Конечно, чего я желала, входя в комнату, так это чтобы мы поймали наших серийных убийц раньше, чем они убьют опять. В этом желании я была больше чем уверена, и с таким, кажется, можно жить.
Вампира усадили на стул, и наручники пропустили через перекладину спинки. Конечно, это тоже только задержка, но две задержки подряд могут спасти нам жизнь, если дело повернётся плохо.
Я всмотрелась в лицо вампира. Волосы у него были темнее, чем у Эвери — шатен, которого многие назвали бы брюнетом, правда, не в моем присутствии. Глаза карие, тёмные. Выглядит неплохо — по типу «ну уж сотни таких лиц я точно видел», — но не поэтому я на него уставилась. Я его знала. Сперва просто какое-то воспоминание вертелось на заднем плане сознания, потом лицо стало знакомым, и вдруг все вспомнилось.
— Вы — Иона Купер. Помню, меня расспрашивали репортёры о моих чувствах по поводу того, что мой коллега-охотник убит вампирами. Это было — когда же? Два года назад, или три?
Выражение его лица и взгляд, до того безразличные, стали враждебными.
— Четыре.
— Вампиры тогда были на легальном положении, Купер. Почему вы не вышли из чулана и не сообщили людям, что не погибли в том пожаре?
Он опустил глаза, поднял снова, и они стали темнее, засверкали гневом и вампирской силой. Я наклонилась к нему поближе, улыбаясь. Зная притом, что эта улыбка не доходит до глаз, они остались холодны и мертвы. Ствол моего пистолета был прижат к его груди — не слишком сильно, но напротив сердца.
— А может, дело в том, что вы допустили гибель — сколько их было? — шестерых полисменов в огне?
— Анита, что происходит? — спросил Зебровски.
Я рассказала ему. Даже не глядя, я знала, что лицо Зебровски дружелюбным не будет. Ничто так не выводит копов из себя, как если убивают их коллег.
— И как же ты выжил, Купер? — спросила я.
Он полыхнул на меня взглядом:
— Сама знаешь.
— Ты выдал их тем вампирам, на которых охотился?
Он глядел молча, но отрицать не стал. Этого было достаточно.
— Он продал копов за деньги? — спросил Маркони.
— Нет, — ответила я, — не за деньги.
— Нет, — сказал Купер, — не за деньги.
— За что же ещё? — спросил Смит.
— За бессмертие, — сказала я. — Верно, Купер?
— Не только.
— За что же ещё? — спросила я.
— Ты — слуга-человек Мастера Города. Ты знаешь, за что ещё.
Я заморгала, не зная, что сказать, но отодвинулась и уже не держала пистолет у его груди. Я знала, на что это похоже — соблазниться тем, за кем охотишься. Просто в моем случае соблазнение было более традиционным. Ладно, зато я хотя бы среди живых.
— О чем он? — спросил Смит.
Густой голос Малькольма заполнил зал со всеми его столами и чашей для пунша. Все было готово для пунша с печеньем, хотя пунш, на мой взгляд, был слишком красный и слегка густоватый.
— Сила, офицер. Сила и секс — вот что предлагает Жан-Клод.
— Аккуратнее бросайся камнями, Малькольм, а то могут и вернуться.
— Это угроза?
— Нет, дружеское предостережение, что бросаться камнями можно, только имея чистые побуждения.
— Спроси своего друга. Спроси его, заманил ли его к нам секс с кем-то из нас. Я в течение многих веков видал смертных, приходивших к этой жизни ради секса.
— Во-первых, — ответила я, — он мне не друг. Во-вторых, мне не важно, зачем, важно лишь, что он сделал.
Я трогала Купера, когда обыскивала в поисках оружия, и никаких вспышек информации не получила. Никаких картинок. Способность Малькольма видеть через прикосновение я не приобрела, а только одолжила. И хотела одолжить снова.
Наверное, надо было хотя бы притвориться, что я выполняю обычную процедуру. Я повернулась к Куперу:
— Кто твой мастер? И где он сейчас?
— Скорее всего, ест.
— Где его дневное логово?
Он покачал головой, вроде как даже улыбнувшись.
— Я тебе ничего не скажу, Анита Блейк. Я не более собираюсь предавать своего мастера, чем ты своего.
