Дмитрий Антонович Кожало ворвался в двенадцатую палату ожогового отделения и сразу же набросился на Федора Ивановича, который сидел на кровати и читал газету.
— Отвечай, где Груша и что с ним? И не надо оправдываться! Я знаю, что его пропажа — это твоих рук дело.
— Дмитрий Антонович, я не понимаю, почему я должен знать, где Груша? — с удивлением спросил старик. — И вообще, почему его пропажа — это дело моих рук?
— Все ты прекрасно понимаешь! — заорал Кожало.
Федор Иванович гневно сверкнул глазами.
— Вы меня, конечно, извините, доктор, но мне не совсем понятна ваша открытая агрессия по отношению ко мне.
Кожало отвернулся от него, взял с кровати Груши подушку и откинул ее в сторону. Под подушкой ничего не было. Дмитрий Антонович сорвал с постели одеяло и тоже бросил в сторону.
— Эй! — закричал старик. — Вы чего делаете?!
На простыне лежал мобильный телефон Груши. Кожало схватил его и затряс им перед лицом Федора Ивановича.
— Вот! Этого-то вы и не учли! — завопил он. — Оно вас и погубит!
Кожало положил телефон в карман своего халата.
— Что вы делаете? — возмутился старик. — Это ж не ваш мобильник.
Кожало в ответ улыбнулся недоброй улыбкой и наклонился к Федору Ивановичу.
— Я тебе даю ровно полчаса для того, что бы ты нашел Виталика и привел его в мой кабинет. Ровно через полчаса, если в мой кабинет не зайдет Груша, я… тебя… убью.
— Это угроза?
Кожало не стал отвечать. Он взглянул на Василия и Пузыря. Они сидели на своих кроватях, в их глазах светилась открытая ненависть.
— Что с ними? Почему они на меня смотрят такими глазами? — крикнул Кожало и уставился на Федора Ивановича. — Может быть, ты мне ответишь?
Старик не выдержал агрессии, направленной на него и поднялся.
— Я спрашиваю, это что угроза, доктор? — спросил он, вскипая.
Кожало толкнул Федора Ивановича в грудь, и тот упал на свою кровать.
— Считай это чем хочешь, но ровно через полчаса твоя жизнь может внезапно оборваться, — сказал напоследок Кожало, вышел из палаты и хлопнул дверью.
Федор Иванович взглянул на дверь и усмехнулся:
— Ну — ну, я, прям, дрожу от страха.
За последним стеллажом в кладовой Игоревич держал за правое плечо Николаича. В глазах Игоревича кипела лютая ненависть. Под ногами мужчин крутились «зместрелы», из голов которых высунулись маленькие антеннки. Глазки у них блестели, как капли ртути, и перебегали с Николаича на Игоревича и наоборот.
— Мужики, вы чего? — спросил Акимов, его громадный живот затрещал от сильного натяжения тканей, готовый вот-вот лопнуть.
Игоревич крепко сжал плечо Николаича. Лицо у начальника мастерской перекосилось от боли. Николаич скинул руку Игоревича с плеча и толкнул его в грудь.
— Эй, мне больно! — вскрикнул он.
Игоревич бросился на Николаича и двумя руками схватил его за шею. Ноздри, у взбесившегося непонятно по каким причинам мужчины, зашевелились, как у лошади, и раздулись. Глаза налились кровью.
Начальник мастерской пытался оторвать пальцы Игоревича от своей шеи, но у него ничего не получалось. На лбу Николаича проступили вены. Он сопротивлялся изо всех сил, но в руках напавшего на него мужчины сконцентрировалось столько силы, что ей невозможно было противостоять.
Николаич понимал — еще чуть-чуть, и схватка закончится печально. Он проигрывал ее — и ничего не мог с этим поделать. Проигрывал — но не сдавался! Панически не хватало воздуха! Он никак не мог его вдохнуть.
С отчаянием умирающего, Николаич из последних сил вцепился в пальцы Игоревича чуть по — другому и начал сжимать их — до хруста, до невыносимой боли, до того момента, когда они не выдержали и ослабили свою хватку. Разорвав цепкие руки противника, Николаич на этом не остановился, и он сразу же заехал головой ему в переносицу.
Игоревич несколько секунд простоял в замешательстве. Из его носа вытекла тоненькая струйка крови, он взвыл от боли и вновь потянул руки к Николаичу. Но тот вошел в раж, и его уже невозможно было остановить.
Не жалея сил, начальник мастерской провел хорошую серию ударов кулаками: левой по уху, правой в нос, левой в скулу. Игоревич не успел даже закрыться руками и от последнего удара отлетел к стеллажу. Стеллаж повалился вместе с ним, на пол с грохотом упали и разбились два десятка банок с соком.
К Акимову подошел Горовец, в руках у него была неочищенная морковка, которую он грыз с разных сторон.
— Ну, вот и драка, дождались! — заявил он.
«Зместрелы» взвизгнули и невыносимо громко запищали. Горовец и Акимов кинули на них удивленные взгляды. Горовцу показалось, что твари явно были недовольны исходом драки.
Игоревич покрутил головой. Опираясь локтем на упавший стеллаж, он медленно поднялся и обвел всех бешенными глазами.
— Я вам сейчас покажу!.. — прохрипел он.
— Давай, подходи, если тебе мало!! — заревел Николаич.
— Стойте, мужики, я знаю, в чем проблема, — закричал Горовец и указал пальцем на «зместрел». — Это все они виноваты!
Акимов подскочил к «зместрелам» и ударил ногой по одной из них. Она улетела куда-то под стеллажи. Другая не стала ждать участи первой и бросилась наутек.
— Мне тоже пришла эта мысль в голову, — сообщил Акимов.
В глазах Игоревича сразу же пропал звериный огонек. Он опустил плечи, ссутулился и испуганными глазами посмотрел на Николаича:
— Что произошло? Я опять кого-то убил?
— Знаешь, что, парень… — сказал еще раз Николаев в трубку, внезапно вспомнив историю, которую рассказывала Анна.
Павел Петрович стоял в защитном костюме возле своего стола и думал, что же ему делать. Положив трубку на стол, он стал отступать к выходу. Где-то в его подсознании мерцала красная лампочка. Внутренний голос приказывал ему сосредоточиться и быть готовым к самому худшему.
— Ты, главное, не спеши, — попросил парня Николаев. — Рассказывай все подробно… С деталями.
