За рабочим столом заведующего ожоговым отделением расположился Груша. Перед ним стояла большая кружка с ароматным чаем и лежала, разломанная на кусочки, плитка шоколада. Виталик тяжело переживал глобальные изменения привычной реальности. Мысли крутились вокруг родителей: где они и что с ними? Живы ли? Или ледяная жуть за окном поглотила их вместе со всем, что окружало больницу? Когда до сознания Виталика дошло, что вероятность увидеть родителей живыми практически равняется нулю, он впал в истерику. И Дмитрий Антонович, который сам к этому моменту находился не в лучшем душевном состоянии, вколол себе и парню сильное успокаивающее.
Груша, заторможенный действием антидепрессанта, потянулся к шоколаду, положил кусочек в рот и глотнул чая из кружки. Дмитрий Антонович стоял в это время у окна и смотрел на улицу.
— Виталий, мне бы очень хотелось, — тихо заговорил он, — чтобы ты набрался смелости и вернулся в свою палату.
Груша отчаянно замотал головой.
— Нее! Я не пойду! Хоть убейте! Не могу я! С ними…
— Поверь мне, так надо для нашего общего дела, — сказал Кожало и повернулся к Груше.
Виталик поставил кружку на стол и поднял глаза на врача.
— Не понял. Какие общие дела? Вы сами сказали, если я трепаться не стану, вы мне поможете… А больше мы с вами ни о чем таком не договаривались.
— У нас с тобой, Виталий, нет времени на всякие условности. События-то как раскручиваются, а? Мы и реагировать толком не успеваем. Вот ты помнишь, как ты ко мне пришел, рассказал, что видел, а я сразу же тебе поверил?
— Помню. Ну и что с того?
— Все очень просто. Если бы в больнице не произошло так много странного до того, как ты пришел, я, скорее всего, тебе не поверил бы.
— Понятное дело! — воскликнул Груша.
— Так вот, давай допустим, что все странные события, произошедшие в этой больнице за последние сутки, имеют общий корень. И чтобы этот корень выдернуть, необходимо его найти, а для этого надо распутать весь клубочек…
— Клубочек? — Виталик все еще тормозил от лекарства.
Дмитрий Антонович терпеливо кивнул.
— Виталий, для того, чтобы все понять, необходимо с чего-то начинать.
Согласен? Это правило формальной логики. Должна быть отправная точка. И вот, мне пришла в голову мысль — провести эксперимент, который позволит нам больше узнать о твоем странном соседе по палате. Этот эксперимент может доказать нам, что ты был прав и Федор Иванович твой — это не простой человек.
— Да зачем нам все это нужно? Я ведь вам уже говорил…
Кожало поднял руку:
— Чтоб раз и навсегда избавится от сомнений. И если мы поймем, что мы правы, то постараемся спровоцировать его на какой-нибудь необдуманный поступок.
— Ничего не понял. Делать-то что надо? — вздохнув, спросил Груша.
Дмитрий Антонович улыбнулся, подошел к столу и похлопал Грушу по плечу.
— Молодец! Хвалю за решительность. Для начала ответь мне, в твоем телефоне есть функция диктофона?
— Какая еще функция? — удивился Груша. — Нету у меня никаких функций. Это… У меня с алгеброй совсем дела плохи.
— Какая к черту алгебра! — вышел из себя Дмитрий Антонович. — Диктофон у тебя в телефоне есть?
— А-а! Вот вы о чем! Есть, конечно.
Дмитрий Антонович сел на стул и наклонился к Груше.
— Тогда слушай внимательно, что я придумал, — произнес он.
Магамединов с тяжелыми мыслями в голове поднялся на второй этаж, зашел в свое отделение и у поста дежурной медсестры встретился с Весюткиной. Инга Вацлавовна держалась крепче всех, она перелистывала историю болезни какого- то больного, словно ничего и не случилось.
— Все с ума посходили, — пожаловался ей Максим Викторович. — Творят, черт знает что. Кухню разграбили, словно сто лет не ели.
— Правильно, а вы что думали?! Людей надо кормить, — ответила на это Инга Вацлавовна. — Война войной, а обед по расписанию. Вон уже десять часов утра, а завтрака так и не было.
— И не будет, если мы его сами не организуем.
— Так давай организуем.
— Мы-то здесь с тобой решим проблему, а вот кто позаботится о людях на первом этаже?
Весюткина пожала плечами.
— Давай хоть наших больных накормим, — сказала она. — А они, пусть поделятся с теми, кто пришел их навестить, и часть проблемы будет решена. А, вообще, мы не должны думать обо всех. Это, скажем так, должно быть головной болью главврача.
Магамединов мрачно улыбнулся и высказал все, что он думает по этому поводу:
— У меня такое ощущение, что главврач самоустранился. Я не видел, чтоб он что-то предпринимал. Он, вообще никому на глаза не показывается.
Весюткина шлепнула истории болезни на стол:
— Вот же гад! Ситуация вышла из-под контроля, а он сразу в кусты!
Магамединов раздраженно замотал головой. Действительно, разве можно так бездействовать! А потом задумался: ведь я и сам не лучше, что я сделал полезного за последних два часа?
— Ладно, предлагаю устроить чаепитие, — произнес он. — Я пошел на кухню за батонами и маслом.
— А я тогда накипячу у нас в столовой кастрюлю воды. Сахар с заваркой там тоже должны быть.
— Так и порешим. Ведь никаких других предложений нет?
— Нет. Да и не надо ничего другого придумывать.
Когда Инга Вацлавовна подошла к дверям столовой, ей дорогу перегородил лысый верзила с фамилией Хонкин. Она эту фамилию хорошо запомнила, потому что младший брат Хонкина был ее больным. Младшего брата звали Женькой — он постоянно приставал к ней с двусмысленными разговорами, пытался ее закадрить.
— Слушай сюда, докторша! — неожиданно взревел Хонкин. — Даю тебе ровно десять минут, чтоб ты нам с братом организовала что — нибудь пожрать… и чтоб принесла все это во вторую палату, поняла?!
— Что?! — опешила от такой выходки Весюткина.
Хонкин демонстративно посмотрел на часы.
— Так… Время пошло, — сказал он. — Смотри мне. А то я бываю очень злым.
— Вы что себе позволяете?! — завелась Инга Вацлавовна. — Вы соображаете, что несете?