— Видишь ли, мой мастер не просит меня потрошить беззащитных безоружных женщин, а твой просит.
Он снова покачал головой:
— Я его не выдам.
Теоретически говоря, больше прав у этого вампира не было. Я могла прямо сейчас законным образом всадить ему пулю в мозг. В ордере говорилось, что я могу использовать любые средства, которые сочту необходимыми. Об этом вслух не особо говорится, но я знаю, и все мы, легальные охотники за вампирами, знаем, что среди нас некоторые толкуют это положение ордера как оправдание пытки. Я пытку не люблю — ни по какую сторону цепей. Кроме того, у Купера репутация мужика крепкого. А у нас нет времени возиться и его ломать. Нам надо знать, где живёт его мастер.
Я подошла к Малькольму. Он явно не был рад видеть меня так близко.
— Чего вы хотите, миз Блейк? Вы получили своего негодяя — забирайте его и уходите.
Я понизила голос, чтобы слышали только мы с ним и почти готовый покойник Купер.
— Попытайся ещё раз прочесть мои мысли прикосновением.
— Я не пытался…
— Если будешь отрицать, я очень постараюсь, чтобы все, с кем ты вёл переговоры последние годы, узнали, как именно ты их перехитрил. Рукопожатия было достаточно.
— Я никого не зачаровывал.
— Нет, ты просто читал мысли, брал знание из разума против воли владельца. Это запрещено законом.
— Опять угроза, миз Блейк?
— У меня все просто, Малькольм. Если ты сейчас своё скромное ясновидение применишь ко мне, оно останется нашей маленькой тайной. Если нет, оно не останется нашей маленькой тайной. Сам видишь, насколько просто.
— Как я могу тебе верить?
— Можешь или не можешь, а выбора у тебя нет.
Тут я ощутила его силу — как воду, заполняющую помещение. Когда-то я боялась в этой силе утонуть. Сейчас я знала, что могу в ней плыть или просто её не замечать.
— Показуха на меня впечатления не произведёт.
— Я это сделаю, но не потому, что ты меня заставила. Я хочу, чтобы прекратились эти убийства, и если мы приютили среди нас змей, не ведая того, то я хочу знать, кто они. Я не потерплю, чтобы подобные вещи творились в моей церкви или же членами её.
— Отлично. — Я протянула ему руку. — Давай тогда от слов к делу.
Он нахмурился, но руку мне дал, и как только наши пальцы соприкоснулись, я почувствовала, как он роется у меня в голове. Ощутила, как он увидел ещё раз образ мёртвой женщины. Более полный. Своей силой я взмахнула наружу, как парирующим клинком, и на этот раз он был готов — он просто убрал руку и отступил.
— Пусть тебе будет от этого столько же радости, сколько мне за много сотен лет.
Это прозвучало как благословение по форме и проклятие по сути, но я не обратила внимания. Мне надо было воспользоваться даром, пока он со мной. И я повернулась к вампиру, пристёгнутому наручниками к стулу.
Он слышал по крайней мере часть разговора с Малькольмом, и лицо его было сердитым и вызывающим.
— Я не буду говорить.
— Я тебя и просить не буду.
— Что сейчас происходит, Анита? — спросил Зебровски.
— Я собираюсь выяснить то, что нам хочется знать.
— Как? — с явным подозрением спросил он.
Я не могла сдержать смеха:
— Зебровски, ты чего подумал?
— Даже не знаю.
И смех у меня сам собой угас. Всегда неприятно видеть, как твои друзья смотрят на тебя так, будто допускают, что ты можешь быть монстром.
— Я ничего не собираюсь делать такого, чего ты сегодня уже не видел.
Он удивлённо раскрыл глаза:
— Но тому типу ты нравилась, а этот тебя не выносит.
— Не играет роли.
Он сделал неопределённый жест — дескать, что ж, действуй, но вид у него был такой, будто поверит он только, когда увидит. Что ж, его можно понять. Я протянула руку к лицу Купера.
— Не трогай меня!
— Хочешь, чтобы я сразу тебя пристрелила?
Он посмотрел злобно.
— Тогда сиди тихо.
Не опасайся я, что он попытается вцепиться в меня зубами или руками, я бы обняла его сзади, но он — вампир, а их лучше не обнимать, если не уверен в своей безопасности. Я тронула его сбоку, так что если бы он попытался меня цапнуть, я бы почувствовала и успела бы отодвинуться. Я коснулась его щеки. Он был чисто выбрит, но холоден. Ещё сегодня не ел.