— Я бы рад все сразу объяснить, но не могу, — прозвучал голос в трубке. — Давайте лучше в другой раз…
В трубке раздались гудки. Павел Петрович резко развернулся и посмотрел на входную дверь. Она зарастала какой — то непонятной «серой материей». Николаев бросился к ней и нажал на ручку. Дверь не открылась. Николаев нажал снова и уперся в дверь плечом.
«Серая материя» сползала сверху вниз. Она захватывала дверь, прочно врастая в нее.
— Что же эта за дрянь такая?! — закричал перепуганный Николаев.
Павел Петрович опустился на одно колено и ударил со всей силы кулаком по двери. Дверная фанера с треском разломалась. Николаев лег на спину и ногами выбил почти всю эту фанеру.
«Серая материя» сползла до середины проема двери. Николаев, выставив руки вперед, бросился в щель между кусками разломанной фанеры и вылетел в коридор. Он резко обернулся и вновь вскрикнул.
— Бывают же чудеса!
Перед ним была сплошная голубая стена даже без намека на дверь и на его кабинет за этой дверью. Николаев дрожащей рукой провел по стене, затем опустил голову и задумался.
— Анна — кто ты?! — произнес он, представив, что перед ним стоит та самая красивая женщина, которой он бредил. — Злая волшебница? Почему твои рассказы превращаются в реальность?
Наконец-то наступил вечер. В ординаторскую вошла Весюткина в защитном костюме. Бледная, измученная, она отстегнула верх костюма, платком вытерла холодную испарину со лба и приблизилась к шкафу. Инга Вацлавовна открыла его двустворчатые дверцы, и из шкафа посыпались варварски разорванные пустые коробки из-под шоколадных конфет.
Весюткина поднялась на цыпочки и дрожащими руками вытянула с верхней полки непочатую коробку шоколадных конфет, разорвала ее абы как. Несколько конфет из-за этого полетело на пол.
Женщина бессильно опустилась прямо на ковер и сунула в рот сразу несколько конфет. Не успев их прожевать, стала запихивать в рот еще конфеты. «Все нормально. Все хорошо! — мысленно успокаивала себя Весюткина. — Это просто нервное… Я проголодалась… Стресс…»
Инга Вацлавовна быстро прожевала и проглотила очередную порцию конфет и потянулась к тем, что вывалились на пол. Она поднесла конфеты ко рту, остановилась и на мгновение задумалась.
— Ну, вот и все, кажись, родная, — сказала она вслух. — Была ты — и уже почти нет тебя…
Она поменялась в лице, на ее глазах появились слезы. И она тихо заплакала, изредка шмыгая носом.
Николаич и Игоревич уселись на перевернутый стеллаж, чтобы прийти в себя после случившегося. К ним подошли Акимов и Горовец.
— Ну, ты, Игоревич, даешь! Ёлки, палки, моталки! — воскликнул Николаич.
Я чуть не наложил в штаны, когда ты меня душить начал!
Игоревич дотронулся до своего лица — оно заплыло от ударов.
— Ох! — задыхаясь, произнес Игоревич. — Я ж тебя предупреждал, что если со мной станет что-то не так, то убей меня. А ты?!
— Не так-то легко тебя убить, — пожаловался Николаич.
— На твоем месте, Игоревич, мог быть любой человек, — влез в разговор Акимов. — Эти твари мощно на мозги давят.
— Я думаю, что они вызывают не только агрессию, но и слуховые галлюцинации, — добавил к сказанному Николаич. — Я слышал голос своей жены — Варвары. Кто-нибудь, кроме меня, его слышал?
Акимов и Горовец замотали головами. А Игоревич пожал плечами.
— Я вообще после того, как переступил порог кладовой, ничего не помню.
— Ладно, эту тему проехали! — сказал Николаич и посмотрел в глаза Акимову. — Вы вот что мне, мужики, скажите, как вы сюда попали, ведь ключи от кладовых имеются только у меня и Варвары?
— Так мы пробрались по-тихому и спрятались, — ответил Горовец. — Двери здесь какое-то время были открыты, вот мы и воспользовались ситуацией.
— Все ясно с вами, — прошептал Николаич. — Только не пойму — куда ж моя Варвара делась?
— Так чего ты расселся?! — рявкнул на него Игоревич. — Пошли ее дальше искать. В другую кладовую давай заглянем.
В кабинете заведующего терапевтическим отделением за рабочим столом для экстренного совещания собрались Магамединов, Николаев и Круглова. На небольшом расстоянии от них на табуретку села Весюткина. Магамединов ударил кулаком по столу, встал и наклонился над Николаевым.
— Паникеров в этой больнице больше, чем нормальных людей! — заревел он. — Все разбежались, как крысы по углам. Никто никому не помогает. Только прячут свои задницы!
Николаев сразу же покраснел, вскочил и лбом уперся в лоб Магамединова.
— Это ты на меня намекаешь?! — заорал он.
— И на тебя тоже! Бросили нас одних!
— Чтоб ты знал, у меня в отделении тоже восемь человек заражены. Ваш санитар постарался. Но мы сопли не распускаем, боремся!
— Хорошо! — гаркнул Магамединов. — Давайте поговорим об эпидемии, как о самом страшном смертельном факторе в этой больнице.
— Для этого мы все и собрались, — вставила свою реплику Круглова.
— И первым начну говорить я, — сказал Максим Викторович.
За окном слегка потемнело. Дмитрий Антонович, расположившись за рабочим столом, что-то долго и упорно писал в ежедневнике. Он много подчеркивал и ставил один знак вопроса за другим. Рядом с его правой рукой лежал мобильный телефон Виталика.
Дмитрий Антонович чувствовал, что с Виталиком приключилась беда. Причем, он предполагал самое худшее. Его совесть постоянно напоминала о том, что он рисковал жизнью парнишки. А еще он чувствовал приближение своей собственной смерти.
Где-то внутри него сидел червячок, поедающий душу и заполняющий освободившееся пространство немым ужасом.
Кожало перестал писать, открыл верхний ящик стола и бросил в него свой ежедневник вместе с телефоном Груши. Он отодвинулся от стола и, грызя ручку, задумался. Наконец-то он понял, что его больше всего волновало. Бездействие! Пассивность всего медперсонала.
Правильно, многие еще не отошли от шока. Они попрятались каждый в своем углу и кусают ногти, жалеют себя, несчастных, в тот момент, когда надо собраться вместе и действовать, пока еще не поздно.
Внезапно заскрипела входная дверь, стукнулась о стену, отскочила от нее, остановилась и вновь все повторилось. Дмитрий Антонович кинул взгляд на дверь, и тут же со стола слетел телефон и со стуком упал на пол, трубка его отскочила в сторону.
