Я ехала домой, думая о вампирах. Невесёлые были мысли — о тех, кого мы сейчас убили. Было без чего-то три часа утра, и на хайвее кроме меня почти никого не было. Восемь убитых вампиров, плюс один человек. По моему мнению, слуга, поскольку это он убил Болдуина мечом, а это свидетельство давнего искусства. Мало кто из современных людей настолько владеет клинком, чтобы убить бойца спецподразделения с «МП-5» в руках. Восемь — достаточно, чтобы думать, будто мы убрали всех, но я знала, что Витторио мы упустили. Его там не было.
Ночь была ясной и светлой, и когда город остался прилично позади, засверкали звезды, будто кто-то рассыпал мешок алмазов на бархате. Вдруг мне стало хорошо. Почему — не знаю, и не стала в этом копаться, чтобы не спугнуть случайно: усиленное самокопание такое настроение может сбить. Мне было хорошо, я ехала домой, я спасла всех, кого могла, и убила всех, кого могла. На эту ночь моя работа кончена.
Женских трупов было достаточно, чтобы числить среди них Надин и Нелли, ту пару, что соблазнила Эвери Сибрука. Была даже ещё одна, которую можно было бы счесть за Гвеннит, возлюбленную Витторио, но я сильно сомневалась, что эта троица позволила бы нам просто себя перестрелять без серьёзной драки. По тем меркам, к которым я привыкла, серьёзной драки не было. Такой, на которую эта группа была бы способна. По крайней мере одна из них или больше попытались бы удрать, улететь через окно. А снайпер в эту ночь остался без работы.
Только свернув уже на Пятьдесят Пятое к югу, я поняла, что «Цирк проклятых» был бы ближе, и я бы раньше добралась до постели. Теперь было уже поздно — возвращаться было бы столько же, если не дальше. К тому же в эту ночь я хотела лежать в своей кровати. Мне нужен был мой любимый игрушечный пингвин. И Мика с Натэниелом — прямо в эту минуту мне не хотелось видеть других вампиров. Не из-за жертв тех вампиров не хотела я встречаться с вампирами сейчас — из-за своих жертв. Мелькали перед глазами девушка, молившая о пощаде, Иона Купер, безмолвная толпа в церкви, глазеющая на меня. Я пыталась спрятаться за щитом тех ужасов, что они сотворили с женщиной в кухне. Это действительно были ужасы. Когда-то я оправдывала себя, считая, что я из хороших парней, что есть вещи, которые я не стану делать, границы, которых не переступлю. Последнее время границы эти расплывались или исчезали. Я согласна с Мендесом: мы, хорошие парни, не стреляем в тех, кто молит о пощаде. Но из них многие молят. Многие начинают каяться, как только окажутся не с того конца ствола. Но они не каялись, когда убивали людей, пытали людей — нет, тогда они радовались, пока их не поймали.
Что мне сегодня не давало покоя — это её слова: «Он нас заставил». Так ли? Действительно ли Витторио настолько управлял ими, что они не могли ослушаться? От принятых нами лондонских вампиров я узнала, что ты по закону обязан повиноваться своему мастеру, почти что морально обязан, потому что он тебе вроде феодального сеньора. Но не сильнее ли эта связь? Могут вампиры заставить других вампиров делать то, чего они не хотят? Спрошу у Жан-Клода, но не сегодня. Сегодня я устала.
Хайвей тянулся пустой и чёрный. Единственным моим спутником был полугрузовик, тащивший срочный груз через всю страну. Дорога принадлежала нам двоим.
Я была уверена, что, где бы ни был Витторио, там мы найдём и женщин. Криминалисты сравнят ДНК убитых вампиров с ДНК из укусов на первых жертвах, и мы будем знать тогда, скольких мы упустили. В том, что касается полиции Сент-Луиса, дело было закрыто. Мы истребили большинство, а остальных выгнали из города. Беда в том только, что серийные убийцы не прекращают убивать, они просто переезжают и начинают снова в другом месте. Сержант Хадсон и его люди своё дело сделали, и заплатили за это дорогой ценой. Но у меня на значке есть слово «федеральный», и это значит, что я ещё, быть может, не покончила с Витторио и его сообщниками.
Эту мысль я от себя оттолкнула. Пока что мы выгнали его и его выживших приспешников из города. И этого должно быть достаточно — на сегодня, по крайней мере.
