учился. Я расспрашивала его, а он и ответил… той фразой. Получается, прав: ко мне они не зашли.
— Значит, в другие города переехали! — уверенно заорал я, чувствуя, что голос ее вновь готов оборваться. — Переменили адреса — вот и все. А я разыщу! Перепишу эти буквы…
— Зачем? Ты письма возьми… Только не потеряй.
Тут я заметил, что пузырьки и коробочки с лекарствами все еще у меня в руках.
— Танюша была не только красивой, — сказала Надежда Емельяновна. — Она была доброй. Всегда стремилась помочь… Как твоя мама. — Надежда Емельяновна тоже заметила пузырьки и коробочки. — Как ты.
Валька Гнедков был сыном своего отца: встревал в дела, которые его не касались, и с любопытством следил за передвижениями в доме и во дворе.
— По квартирам ходишь? — спросил он испытующе, как неопытный следователь, заглядывая мне в глаза. Гнедков-старший делал это осторожнее: доверительно и сочувственно. — «Бюро добрых услуг»? Ха-ха!
— А ты бюро каких услуг?
— Я вообще ни у кого в услужении не состою! Хочешь, чтобы тебя похвалили?
Если кого-нибудь хвалили, Валька тотчас искал причину, которая бы сделала похвалу незаслуженной.
— Брат милосердия? Доктор медицинских наук? Ха-ха!
— Что ты гогочешь под окнами? Она больна… Тебе неизвестно, что ли? У нее дочь на войне погибла!
— Больна? Прости, я не знал. А дочь ее погибла не на войне.
— Как… не на войне?
— Не на войне. И не на земле. И не в воздухе! И не на море…
Валька переминался в такт каждой фразе.
— А где же?
— Между небом и землей!
Валька любил обладать чем-то таким, чем другие не обладали. Часами с барометром и секундомером. Футболкой с тигром, разинувшим пасть, на которого Валька поглядывал с надеждой, как на телохранителя. Или секретом, или хоть самой маленькой новостью. Это выделяло его и вроде бы возвышало над окружающими. Разжигая любопытство собеседника, он таинственно переминался с ноги на ногу, будто пританцовывал: а ну-ка догадайся, а ну-ка узнай!
Я схватил нагло переминавшегося Вальку за узкие, костлявые плечи и притянул к себе:
— Где она погибла? Говори!
— Я же сказал: между небом и землей. На крыше!
— На какой крыше!
— Нашего дома.
— Откуда ты знаешь?
— Откуда! Она училась с моим отцом…
Мама готовила на кухне диетический бульон для Надежды Емельяновны. Диете и режиму она придавала большое значение. Весь дом знал от мамы, как надо питаться, двигаться и дышать, чтобы не вступать в конфликт с организмом.
От имени нашей семьи придерживаться всех этих правил должен был я.
— Я буду здорова, если будешь здоров ты! Считай, что стараешься ради своей единственной матери.
Она часто ставила меня в безвыходные условия.
— Ты очень возбужден, — глядя в кастрюлю, сказала мама. — Чувствую по дыханию.
— Беседовал с Валькой Гнедковым…
— Сильнодействующий раздражитель!
— Он сказал, что Таня Ткачук погибла не на войне. А на крыше.
— На крыше тоже была война. — Мама оторвалась от диетического бульона. — Она сбрасывала зажигалки и была смыта… взрывной волной. Если бы не она, мы бы с Валькиным отцом могли задохнуться в бомбоубежище. Два соседних дома сгорели дотла. Теперь на их месте сквер.
— А Валька ехидничал, пританцовывал… Может, вернуться во двор и вмазать ему как следует?
Мама покачала головой:
— Победи его мирными средствами. Что у тебя в руках? Письма?..
— Старые, еще довоенные. Я пообещал Надежде Емельяновне найти бывших мальчишек, которые присылали их Тане. Узнать о них: где живут и кем стали. А как узнать — сам не знаю. Обратных адресов нет. Имен и фамилий тоже.
— Всего три письма? — удивилась мама.