Кожало приподнялся. И в этот же момент его стул отлетел влево, поднялся вверх на полтора метра, перевернулся в воздухе и врезался в стену, с грохотом разлетевшись на части.
— Ничего себе! — успел прошептать Дмитрий Антонович, и со стены упало зеркало.
Оно разбилось на куски. Керамическая раковина заходила ходуном, оторвалась с мясом от стены и с дикой скоростью устремилась в сторону Кожало. Он успел только наклониться и закрыть голову руками.
Раковина ударилась о стенку справа от Дмитрия Антоновича и раскололась. Тут же перевернулся рабочий стол и крышкой саданул заведующего по плечу. Кожало отскочил от стены и бросился к входной двери. Она захлопнулась перед самым его носом.
— Черт! — заорал заведующий ожоговым отделением. — Что здесь происходит?!
Он потянулся к ручке. Дверь тут же распахнулась, и по ту сторону порога Кожало увидел Федора Ивановича. Старик сделал шаг вперед. Дмитрий Антонович невольно отступил.
Федор Иванович зло сверкнул глазами и спокойным голосом произнес:
— Ты хочешь знать, что случилось с Грушей? Я его, истекающего кровью, выкинул в окно, прямо на ледяную пленку. Сгорел подонок моментально!
Магамединов подошел к окну и повернулся лицом к Николаеву и Кругловой, которые сидели за его столом и к Весюткиной, расположившейся на табуретке возле дивана.
— Так вот, — начал он рассказ о своих наблюдениях, — организм человека представляет собой удивительный рассадник ползучих тварей, в котором действуют свои правила и законы. Жизнь этих тварей начинается внутри клетки, а сами они изначально представляют собой самостоятельные разумные организмы.
— Ахинея какая-то, — заметил вслух Николаев.
— Как раз здесь все понятно, — повысил голос Магамединов. — Просто эти разумные организмы меньше нашей стандартной клетки. Почему я их называю разумными, потому что они постоянно растут и, разорвав клетку, живут внутри ткани, затем внутри органа, а затем только — когда всем им становится очень тесно — вырываются наружу. И все это время они, кроме разрушений, постоянно занимаются восстановлением разрушаемого организма для того, чтобы вновь его разрушить. Так вот, этот процесс постоянного разрушения и восстановления уникален в паразитологии. Благодаря этому процессу организм человека используется паразитами почти на все сто процентов. Второе, очень важное наблюдение. Скорость роста этих ползучих тварей ни с чем несравнима, они растут настолько быстро, что их увеличение происходит прямо на глазах.
— Хорошо, — перебил Магамединова Николаев, — если это всего лишь живые разумные организмы, то почему мы не можем их ничем затравить? Провести, например, химиотерапию…
— Вот тут, дорогой, мы сразу же встречаемся с еще одним очень важным фактором, — ответил Максим Викторович. — Эти твари устойчивы ко всему, их не убить никаким ядом и никаким изменением параметров среды. Я почти все, что мог, перепробовал. Вспомни, Инга, как две ползучие твари спокойно плавали в ванночках с формалином.
— Я-то помню, — сказала Весюткина. — Но считаю, что мы чего-то просто не видим… У всех есть свои слабые места — их надо просто найти.
— Мне одному это не под силу. Нужны специалисты посильней меня.
— У меня есть предложение по поводу того, как можно попытаться задержать распространение эпидемии, — неожиданно заявила Весюткина.
Все взглянули на нее.
— Так чего же ты молчишь! — воскликнул Николаев. — Рассказывай быстрее!
Николаич и Игоревич остановились возле двери второй кладовой. Николаич достал из кармана связку ключей и вставил один из них в замочную скважину.
— Наболтал я тебе лишнего о том, что никогда морально не сдавался. Такое ощущение, как будто кто-то меня за язык тянул.
Игоревич сплюнул себе под ноги кровавую слюну и ответил Николаичу:
— Не придирайся сам к себе. От этого ничего не изменится.
Николаич дрожащими руками провернул ключ в замке.
— Да не волнуйся ты так, — сказал Игоревич. — Найдем мы твою Варвару.
— Куда ж она, родная, делась? — прошептал Николаич. — Господи, сделай так, чтоб с ней было все в порядке. Лучше мою жизнь забери, а ее не тронь. Она хорошая у меня: никогда никому зла не делала.
Николаич нажал на ручку двери и открыл ее.
Во второй кладовой было темно. Начальник мастерской переступил через порог, протянул руку к стене и щелкнул выключателем. Свет не загорелся.
— Блин! — вскрикнул Николаич. — Лампочка перегорела, что ли?!
— Раз не горит, значит, перегорела, — сказал Игоревич и вошел вслед за ним.
Николаич достал из кармана зажигалку и посветил ею. Свет фонарика, встроенного в зажигалку, выхватил из темноты два ближайших стеллажа.
— Есть здесь кто-нибудь? — спросил начальник мастерской.
Из темноты раздался слабый голос Варвары:
— Ох… Валентин, это ты?
Николаич шагнул вперед, остановился между двух рядов стеллажей и стал светить зажигалкой по сторонам.
— Да-да, Варвара, это я, — спокойным голосом ответил Николаич, и в этот же момент его схватил за плечо Игоревич.
Николаич вздрогнул от неожиданности, обернулся и чиркнул зажигалкой перед лицом Игоревича. Глаза у того были красные и узкие — заплывшие от хорошего удара по переносице.
— Ты чего, Игоревич? — прошептал он. — Опять?!
— Нет-нет, что ты! Мы с тобой в эту игру уже играли.
— Игоревич, ты сейчас слышал голос моей жены?
— Нет.
— Понятно… Ты, это, Игоревич, в самом деле, иди, подожди меня на кухне…
— Хорошо. Ты там поосторожнее только, — сказал Игоревич и удалился.
Николаич сделал несколько шагов в темноте.
— Варвара, ответь мне еще раз, — попросил он. Откуда-то справа от Николаича раздался неприятный звук: «вжи-жи-жить». Начальник мастерской резко повернулся на этот звук и посветил зажигалкой между стеллажами. Со второй полки одного из ближайших стеллажей полетела на пол банка с консервированными помидорами и разбилась вдребезги. По этой же полке промчалась испуганная крыса.
«Вжи-жи-жить» — вновь разорвал тишину неприятный и настораживающий звук.
— Варвара, ты где? — закричал Николаич.