Я съехала с хайвея на узкую гладкую дорогу, уводящую дальше в графство Джефферсон, к моему дому. Деревья загораживали вид, и звезды казались дальше. Я заехала на дорожку к дому и увидела слабый свет сквозь шторы гостиной. Мика или Натэниел ждали меня. Больше трех часов ночи, и кто-то меня ждёт. У меня было смешанное чувство радости, вины и предвкушения. Ничего хорошего никогда не бывало, если мой отец или Джудит меня поджидали. Я все ещё не привыкла до конца жить не одна, так что иногда выползали вдруг прежние реакции, будто мне опять семнадцать лет, и в гостиной горит свет. Я обозвала себя дурой, но впервые такое случилось сейчас, когда Натэниел мог бы предъявить ко мне больше требований. И мне не было до конца понятно, что это могут быть за требования. Так что я слегка нервничала, вставляя ключ в дверь. Или это все глупости? Только один способ выяснить.
Они сидели на диване. Наверное, Натэниел уснул, положив голову Мике на колени, но он повернулся, когда я вошла, и я увидела его глаза в свете телевизора. Такое явное облегчение выразилось на лице у Мики, что он не сразу смог скрыть его за улыбкой. Он сразу же вернулся к своей обычной улыбчивой нейтральности, к тому, чтобы как можно меньше от меня требовать, но я видела его первый взгляд. Он говорил больше любых слов о пережитых мыслях — увидит ли он меня снова. Я его не поцеловала на прощание. Я забыла позвонить из машины, сказать, что про потери в полиции — это было не про меня. И эта мысль резанула острым ножом вины.
Натэниел подошёл первым, остановился, потом только коснулся меня. Дело, наверное, было в выражении моего лица, в том, как я остановилась на полпути между дверью и диваном. Очень разочарованным было выражение его лица. Я ощутила от него картинку эмоций — очень грустных. Он думал, что я отхожу от него, отдаляюсь, испугавшись снова быть с ним, с ними. Но это было не то, чего я боялась.
Невозможно застрелить кого-то из обреза с расстояния меньше трех футов и остаться чистенькой. У меня была кровь на волосах, на плечах и руках. Часть её я стёрла салфетками, которые вожу с собой в машине, но не всю. Я была нечистой. Если бы я была просто копом, а та женщина — просто человеком, я бы побеспокоилась о болезнях, передающихся с кровью. СПИД, гепатит, всякое такое, но она была вампиром и не могла быть носителем болезни, если не считать вампиризма. Да, его надо считать, но его Мика или Натэниел подхватить не могут. Может быть, я могу. Если бы я убивала людей, опасность заражения была бы выше, но вампиры чище. Все это было слишком странно для меня этой ночью, слишком заставляло думать.
— Анита, как ты? — спросил Мика и встал с дивана, чтобы подойти к Натэниелу.
Я отдёрнулась.
— На мне кровь, чужая кровь. — Я трясла и трясла головой. — Бог один знает, что я на себе приволокла домой.
— Мы ничего подцепить не можем, — сказал Натэниел, — даже простуду.
Он выглядел уже не потерянным, а встревоженным.
— Кровь нам не может повредить, — поддержал Мика.
Они были правы. Насчёт заражения я сглупила, но…
— Вы действительно хотите до меня дотронуться, когда на мне кровь моих жертв?
— Да, — ответил Натэниел и попытался меня обнять.
Я отодвинулась, и он остановился. Я боялась, что если они меня обнимут, я расклеюсь. Упаду к ним на руки и зарыдаю.
— Жертв? — переспросил Мика. — Анита, ты обычно так не говоришь.
Он подошёл к Натэниелу и тоже попытался меня обнять.
Я отодвинулась, пока не упёрлась спиной в дверь, и все время мотала головой.
— Если вы меня обнимете, я разревусь. Черт побери, ненавижу реветь.
Мика посмотрел на меня:
— Не в этом дело.
Я закрыла глаза, уронила сумку со снаряжением на пол. Он был прав, дело было не в этом — не только в этом. Я попыталась быть честной. Попыталась выразить, что я чувствую.
— Я сейчас от любого сочувствия просто развалюсь на части.
— Может, это тебе и нужно, — сказал Мика и чуть-чуть придвинулся. — Может быть, один раз в жизни, стоит дать нам о тебе позаботиться.
Я продолжала трясти головой:
— Я боюсь.
— Чего? — спросил он тихо и ласково.
— Боюсь распуститься.
