Душ был групповой, как бывает в клубах здоровья, но я была в нем одна. Я отмылась, тщательно оттерлась, но чувствовала себя как леди Макбет, вопящая «Прочь, проклятое пятно!». Будто мне уже никогда не отмыться дочиста. Я сидела на кафеле под хлещущими струями горячей воды, прижав колени к груди. Плакать я не собиралась, но плакала. Медленные слезы, холодные по сравнению с водой, стекали по щекам, и я не знала точно, отчего плачу. В голове была пустота. Обычно, когда я стараюсь прогнать мысли, ничего не выходит, но сейчас была только вода, жар, гладкий кафель и голосок в голове, неутомимый и непрестанный, как белка в колесе. Я не слышала, что он говорит — наверное, не хотела слышать. Знаю только, что он орал.
Я обернулась на шум — это была Черри, все еще голая. Никто из леопардов никогда не одевался, только когда я заставляла. Я от нее отвернулась — не надо, чтобы она видела мои слезы. Я для нее Нимир-Ра, каменная стена. Камни не плачут.
Я знала, что она стоит надо мной, еще до того, как изменился шум воды. Она нагнулась, вода потекла по ней, и я вздрогнула от внезапного прикосновения прохладного воздуха, сменившего воду. Я не повернулась. Черри коснулась моих промокших волос. Когда я не возразила, она обняла меня, медленно охватив руками, будто ожидала, что я пожалуюсь.
Я застыла в ее руках, в ее обернувшем меня теле. Она просто держала меня, склонившись головой ко мне, и ее тело прикрыло меня от воды, мне стало холоднее, хотя она была как жар на моей мокрой коже. Я плакала, а Черри меня держала.
Вслух я не рыдала. Только медленно текли слезы, пока Черри обнимала меня, и я ей не мешала. Наконец слезы кончились, и остались только вода, да тепло, да ощущение тела Черри. Есть в соприкосновении тел уют, который куда шире секса. Я высвободилась, и она отодвинулась. Я встала и отключила воду — вдруг наступила полная тишина. Можно было ощутить давление ночи на улице. Даже не глядя в окно, я знала, что ночь движется к концу; часа два пополуночи, если не три. Через несколько часов наступит рассвет. Я должна знать, почему Жан-Клод в тюрьме. Все остальное может подождать. В городе появились враги, и я должна знать, кто они и чего хотят. После этого можно будет подумать о том, что сейчас случилось, но потом, потом. Умение уходить от неприятных мыслей — одно из лучших моих качеств.
Черри протянула мне полотенце и себе взяла другое. Я обернула волосы и взяла себе второе для тела. Мы молча вытерлись, не глядя друг на друга. Это не протокол для душевой; девчонки так же готовы об этом трепаться, как парни. Я просто не хотела говорить о том, что было. Не сейчас.
Обернувшись большим полотенцем, я спросила:
— Почему Жан-Клод в тюрьме?
— За убийство тебя, — ответила она.
Я вытаращила глаза, а когда обрела дар речи, сказала:
— Повтори, пожалуйста, еще раз. Помедленнее.
— Кто-то сделал снимок, как Жан-Клод выносит тебя из клуба. Ты была вся в крови, Анита. И он был залит твоей кровью. — Она пожала плечами и вытерла на длинной ноге пятно, которое пропустила.
— Но я же жива, — сказала я, и это прозвучало почти глупо.
— А как ты объяснишь, что за несколько дней залечила раны, от которых тебе полагалось бы умереть?
Она выпрямилась и закинула полотенце на плечо, не потрудившись прикрыть хотя бы дюйм своего тела.
— Я не хочу, чтобы он сидел в тюрьме за то, чего не делал, — сказала я.
— Если ты сегодня туда пойдешь, полицейские захотят узнать, как это ты вылечилась. И что ты им скажешь?
Она смотрела прямо на меня, так прямо, что мне хотелось поежиться.
— Ты говоришь со мной как с ликантропом, который скрывает свою суть. Я не оборотень, Черри.
Она опустила глаза, чтобы не смотреть в мои. Вот точно так они переглянулись там, в комнате, когда я очнулась. Я взяла ее за подбородок (для этого пришлось поднять руку повыше).
— Так. Чего вы мне не сказали?
Из-за двери прозвучал мужской голос:
— Прошу прощения, мог бы я войти и помыться?