— Я здесь, — ответил слабый голос из темноты.
Николаич продвинулся еще на несколько шагов вперед. «Вжи-жи-жить… вжи-ть… вжи-жи… жить», — послышалось откуда-то справа.
Николаич сел на корточки и направил свет под стеллажи. «Вжи-жить-вжи — жить-вжи-жить», — «завжикало» в ответ.
Заведующий мастерской увидел «ногогрыза», который застрял между стеллажом и стеной. Его пилы подпилили часть ножки стеллажа и раскрошили кусочек стены, но это ему не помогло.
— Так тебе и надо, тварюга, — усмехнулся Николаич. — Запоминай, по-нашему это называется «попался и обосрался…»
Николаич встал и уже более уверенным шагом проскочил между стеллажами, освещая зажигалкой темное помещение.
— Варвара, ну где же ты?
Он дошел до последних стеллажей, посветил зажигалкой в левый угол и увидел двух «зместрел», которые сразу же разбежались в стороны.
— Вот же твари! — прошипел он сквозь зубы. — Я так и понял, что это ваши проделки. Разорвал бы на части каждую.
Николаич еще раз позвал Варвару, но никто ему не ответил…
Весюткина, не вставая с табуретки, принялась объяснять:
— Поймите же вы: необходимо мгновенно отделять незараженных людей от зараженных. Не решим эту проблему сейчас — потом некому будет решать. Да и смысла уже не будет.
— Инга, давай ближе к делу, — не выдержал Николаев. — Мы и без тебя все это прекрасно понимаем.
— Я предлагаю освободить четвертый и пятый этажи, — повысила голос Весюткина. — На четвертом этаже мы поместим в отдельные палаты людей, в зараженности которых сомневаемся. А также на этом этаже обустроим лабораторию крови, которая будет выдавать справки незараженным чумой людям.
— Отличная идея! — похвалил Павел Петрович.
— Я не поняла, а пятый этаж для чего нужно освобождать? — спросила Круглова.
— На пятом этаже стоит сделать пограничный пункт, — ответила Весюткина. — Пройти который можно только со справкой с четвертого этажа. На этом этаже будут работать и временно жить те, кто был в контакте с зараженными, то есть, наши так называемые «пограничники». Здесь же необходимо создать лабораторию повторного анализа, которая будет исключать все возможные ошибки лаборатории на четвертом этаже.
— Не сказать, что эта отличная идея, но других у нас нет. Если все делать, как говорит Инга, то люди будут заняты делом и немножко воспрянут духом, — высказал свое мнение Магамединов. — Лаборатории повторного анализа я бы поручил дополнительно проверку всех людей, что находятся выше пятого этажа, ради стопроцентной безопасности.
— Мне нравится этот план, — сказала Круглова. — Я — за.
— Надо рассказать главврачу, — оживился Николаев, — чтобы он был в курсе, а то мало ли…
— Так, Николаев, пойдем к нему и расскажем о нашем плане, — предложила Круглова.
Весюткина кинула молниеносный взгляд на Круглову.
— Ты хотела сказать: о моем плане, — поправила она.
— Был твой, — ответила на это замечание Круглова, — стал наш.
Весюткина грустно улыбнулась и взглянула на Николаева.
— Знаешь, Паша, тебе не мешало бы взять власть в свои руки, — вздохнув, произнесла она. — Я говорю на полном серьезе. Смена власти в больнице необходима, иначе хаос прикончит больницу в очень быстрые сроки. А вот порядок и жесткая дисциплина, наоборот, могут оттянуть время окончательного приговора.
— Я подумаю об этом, — пробормотал Николаев.
— Только думай, как можно быстрее, — посоветовала Инга Вацлавовна. — Время играет против вас.
— Весюткина, не против «вас», а против «нас»! — хохотнула Круглова, почувствовав приступ ревности из-за того, что Весюткина назвала Николаева Пашей, а не Павлом Петровичем, как обычно она это делала. — Вечно ты — как скажешь!
— Извини, я оговорилась.
Николаич нашел Игоревича на кухне. Тот сидел за столом и медленно жевал хлеб, запивая его водой. Каждое движение челюстями вызывало у него приступ боли.
— Куда же они все подевались? — заныл Николаич. — Словно под землю провалились!
— Во второй кладовой ее тоже не оказалось? — спросил Игоревич. — Опять эти пищалки тебя разыграли?
Николаич кивнул. Игоревич отложил краюху хлеба.
— Что будешь делать дальше?
— Что-что! — ответил начальник мастерских. — Буду искать… Меня сейчас вот что волнует: просто так они не могли бросить кухню. Что-то, видимо, очень серьезно их напугало. Вот такие вот пирожки да пончики.
— М-да, сделал ты удивительное открытие, Николаич. Здесь и дураку понятно, что что-то их всех напугало, и они в быстром темпе смылись.
— Ладно, пойду, посмотрю, может, они где в другом крыле прячутся… Думают, что опасность еще не миновала.
Игоревич встал с табуретки.
— Ты бы, Николаич, перекусил чего-нибудь, что ли.
— Отстань! Если хочешь, то пошли со мной…
Игоревич потрогал пальцами свой распухший нос и распухшую губу. На его лице появилось недовольное выражение, будто ему чем-то не угодили.
— В этой больнице стало опасно кучковаться, — осторожно заметил он. — Лучше ходить по одному.
Николаич резко развернулся и пошел к выходу.
— Я ж сказал, если хочешь, — буркнул он. — А если не хочешь, так я тебя и не заставляю.
Игоревич, услышав Николаича, тяжело вздохнул. Мужчины быстро зашагали по коридору подвала в сторону морга. Они прошли мимо указателя «Морг — короткая дорога для медперсонала», под которым внизу студенты из мединститута красным маркером добавили: «Гостиница для людей, не собирающихся возвращаться домой живыми».
Николаич обернулся, а затем посмотрел по сторонам.
— Знаешь что, дружище, меня пугает это абсолютное молчание, будто все повымирали в один момент… Только мы с тобой остались…
— Да, тишина здесь — зловещая! — согласился Игоревич.
— Скажем так — неприятная.
Игоревич и Николаич замолчали и несколько секунд шли молча. Начальник мастерских даже в какой-то момент задумался о том, что не слышит собственных шагов.
— А ведь все идет к тому, что так оно и будет, — нарушил тишину Игоревич. — В один прекрасный момент наступит абсолютное молчание. Последний живой человечек в этой больнице сделает последний вдох, и наступит ужасная тишина, обозначающая конец человеческой жизни.