Глаза Хонкина мгновенно налились кровью, он схватил Весюткину за воротник халата и закричал прямо ей в лицо:
— Слышишь, мразь, не смей на меня орать! С сегодняшнего дня ты будешь делать то, что я скажу!
Мимо Весюткиной и Хонкина, отводя глаза, мелкой походкой просеменила Чеславовна. Весюткина покраснела и попыталась вырваться.
— Мужчина, успокойтесь! Я не виновата в том, что вас вовремя не покормили!
Хонкин притянул Весюткину к себе.
— Я спрашиваю, ты поняла меня или не поняла?! — тихо и злобно переспросил он.
Весюткина впилась ногтями в руку Хонкина.
— Я все поняла, убери свою руку!
Хонкин мерзко улыбнулся. Весюткина не выдержала этой улыбки, плюнула ему в лицо и вырвалась.
Хонкин бросился на нее с кулаками. Инга Вацлавовна, закрывая лицо руками, прижалась к стене. Разъяренный мужчина ударил ее по голове, Весюткина застонала, но не заплакала. Она опустила руки, скривилась от боли и взглянула в глаза Хонкина. Тот схватил Весюткину за подбородок.
— Доступно объяснил?
— Доступно, — ответила она сквозь зубы.
— И чтоб через десять минут во вторую палату мне с братом пожрать принесла.
Хонкин развернулся и медленным шагом пошел по коридору. Весюткина проводила его ненавидящим взглядом и зашла в столовую.
Весюткина прислонилась лбом к зеркалу, висящему на стене, и заплакала от боли и унижения.
— Успокойся, дорогая, — сказала Инга Вацлавовна своему отражению. — Все уже позади. Иногда наступает такое время… Время зла… Оно наслаждается… Этим моментом…
— Что вы сказали? — раздался в ответ чей-то невнятный голос. — Какое к черту зло?! Да и не наслаждаюсь я моментом. Я просто есть хочу.
Весюткина вздрогнула и обвела взглядом столовую. Никого. Инга Вацлавовна вошла в раздаточную. Глаза ее округлились, и она прикрыла рукой рот.
— Ничего себе! Александр Михайлович, что с вами?
На полу в раздаточной сидел Шарецкий. Между ног у него стояла двадцатилитровая кастрюля с надписью «Пищевые отходы», а крышка от нее валялась в углу комнаты. Александр Михайлович, опустив руки в кастрюлю, интенсивно жевал отходы. Рот у него был полный, подбородок — весь заляпан едой, взгляд какой-то потерянный и одновременно извиняющийся.
Шарецкий громко отрыгнул и попытался успокоить Весюткину:
— Со мной практически все в порядке. Я просто испытываю ужасный голод и не могу его контролировать.
Шарецкий загреб руками в кастрюле пищевые отходы и все без разбору запихнул себе в рот. Руки у него затряслись, как у пьяницы — отходы и объедки посыпались на пол.
Весюткина подошла поближе к Шарецкому и заглянула в кастрюлю. Затем кинула взгляд на его живот. Двадцатилитровая кастрюля была почти пуста, а живот у Шарецкого раздулся до невероятных размеров.
— Александр Михайлович, — сказала она. — Вы что, съели всю кастрюлю?
Шарецкий кивнул и поднялся на ноги. Взгляд у него был, как у провинившегося ребенка. Он отряхнулся от крошек, попытался вытереть рот, но только размазал грязь по щекам.
— Я вас умоляю, Инга Вацлавовна, вы только об этом никому не рассказывайте, — попросил Александр Михайлович и в три прыжка выскочил из раздаточной.
Весюткина застыла на месте. Она долго смотрела на пол, затем шмыгнула носом, взяла веник и совок и начала убирать бардак, который оставил после себя Шарецкий.
— В одночасье все превратилось в сплошной кошмар, причем, не лучшего сорта, — сказал Вадим и двинулся дальше по узкому коридору подземного этажа.
— Тебе не угодишь, — ответил на это Жора.
Позади них в щель под дверью нырнули один за другим семь серых «нечто».
— Никогда бы не подумал, что наша больница уходит так глубоко вниз, — заметил Вадим.
— Вот это меня и пугает, — понизив голос, сказал Жора. — Кому и зачем нужно было строить столько подземных этажей?
Жора и Вадим проскочили мимо шахты, потом остановились и вернулись к ней. Заглянули вниз — шахта показалась им бесконечной. Вадим достал из кармана связку с ключами, снял один и бросил его вниз. Ключ улетел в темноту.
Пару секунд была тишина, а затем раздался звонкий звук удара ключа обо что-то металлическое. Вадим и Жора переглянулись.
— Ага! — обрадовался Вадим. — Есть все-таки дно у нашего колодца!
Жора громко втянул носом воздух и скривился.
— Ты опять решил поставить эксперимент, а меня забыл предупредить? — спросил он.
— В этот раз не было смысла предупреждать, — стал оправдываться Вадим. — Эксперимент мой был экологически чистым. Я просто кинул ключик вниз.
— Тогда чем здесь воняет? — поинтересовался Жора.
Вадим осторожно принюхался.
— Сам не пойму.
Вадим и Жора двинулись дальше по узкому коридору. Вадим сморщил нос и заметил:
— Такое ощущение, что здесь что-то разлагается.
Студенты приблизились к узкому проходу в стене. С правой стороны от него из стены торчал металлический штырь. Вадим и Жора нагнулись, переступили через арматуру, сваленную на полу, и вошли внутрь какого-то темного помещения.
— Я ничего не вижу! — сказал Жора.
— Потерпи, я сейчас организую свет.
В руках Вадима засветился яркой подсветкой дисплей телефона. Свет «фонарика» выхватил из темноты скопление труб различного диаметра — они на разной высоте пересекали помещение и уходили в стену.
— Мне здесь как-то не по себе, — прошептал Жора.
Слева раздался неприятный скрип, и Вадим сразу же направил свет «фонарика» в сторону этого звука. Сначала он увидел только трубы. А затем в пятне света неожиданно появилась морда какого-то жуткого зверя с большой головой и круглыми глазами. Зверь оскалился. С его головы на пол закапала вязкая жидкость.
— ААА!! — закричал Вадим и уронил мобильный телефон.
