Что-то меня разбудило, я не поняла, что. Вдруг я очнулась в полутьме спальни Джейсона. Так же лежала я рядом с Натэниелом, смутно виднелись по ту сторону от него белокурые волосы Джейсона. Ничего не изменилось, так что же разбудило меня?
Я прислушалась, лёжа тихо. Слушать было нечего. Только тихо дышали ребята, чуть зашуршали простыни, когда повернулся во сне Джейсон. Абсолютно тихо было в комнате. Так что же это было? Тут я услышала этот звук — вода. В ванной течёт вода.
Я сунула руку под подушку, нащупала «браунинг» в кобуре. Если я спала не дома с пистолетом в кобуре, то на всякий случай держала кобуру застёгнутой. Нехорошо будет, если чья-то рука нечаянно отщелкнет предохранитель, а другая рука так же случайно нащупает крючок… в общем, понятно.
Я расстегнула кобуру, вытащила пистолет и ладонью прикрыла рот Натэниелу.
Он дёрнулся и проснулся, вытаращив глаза. Я показала стволом на дверь ванной. Натэниел кивнул и тронул Джейсона за плечо, а я вылезла из кровати и направилась к двери ванной.
Предохранитель я отщелкнула, пистолет держала двумя руками, направляя в потолок. Может, кто-то из других оборотней решил помыться. Это вполне в их духе — никого не будить и думать, что все путём. Неправильно было бы застрелить кого-то только за то, что он полез не в тот душ.
К двери я подошла сильно сбоку, чтобы моя тень не пересекла луч света, хотя за спиной в комнате света не было, и этого бы не случилось, но осторожность лишней не бывает. Полы халата мне пришлось накинуть на руку, чтобы в них не запутаться. Как я надевала халат — не помню.
Оказавшись у двери со стороны петель, я опустилась на колено, потому что если у того, кто там, есть оружие, то оно, вероятнее всего, будет наведено выше моей головы. Чуть выдвинувшись, я стала отодвигать дверь руками, по-прежнему сомкнутыми на рукояти. Хотелось дать глазам время привыкнуть к свету раньше, чем там заметят движение двери. То, что не стоит из темноты врываться в освещённое помещение, я понимала — это значит ослепнуть на пару секунд. Будь я уверена, что там враг, я бы выстрелила вслепую, но такой уверенности не было.
Из-под двери текла вода, и халат у меня под коленями промок. Это не душ шумел, это ванна наливалась. Теперь я слышала различие. Кто-то перелил ванну. Что там за чертовщина?
Дверь уже открылась до конца, и никого там видно не было. Была только ванна и вода, переливающаяся через край, и льющаяся из до упора открытого крана. Ноги у меня промокли. И холодно было, очень холодно, будто открыли только холодную воду. Кто же такую холодную ванну принимает?
В ванной был только умывальник, стульчак, перегородка и ванна-душ. Помещение достаточно маленькое, чтобы оглядеть с одного взгляда. Прятаться негде. Чья-то шутка? Кто-то забрался, пока мы спали, заткнул ванну и включил воду? Чтобы мы не заметили, пока нас не затопит? Или им все равно? Глупая шутка.
Я встала и зашлёпала по воде. Она была по щиколотку, и это было как-то странно. То есть такой глубокой вода не должна была быть. Подол халата подхватило течение, будто я шла по ручью. И вода была холодная, ледяная.
А в ванне вода клубилась, и это тоже было неправильно. Не видно было дна. А ведь ванна не такая глубокая. Белая ванна, чистая вода. Почему же она непрозрачна?
Пистолет я держала дулом вверх, но потянулась отключить воду. Наполовину я ожидала, что меня что-то схватит за руку, но этого не случилось. Кран просто повернулся, и наступившая тишина оглушала. Только тихо журчала вода, плескалась по ванной. Она прояснилась, как в набранном из-под крана стакане, когда в воде слишком много примесей. Молочная гуща осела на дно, и что-то в воде было. Выплывало из мрака, будто наводясь на резкость.