— Блин, зря я затронул эту тему, — спохватился Николаич. — Тебе только дай о чем-нибудь таком поговорить.
— А о чем мне еще говорить?! Это ты на что-то еще надеешься. А я, если честно, давно перестал. Чувство у меня такое, что жизнь закончилась. И все, что осталось от нее — так это ты, Николаич, и твои безумные надежды на то, что все будет хорошо.
За спиной Николаича и Игоревича раздался скрип. Мужчины резко обернулись и увидели, как медленно открывается какая-то странная и очень узкая дверь. Через несколько секунд в коридор выглянул Вадим.
— Мужики, вы куда? — спросил он.
— Мы? Мы в морг, — опешив, ответил Игоревич.
В коридор осторожно, словно чего-то опасаясь, вышли Вадим и Жора. Вадим в левой руке держал папку с надписью «Вестница смерти».
— Туда не стоит ходить, — сказал Жора и закрыл за собой дверь.
— Это почему же? — удивился Николаич.
Жора замычал, пытаясь показать руками, что там происходило.
— М — мы… Э — э — э… Да здесь… Да там…
— Если короче, — перебил его Вадим, — то смысл в том, что там летало и, возможно, еще летает какое-то странное светящееся облачко. Так вот, это облачко прикасалось к людям, и они сразу же рассыпались в пыль.
Игоревич взглянул на реакцию Николаича, а затем кинул недоверчивый взгляд на Вадима.
— Что за бред ты несешь? — спросил он.
— Хотите верьте, хотите не верьте, — ответил Вадим. — Но мы все это видели своими глазами.
— Как? Вот так просто брали и рассыпались?
— Они исчезали на глазах, крошились на мелкие пылинки. Понимаете, это невозможно выразить словами, это надо видеть…
На лице Николаича моментально появилось выражение сильного отчаяния, на глазах его заблестели слезы.
— Нет, это еще не конец всему… Она жива… До нее эта гадость не дотронулась… Просто мы неудачно разошлись и теперь никак не можем встретиться.
Начальник мастерской опустил голову и, больше не сказав ни слова, один двинулся в сторону морга. Жора вопросительно взглянул на Игоревича.
— Что это с ним?
Игоревич проводил взглядом Николаича.
— У него жена пропала, Варвара Семеновна, заведующая кухней. Может, знаете такую?
— Знаем! — сказал Жора. — Но мы ее нигде здесь не встречали.
— Ясно, — пробормотал Игоревич и бросился вдогонку за Николаичем. — Эй, постой! Меня подожди… Мы ж договорились, что вместе будем искать твою Варвару.
Николаич остановился и повернулся к Игоревичу.
— Мне кажется, что уже поздно ее искать. Если б она была жива, то мы давно бы с ней встретились.
— Слышишь, умник! — разозлился Игоревич. — Мы толком нигде и не искали. А ты уже спешишь делать выводы.
— Ничего ты не понимаешь, — возразил Николаич. — Если б она собралась куда-то уйти из кухни, то обязательно предупредила бы меня.
Совещание в кабинете Магамединова подходило к концу.
— Прежде, чем мы разбежимся, — сообщил Николаев, — я хочу поговорить еще вот о чем. В одной моей палате, в которой не так давно появилась на стене «ледяная корочка» — так мы ее называем, — происходят довольно странные и необъяснимые вещи. А именно: в палате одна больная, ее зовут Анна, рассказывает другим на первый взгляд какие-то очень глупые истории. Я случайно услышал одну из них и был поражен тем, что она сбылась в реальном времени.
— Вы меня не очень-то удивили, — сказала Круглова. — Меня, например, уже давно преследует девушка в черном платье с вороном на плече.
— Я тоже встречался с этой девушкой в черном платье, — влез в разговор Магамединов.
— И мне она несколько раз приказывала покинуть больницу, — заявила Весюткина. — Но потом перестала меня беспокоить.
Николаев обиженно перевел свой взгляд с одного рассказчика про девушку в черном платье к другому.
— Эй! Эй! — возмутился он. — Я вообще-то первый начал. Может, вы меня дослушаете?
— Постойте, не кричите! — повысил голос Магамединов. — Ведь и у нас в палате появилась эта «ледяная корочка», надо бы посмотреть, не завелся ли в этой палате какой-нибудь рассказчик странных историй?
— Вы, наверное, говорите про нашу шестнадцатую палату, — задумалась вслух Круглова, — в которой никто не заразился. И все до одного отказались ее покидать.
Магамединов кивнул.
— Да-да, я говорю про шестнадцатую палату. Ладно, давайте, дослушаем Павла Петровича.
Николаев от возмущения секунд пять не сводил глаз от Магамединова.
— Ты не представляешь, Максим, как я поражен твоим благородством, — наконец-то произнес он саркастически и взглянул на всех остальных. — Я могу уже продолжать? Или еще кто-то хочет высказаться?
Отряд Ветрова расположился в мастерской Николаича. Сергей и Ольга сели прямо на стол начальника, скинув на пол все, что на нем лежало. Сергей прислонился головой к стене и прошептал:
— О боже, как я устал!
Оля тяжело вздохнула.
— Да, мы сегодня повоевали на славу, — сказала она. — Пятьдесят шесть «ногогрызов» за три похода и не одного раненого с нашей стороны. Результаты ошеломляют, — а затем с грустью добавила, — я тоже устала, если честно. Хочу домой, к маме под крылышко.
Сергей посмотрел на Олю с пониманием.
— Я даже боюсь думать о том, остались ли целы наши дома, и живы ли родители. — Он проглотил ком, подступивший к горлу. — Не видно ни конца, ни края этой ледяной равнины. Никто из нас не знает, где она заканчивается.
На глазах Оли выступили слезы.
— Скорее всего, мы уже никогда об этом не узнаем, — тихо произнесла девушка, и ее голос дрогнул.
Сергей, понял, что она сейчас заплачет.
— Эй, ты чего?
— Все нормально! Не обращай внимания.
По лицу Оли покатились слезы, она отвернулась и произнесла слова, которые рвали ее сердце на части:
— Просто страшно осознавать, что рядом не осталось ни одного близкого человека, ни мамы, ни папы, ни сестры… Ни Кирилла, который всегда умел сказать доброе слово. Я до сих пор не могу забыть, как он погиб.
Сергей подвинулся к Оле и обнял ее за плечи.
— Успокойся, Оля, ты не одна, — сказал он. — Я с тобой! И обещаю тебе, что не брошу тебя ни на минуту.