Жора тоже заорал. Ему показалось, что сама темнота дохнула на него холодной жутью.
— О боже, что там такое?! — вскрикнул он.
По полу что-то быстро задвигалось.
— Вадим, ты это слышишь? — зашептал Жора.
— Да! — громко ответил Вадим.
Появился свет, и Жора увидел Вадима, который стоял на четвереньках рядом с ним и светил своим мобильником в ту сторону, где он увидел зверя.
Одни трубы — и больше ничего. Вадим быстро обвел «фонариком» все помещение. Никого в нем не было.
— Вадим, пошли отсюда! — заныл Жора.
Тот ничего не ответил и вновь направил свет «фонарика» на пол и стены. Под трубами лежала папка со скоросшивателем «Дело». Вадим подошел поближе и поднял ее.
Жора мог поклясться, что он слышал все это время чье-то тяжелое дыхание. И у него появилось такое чувство, что сейчас обязательно что-то произойдет. Жора весь сжался — превратился в один сплошной комок нервов. Вадим же спокойно распрямился и посмотрел на папку «Дело», на обложке которой черным маркером было написано: «Вестница смерти».
Вадим сел на корточки и начал листать папку, освещая страницы.
— Что это за бред такой? Похоже на распечатанный из интернета роман.
Жора схватил его за плечо:
— Да пошли уже!
Вадим поднялся и осветил пол под ногами. Он увидел небольшие лужицы, в свете фонарика отливавшие желтым. Почесал пальцем висок, постоял, подумал и кивнул Жоре.
Переборов свой страх, Весюткина вышла из столовой с подносом в руках и зашагала по коридору терапевтического отделения. На подносе у нее стояли два стакана чая и лежали шесть кусочков батона с маслом.
Из палаты номер два выглянул, хищно улыбаясь, старший Хонкин.
— Ну, наконец-то, — произнес он.
Весюткина осторожно приблизилась к нему. На ее лице красовались синяки, появление которых она объяснила Магамединову тем, что споткнулась и, падая, лицом налетела на ручку двери. Зная горячий характер Максима Викторовича, она предпочла скрыть правду. Не хватало еще в отделении кровопролития. А вдруг Магамединову не удалось бы поставить этого козла на место, а вдруг Максим Викторович пострадал бы еще сильнее, чем она?
— Быстрей давай! С ума сойти, как жрать охота! — поторопил Ингу Вацлавовну Хонкин и зашел в свою палату. Она последовала за ним.
В палате на своей кровати лежал Хонкин-младший. Старший прошел на середину комнаты и показал рукой на тумбочку, что находилась рядом с кроватью у окна.
— Давай, шевели ластами, дура! — зарычал он. — Ставь все на тумбочку и проваливай за дверь, жди моих дальнейших указаний.
Хонкин-младший приподнялся и с удивлением посмотрел на брата.
— Эй, брат! Ты что сдурел?! Как ты разговариваешь с врачом?
Весюткина поставила поднос с чаем и бутербродами на тумбочку.
Старший Хонкин удивился:
— Женька, ты чего на меня раскричался, что я не так сказал?!
— Да ты сам подумай! — возмутился Евгений Хонкин.
Весюткина осторожно достала из кармана шприц с розовой жидкостью и быстрым движением вколола его Хонкину-старшему в мышцу плеча. Тот вздрогнул и сразу же осел на пол, ударившись головой об угол тумбочки.
Увидев это, Хонкин-младший вскочил с кровати.
— Игорь! — крикнул он, потянувшись к брату.
— Я бы не советовала вам к нему прикасаться, — спокойно заявила Весюткина. — Я пока ничего не смогу вам объяснить. Но твердо уверена, что у нас по отделению распространяется болезнь, вызывающая неконтролируемый звериный голод. У вашего брата из-за нее явно началось расстройство психики.
— Что вы такое говорите? — растерялся Евгений Хонкин.
— Женя, если вы хотите выжить, то вы покинете эту палату вместе со мной.
— А… Игорь? Бросить его? А если все это ошибка?!
Весюткина развернулась и быстро зашагала к выходу.
— Я закрываю эту палату на карантин, — напоследок произнесла она. — Вам даю шанс сделать правильный выбор. В будущем может случиться так, что выбора у вас уже не будет.
Хонкин-младший поднял брата с пола и уложил на кровать.
— Хорошо, я с вами, — прошептал он и вместе с Весюткиной покинул палату номер два.
— Уже два часа никак не могу попасть в процедурный кабинет. Кто-то в нем закрылся и не выходит, — пожаловалась Анфиса заведующему терапевтическим отделением.
Магамединов ударил кулаком по двери.
— Кто здесь? — закричал он. — Откройте немедленно!
— Я не могу, Максим Викторович, — раздался за дверью голос Шарецкого. — У меня нет сил даже двинуть рукой.
— О, боже, что там с ним? — взвизгнула Анфиса. — У кого-то же должны быть запасные ключи!
Магамединов отошел назад и ударил по двери ногой. Она распахнулась, стукнувшись о стенку. Анфиса уставилась на Максима Викторовича.
— Такой способ открывать двери в последнее время входит в моду, — пожал плечами заведующий. И заглянул в процедурный кабинет.
То, что он там увидел, поразило его до глубины души. На кушетке стонал Шарецкий, живот у него вздулся до невероятных размеров. На лице и шее выступили вены.
Магамединов тяжело вздохнул и подошел к Шарецкому.
— Ох, как же знакома мне эта картина! — произнес он.
Шарецкий попытался приподняться, но у него не получилось.
— Не подходите ко мне близко! Я заразный, — предупредил он.
Магамединов кивнул.
— Я вижу, что шансов выжить у тебя нет.
Шарецкий вытер слабой рукой пот, проступивший на лбу.
— Максим Викторович, самое страшное, что я никак не могу вспомнить тот момент, когда я решился участвовать в этом эксперименте.
Магамединов наклонился к Шарецкому и стал внимательно рассматривать его лицо и шею. Под глазами Александра Михайловича выделялись темные круги, на лице было видно, как полопались мелкие сосудики. Вся шея у Шарецкого была в какой-то красной сыпи.
— О каком эксперименте ты говоришь? — спросил Максим Викторович.
— Мэр нашего города вернулся из поездки в Африку зараженным какой-то неизвестной науке болезнью, — начал объяснять Шарецкий. — В Африке ее называют новой чумой.