Бледная рука, волна рыжих волос — я смотрела в лицо Дамиана. Глаза его были открыты и мертвы, но ведь сейчас день. Он мёртв. Дышать ему не надо. И он вполне может быть под водой, ему это не вредно. Однако логика не помогала. При виде плавающего под водой Дамиана я сделала то, что сделала бы, будь он человеком — потянулась к нему руками.
Пистолет я бросила на пол и сунула руки в ванну. Нащупала его, ухватилась за рубашку и стала тянуть, тянуть из воды, но вода будто была тяжелее, чем должна быть, тяжелее и холоднее. И он уже был почти на поверхности, когда я поняла, что это не вода, это лёд. Его вморозило в большую глыбу льда, и у меня руки вмёрзли в неё вместе с ним.
— Анита, Анита!
Это был голос Натэниела, его рука лежала у меня на плече, и я очнулась в спальне Джейсона. Пульс в горле просто душил меня. Я села, огляделась. Дверь в ванну была приоткрыта, но воды слышно не было. Сон. Приснилось.
Меня стало трясти, я дико замёрзла.
— Мне Дамиан приснился. Он был холоден, заморожен во льду.
— У тебя кожа как лёд, — сказал Натэниел.
Джейсон уже сел. Короткие светлые волосы растрепались, глаза ещё не до конца проснулись.
— Что случилось?
Натэниел обнял меня, растирая мне руки.
— Когда ты ела последний раз, Анита?
— С тобой вместе, в машине.
— Больше двенадцати часов прошло. — Он посмотрел на Джейсона. — Ей срочно нужно поесть.
Джейсон не стал задавать вопросов — просто вылез из кровати и присел возле маленького холодильника, служившего заодно прикроватным столиком. Оттуда он вытащил тарелку фруктов — яблоки и бананы.
— Не люблю холодных фруктов, — сказала я.
— Анита, тебе приснился Дамиан, потому что ты поедала его энергию. Съешь банан.
Вдруг я поняла, что он прав. От холода я отупела.
Джейсон подал мне банан, но Натэниел помог его очистить, потому что меня слишком сильно трясло.
Натэниел стал кормить меня кусочками, а зубы у меня продолжали стучать. Когда я смогла проглотить банан, дрожь немного унялась, но не слишком.
— Мясо, белки, — сказал Натэниел.
Джейсон достал коробку из китайского ресторана, но даже предлагать не стал, покачал головой.
— Слишком старое.
Он вытащил белый пенопластовый контейнер и прочёл:
— Фахитас из «Эль Магея», вчерашние.
Натэниел открыл коробку, достал пальцами кусок говядины и поднёс мне ко рту:
— Ешь.
Я стала есть, и мясо было невероятно вкусно, даже холодное. Казалось, оно насыщает не только мой желудок. Разгребая жареный лук и перец, я выбирала куски говядины. Согревшись, когда кожа уже не обжигала льдом и меня перестало трясти, я стала есть медленнее, потом помотала головой.
— Больше не могу.
— Ты почти все мясо съела, — сказал Джейсон. Он сидел около кровати, положив на неё руки, а подбородок на руки. — Я слышал, как Натэниел сказал, что ты поглощаешь энергию Дамиана?
Я кивнула.
— Жан-Клод сказал, что вы с Натэниелом и Дамианом составили второй триумвират.
— Очевидно, — сказала я.
— Я так понимаю, что многому приходится учиться.
— Это точно. Второй раз за одни сутки я чуть не убила Дамиана.
— Как? — вытаращился Джейсон.
— Она пытается поступать, как обычно, — объяснил Натэниел, пододвигая к Джейсону закрытую коробку. — Не есть, а перехватывать на ходу, спать урывками, ни в чем о себе не заботиться, кроме как мышцы упражнять.
— Не могу же я сказать копам: «Извините, мне нужно подремать»?
— Нет, но я же тебе говорил, что надо есть больше. Говорил, что ты действуешь скорее как ликантроп, а не как вампир. Тебе достаточно было подъехать к любой автомобильной закусочной. Их полно круглосуточных.
Мне не понравился его тон.
— Я об этом не думала. Мне только спать хотелось. Я устала так, что меня аж тошнило.