Оля на миг почувствовала тепло, заполняющее ее холодное сердце, и удивленным взглядом посмотрела на Сергея.
— Зачем я тебе, Сергей? — спросила она. — Не стоит обо мне так переживать. Не застрянь мы с тобой здесь, в этой гребаной больнице, ты, вообще не обратил бы на меня внимания.
Сергей осторожно и неуверенно погладил ее волосы.
— А я вообще до этой больницы ни на кого серьезно не обращал внимания. Не умею я с девушками общаться. Им со мной не интересно. Я по природе большая зануда.
Оля опустила голову на плечо Сергея.
— Я тоже не подарок.
В мастерскую, в которой отдыхал отряд Сергея Ветрова, вошли Вадим и Жора. Перед ними открылось помещение, заваленное неисправной медицинской техникой, заполненное тяжелым сигаретным дымом, и воняющее растворителями и красками. Они стали осматриваться по сторонам и увидели Марину, Кристину, Тамару, Полину и Артема, сидящих на деревянных скамейках возле склада запчастей, а также Олю и Сергея, расположившихся на массивном рабочем столе Николаича. Психоза и дядя Ваня точили на вращающихся наждачных кругах самодельные ножи.
— А я-то думал, что мы здесь будем одни, — заскулил Жора.
— Они нам не помеха, — прошептал Вадим и двинулся к стене, из которой торчала ярко-зеленая батарея.
Вадим и Жора практически проскочили мимо стола, на котором сидели Оля и Сергей. Вадим на всякий случай кивнул. Жора же в сторону ребят и вовсе не стал смотреть, не посчитав это нужным.
— Эй, а вы кто такие? — крикнул им Ветров.
Вадим и Жора остановились. Вадим развернулся и подошел к столу.
— Студенты мы! — гаркнул он.
Жоре такой ответ не понравился.
— Почти врачи! — добавил он для солидности.
— Мы тут временно расположимся, — сказал Вадим. — Если вы не возражаете.
Сергей изучающе посмотрел на студентов. Жора нетерпеливо потянул Вадима за руку.
— Он не возражает. Пошли.
— Здесь отдыхает мой отряд, — решил разъяснить кое-что Сергей. — Если вы хотите стать его членами, то располагайтесь, если нет, тогда скатертью дорога.
Жора отпустил руку Вадима и на всякий случай встал за его плечом.
— Членами? — переспросил он, пробежался взглядом по сторонам и остановился на Марии, Кристине и Тамаре, а затем, улыбаясь, спросил у Сергея. — А у вас что, своих не хватает?
Сергей невольно улыбнулся в ответ. Оля не выдержала и громко засмеялась. Вадим, наоборот, почему-то испугался и похлопал Жору по плечу.
— Вы на этого баламута внимания не обращайте, — попросил он и протянул свою руку Сергею. — Меня Вадимом зовут.
Командир отряда пожал ему руку.
— Сергей.
— А меня Жорой, — протянул баламут, — если что.
Сергей пожал руку Жоре и уже хотел дать добро на то, чтоб студенты отдыхали вместе с его отрядом, но Вадим вдруг произнес:
— Мы владеем очень ценной информацией, и нам надо добраться до тех, кто здесь реально рулит.
— И что же вы такого ценного знаете? — неторопливо спросил Сергей.
Вадим стал рассказывать:
— В подвале больницы мы нашли какие-то очень странные двери, за которыми — узкий коридор. Так вот, этот коридор ведет к лестнице, а та, в свою очередь, уходит глубоко вниз, под землю. Спускаясь по ней, мы обнаружили около десяти подземных этажей. После десятого лестница упирается в стену, и можно было бы считать, что это самый последний подземный этаж. Но это не так…
— Почему не так? — поинтересовался Сергей. — Есть еще какая-то лестница?
— Нет, лестницы как раз никакой больше нет. Но имеется странная шахта, которая уходит еще дальше вниз.
— Вы не пробовали залезть в эту шахту? — спросила Оля.
— Нет, — ответил Вадим. — Побоялись, если честно.
— Вадим несколько раз кидал ключи в шахту, — стал объяснять Жора. — Дно у нее, похоже, неглубоко, но насколько — мы с уверенностью сказать не можем.
— Это все, что вы хотели рассказать? — спросил Сергей.
— А этого мало? — удивился Жора.
Сергей пожал плечами. Вадим наклонился к нему и прошептал:
— Там в подземных этажах кто-то обитает и этот кто-то — не человек.
— У него звериная морда такая, — добавил от себя Жора.
— Да, репа у него здоровая и мерзкая, — произнес Вадим. — Я таких сроду не видел.
Сергей слез со стола, распрямил затекшие плечи, положил ладони на шею и покрутил головой в разные стороны.
— Так, давайте завтра пойдем и поймаем эту тварь, — сказал он.
— Поймать, может быть, и поймаем, — пробубнил Вадим, задумавшись о чем-то. — А вдруг она там не одна?
— Так и мы не одни пойдем, — успокоил его Сергей. — Смотри, сколько у меня бойцов. Все в бой рвутся.
Внезапно раздался тихий, очень неприятный звук, похожий на скрежет по металлу. Громкость звука стала медленно нарастать.
Этот невыносимый писклявый звук шел откуда-то снаружи — с улицы.
— Брр! — вскрикнула Оля. — Что это такое?
— О, сука, — скривился Сергей. — Как по нервам скребет-то!
— Вот это жесть! — согласился с ним Вадим.
Он зажал уши и посмотрел на окно.
Снаружи по разрисованному морозом стеклу что-то ползло, и как только оно полностью с той стороны этим чем-то покрылось, в глаза людей, которые смотрели в этот момент в окно, ударил сильный яркий свет. Они сначала вскрикнули и закрыли ладонями глаза, потом повалились на пол и забились, как в приступе падучей болезни, громко крича от боли, пронзившей их головы.
Жора упал на колени и обхватил ладонями голову Вадима.
— Вадим! — завопил Жора. — Вадимушка, что с тобой?
Вадим убрал руки от лица и открыл глаза. Они стали как молоко, а сами зрачки растворились в этой пустой белой жидкости.
— Жора, помоги мне! — закричал Вадим. — Я ничего не вижу!
Во дворе в это злобное сумеречное время было не просто тихо, а абсолютно тихо — ни звука, ни шороха, ни возгласа. Словно живой мир умер в холоде, который стал главным и подавляющим в новой реальности. Здание больницы от земли до второго этажа покрыла ледяная пленка, периодически сверкающая ярко-синим светом.