— И зачем, скажи мне на милость, нашему мэру понадобилось поездка в Африку?
В ответ Шарецкий закашлялся.
— Ох, — застонал он. — Не перебивайте меня! Я боюсь, что не успею рассказать главного.
— Я молчу! — рявкнул Магамединов.
— Мэр приказал нам тайно провести эксперимент, за положительный результат которого обещал заплатить громадную сумму. Хорошо помню, что я отказался. Но вчера вечером я сделал укол больному, специально заразив его африканской чумой, чтоб в дальнейшем на нем провести испытания нескольких синтетических препаратов. И вот, когда я уже сделал укол, я с ужасом стал вспоминать: когда же я решился сделать этот гадкий поступок. Ведь я был принципиально против. И не вспомнил. И до сих пор не могу вспомнить.
— Приказал нам. Нам — это кому? — поинтересовался Максим Викторович.
— Мне и Беленькому, — ответил Александр Михайлович и закрыл глаза.
— Какого больного заразил ты? — отчеканил Магамединов. — А какого — Беленький?
Шарецкий открыл глаза, в них сквозь слезы засветились нечеловеческая боль и страдание.
— Я заразил Алексея Горина из третьей палаты, а Беленький… Я точно не знаю кого, но у меня есть предположение.
— Не напрягайся! Я сам тебе скажу: Кадышева из пятой палаты.
Шарецкий вновь кивнул и застонал.
— Вот, что я еще вспомнил, — заговорил он из последних сил. — Мэр хотел к вам направить убийцу, но, видимо, не успел это сделать — умер, гнида!
— А я-то что ему плохого сделал? — удивился Магамединов.
— Беленький жаловался ему на вас, что вы его много загружаете работай, не даете свободы его действиям.
Магамединов с состраданием посмотрел на Шарецкого, обхватил голову руками.
— Что же вы, мужики, натворили?
В коридор подвала из морга выскочили две «зместрелы». Это были те самые две твари, что когда-то плавали в ванночке с формалином, правда, они подросли и изменились внешне. Теперь они были больше похожи на белок, а не на ужей. Крылья у них отвалились. Но зато остались шесть пар лап, которые могли полностью прятаться в тело, при этом животное легко трансформировалось в змею с головой, похожей на наконечник стрелы.
Двигались «зместрелы» завораживающе, синхронно: то обе влево, то обе вправо, то обе крутились на одном месте, словно что-то выискивали. Затем они и вовсе остановились возле батареи и стали заглядывать под нее. Из их голов вылезли антеннки. «Зместрелы» открыли маленькие ротики, обнажили острые зубки и неприятно запищали.
Где-то за батареей раздался шум крысиной возни. Крысы истерически завизжали, будто кто-то их садистки мучил. Через несколько секунд возня и визг прекратился, и из-под батареи потекла темная кровь.
«Зместрелы» продолжили свое движение, они бросились к лестнице и стали подниматься на первый этаж, прыгая с одной ступеньки на другую.
В вестибюле первого этажа скопилось много людей. Многие сидели на скамейках и стульях, часть расположилась на куртках, расстеленных на полу. Несколько человек ходили возле окон.
Двое мужчин — Игоревич и Артемович — стояли недалеко от лестницы и курили.
— Прожил столько лет и беды не знал, — пожаловался Игоревич. — Ни в какой войне не участвовал. А тут на тебе, на старости лет — такой сюрприз!
— А я тебе так скажу. Это все проделки японцев, — заявил Артемович.
Игоревич с удивлением посмотрел на Артемовича.
— Почему именно японцев? — спросил он.
— Никто другой до такого не додумался бы, а эти могут, — стал объяснять Артемович. — Я когда-то, молодым еще, слышал где-то, что у них громаднейшие лаборатории занимаются управлением погодой. Хотят снег вызовут, хотят — жару нестерпимую.
— Брехня все это, — недоверчиво произнес Игоревич.
В этот момент две «зместрелы» выскочили в вестибюль и бросились под ближайшую скамейку, на которой сидели две пожилые женщины.
— А сугробы откуда, а? А каток этот ледяной вокруг больницы? Японцы, верно тебе говорю. А мы, дураки, гадаем, правда это или нет.
Из-под скамейки, просунув головы между ног людей, выглянули две «зместрелы» и с интересом стали наблюдать за спором курящих мужчин. Из их голов вылезли антеннки и наклонились в сторону Игоревича и Артемовича. «Зместрелы» тихо и неприятно запищали.
Игоревич вдруг выронил сигарету и резко шагнул вперед, одновременно замахиваясь кулаком на Артемовича.
— Знаешь, что я тебе скажу, дрыщ ты бессмертный?! — заорал он.
— Эй, Игоревич, ты чего?! — испугался Артемович.
Игоревич ударил собеседника кулаком в лицо. Артемович отлетел от удара на полтора метра и упал на скамейку, на которой сидели пожилые женщины. Они завизжали и бросились в разные стороны.
— Дураки, что вы творите? — закричала одна из них.
Глаза Артемовича налились бешеной кровью, он достал из кармана складной нож и бросился на Игоревича.
— Зарежу, сука!
Игоревич двумя руками схватился за руку Артемовича, вырвал у него нож и нанес противнику шесть ударов в грудь. Артемович упал на пол, подергался немного и замер. Изо рта его вытекла струйка крови.
Люди в шоке уставились на Артемовича. Казалось, его душа только что отлетела от тела… Но мужчина, получивший серьезные ножевые ранения, внезапно открыл глаза.
— Игоревич, за что ты меня так? — прошептал он. И умер.
Игоревич взглядом, полным агрессии, обвел всех столпившихся вокруг него людей и заревел, брызгая слюной:
— Что смотрите на меня, с-суки?! Готовьтесь, сейчас буду резать каждого, одного за другим.
И он развернулся в сторону ближайших объектов. Ими оказались Полина Шарапова и Оля Синицына — те самые девчата, чей друг погиб, пытаясь перелезть через забор.
Взвизгнув, Оля и Полина отскочили назад.
— Пожалуйста, не надо! — закричала Оля.
Игоревич ее даже не услышал, он уже занес над ней нож… Но тут же из толпы выскочил Сергей Ветров и заорал:
— Стой, козел!