«Кто твой мастер?» — подумала я.
Он сопротивлялся. Он пытался вызывать случайные мысли. На меня хлынул поток хаотических образов. Я увидела вторую стриптизершу, с прошлой ночи. Она была жива и танцевала. Какая-то фигура в плаще ссутулилась рядом со сценой.
— Нет! — отдёрнулся Купер.
Я прижала его руку бедром и взялась ладонями по обе стороны головы. Волосы у него были мягкие, но не такие, как у Эвери. На ощупь они были такие, будто, если им дать отрасти, появится в них плотность и волна.
— Не надо, — произнёс он, и это уже не было криком.
Он пытался думать о чем угодно, обо всем сразу. Но среди этих спутанных образов я узнала лицо. Лицо женщины. Я вспомнила её за пиршественным столом. На пиру при дворе Бёлль. И воспоминание это было не моё.
— Жан-Клод! — подумала я.
Он шепнул через меня, и я ощутила, что на этот раз он занят, или сейчас будет занят.
— Мне прийти к тебе, ma petite? Я это могу отложить.
— Кто она? — спросила я вслух, но для его ушей, хотя услышало, наверное, больше.
— Гвенит. Прекрасная Гвенни, возлюбленная Витторио.
— Витторио, — повторила я, и с именем пришло лицо. Красивое смуглой красотой, и вряд ли он начал жизнь с итальянским именем. Скорее, с арабским, настолько он был тёмен. — Витторио.
Очевидно, я шепнула это вслух, потому что Купер вскрикнул и вскочил — вскочил, прикованный наручниками к стулу. Когда он вставал, ко мне от него дошла очень отчётливая мысль: Я заставлю их меня убить.
Я была ближе всего к нему, но, чтобы провести мой любимый приём, надо было убрать пистолет. И потому я сделала первое, что пришло в голову — я его ударила. Ударила изо всех сил приёмом, который годами отрабатывала на тренировках по боевым искусствам. Когда противника бросаешь на пол, то метишь на три фута под пол. Целью моей была не щека, в которую я била, а щека с другой стороны. Когда я была всего лишь человеком, это был способ сосредоточиться, выжать из своего тела максимум. А теперь вдруг слова «пробить дыру в чьём-то теле» приобрели буквальный смысл.
Плеснула кровь, и щека прогнулась у меня под кулаком. Кажется, слышно было, как хрустнула сломанная челюсть. От удара его развернуло вокруг собственной оси, и он упал набок вместе со стулом. Упал и не поднялся.
— Господи! — ахнул один из постовых. — Боже мой, вы ему шею сломали!
Правда?
Я постояла секунду с кулаком, покрытым кровью, и тут до меня дошло, что рука болит. Порезалась об зубы.
— Он не мёртвый, — произнесла я хриплым голосом.
Все таращились на меня, и не по-доброму. Таращились так, будто у меня вдруг выросла вторая голова, и очень мерзкая на вид. Я посмотрела на Малькольма:
— Это действует, если он без сознания?
Малькольм кивнул.
Я присела возле упавшего вампира. Коснулась его волос, стараясь не смотреть, что я сотворила с его лицом. Я не пробила в нем дыру в буквальном смысле слова, но кожа на зубах расселась, будто от удара тупым лезвием. Закрыв глаза, я стала думать:
Дневное убежище, где его дневное убежище?
Сейчас он не мог сопротивляться, и мысли его текли гладким шёлком, и в этот момент я узнала, что Малькольму легче читать мысли людей, когда они спят. Эту мысль я прогнала и пошла за мыслями и образами Купера. Здоровенное здание, кондоминиум. Гадский современный кондоминиум. Я захотела увидеть фасад здания, и увидела. Узнала адрес. Так, погоди, номер и название кондоминиума — и передо мной оказались ящички с фамилиями и номерами. Я смотрела на них с высоты большей, чем мне привычно. Так. Улица, — подумала я. — Какая улица?
Я произнесла адрес вслух — улицу, название кондоминиума.
— Записал, — сказал Зебровски.