Все вокруг замерло в ожидании чего-то неизбежного, рокового…
Иван Сергеевич Хмельницкий сидел за узким, но длинным столом, расположенным в центре кабинета, и делал какие-то записи в своем ежедневнике. За его спиной, в кресле в углу, тихо дремал Хлебников, странный тип, возомнивший себе главврачом больницы.
Хмельницкий перестал писать и, засунув ручку в рот, задумался о чем-то. Он улыбнулся, потом перечеркнул все, что написал, вырвал испорченный лист из ежедневника, скомкал его и выбросил в мусорное ведро, в котором уже лежало несколько таких бумажных комков.
В кабинет кто-то три раза постучался. На лице Хмельницкого появилось раздражение, он небрежно отбросил в сторону ручку, поднял голову и громко произнес:
— Войдите!
Открылась дверь, и в кабинет вошел Николаев. Он остановился напротив Хмельницкого и, опершись руками на стол, уставился на него.
— В чем дело, Павел?! — спросил Хмельницкий.
— Добрый вечер, Иван Сергеевич, — вместо ответа сказал Николаев. — Что-то вас давно не было видно в нашем отделении. Решил сам к вам зайти.
Хмельницкий драматично развел руками.
— Сам видишь, какая ситуация в больнице. Мне некогда возиться с каждым по отдельности. Я решаю общие вопросы по урегулированию всего. А вам уж приходится разгребать остальное — на то вы и поставлены руководителями, каждый в своем отделении.
Хлебников, тихо похрапывающий в углу, внезапно затих и открыл один глаз.
— Николаев, это ты, что ли? — вскрикнул он.
Николаев вздрогнул и кинул любопытный взгляд на Хлебникова.
— Простите, мы разве знакомы?
— Наверное, нет, — ответил мужчина в кресле, и выражение его лица стало грустным. — Я, скорее всего, ошибся… Или сошел с ума.
— Откуда вы знаете, как меня зовут? — прицепился к нему Николаев.
Хлебников неуверенно пожал плечами.
— Так все-таки вас зовут Павел Петрович Николаев?
— Да, так оно и есть.
— Посмотрите на меня, — жалобно попросил Хлебников. — Неужели вы меня ни разу не видели? Или не помните?
Николаев внимательно рассмотрел Хлебникова.
— У меня хорошая память на лица, — произнес он. — Мы с вами ни разу не встречались. Ну, а если и встречались, значит, это было очень давно.
Хмельницкий взглянул на Хлебникова и стукнул кулаком по столу.
— Павел Петрович… Паша! Не обращай внимания на этого человека. Он из-за всего происходящего потерял рассудок и утверждает, что он главврач этой больницы. Я даже не спешу его в этом разубеждать, чтобы не навредить его психике окончательно.
Хлебников тяжело вздохнул. Николаев, кинув мимолетный взгляд на Хмельницкого, вновь с серьезным выражением лица уставился на странного человека, который утверждал, что знает его.
— Очень тяжело мне осознавать то, что я сошел с ума, — заговорил Хлебников. — Я чувствую себя нормальным, способным адекватно воспринимать окружающее. Но меня мучает такое ощущение, что я потерял мир, в котором жил. И каким-то чудом попал в ваш, который очень похож на мой, но не совсем. Что-то в нем не так. Например, в моем мире мы с вами знакомы, а в этом нет.
Николаев машинально провел рукой по щеке и ответил:
— Знаете, нам всем в последнее время кажется, что мы живем в каком-то чужом мире. Так что вы меня не удивили.
— Поймите, вы рассуждаете, исходя из общей картины происходящего, — произнес отчаянным голосом Хлебников. — А я говорю об индивидуальных отличиях.
Николаев сел на стул.
— Я не совсем понимаю, что вы хотите мне сказать.
— Я не могу все сразу объяснить. Я долго ходил по больнице, наблюдал и анализировал все происходящее. И отметил для себя очень много парадоксальных вещей. К примеру, ваш мир — назовем его вашей реальностью — изменяется под воздействием каких-то факторов к худшему, но вы в вашем мире почти все друг друга в этой больнице знаете. У меня же проблема другая. Я почти всех вас знаю, могу назвать поименно. Знаю больницу, как свои пять пальцев, могу рассказать, где и что находится, за исключением некоторых нюансов. Но в этой больнице никто не знает меня.
— Да, — неприятно ухмыльнулся Хмельницкий, — тяжелый случай.
— Можно даже сказать — странный, — прошептал Николаев.
Хлебников вскочил с кресла и закричал, не контролируя свои эмоции:
— Дослушайте меня! Может быть, произошел какой-то сдвиг между реальностями, и именно из-за этого пострадали люди? Только каждый из нас пострадал по-разному. То есть, у каждого его реальность изменилась не одинаково. Допустим, у меня намного сильнее, чем у вас, Павел Петрович, а у вас, Иван Сергеевич, намного слабее, чем у Павла Петровича.
Хмельницкий топнул ногой и со злостью посмотрел на Хлебникова.
— Прошу вас! — разгневался он. — Не продолжайте больше этот бред.
Хлебников моментально опустил голову и сел обратно в свое кресло. А Хмельницкий тем временем набросился на Николаева:
— Павел Петрович, ну право же! Мы с вами умные люди и не должны слушать всех подряд, иначе точно сойдем с ума. Он же мыслит, как шизофреник. Выстроил свой мир в голове, со своими же законами, и нас пытается затянуть туда же.
Николаев задумчивым взглядом пробуравил толстый лоб главврача, заставив его чуть-чуть понервничать, снисходительно улыбнулся и ответил:
— Согласен. Не будем разводить демагогию. Я пришел к вам по другому вопросу. У нас появился кое-какой план, и мы хотим его согласовать с вами.
— Я весь внимание, — сказал Хмельницкий. — Давай, вводи меня в курс дела.
Магамединов, надев на себя защитный костюм, вышел из своего кабинета в коридор, посмотрел налево, и его сердце неприятно стукнуло в груди. По коридору, поникнув головой, шла Весюткина. Она вся сгорбилась, руки ее неестественно повисли.
Максим Викторович сорвался с места и бросился следом за ней.
— Инга, постой! — закричал он.
Весюткина обернулась и с грустью посмотрела в глаза Магамединову.
— Инга, тебе надо отдохнуть, — произнес он.
— Мне некогда, — ответила Инга Вацлавовна.