Мика нежно коснулся моего плеча, и я не отодвинулась. Он двигался медленно, осторожно, отодвигая меня от двери, привлекая в свои объятия. Я стояла минуту напряжённая, не поддаваясь, потом из меня вырвался долгий, прерывистый выдох, и я позволила себе на нем повиснуть. Вцепилась руками в его рубашку, набрав полные горсти ткани, будто не могла притиснуться достаточно близко, ухватиться достаточно сильно. Я хотела, чтобы он был голый — не для секса, хотя, наверное, так бы и получилось, а просто чтобы как можно больше к нему прижаться.
— Я пойду напущу ванну, — сказал Натэниел.
Я протянула руку, поймала его за рубашку и притянула к нам.
— Простите, — сказала я.
— За что? — Они с Микой переглянулись.
Первые предательские слезы пролезли у меня между веками, но голос был почти ровен, когда я сказала:
— Я не попрощалась с вами, ребята. Я просто уехала. Простите.
Они оба меня поцеловали нежно, целомудренно, просто касанием губ. Мика стёр слезу с моей щеки.
— Мы поняли. — Он посмотрел на Натэниела. — Включи воду.
— Я бы лучше приняла душ и легла спать.
Они снова переглянулись, но Натэниел после кивка Мики ушёл в ванную. Я посмотрела в глаза Мики — единственный мужчина в моей жизни, которому, чтобы посмотреть в глаза, мне не надо поднимать голову.
— Что случилось? Я чего-то не знаю?
Он улыбнулся, но не слишком счастливой улыбкой. Такая улыбка у него была, когда мы с ним познакомились. Улыбка, полная грусти, самоосуждения, насмешки и ещё чего-то, для чего печаль — слишком слабое слово. Я тогда чуть ли не силой выламывала его из этой улыбки.
Сейчас я схватила его за плечи, почти встряхнула.
— В чем дело?
— Ни в чем, клянусь. Все в порядке, но Жан-Клод нас предупредил, чтобы не давали тебе идти в душ. Он сказал — цитирую: «Не между стеклянных стен».
Я нахмурилась:
— Что ты несёшь? Какое дело Жан-Клоду до того, как я буду мыться?
Зазвонил телефон. Я дёрнулась, как от удара ножом, и сказала вслух, что думала:
— Если это ещё одно убийство, я не смогу.
Не успев даже договорить, я знала, что смогу. Если я нужна, я поеду. Но я говорила правду: пусть даже я поеду, не знаю, смогу ли справиться. И то, что я в этом себе призналась, меня пугало. Это же моя работа, я должна быть в состоянии её делать.
Мика подошёл к телефону, пока я стояла в тёмной гостиной и молилась, чтобы это звонили не из полиции.
— Это Жан-Клод, — сказал Мика.
— Отчего же он звонит по телефону?
— Подойди и выясни.
Я пошла на свет из кухни. Включена была только лампочка над мойкой, немного дававшая света, но я заморгала, как олень в лучах фар. Взяла у Мики трубку из рук, пока он пытался не показать мне тревоги в глазах.
— Что случилось? — спросила я.
— Ma petite, как ты себя чувствуешь?
Его голос был такой же радостью, как всегда, но сегодня даже этот голос оставил меня пустой.
— Хреново, а что?
— Сколько времени ты уже без питания?
Я прислонилась головой к двери и закрыла глаза.
— Съела вчера арахиса с чипсами, а что?
Натэниел положил сухого печенья в бардачок моей машины.
— Я говорю не о еде, ma petite.
И вдруг пустота сменилась паническим страхом.
— Господи, Дамиан!
— С ним все в порядке, я проследил.
— Как он может быть в порядке? Он начал умирать, стоило мне поголодать часов восемь. А сейчас я почти двадцать четыре часа голодала! Боже, сама не могу поверить своей глупости!
— А где же за эти двадцать четыре часа ты могла бы утолить ardeur, и с кем?
Вопрос прекратил поток самообвинений и заставил меня подумать. Наверное, бывают вещи похуже, чем забыть напитать ardeur в разгаре полицейского расследования. Например, не забыть напитать ardeur в разгаре полицейского расследования. У меня в голове пробежало несколько жутких сценариев, что было бы, если бы ardeur проснулся в машине Мобильного резерва или когда я ехала с Зебровски. Вдруг стало холодно, и это было куда хуже прежних угрызений совести.
— Ma petite, я слышу твоё сладкое дыхание, но хотел бы услышать и твой сладкий голос.