Я открыла глаза и убрала ладони от Купера. У него задрожали веки, он испустил звук — тихий стон. Взгляд, который он бросил на меня с земли, был полон удивления и страха. Я тоже была удивлена, как и все прочие, но не могла позволить им это заметить. Что единение с Жан-Клодом и Ричардом увеличит метафизическую силу, я знала, но даже не думала, что к физической это тоже относится. Будь Купер человеком, мой удар сломал бы ему шею. Блин.
Зебровски уже был на телефоне.
— Кому ты звонишь? — спросила я.
— В Мобильный резерв. Нам нужна огневая поддержка.
— Подожди, — попросила я.
Зебровски стукнул по кнопке телефона, отключил его.
— Чего подождать?
— Если мы дадим им адрес, они могут сегодня же ночью туда броситься. Этого не надо.
— Этих гадов надо поймать, — возразил Смит.
— Да, но сейчас они на охоте. Дома их не будет, или они будут там не все. Мы упустим кого-то или всех вообще, а если нагнать в те края полицию, они узнают. И никогда в этот адрес не вернутся, и где их искать, мы и знать не будем.
— Мы не можем скрыть адрес, — сказал Рурк, — если нас спросят.
— Если адрес выйдет из этих стен, то будут ещё жертвы. Его мастер настолько силён, что ни один мастер вампиров в городе не почуял его присутствия. Это значит, что он отлично знает своё дело. Мобильный резерв — это те ребята, которых я хотела бы иметь рядом в бою, но к вампирской силе у них иммунитета нет. Они ввалятся ночью, когда он на пике своих возможностей, и могут погибнуть все до одного.
Все смотрели на меня, кроме Зебровски. Он уже допёр, его убеждать не надо. Маркони тоже сообразил, только постовых и Смита надо было ещё убедить.
— Зебровски, вызови Мобильный резерв и дай мне капитана Паркера.
Зебровски приподнял бровь:
— Ты уверена, что хорошо придумала?
— Нет, но он меня знает. И он командует Мобильным резервом. Соедини меня с ним.
Зебровски состроил гримасу:
— Ладно, твои похороны.
— Будем надеяться, что нет.
Я посмотрела на Иону Купера, вампира, бывшего истребителя вампиров. Он моргал, глядя на меня. Наверное, у него было что мне сказать, но сломанная челюсть болтовне не способствует.
Зебровски захлопнул телефон.
— Я оставил сообщение, он перезвонит.
Я кивнула и снова посмотрела на Иону. Все, что он знал, я выяснила, до конца. Я видела, как он участвовал в убийствах женщин. Видела его собственные воспоминания.
Я вздохнула.
— Пока мы ждём, что он перезвонит, помогите мне вывести задержанного наружу.
Зебровски посмотрел на меня, я на него в ответ. Настала его очередь вздохнуть:
— Смит, возьми его под другую руку. Выведем его наружу.
Смит посмотрел на нас как-то странно, но помог Зебровски поднять вампира на ноги. Купер тихо протестующе мычал и шипел проклятья себе под нос. Может, я и не сломала ему челюсть, или сломала не слишком сильно.
Зебровски и Смит подняли его на ноги и направились к двери. Я достала пистолет и пошла следом. Один из постовых спросил:
— Что они будут делать?
— Пойди посмотри, если хочешь, — усталым голосом ответил ему Маркони. — Я это уже видал.
Рурк и второй постовой, не могу припомнить его фамилии, вышли за мною. Это было как парад.
У меня на счёту более восьмидесяти убитых, и почти все на самом деле по закону. Но обычно я убираю плохих парней, когда для мира они уже умерли. Обычно мне не приходится их допрашивать, прикасаться. Обычно я не знаю, кем они были в жизни, а если знаю, у меня такое чувство, что я избавляю их от мучений — или было у меня такое чувство в те времена, когда я считала вампиров истинными мертвецами. Иона Купер был тем же, кто и я, и он предал все, за что стоял. Он пожертвовал слугами закона, приданными ему в помощь. Он ради развлечения убивал ни в чем неповинных женщин. Я все это знала, но лучше было бы, если бы мне неведомо было, насколько у него мягкие волосы, или что он уже был похоронен как герой. Вот почему всегда был обычай, чтобы палач приходил только в последний момент, когда наступает время казни. Если бы он попытался бежать или драться, его бы другие копы застрелили — убили бы его вместо меня. Но он не собирался, и никто не имел законных полномочий сделать то, что предстояло мне.