Игоревич успел только повернуть голову. Сергей схватил разъяренного мужчину под руки, сбил с ног и вместе с ним полетел на пол. В отчаянной борьбе парень наступил мужчине коленом на грудь и выкрутил руку. Игоревич вскрикнул и отпустил нож. Сергей нанес кулаком Игоревичу три сильных удара по лицу, забрал нож себе и спрятал в кармане брюк.
Игоревич тяжело дышал, ноздри его раздулись, как у разъяренного быка. Глаза стали почти черными. Его буквально колотило от злости.
— Пусти меня! Пусстииии!!!
Убийца неутомимо рвался из рук Сергея.
— Заткнись! — прохрипел Ветров и нанес кулаком сильный удар Игоревичу между глаз, после чего тот потерял сознание.
В ожоговом отделении в двенадцатой палате стало совсем тихо. Василий и Пузырь молча сидели на своих кроватях, на их лицах не было никаких эмоций. Пузырь смотрел куда-то в одну точку. Федор Иванович лежал на кровати и перелистывал папку «Дело», похожую на ту, что нашли студенты в темном помещении подземных этажей.
— И все-таки он гений! — вскрикнул Федор Иванович, оторвал взгляд от папки и посмотрел на Даньку.
— Правильно я говорю, Пузырь?
— Правильно, Иванович! — согласился Данька, продолжая при этом смотреть куда-то в сторону.
В палату несмело вошел Груша, обвел всех взглядом. Федор Иванович закрыл папку «Дело» и небрежно кинул ее в тумбочку.
Груша шагнул в сторону своей кровати, взглянул на Василия и развел руками.
— Это… Извините, что ли, — сказал он. — У меня крыша поехала, наверное.
— Ничего страшного, зато ты нас посмешил, — ответил за всех Василий.
— Со страху, что только в башку не лезет, — промямлил Виталик и повернулся к Федору Ивановичу. — Дедушка Федор Иваныч, дурак я и зря пургу про вас гнал.
Старик снисходительно улыбнулся.
— Да, ничего страшного, Виталик! С каждым такое может произойти, — пробормотал он и мигнул Пузырю, который все еще смотрел в одну точку. — Правильно я говорю, Пузырь?
Груша перевел взгляд на Даньку. Тот кивнул и улыбнулся.
— Правильно, Иванович!
Груша лег на свою кровать, протянул руку к тумбочке, взял с нее книжку и сделал вид, что ее читает.
— Неужели, Груша, ты думаешь, что я не знаю, зачем ты вернулся? — неожиданно произнес Федор Иванович.
Груша несколько секунд испуганно смотрел на страницы книжки. Затем проглотил ком, подступивший к горлу. Медленно, ожидая что-то очень неприятное, он закрыл книжку, повернулся к Федору Ивановичу и наигранно-безразличным взглядом посмотрел на него.
— Ну и зачем?
Сергей оглядывал людей, столпившихся около тела Артемовича. Игоревич, надежно связанный ремнями, ворочался в углу, рычал и бился головой о стену. Люди с явным трудом воспринимали то, что происходило на их глазах. А Сергей чувствовал, что это только начало чего-то большого, ужасного. Необъяснимого.
Мозг парня сверлила назойливая мысль. Не может же просто так среди бела дня без особой на то причины один человек убить другого. Или все-таки может?
— Кто-нибудь объяснит мне, из-за чего они подрались? — спросил Сергей Ветров и взглянул на убитого.
Тот стеклянными безжизненными глазами уставился в пол. В его взгляде читался немой вопрос: за что?
Сразу же откликнулась пожилая женщина:
— Это сосед мой, — заявила она, показывая на Игоревича. — Сколько лет его знаю… Всегда смирный был. Голоса даже не повышал. Культурный мужчина.
— Вот поэтому я и спрашиваю, что тут происходит?
Ответа на его вопрос не последовало. Люди молча смотрели на Артемовича и Игоревича.
К Сергею подошли его друзья — Оля, Полина и Артем.
— Сережа, ну ты вообще… Если б не ты… Спасибо, Сережа, — произнесла Оля. Губы у нее были белые, руки тряслись.
Сергей кивнул.
— Все в порядке… Я своих в беде не бросаю.
В этот же момент со стороны лестницы, ведущей в подвал, раздались странные звуки: «вжи-жи-жить… вжижить… вжи-жи-жить… вжижить»….
Сергей обернулся.
— Спасибо, Сережа… Я этого никогда не забуду, — продолжала благодарить Оля.
На лице Сергея появилось озадаченное выражение. Неприятные, повторяющиеся звуки не смолкали, а становились все громче и громче: «вжи-жи-жить… вжижить… вжи-жи-жить… вжижить»…
Сергей поднял кверху указательный палец левой руки.
— А ну тихо все! — закричал он. — Что это за звуки такие?
— Не понял… о чем ты? — встревожился Артем.
«Вжи-жи-жить… вжи-жи-жить», — раздались звуки вновь. На лице Сергея появился испуг.
Преодолев последнюю ступеньку, в вестибюль из подвала выползли серые нечто размером с небольших черепашек, по форме чем-то напоминающие божьих коровок. Одиннадцать штук. Они остановились в боевом порядке: шестеро впереди и пятеро позади.
«Вжи-жи-жить… вжи-жижи-жить», — заревели нечто, раздвинув крылья и обнажив свои острые пилы.
— Бежим! — заорал Сергей и схватил за руку Олю.
Серые нечто, словно по команде, сорвались с места и с немыслимой скоростью ринулись в сторону толпы. Сергей устремился к скамейкам и потянул Олю за собой, но девушка, растерявшись, затормозила его движение. Сергей резко развернулся, поднял ее на руки и с разбегу запрыгнул на ближайшую скамейку.
Нечто проскочили мимо Полины и Артема и влетели в толпу. Раздались отчаянные вопли. Люди стали подпрыгивать на одном месте, толкая друг друга. Часть толпы бросилась врассыпную. А восемь человек повалились. И остались, кто — сидеть, а кто — лежать на полу в вестибюле на том месте, где их застали ревущие нечто. Пол вокруг несчастных был залит кровью. А их отпиленные по щиколотку ступни валялись рядом.
— Дерьмо! — закричал Артем. — Что это за ногогрызы такие?