— Иисус, Мария и Иосиф — как ты смог удержать ardeur вдали от меня?
— Перекрыв щитами все связи между тобой и мной и тобой и Ричардом. И помогая другим сделать то же самое.
— Так вот почему ты звонишь по телефону, а не мысленно!
— Oui.
— А как ты мне не дал опустошить Дамиана и Натэниела?
— Я утолил ardeur в клубе, как мы с тобой обсудили, и поделился с Дамианом. Только когда он опустошён, тогда твой триумвират начинает высасывать нашего шаловливого котёнка.
— И одно кормление через твоё посредство все это сделало, так надолго?
Он вздохнул, устало, потому что все ещё тщательно закрывался, чтобы меня не чувствовать.
— Non, non, ma petite. Мы за тебя проводили твои шестичасовые кормления.
— Мы — это кто?
— Ричард, Дамиан и я. Натэниел кормил тебя последним, и я не был на сто процентов уверен, что смогу проконтролировать это кормление, так что не стал его использовать.
— Ричард почувствовал, каков на вкус ardeur с другой стороны?
— Да.
— И что он по этому поводу думает?
— Что уважает наше умение не сойти с ума.
Я хотела спросить, на ком Ричард питал ardeur, но это не моё дело. Я не моногамна, и он тоже. Я все ещё прислонялась к стене, но глаза уже открыла.
— Дамиан кормил ardeur не как съедобный, а как съедающий?
— Было не очень трудно вызвать в нем ardeur.
— Это теперь постоянно? В смысле, Ричард и Дамиан теперь должны его питать?
— Non, ma petite. Меры отчаянные, но не постоянные.
— Почему ты в этом уверен?
— Потому что я ощутил, как он снова растёт во мне — не мой голод, но твой. Я его раздал, поделился с теми, с кем мог, но сейчас снова наступает время.
Я обернулась и тупо уставилась в кухню:
— Ты хочешь сказать, что одолжил у меня мой ardeur на последние несколько часов?
Он помолчал, думая.
— Это может служить объяснением. Oui.
— Так что я могла гоняться за бандитами и не потерять контроль посередине погони?
— Да.
Я не знала, что можно сказать, и сказала, что могла.
— Спасибо.
— Всегда пожалуйста, ma petite, но близится рассвет, а когда я засну, ardeur вернётся домой. Я бы предпочёл отдать тебе его до этого, чтобы ощутить, насколько бурным будет это возвращение.
— Ты беспокоишься.
— Oui.
— Ты спросил меня, как я себя чувствую. Зачем?
— Ardeur имеет свою цену, как и все виды голода, но все они имеют и свою награду. Я говорю не о наслаждении, но о силе, которую они нам придают. Фактически я сегодня, похитив твой ardeur, ослабил тебя. Если бы я не боялся мысленного контакта с тобой, я бы сперва попросил твоего разрешения, или предупредил тебя.
— Я не чувствовала слабости. — Сказав это, я задумалась. — Меня действительно достали вампиры, которых я сегодня убила. То есть больше обычного достали. Меня трясло, я задумывалась, действительно ли я на стороне добра.
— Такое сомнение в себе тебе не свойственно, ma petite.
— У меня бывают сомнения в себе.
— Но не в таких масштабах. Ты не могла бы быть собой, слишком много сомневаясь.
— Ты хочешь сказать, что ardeur мне придаёт храбрости или хладнокровия?
— Я хочу сказать, что ardeur может питать те аспекты твоей личности, которые хранят тебя в здравом уме.
Я покачала головой:
— Жан-Клод, это для меня слишком сложно. Просто давай его обратно, и посмотрим, станет ли мне лучше.
— Я бы предпочёл, чтобы ты была наедине с Микой, когда это произойдёт. Мы тщательно избегали его трогать, пока питались, так что от него ты сможешь питаться сама.
Я вот ни на йоту не ощущала тягу к сексу. Я хотела только быстренько помыться под душем и заснуть.
— Я слишком устала для секса, Жан-Клод. Для чего угодно слишком устала.
— Как я боялся, я взял слишком много, или ardeur прихватил с собой твои естественные побуждения.
— В смысле?
— Задолго до того, как ardeur тебя нашёл, ma petite, я редко видел, чтобы ты была слишком усталой для секса.
Я подумала было покраснеть, но на это нужно было слишком много сил.
— Что ты хочешь, чтобы я сделала?