— А может быть, тошнило, поскольку энергия кончалась, — возразил Натэниел, явно рассерженный, — но ты же об этом не подумала?
— Нет, не подумала. Доволен?
— Нет, — ответил он. — А знаешь, почему? Когда Дамиан умрёт, кого ты будешь высасывать следующим?
Он злился так, что у него глаза потемнели, стали почти фиолетовые.
Я начала злиться в ответ, потому что кошмар меня напугал, и то, что я снова чуть не убила Дамиана, напугало тоже. Дура я была, что не подумала поесть, хотя Натэниел уже объяснял мне это. Я просто слишком устала. А если подумать, то устала больше, чем должна была, разве не так? Хотела я рассердиться на Натэниела, потому что виновата была я. А я не люблю, когда я виновата. Не люблю ошибаться, особенно так крупно.
— Ты прав, прав. Прошу прощения. Я действительно виновата.
— Ты не станешь спорить? — поразился Джейсон.
— А зачем вести проигранный спор? Я была беспечна. Дело не только в триумвирате, или в новом триумвирате, тут ещё и ardeur. Я его вроде как покорила.
— Что значит «вроде»? — спросил Джейсон, присаживаясь на край кровати.
Он был гол. Все это время он был гол. Я просто не замечала раньше, но заметила теперь, и очень прямо посмотрела Джейсону в глаза.
— Значит, что ardeur теперь не будет просыпаться по собственной воле.
— Но это же хорошо?
Джейсон явно был озадачен выражением моего лица.
— Хорошую новость я уже сказала. А плохая в том, что ardeur не просыпается, но питать его надо. Он не будет мне напоминать — пора уже покормиться. Вот так и случилось с Дамианом в прошлый раз. Я не кормила ardeur больше двенадцати часов, намного больше, и он не возник.
— Не возник, ты его и не кормила, — сказал тихо Натэниел.
— Вот именно.
— И стала высасывать энергию из Дамиана.
Я кивнула:
— Тогда он вроде как позвал у меня в голове.
— И тогда ты стала кормить ardeur, — сказал Джейсон.
Я кивнула.
— До приезда в клуб.
Это уже был Натэниел.
— Да.
Я обернулась к нему, и то, что увидела в его глазах, меня и огорчило, и разозлило. Он смотрел обиженно, и это не была моя вина. Но назвать не моей виной то, что я имела секс с кем-то другим, у меня язык не поворачивался, так что я и не сказала. Если ему надоело, что я трахаюсь с кем попало, но не с ним, то он имеет на это все права.
— Я это сделала по минимуму, только чтобы восстановиться.
— С кем? — спросил он, глядя осторожно и внимательно.
— С Реквиемом.
— Если ты уже поедала энергию Дамиана, значит, тебе надо было раньше покормить ardeur? — спросил Джейсон.
Наверное, он действительно хотел знать, но ещё и пытался предотвратить ссору. Я не была уверена, что мы сейчас затеем ссору с Натэниелом, но и уверенности в обратном у меня не было.
Подумав над вопросом, я ответила:
— Да, наверное.
— Ardeur даёт тебе энергию?
— Ага.
— И теперь ты — источник энергии в новом триумвирате. Твоя энергия питает Дамиана и — в меньшей степени — Натэниела.
— Почему это меня в меньшей степени? — спросил Натэниел.
— Ты живой. Твоё сердце бьётся само, а у Дамиана — нет.
— А, понятно, — кивнул Натэниел.
— К чему ты ведёшь, Джейсон? Ты же точно к чему-то ведёшь.
— Я? — Он состроил наивные глазки.
Я покачала головой:
— За этими детскими зенками прячется острый ум. Ты только его не показываешь, так что — да, что-то на этом уме у тебя есть. Так что?
— Аните сейчас нужно есть чаще, я правильно понял?
Мы оба кивнули.
— А что если ей и другие вещи питать надо чаще?
Мы оба, кажется, набрали воздуху спросить, что он имеет в виду, и оба сообразили одновременно.
— А, блин! — сказала я.
— Бог ты мой! — ахнул Натэниел.