Магамединов опустил тяжелую руку на плечо Весюткиной.
— Поверь мне, все самое мрачное скоро останется позади.
— Ты сам в это не веришь, — истерично хохотнула она. — Зато других постоянно в этом убеждаешь.
Магамединов в бессилии скрипнул зубами.
— Инга, гони прочь чувство отчаяния. Я тебя умоляю. Лучше подумай о надежде. Все будет хорошо, вот увидишь.
Инга отвела взгляд в сторону.
— Нельзя жить только одной верой и надеждой, — ответила она. — В нашем положении — тем более. Необходимо опережать события на несколько шагов вперед. Мы же плетемся где-то позади паровоза.
— Почему же позади паровоза?
— Да потому! Никто из нас по-настоящему не пытался найти первопричину всего происходящего. И все мы боролись только с последствиями. А это — гиблый путь.
— Я согласен с тобой. Но беда в том, что надо за что-то зацепиться. Только так мы сможем найти первопричину, — сказал Магамединов и обнял за плечи Весюткину. — И для меня очень важно, чтоб ты не падала духом.
Весюткина прижалась к Магамединову, с душевной болью и нежностью посмотрела в его усталые, но добрые глаза.
— Ох, Максим! Если б ты знал, как мне в свое время не хватало твоей ласки. Ты так и не заметил, что я была в тебя влюблена. Тебя от меня уносил стремительный взлет твоей карьеры, из-за которого ты на меня просто не обращал серьезного внимания. Ты видел во мне только друга, но не женщину. И это для меня было так странно… Знаешь, я ведь, дура, все время на что-то надеялась. А когда в твоей жизни появилась Катерина, я чуть не свихнулась. Но, слава Богу, нашла в себе силы и никому не показала свои страдания.
Магамединов осторожно убрал руки с плеч Весюткиной.
— Э — э — э… — забормотал он. — Ты, конечно же… Меня удивила…
Весюткина приставила палец к губам и, глотая слезы, попросила:
— Все! Забудь, Магамединов! Иногда женщине надо высказаться.
— Ага-а… — растерянно прошептал Максим Викторович.
Весюткина наигранно улыбнулась.
— Кстати, я совсем забыла, Николаев тебя искал. Просил передать, чтоб ты поднимался к нему на этаж и в первой операционной устраивал свою лабораторию.
— Так и сказал?
— Да, давай чеши, пока он не передумал.
Магамединов повернулся, сделал несколько шагов, потом вновь обратил взгляд к Инге Вацлавовне.
— Спасибо, Инга. Я только микроскоп и свои записи из кабинета заберу.
Анфиса сидела на стуле возле железных дверей. В руках у нее был большой железный ключ. Она по поручению Магамединова охраняла вход в отделение, впускала и выпускала врачей и санитаров.
— О боже, как я хочу спать! — сказала девушка сама себе.
И тут же раздался цокот каблуков. Минуя пост дежурной медсестры, к ней приближалась Весюткина.
— Ну, как у тебя, Анфиса, дела? — спросила Инга Вацлавовна.
— Сил больше нет, — пожаловалась девушка. — Ужасно спать хочу.
Весюткина кивнула.
— Сейчас что-нибудь придумаем. А куда санитары подевались? Ты их не видела?
Анфиса громко вздохнула.
— Пошли узнавать, будет ли сегодня ужин. Говорят, Николаич там колдует с каким-то мужиком. А жена его и рабочие кухни все бросили и куда-то ушли, вот он за них и отдувается.
— Все ясно, — сказала Весюткина и улыбнулась. — Тогда тем более, Анфиса, иди, отдыхай, только ключи мне отдай. Мало ли что, вдруг понадобятся.
— Я тогда тоже в столовую пойду, — обрадовалась Анфиса. — Съем чего-нибудь…
Она протянула ключ Весюткиной, и та небрежно кинула его в карман белого халата.
— Давай, давай, а отдыхать после этого советую в хирургии или в ожоговом. Здесь это явно не выйдет.
Анфиса вышла на лестничную площадку и закрыла за собой дверь. В коридоре раздались еще чьи-то шаги, и через несколько секунд к Инге Вацлавовне подошла Круглова.
— Эй, Весюткина, я не поняла, ты чего без костюма?
— Не переживай — сейчас надену, — ярко улыбнулась Инга Вацлавовна, показывая свое хорошее настроение. — Устала я в нем ходить.
— Нет, так, подруга, не пойдет! — возмутилась Елена Степановна. — Иди оденься. Это тебе не эпидемия гриппа!
— Хорошо-хорошо, — закивала Весюткина. — Тебя там зачем-то Николаев звал. Просил, чтоб ты к нему в кабинет поднялась.
Круглова хитро прищурила глаз.
— О! — усмехнулась она. — Вот так и рушатся непробиваемые стены! Осталось выкинуть его глупые рисуночки и хорошенько поговорить по душам.
— Давай, голубь сизокрылый, лети к нему побыстрее, — поторопила Инга Вацлавовна. — А то он передумает.
Круглова отстегнула верх защитного костюма, под ее глазами виднелись темные круги. Она открыла железную дверь и вышла на лестничную площадку, запрыгнула на ступеньку и обернулась, шутливо улыбаясь.
— Я вот не знаю, мне сразу к нему? Или пойти душик для начала принять?
Весюткина выглянула на лестничную площадку и доброжелательно улыбнулась:
— Сразу. У него душевая получше, чем у нас. Там друг другу спинки и потрете.
Круглова вдруг спрыгнула со ступеньки и сделала шаг в сторону Весюткиной.
— Ну уж нет… А как же мое вечное: «Я подумаю»?
Улыбка мгновенно сползла с лица Весюткиной.
— Нечего думать! — неожиданно закричала Инга Вацлавовна. — Держись за него! Он умный, сильный и отчаянный мужик. Выносливый! С ним у тебя будет больше всего шансов выползти из этой пропасти!
Весюткина отступила на шаг назад и захлопнула у Кругловой перед носом железные двери, не дав ей опомниться. Елена Степановна, ошарашенная поступком подруги, осталась стоять одна на лестничной площадке. В замке раздался скрежет ключа, которым Инга Вацлавовна закрыла замок на два оборота.
Круглова испугалась:
— Эй, Инга, ты что?! Ты закрылась?! У нас ведь ключ один на всех. Мало ли что…
За дверью воцарилась тишина. Зрачки Кругловой расширились от страха. Она ударила кулаком в дверь.
— Весюткина! Открой немедленно! Ты что задумала?!