Какое бы то ни было оживление, закравшееся в мой голос, исчезло. Ничто не было реальным, будто я уже спала. Заснула стоя.
— Если ты хочешь вымыться…
— У меня на волосах чужая кровь. Хочу.
— Отлично, иди в ванную, но возьми с собой Мику. Повесь трубку, уходи в ванную, возьми с собой Мику, и чуть раньше, чем ты наполнишь ванну, я верну принадлежащее тебе.
— Натэниел сейчас наполняет ванну. Мика сказал, что ты предупредил нас не пользоваться душем. Что-то там насчёт стеклянных стен.
— Возврат может быть более бурным, чем мне хотелось бы, ma petite. И мне будет спокойнее, если вы с Микой не будете среди стеклянных стен.
— Ты знаешь, что будет плохо, или только опасаешься?
— Скажем так: я не прожил бы так долго и не добился бы у тебя успеха, если бы не учитывал худший сценарий.
— Добился успеха — так это теперь называется?
— Я вешаю трубку, ma petite. Прошу тебя, сделай так, как я предложил.
Он повесил трубку.
Я положила трубку в гнездо и вышла из кухни. Мика стоял у стола, глядя на меня внимательными кошачьими глазами. Я теперь поняла, как тщательно скрывает он чувства за этим непроницаемым лицом. Но сегодня я не буду лезть в душу. Мне хватает сегодня своих ужасов и без чужих.
— Ты знаешь, что сделал с ardeur'ом Жан-Клод? — спросила я.
— Да, Жан-Клод попросил меня приглядывать за Натэниелом и, если он начнёт слабеть, звать на помощь.
Я покачала головой:
— Это я подвергла его опасности, вас всех.
На меня накатило оцепенение, даже самообвинения оставались всего лишь словами. Потом, когда я больше приду в себя, мне будет плохо, но сейчас мне было лишь настолько плохо, насколько хватало сил. Во мне не осталось ничего, чтобы об этом беспокоиться.
— Анита! — Мика остановился передо мной, и я не заметила, как он подошёл. — Анита, ты хорошо себя чувствуешь?
Я покачала головой. Ответ был отрицательный, но вслух я сказала:
— Я хочу отмыться к моменту, когда вернётся ardeur. Смыть с себя всю эту дрянь.
Я пошла в ванную, Мика за мной.
Натэниел склонился над ванной, вдоль голого туловища висела его коса. Он разделся до шёлковых боксёрских трусов.
Такое зрелище должно было бы меня всколыхнуть, но нет. Внутри у меня был только холод.
Он посмотрел на меня озабоченными глазами и подошёл.
— Чем я могу помочь?
Я повисла на нем так резко, что он пошатнулся. Прижал меня к своему тёплому телу. Держал крепко и твёрдо, реагируя на моё отчаяние. Я хотела зарыться в него, завернуться в него, но не могла. Я подвергла его опасности, рисковала его жизнью, просто забыв про ardeur. Если бы не Жан-Клод…
Я попыталась прогнать эту мысль, но перед глазами мелькнул Иона Купер. Его тело на земле, моя нога у него на плече, трава, видимая сквозь дыру в груди.
— Ты чувствуешь их тягу, знаю, что чувствуешь, — сказал он тогда.
Я рухнула на колени, и только рука Натэниела помешала мне удариться о край ванны.
— Анита…
Я вырвалась из рук Натэниела и потянулась к Мике. Он взял меня за руку и сказал:
— Натэниел, уходи, пока не вернулся ardeur.
— Я не думаю… — начал он.
— Уходи, ради Бога! — крикнула я.
Ушёл он или остался, я не видела, потому что Жан-Клод убрал щиты. Не знаю, чего я ожидала. Он говорил так, будто одолжил у меня любимое пальто, или книжку, а сейчас отдаёт, но пальто не рвётся обратно к тебе, книге все равно, кто её читает. Он не вернул мне ardeur — упали щиты, и с рёвом, как поезд, который Жан-Клод старался сдержать, затормозить, но не смог, ardeur вырвался. Он рвался домой. Как будто я оказалась ночью на рельсах, и первый признак грядущего крушения — яркий свет, и рельсы дрожат под ногами, потом мир превращается в шум, свет, будто гром и молния выкованы из металла, и это летит прямо сквозь тебя, и с рельсов сойти ты не можешь. Бежать не можешь. Спрятаться не можешь, потому что твоё тело и есть рельсы, а поезд — кусок тебя самой, и он хочет к тебе вернуться.