— До сегодняшнего дня это было часов двенадцать, до четырнадцати можно было растянуть. Так насколько чаще это может быть теперь? — спросила я.
Джейсон развёл руками:
— Я-то откуда знаю? Я только указал на такую возможность.
— Звучит разумно, — согласился Натэниел. — Ты напиталась от Реквиема — и сколько прошло, пока мы с тобой питали ardeur?
Я подумала, попыталась посчитать в уме, что было труднее обычного, потому что к расчётам примешивалась лёгкая паника.
— Два часа, если не меньше. — Я замотала головой. — Нет, ни за что. Не могу я питать ardeur каждые два часа.
— Нет, но ты можешь держать в джипе какие-нибудь закуски и каждые два часа есть, — заметил Натэниел. — Я уже говорил: когда утоляешь один вид голода, остальные уменьшаются.
Паника несколько ослабла, хотя и не очень.
— Ты уверен, что орешки в машине мне помогут?
Он пожал плечами:
— Не знаю точно, но мне так кажется.
Вдруг он показался очень молодым и неуверенным.
Я обняла его, он обнял меня в ответ.
— Бог ты мой, Натэниел, мы и так днём едва успевали его питать. Что же мне делать?
Паника уже слегка слышалась в моем голосе.
Он сжал меня крепче:
— Что-нибудь придумаем. Прости, я психанул из-за Реквиема. Понимаешь, просто…
— Просто все меня имеют, а ты нет, — закончила я.
Он кивнул. Потом отодвинулся, чтобы улыбнуться мне своей чудесной улыбкой. Взял меня за руку и положил к себе на шею — я нащупала засос, оставленный мною.
— Это было хорошо, Анита. Именно то, чего мне в тот момент хотелось.
У меня хватило времени улыбнуться в ответ, но мимолётно.
— Сколько времени? — спросила я.
— Десять, — ответил Джейсон.
Класс. Меньше двух часов проспала. А вслух я сказала:
— Я на тебе кормилась около двух ночи, то есть прошло всего восемь часов. Это слишком мало, Натэниел.
Он посмотрел на меня, и в этом взгляде были твёрдость и целеустремлённость.
— Просто люби меня сейчас, Анита. Люби меня, а подкормиться сможешь на ком-нибудь другом. Но ты права: меня достало, что тебя имеет каждый, только не я. — Он встал на колени, коснулся моих рук, но не обнимая меня, не держа. — Люби меня, и у меня не будет причины ревновать.
— Но у меня все равно будет секс с другими, — сказала я. — Почему же ты ревновать не будешь?
— Потому что я буду знать: со мной ты хочешь заниматься любовью, а с ними — иметь секс.
У меня начала болеть голова. Натэниел часто ставил меня в тупик. Я его люблю, я его хочу, но, черт побери, я не знала, что ему сейчас сказать.
— Если бы ты был в постели с другими женщинами, я бы ревновала в любом случае.
Он покраснел:
— Ты и в самом деле меня ревновала бы?
— Мне не особо нравилось, когда в клубе тебя лапали, так что — да, наверное, меня бы это не порадовало.
— Лучше этого ты мне ничего не могла сказать.
— В смысле, что я тебя ревную к другим женщинам?
Он кивнул.
— Тебя уже ревновали твои подружки, — сказала я.
— У меня не было подружек.
Я уставилась на него, не зная, что сказать. Я понимала, что он не стал бы врать, но все равно трудно было поверить.
— Ты же снимался в порнофильмах. Ты был…
— Проституткой, — договорил он за меня, не моргнув глазом.
— Ну да, я прошу прощения…
— Трахаться — не встречаться, Анита. Уж тем более — трахаться за деньги.
— Но…
Он положил пальцы мне на губы.
— Тихо, — сказал он. — Ты у меня первая девушка.
Я уставилась на него с тихим ужасом. Я у него первая девушка? Нет, в голове не укладывалось. Как это можно — сниматься в порно и быть проституткой, и никогда ни с кем романа не иметь? Наверное, недоумение отразилось у меня на лице, потому что он улыбнулся и тронул меня за щеку. Наклейка отвалилась, и он провёл пальцами вдоль заживающих царапин, оставленных Барбарой Браун.