Мы вышли на площадку сбоку от парковки. Купер сообразил, что происходит, потому что даже с поломанной челюстью он обратился ко мне. Сначала слова шли туго, но стали идти быстрее. Страх преодолевает боль.
— Ты — слуга-человек Жан-Клода. Разве то, кем я был, отличается от этого?
— Я не убивала невинных гражданских лиц только за то, что мой мастер не любит стриптизерш.
— Я больше положил народу как охотник, чем как вампир, — сказал он и попытался обернуться посмотреть на меня, но это, очевидно, было слишком больно.
Мы оказались на пятачке травы — с одной стороны цветы, с другой парковка.
— Здесь нормально, — решила я.
Зебровски обернулся, и Смит вместе с ним. И вампира они повернули, так что теперь мне было видно его лицо.
— Я убиваю, потому что так говорит закон, а не потому, что мне так хочется, — сказала я.
— Ты врёшь.
— На колени, — сказала я.
Он стал сопротивляться — я его могу понять. Тогда я выстрелила ему в ногу, и он свалился на землю. Я не ожидала, что буду стрелять в него так сразу, или что буду стрелять не насмерть. Отдача от пистолета разошлась по телу оживлением, будто от пистолета исходил адреналин. Кожу руки закололи мурашки.
Смит побледнел, Зебровски был угрюм. Но они не выпустили его рук, хотя он уже был на земле.
— Могу это сделать быстро, Купер, могу медленно. Выбирать тебе.
Голос у меня был пуст. На лице ничего не отражалось. Я только смотрела на него и знала, что если он будет отбиваться, я буду стрелять дюйм за дюймом, пока он не будет слишком тяжело ранен, чтобы уйти, и можно будет сказать Смиту и Зебровски, чтобы отошли, не опасаясь фокусов с его стороны.
Он продолжал отбиваться, и я выстрелила ещё раз.
Смит выпустил его руку:
— Не могу я! Так нельзя!
— Тогда уберись от него к едрене матери, — сказала я со злостью в голосе, потому что была согласна со Смитом. — Зебровски?
— Я здесь.
Он говорил очень осторожным голосом.
Я направила пистолет на Купера, и моё тело наполнилось тишиной, злость ушла, уступив место лишь потрескиванию белого шума в голове.
— Отойди.
Он отошёл, и Купер попытался левитировать. Я так и думала. Две пули я всадила ему в середину тела, и он рухнул на землю. Он не мог летать в церкви, когда был здоров, и я решила, что он вряд ли лучше справится раненый. Так и вышло.
Я пошла к нему, держа пистолет двумя руками, направляя в середину его лба.
— Тебе это доставляет удовольствие, — сказал он и издал какой-то горловой звук. На губах его была кровь — его кровь.
— Нет, — ответила я, — не доставляет.
— Ты врёшь, — снова повторил он и попытался сплюнуть кровь мне на ноги, но челюсть, наверное, слишком болела, и он дёрнулся в судороге.
— Я не хочу тебя убивать, Купер, и мне это не доставляет удовольствия.
Он посмотрел на меня недоуменно.
— У тебя внутри ощущается пустота. Мне нравилось убивать.
— Тем лучше для тебя, — ответила я и знала, что надо бы спустить курок, положить этому конец. Никогда не давай им разговаривать.
— Тебе это действительно не доставляет удовольствия? — спросил он.
— Нет, — ответила я, глядя в его карие глаза.
— Как же ты тогда с ума не сойдёшь?
Я медленно выпустила из тела весь воздух, и мир сузился до середины его лба. Но я все ещё видела его глаза, такие живые, такие… настоящие. И ответила:
— Не знаю.
Удар пули отбросил его назад. Он упал набок, а я встала над ним, держа пистолет двумя руками, потому что, мёртв он или не мёртв, а моя работа не окончена.
У него была крошечная дырка в середине лба над удивлёнными глазами. Я стреляла ему в лоб, пока крышка черепа не брызнула мозгами и костью. Отсечение головы — штука хорошая, но расплескать мозги по лужайке тоже помогает. Я перенесла прицел на грудь и стала стрелять, пока не опустела обойма. Достав из пояса запасную, я перезарядила оружие и продолжала стрелять, пока через дыру не стало видно насквозь. По закону я не имею права возить с собой набор для ликвидации вампиров, не имея на руках ордера. Из дому я выходила без ордера, и потому обрез дробовика остался дома вместе с кольями и мачете. Пистолетами тоже можно эту работу сделать, но больше уходит времени и чёртова уйма патронов.