Это был Мика. Я думала бежать без оглядки, как только еще раз его увижу, но что-то в глазах Черри заставило меня остановиться. Страх. И еще что-то, чего я до конца не поняла.
— Одну минуту! — крикнула я. И обратилась к Черри: — Черри, расскажи. Что бы оно ни было, скажи мне.
Она затрясла головой. Боится, но чего?
— Ты меня боишься? — Я не смогла скрыть удивления.
Она кивнула и снова опустила глаза, чтобы не встречаться со мной взглядом.
— Я никому из вас не причиню вреда. Никогда.
— Но за такое можешь, — прошептала она.
Я схватила ее за руку:
— А ну-ка, рассказывай.
Она открыла рот, закрыла и повернулась к двери за миг до того, как вошел Мика Каллахан, будто она услышала его раньше, чем я. Он был по-прежнему гол. Я думала, что смущусь, но нет. Как-то я предчувствовала, что мне не понравится, если я узнаю, что скрывает от меня Черри.
Мика уже причесался. Да, курчавые, а не волнистые. Кудри тугие, но не мелкие. Цвет — оттенок темно-темно-каштанового, почти черного, какой бывает у тех, кто в детстве блондин, а потом темнеет. Кудри спадали чуть ниже плеч, и я, проследив за ними, остановилась взглядом на груди. И быстро подняла глаза, чтобы вернуться к лицу. Глаза в глаза — вот в чем дело. Я начала смущаться.
— Я тебе сказала, что через минуту выйду.
Голос мой прозвучал сердито, и я была рада этому.
А то, что при этом я прижимала к телу полотенце — так это случайное совпадение.
— Я слышал, — ответил он безразличным голосом и с безразличным лицом. Не настолько пустым, насколько бывает у вампиров — они здесь чемпионы. Но он пытался.
— Тогда подожди за дверью, пока мы кончим.
— Черри тебя боится, — сказал он.
Я мрачно посмотрела на него, потом на нее:
— Боже мой, почему?
Черри посмотрела на него, и он слегка кивнул. Она отодвинулась от меня к двери. Из душевой не вышла, но отошла от меня как можно дальше.
— Что за чертовщина тут творится? — спросила я.
Мика стоял от меня футах в четырех — близко, но не слишком. Теперь лучше были видны его глаза, и они были ну очень человеческими. Сразу было заметно, что они не шли к этому лицу.
— Она боится, что ты убьешь гонца с дурными вестями, — сказал он тихим голосом.
— Слушай, надоели мне эти танцы вокруг да около.
Выкладывай.
Он кивнул и поморщился, как от боли.
— Кажется, врачи думают, что ты заразилась ликантропией.
Я покачала головой:
— Змеиная ликантропия истинной ликантропией не является. Змеелюди либо заколдованы ведьмой, либо наследуют это свойство, как лебедины. — Это напомнило мне о женщинах, прикованных в комнате мечей. — Кстати, что случилось с этими лебединками, когда мы ушли?
Мика недоуменно нахмурился:
— Не знаю, о чем ты говоришь.
Натэниел вошел в душ без предупреждения. Я в своем полотенце начинала ощущать себя одетой слишком официально.
— Мы их спасли.
— Предводитель змей передумал, когда я его ранила?
— Он передумал, когда Сильвия и Джемиль едва его не убили.
Ага.
— Так что с ними все в порядке?
Он кивнул, но глаза его были серьезны и сочувственны, как у человека, который вот сейчас скажет горестную весть.
— Так, и ты туда же. Змеелюдством я не могла заразиться, такого не бывает.
— Грегори — не змеечеловек, — сказал он голосом таким же сочувственным, как его глаза.
Я заморгала:
— Ты о чем?
Натэниел сунулся дальше в душевую, но Черри поймала его за руку и остановила у дверей — чтобы смыться быстро, если что. За ними в дверях появился Зейн. Все тот же, шести с лишним футов ростом, очень тощий, но мускулистый парень, которого я впервые увидела, когда он громил приемный покой больницы. Но волосы он перекрасил в радужный бледно-зеленый цвет, обрезал коротко и слепил острыми чешуйками. А то, что он был полностью одет, показалось мне странным. Конечно, дело тут в Зейновом понятии о повседневной одежде — кожаные штаны и куртка на голое тело.
Я посмотрела на эту троицу в дверях — все серьезные, как в церкви. Я вспомнила, как Грегори рухнул на меня во время боя. Уколол когтями.
— Меня еще не так драли леопарды-оборотни, и я не заразилась.