Перепуганные люди залезли, кто куда смог. На подоконник, на столы, на скамейки и стулья… У трех мужчин, что забрались на подоконник, с ног потекла кровь. По-видимому, им тоже досталось.
Ногогрызы развернулись в пяти метрах от несчастных людей, лежащих в вестибюле с отпиленными по щиколотку ногами. «Вжи-жи-жить… вжи-жи-жить», — заревели они и бросились вновь на пострадавших.
В тот момент, когда на первом этаже происходила эта трагедия, Магамединов находился на втором этаже в лаборатории биохимии и гистологии. Он стоял за одним из столов и смотрел то в большой микроскоп, то на монитор компьютера, который показывал все то же, что и микроскоп.
На мониторе было видно несколько поврежденных клеток печени человека. А в них — движение каких — то маленьких точек и коротеньких палочек, они свободно перемещались из одной поврежденной клетки в другие.
— Да не может быть такого! — воскликнул Магамединов.
В лабораторию вошли Круглова, Весюткина и Хонкин — младший (у них на лицах были белые маски). Выглядели они уставшими. Весюткина и Круглова поставили на лабораторный стол два железных контейнера и открыли их. В контейнерах стояли пробирки с кровью. Магамединов бросил на вошедших отсутствующий взгляд. Взял в руки лупу и стал рассматривать через нее человеческую печень, кишащую красновато-беловатыми червячками и другими мелкими серого цвета паразитами, похожими на божьих коровок.
— Ну, рассказывайте, с чем пришли, — сказал он.
— Мы взяли кровь на анализ у всех больных нашего отделения, — доложила Весюткина.
Магамединов кивнул.
— Молодцы.
— Почти у всех, — добавила Круглова. — Кто был на месте, у тех и взяли.
Магамединов еще раз кивнул.
— Хорошо… обойдемся тем, что удалось добыть.
— Визуально, людей нашего отделения можно разделить на условно зараженных и условно не зараженных, — сказала Круглова.
— Ну, и какие первичные выводы? — спросил Магамединов, рассматривая печень через лупу.
— Выводы не утешают, условно зараженных не меньше двадцати процентов.
Максим Викторович присвистнул.
— Ничего себе!
Весюткина бросила мрачный взгляд на Магамединова.
— Скажи, Максим, а есть хоть какой-то смысл в наших действиях?
Магамединов вздрогнул.
— Ты это о чем?
— Мы сейчас все боремся за жизни людей. За то, чтобы они не погибли из-за этой новой неизвестной болезни… А нужно ли это кому-то? Есть ли смысл нам искать лекарство от одной беды, если другая скоро вынесет нам окончательный приговор?
Магамединов выпрямился и отложил лупу в сторону.
— Так, давай, сложим руки на груди, — предложила Круглова. — И будем ждать, когда за нами придет старуха с косою?
— Просто, друзья, мне кажется, что наши действия напрасны, — вздохнула Инга Вацлавовна.
Магамединов покачал головой.
— Нет, Инга, это не так. Нельзя сдаваться раньше времени. Поверь мне, существует вероятность того, что все наладится.
— Я в это слабо верю.
— Ну, хорошо, представь на пару минут, что через какое-то время к нам придет помощь, не важно, откуда, но придет — а мы тут, оказывается, раньше времени опустили руки.
— Одними представлениями я долго не продержусь, — возразила Магамединову Весюткина. — Жить сказками — это не по мне.
— Я тебя очень хорошо знаю, дорогая Инга. Из-за банального приступа отчаяния ты нас не бросишь. Но если тебе важно знать, что твои действия не бессмысленны, то я тебя лично заверяю в том, что они не бессмысленны.
Весюткина кисло улыбнулась.
— В таком случае я вам заявляю, что у нас в отделении эпидемия, число зараженных достигло около двадцати процентов. А мы с вами до сих пор ничего не предприняли для того, чтобы эта эпидемия не распространялась.
— И какие будут предложения? — поинтересовался Магамединов.
— Закрываем терапию. И отделяем больных от здоровых. С первой по пятую палату кладем условно больных, а условно здоровых помещаем в оставшиеся палаты.
— Ну что ж, Инга, чтоб тебя больше не одолевали приступы отчаяния, тебе и поручим организацию карантина в отделении, — решил Магамединов. Бросил взгляд на Хонкина-младшего и улыбнулся. — Вижу, и серьезный помощник у тебя уже имеется.
Груша и Федор Иванович сидели на своих кроватях и смотрели друг другу в глаза. Это был немой поединок. Груша не выдержал и моргнул.
— Не старайтесь, Федор Иванович, меня напугать снова, — заговорил он. — Я вас больше не боюсь, я ведь понимаю, что страх свой я сам придумал, а уж потом вы все этим дружно воспользовались.
Федор Иванович притворно вздохнул и ответил:
— Ладно, Виталик, время покажет, убежал ты от своего страха или нет. Я-то вижу, что ты все еще мучаешься сомнениями и вернулся в эту палату только для того, чтобы доказать самому себе, что твой страх это не навязчивая идея, а суровая реальность.
Груша набычился.
— Бла-бла-бла. Мне, кажется, что вы не умеете ясно выражать свои мысли, просто кидаете в воздух много пустых слов.
— Нет, Виталик, ты не прав, я свои мысли всегда выражаю предельно ясно. А вот ты уже не способен адекватно воспринимать существующую реальность. Тебе везде и во всем мерещатся монстры и выдуманный тобой мир, который вдруг стал тебя окружать. Или, может, ты мне скажешь, что я не прав?
Груша стукнул кулаком по тумбочке.
— А вы меня не запугивайте! Не на того напали! Я не дурак и не сумасшедший! И вообще, я, может, не хочу больше об этом говорить.
Федор Иванович лег и накрылся одеялом.
— Успокойся, Груша, я тебе не враг. Враг твой таится в твоей голове и медленно уничтожает тебя изнутри.
Груша нахмурился.
— Ага, так я и знал! — сказал он. — Вы не обижайтесь, но я вас слушать больше не собираюсь. Бред несете. Да и рассказчик из вас, если честно, хреновый. Лично меня аж тошнит от ваших тупых баек.