Эхо последнего выстрела звенело в ночи. В ушах у меня стояла звенящая тишина, как бывает, когда стреляешь так много и так близко без защиты на ушах. Я стояла над телом, одной ногой на его плече, прижимая к земле. Не помню, как я туда поставила ногу, но стрелять в землю куда как безопаснее, чем в ночь. Не все пули застрянут в теле, особенно если ты в этом теле хочешь пробить дыру.
Первым ко мне вернулся из звуков шум крови в собственных ушах, пульс собственного тела. Потом раздался другой звук, на который я обернулась. Малькольм привёл свою паству посмотреть, или они сами вышли, и он не смог им помешать, а потому вышел с ними. Как бы там ни было, их сейчас сдерживали постовые. Вампиры и несколько человек стояли и глазели на меня. Впереди стояла девочка, и я даже подумала, какого черта себе думают её родители, потом поняла, что она вамп. Мне трудно было сосредоточиться, но она была стара. Старше той женщины, что держала её за руку, притворяясь её мамой.
Я щёлкнула обоймой пистолета, проверяя, сколько осталось патронов. Не помню, сколько раз я стреляла, а обоймы взяла с собой всего две — дура. Мне надо было перезарядиться, попасть к себе в джип или домой. Вставив обойму обратно, я загнала её ладонью на место. Кто-то из вампиров вздрогнул, услышав тихий щелчок. Почему-то, когда они все тут стояли и на меня смотрели, убирать оружие мне не хотелось. Я не думала, что они бросятся, но назвать это сборище дружелюбным было бы трудно.
Зебровски подошёл ко мне.
— Давай-ка уведём тебя отсюда, — сказал он, и либо он это прошептал, либо ещё слух ко мне не вернулся. Но спорить я не стала. Я позволила ему отвести себя к его машине, а Смиту и Маркони — прикрыть нам спину.
Когда мы проходили мимо, я заметила в толпе Эвери. Он уже не был рад меня видеть. Медовый месяц, кажется, закончился. Зебровски усадил меня на место пассажира, и я краем глаза заметила движение. Это были Нечестивец и Истина. Они стояли у входа в церковь. Вид у них не был огорчённый. Истина мне кивнул, а Нечестивец послал воздушный поцелуй.
Я пристегнула ремень и помахала им ладонью.
— Ты сегодня завела новых друзей, — заметил Зебровски, врубая передачу и медленно подавая машину вперёд. Надо было миновать близко стоящую группу вампиров. Они смотрели на нас с пустыми, ничего не выражающими лицами.
— Ага. Я всюду завожу друзей.
Он сухо и коротко засмеялся.
— Анита, ради Бога, тебе обязательно надо было пробивать ему дыру в груди?
— Вообще-то да.
И мой голос тоже никак нельзя было назвать дружелюбным.
— Я бы на твоём месте какое-то время подальше держался от этой церкви. Они запомнят сегодняшнюю ночь.
Я привалилась головой к спинке сиденья и закрыла глаза.
— Ага. Я тоже.
— Ты как, ничего?
— Нормально. Паркер ещё не звонил?
— Звонил. Я ему сказал, что ты пробиваешь дыру в груди одного вампира. Он сказал, что ты можешь ему перезвонить.
Я открыла глаза и уставилась на него:
— Ты ему так и сказал?
— Ага, — осклабился он.
Я покачала головой:
— Дай-ка мне этот чёртов телефон.
Он передал мне трубку.
— Нажми вот на эту кнопку, его номер сам наберётся.
Я нажала кнопку, и телефон начал звонить. Я сидела, оцепеневшая, ничего не ощущая, кроме лёгкого потрясения. Паркер ответил на второй звонок, и я стала говорить по делу. О раскрытии убийств, о спасении жизней. Я сосредоточилась на том факте, что мы хотим спасти жизни, но мысли прыгали. Я видела перед собой глаза Ионы Купера, слышала его вопрос: как же ты не сходишь с ума? Ответ — истинный ответ — был таков: никак.