— Я тебе говорил: ты первая, кто хотела именно меня и ради меня. Не потому, что я красавчик или за то, что я умею вытворять со своим телом. Ты меня любишь без секса. Ты позволяешь мне о тебе заботиться. Ты мне позволила кухню тебе обустроить.
— Так ты же готовишь больше, чем я.
Он улыбнулся, и глаза его стали добрыми, будто я — ребёнок, а он намного старше.
— В том-то и дело, Анита. Ты мне позволила купить чайный сервиз, хотя я знаю, что ты считала это типа глупостью.
— Так ты же хотел, чтобы был чайный сервиз.
— Ты делаешь что-то не потому, что тебе этого хочется или нравится, а чтобы я был доволен. Были люди, что покупали мне драгоценности, одежду, отдых в шикарных отелях и на курортах, но никто не позволил мне покупать за его деньги то, что мне нравится — только то, что они сами считали правильным. Не позволяли мне изменить их распорядок жизни. Не давали мне места в ней. — Он взял моё лицо в ладони. — Может быть, подруга или девушка — не те слова, но от любого другого, боюсь, ты просто сбежишь, а этого я не хочу.
У меня внезапно пересохли губы.
— Люби меня сейчас, — прошептал он и потянулся ко мне для поцелуя.
С той стороны кровати послышалось шевеление. Я подавила импульс схватить Джейсона за руку или за что придётся, лишь бы остался с нами. Чтобы не оставлял меня с Натэниелом. Ронни права, это неразумно, но такое у меня было чувство, что если я сделаю сейчас это логическое завершение наших отношений, мне придётся оставить его при себе. Она ошиблась. Дело не в том, что для меня секс был обязательством — это уже не так. Но секс с тем, с кем надо, обязательством остался, а тот, кто сейчас тянулся ко мне с таким нежным поцелуем, он был как раз, кто надо.
Я отвернулась от поцелуя и увидела уходящего в ванну Джейсона.
— Я включу душ, так что ловите кайф, — сказал он.
— Мне жаль, что тебя выгнали из твоей кровати, — сказала я.
Мне действительно было жаль, и по многим причинам.
Он усмехнулся и тут же постарался скрыть усмешку, уверенный, что я ему этого так не спущу.
— Это же не значит, что я в неё не вернусь, — сказал он.
Я удержала Натэниела от дальнейшего приближения, упёршись рукой ему в плечо, и воззрилась на Джейсона.
— Это что ещё значит?
Он попытался совладать с лицом, не смог, и видно было, что он очень собой доволен.
— От Натэниела ты не можешь кормиться — слишком рано. Жан-Клод ещё тоже пока не проснётся. А если Жан-Клод не проснётся, то и Ашер отпадает.
Я прищурилась:
— И?
— Если найдёшь здесь другого оборотня, кроме меня, чтобы подкормиться, я ему уступлю место. Грэхем там, в холле.
Выражение его лица не оставляло сомнений, что он знает: Грэхема я не выберу.
— Ах ты наглый…
— Ну-ну-ну! Разве так следует говорить с тем, кто готов кормить тебя самой сутью своего тела?
Я поглядела на него мрачно и повернулась к Натэниелу. Лицо его было абсолютно спокойно.
— Как ты на эту тему?
— Честно?
— Да, честно.
— Пока я первый, остальное меня не волнует.
— Я могу остаться и помочь в любовной игре, — предложил Джейсон.
Я не успела ответить.
— Не в первый раз, Джейсон, — ответил Натэниел. — Я хочу, чтобы сейчас были только мы двое.
Джейсон осклабился — скорее в мой адрес, нежели Натэниела, потому что видел, как я вытаращила глаза в ответ на небрежное согласие Натэниела в дальнейшем выступать втроём.
— Тогда я скрываюсь в ванной.
Он закрыл дверь, и мы остались наедине с торшером.
Я посмотрела на Натэниела в некотором возмущении:
— Спасибо, что записал меня на секс втроём.