Федор Иванович ничуть не рассердился и тем же добреньким тоном продолжил:
— Мне жаль тебя, Виталик. Искренне жаль. Ты тонешь в мире своих страхов, с каждым днем погружаясь все глубже и глубже в нечто далекое от реальности. Ты принимаешь помощь тех, кого придумал твой разум и сознательно отказываешься от помощи тех, кто способен тебе помочь.
Выражение лица у Груши на секунду стало озадаченным: он задумался над словами Федора Ивановича. Затем с презрением посмотрел на старика.
— Ловко это вам удается.
— Что удается, Виталик?
— Пудрить людям мозги всякой ахинеей.
Из большой кучи человеческого фарша, в котором перемешались головы, ноги и руки людей, выползли одиннадцать «ногогрызов» и встали кольцом по середине вестибюля. «Вжи-жи-жить… вжижить… вжи-жи-жить», — засверкали они своими острыми пилами.
Оля уткнулась лицом в плечо Сергея и заорала во весь голос:
— Я больше не могу смотреть на это!
Сергей беглым взглядом окинул вестибюль. Люди залезли, кто куда смог. Кто на подоконник, кто на столы, кто на скамейки и стулья. У трех мужчин, что стояли на подоконнике, с ног текла кровь и собиралась в лужу на полу. Артем и Полина стояли на кожаном кресле недалеко от скамейки Сергея и Оли.
Сергей с бессильной яростью поглядел на «ногогрызов».
— Вот же твари! — закричал он. — Найду и растопчу каждую!
«Ногогрызы» стали показывать свои пилы: они выезжали из их тел под разным наклоном.
— Суки же! — всхлипнул Артем.
«Ногогрызы», продемонстрировав свои силы, выстроились в центе вестибюля в боевом порядке: пятеро впереди и шестеро позади — и медленно стали удаляться в сторону лестницы. «Вжи-жи-жить… вжижить… вжи-жи-жить».
Магамединов отодвинулся от лабораторного стола и повернулся к Кругловой, которая в это время стояла у центрифуги, рассматривала пробирки с кровью и записывала что-то в большую тетрадь.
— Я не могу понять, как такое возможно, — заговорил Максим Викторович. — Наша «зараза» начинает свою жизнь, как неклеточное образование. И это не вирус. Это нечто имеет размер меньше клетки, но наделено разумом. Оно меняет свое поведение в разных ситуациях. Сначала оно просто разрушает клетки, затем их же восстанавливает.
Круглова, слушая Магамединова, подошла к компьютеру и ввела из тетради данные для обработки.
— Хорошо, но как это нечто вдруг становится червями и еще чем-то непонятным? — поинтересовалась она.
— Я разрезал тело Шарецкого вдоль и поперек, кромсал его хуже всякого мясника.
Круглова бросила злой взгляд в сторону Магамединова.
— Максим, давай без подробностей!
— Так вот, — принялся объяснять заведующий терапевтическим отделением. — В кишечнике эти твари получают свое первое резкое увеличение: они просто растут в размерах и становятся все больше и больше.
— Как такое возможно? — удивилась Круглова.
— Не знаю… Есть у них свои секреты. Они жрут все, что ест человек. Вот откуда у больных появляется звериный голод.
— Ничего себе!
— Твари эти по-своему молодцы, они берегут организм жертвы до последнего и уничтожают только тогда, когда им становится тесно.
Круглова отодвинулась от компьютерного стола.
— Права Весюткина, нам надо задуматься о более серьезных средствах индивидуальной защиты.
— Это, конечно, очень нужное дело, но ты дослушай меня до конца…
— Ну что еще? — раздраженно спросила Круглова.
— Вырвавшись на волю, — продолжил рассказывать Максим Викторович, — эти паразиты вновь резко начинают увеличиваться: тупо, но быстро растут в размерах.
Магамединов достал из лабораторного стола глубокий металлический ящик с маленькими дырочками наверху. Из него раздался вялый звук: «Вши-жи-шить».
Магамединов открыл верхнюю крышку ящика.
— Не бойся, — сказал он. — Загляни внутрь. И ты увидишь, какие могут вырастать красавцы в итоге.
Круглова осторожно заглянула внутрь металлического ящика. На нее жалостливыми глазками смотрел маленький «ногогрыз».
— Ого, какая дрянь! — воскликнула Елена Степановна.
В вестибюле первого этажа люди окружили кровавую кучу фарша и костей — все то, что осталось от восьми человек, не успевших спастись от «ногогрызов». Сергей, Оля, Полина и Артем стояли к этой куче ближе всех.
— Вот это жесть! — произнес Артем.
Оля отвернулась и согнулась пополам. Ее стошнило. На глазах выступили слезы.
— Какой противный запах, — прошептала Полина.
Сергей выступил вперед.
— Эй, люди! — обратился он ко всем. — Я собираюсь вооружиться и дать ответ этим тварюгам. Если среди вас есть те, у кого появилось такое же желание, прошу двигаться за мной. Я иду в мастерские, чтобы изготовить оружие.
Сергей посмотрел на повергнутых в ужас людей, и кисло улыбнулся. Желающих присоединиться среди них не оказалось.
— Понятно. Я никого из вас не осуждаю.
Сергей отвернулся, и только тогда из толпы раздался голос Капрона — жилистого мужика лет шестидесяти.
— Подожди, я с тобой!
Сергей кивнул и двинулся в сторону мастерских. Из толпы вышли Артем, Полина и Оля.
— Подожди, мы тоже! — закричала Полина.
Сергей обернулся и нарочито громким голосом произнес:
— Мне некогда ждать. Время бежит. Эти твари смогут вернуться в любой момент. Кто не трус, тот пойдет со мной. Ну а трусы мне не нужны!
За спиной Сергея зашевелились люди. Он вышел из вестибюля в правое крыло, за ним следом: его друзья, Капрон и еще девять человек, шестеро мужчин и три женщины.
Время близилось к обеду. Весюткина зашла в первую палату терапевтического отделения в специальном защитном костюме. На четырех кроватях лежали и стонали смертельно больные мужчины со вздутыми животами.
— Инга Вацлавовна, уходите отсюда, — прошептал один из них. — Нечего на нас тратить силы.
— Глупости не говорите, — ответила на это Инга Вацлавовна. — Будем бороться с этой дрянью вместе. Я вас не брошу.
Второй больной, еле оторвав голову от подушки, попросил:
— Доктор, дайте хоть что-нибудь пожрать.
Инга Вацлавовна взяла полотенце, которое висело на спинке кровати, и вытерла пот на лице больного, попросившего есть.
— Хорошо, потерпи еще немножко, — сказала она. — Я что-нибудь придумаю.
Третий больной не выдержал и заорал:
— Сколько можно ждать?! Скоро я начну жрать все подряд. Ко мне близко лучше не подходите, а то я за себя уже не ручаюсь.
Евгений Хонкин решил навестить брата. Он зашел во вторую палату в специальном защитном костюме, снимать который, при контакте с больными было строго запрещено. Хонкин-старший лежал на кровати и смотрел в потолок, живот у него вздулся до невероятных размеров. На другой кровати лежал дряхлый старичок и тихо стонал.
— Ну, как ты, Игорь? — спросил Евгений.
Хонкин-старший резко открыл глаза и мученическим взглядом посмотрел на него.
— Уходи отсюда, Женька! И дай мне слово, что в эту палату ты уже никогда не вернешься.
Хонкин-младший сел на кровать к брату и попросил сквозь слезы:
— Не гони меня, брат! Мы с тобой…
Хонкин-старший не стал даже дослушивать то, что бормотал брат. Он столкнул его ногой с постели.
— Я ж сказал: уходи отсюда прочь! И не подходи близко ни ко мне, ни к другим больным.
Евгений сел на пол, опустил голову в колени и громко зарыдал.
— Брат, как все это несправедливо. Ты пришел навестить меня, а в итоге остался лежать на больничной койке…
Харьков Тимур Сергеевич — заведующий пульмонологией — открыл дверцу шкафчика и спрятал в него дипломат с долларами. С утра он только и делал, что доставал и потом опять прятал деньги. И так до бесконечности.
— Копил-копил, а как решил забрать из сейфа — так твою мать! — катастрофа, эпидемия, понос и золотуха! — пожаловался он сам себе.
На столе Харькова громко зазвонил рабочий телефон. Тимур Сергеевич медленно обернулся, не поверив своим ушам.
— Я знал! Я знал, что про меня не забудут, — закричал он.
Заведующий пульмонологией вмиг долетел до своего рабочего стола и схватил трубку телефона.
— Алло, я вас слушаю!
— Это вам звонит Андрей Кабен, — раздался чей-то голос в трубке. — Я увлекаюсь практической магией и звоню предупредить, что из-за моих неудачных опытов в больнице появилась очень нехорошая субстанция. И вам необходимо провести несколько сложных обрядов, чтобы остановить ее действие.
— Парень, отстань! — взвизгнул в трубку Харьков. — Какая к черту субстанция! Мне сейчас не до тебя.
Тимур Сергеевич резко бросил трубку на телефонный аппарат и схватил ее снова. В кабинете стало чуть-чуть темнее. Он нажал несколько раз на «кнопку сброса» и посмотрел вверх на горящую лампочку.
— Где же связь… блин! — выругался заведующий и взглянул в сторону входной двери.
Там, где должна была быть дверь, располагалась сплошная стена.
— Не понял, — сказал Тимур Сергеевич и повернулся в сторону окна.
Там, где должно было быть окно, со сплошной стены с неприятным скрипом отвалился деревянный подоконник и упал на пол.
— Эй! Чё здесь творится?! — закричал Харьков.
На втором этаже терапевтического отделения Весюткина села на корточки в пустом коридоре. Она отстегнула верхнюю часть защитного костюма, сняла ее и заплакала. Через стены доносились вопли и стоны больных. Некоторые из них, кто совсем уже не мог терпеть, орали во всю глотку. Все это без содрогания невозможно было слушать.
— Не о таком будущем я мечтала, — пожаловалась сама себе Инга Вацлавовна.
Cо стороны вестибюля раздался голос Магамединова:
— Давайте-давайте, бойцы, без вас мы не справимся.
Весюткина шмыгнула носом. Из вестибюля в коридор вышел Магамединов, а за ним друг за другом — шесть санитаров в защитных костюмах: Борыгин, Теплицын, Зайцев, Лебедь, Морковин и Бобров.
— Так, Инга Вацлавовна, вот вам наши санитары, — заговорил Максим Викторович, не обратив на слезы Весюткиной никакого внимания. — Я их за двадцать минут всех разыскал. Они вместе со старшей медсестрой запасы спирта уничтожали. Но ничего, вовремя я их накрыл, работать смогут.
Весюткина вытерла нос и взглянула на санитаров.
— Задача у вас, мальчики, очень простая. Обходите с первой по восьмую палаты и выносите из них покойников.
— И куда их выносить? — поинтересовался Зайцев.
— Кладете их на носилки, выносите на улицу и кидаете прямо на лед, — пояснила Инга Вацлавовна. — Этот лед остальное сделает сам.
— А обязательно их, Максим Викторович, выносить на улицу? — спросил Борыгин, которому эта идея не понравилась.
— Обязательно, — ответил заведующий терапевтическим отделением. — Хотя бы потому, что через некоторое время из них во внешний мир вырвется много опасных тварей. У меня такое предположение, что наша больница стала настоящим рассадником для них.
— А так, благодаря вам, эти твари будут погибать вместе с телами умерших — они просто заживо сгорят на ледяной пленке, — добавила к сказанному Весюткина.
Из второй палаты раздался неожиданный громкий вскрик. Магамединов открыл двери и несколько мгновений простоял, раскрыв рот. Тёмные мешки проступили под его глазами, кровь в сосудах головы застучала очень и очень громко. То, что увидел Максим Викторович, пошатнуло его психику конкретно.
Склонившись над дедулей, стоял на коленях Хонкин — старший. Он впился зубами в шею умирающего старика, сделал резкое движение головой из стороны в сторону и вырвал кусок гортани с кровью и мышцами.
— Хонкин, что ты творишь?! — заорал Магамединов.
Хонкин бросил на заведующего страшный и безумный взгляд. Ноздри у больного раздулись как у дикого животного. Он сорвался с места и кинулся на Магамединова. Максим Викторович еле успел закрыть дверь перед его носом. Раздался глухой удар в дверь, вскрик и шум падения.
Магамединов с испугом на лице посмотрел на Весюткину.
— Так, Инга Вацлавовна, — приказал он. — С этого момента вы ходите по палатам только с охранником.