Он посмотрел недоуменно:
— Я почти каждую ночь спал с тобой и с Микой.
— Но мы не занимались сексом все одновременно.
Он посмотрел на меня, и по его взгляду я поняла, что слишком энергично возражаю.
— Этого не будет, — сказала я.
— Анита, ты просыпаешься, тебе нужно питаться, и ты поворачиваешься к тому, от кого не кормилась накануне, но другой-то из постели не всегда вылезает. Я не раз смотрел, как ты занималась с Микой сексом, а он смотрел, как ты от меня кормишься.
Головная боль уже пульсировала под веками. Мне трудно было глотать, и у боли был знакомый привкус паники.
— Я знаю, что вы с Жан-Клодом были вместе с Ашером. И это было по-настоящему втроём.
— Не всегда, — сказала я, и даже для меня это прозвучало неубедительно.
Он посмотрел на меня серьёзно:
— Анита, ничего плохого нет в том, чтобы наслаждаться близостью двух мужчин сразу.
Ещё немного — и пульс меня задушит.
— Нет, есть, — возразила я, тяжело дыша.
— Но что, что в этом плохого?
Он наклонился, будто для поцелуя, но я отклонилась, и это было глупо, потому что тогда я оказалась на кровати, глядя на Натэниела снизу вверх. Никакой логики — уходить от поцелуя, растягиваясь на кровати. Конечно, не было логики и в охватившей меня панике.
Он опёрся на руки и посмотрел на меня с улыбкой, дающей мне понять, что я веду себя по-дурацки. В этот момент я поняла, что ошибалась, считая его ребёнком. По этому взгляду стало ясно, что по-своему он так же осторожен со мной, как и я с ним. Он считает меня защищённой, неискушённой. Перед лицом его опыта я во многом была ребёнком. Это был один из тех моментов, когда меняются отношения, когда вдруг раскрывается или взрывается перед тобой мир, и он сразу перестаёт быть таким, каким был раньше.
Мы смотрели друг на друга, и не знаю, что было видно у меня на лице, или просто до него тоже дошла эта перемена, но он остановился и улыбнулся мне.
— Что случилось? — спросил он.
Вопрос показался мне таким дурацким, что я заржала.
— А ничего плохого! Я два раза чуть не убила Дамиана. Я думала, что контролировать ardeur — это облегчает жизнь, так нет же. Я переспала с Байроном — с Байроном, можешь себе представить? Чуть не подняла ночью все кладбище. Целая армия мертвецов ждала моего призыва. Я ощущала её, Натэниел, ощущала её силу. — Я плакала, хотя и не собиралась. — А так — ничего плохого не случилось.
Он поцеловал мои слезы, текущие из глаз, нежно-нежно.
— Давай тогда сделаем хорошее.
Он целовал меня, и соль моих слез ложилась ему на губы.
— Но…
Он поцеловал меня снова, чуть требовательнее.
— Анита, пожалуйста, перестань говорить.
— Зачем? — нахмурилась я.
— Чтобы можно было начать трахаться, — пояснил он.
Я открыла рот и не знаю, что сказала бы, если бы он не заговорил первым.
— Люби меня! — он навис надо мной. — Проглоти меня!
Я думала, он хочет поцеловать меня, но его губы спустились ниже, он поцеловал меня в шею, ниже, ещё ниже.
— Имей меня.
Он целовал мою грудь сквозь футболку.
— Всоси меня.
Он поднял футболку, обнажая мне груди. Я хотела возразить, но выражение его лица, его глаз остановило меня. Он приложил губы к соску, чуть ниже наклейки на укусе Жан-Клода, и лизнул длинно, нежно, закатывая ко мне глаза.
— Трахни меня.
Я бы хотела сказать, что нашла слова не менее соблазнительные или что-нибудь нежное, но единственное, что пришло мне в голову, было:
— Окей.
Не нежно и не скабрёзно, но если кого-то любишь, то не надо всегда быть скабрёзной или остроумной, иногда можно просто быть собой, и сказанное в нужный момент «окей» оказывается сладкозвучнее любой поэзии и может значить больше всех на свете постельных слов.