— Доктор Лилиан думает, что на этот раз получилась глубокая колотая рана, а не поверхностный широкий порез, — сказал Черри почти трясущимся голосом. Она была напугана, не знала, как я восприму новости... а может, еще чего-то боялась, только чего?
— Ребята, я не стану вам настоящей Нимир-Ра. Мне не подцепить ликантропию. Если бы это было возможно... меня много раз драли когтями и зубами. Я бы уже ходила мохнатая.
Они только смотрели на меня большими глазами. Я повернулась к Мике. Лицо его было тщательно-нейтральным, но в глазах тень... жалости. Жалости? Я ее никогда не знала — по крайней мере как объект.
— Да ведь вы всерьез! — сказала я.
— У тебя были все вторичные симптомы, — произнес он. — Быстрое заживление ран, такое, что мышцы свело. Температура такая, что человеческий мозг сварился бы. Когда ее тебе сбили, ты чуть не погибла. Тебе надо было спечься в тепле, в жаре твоего парда, чтобы исцелиться. Вот так мы тебя лечили. Это бы не помогло, если бы ты не была одной из нас.
Я покачала головой:
— Не верю.
— Ладно, — пожал плечами он, — еще две недели до полной луны. До этого времени ты в первый раз не перекинешься. Время есть.
— Для чего? — спросила я.
— Время погоревать.
Я отвернулась от сочувствия, от жалости в этих глазах. А, черт! Все равно не верю.
— А анализ крови? Он должен был бы сказать, да или нет.
Ответила Черри:
— Волчья ликантропия проявляется в крови в срок от двадцати четырех до сорока восьми часов, иногда до семидесяти двух. Леопардовая, как и для других больших кошек, может быть обнаружена в крови в срок от сорока восьми часов до восьми суток. Сейчас анализ крови ничего не покажет.
Я стояла и смотрела на них, пытаясь уложить это в голове, но оно туда не лезло. Тогда я сказала:
— Сегодня я должна вытащить из тюрьмы Жан-Клода. Я покажу полиции, что он меня не убивал.
— Твой пард мне сказал, что ты не хотела бы открываться. Чтобы твои полицейские друзья не узнали.
— Я не оборотень, — сказала я, и сама услышала в своем голосе упрямство.
Мика смотрел на меня, улыбаясь, и это меня взбесило.
— И нечего на меня так смотреть!
— Как?
— Как на бедную девушку, что тешит себя иллюзиями. Ты просто не все обо мне знаешь, не знаешь, откуда берется моя сила.
— Ты имеешь в виду метки вампира? — спросил он.
Я посмотрела мимо него на троицу в дверях. Почему-то они поежились.
— Как приятно знать, что мы — одна большая семья, где нет тайн друг от друга.
— Я обсуждал с врачами, может ли твое быстрое исцеление быть просто побочным эффектом меток, — сказал Мика.
— Иначе быть не может, — ответила я, но первая струйка сомнения уже холодом просачивалась мне в живот.
— Если тебе так лучше.
Я смотрела на эту сочувственную физиономию и чувствовала, как меня затопляет жар злости, а с ним — вибрирующая энергия. Зверь Ричарда... или мой? Я впервые позволила себе додумать эту мысль до конца. Это не своего ли зверя ощутила я с Микой? Не потому ли я не могла почувствовать, где Ричард и что он делает? В сегодняшней кутерьме я несколько раз думала о нем, но ни разу не ощутила полного раскрытия меток между нами. Я сочла, что это была энергия Ричарда, потому что она принадлежала ликантропу. А если не Ричарда? Тогда моя?
Кто-то тронул меня за руку, и я вздрогнула. Это был Мика.
— Ты побледнела. Может быть, сядешь?
Я шагнула назад и чуть не упала. Ему пришлось подхватить меня за руку, чтобы я не оказалась на скользком и мокром кафеле. Я хотела выдернуться, но голова кружилась и мир не стоял на месте. Мика опустил меня на пол.
— Опусти голову между колен.
Я села на полу по-турецки, спиной к стене, опустив голову на согнутые ноги, и ждала, чтобы прошло головокружение. Никогда я не падала в обморок. То есть от потери крови я теряла сознание, но от потрясения — никогда.
Когда ко мне вернулась способность мыслить, я медленно выпрямилась. Мика сидел возле меня, внимательный и сочувствующий, и я видеть его не могла. Прислонившись к стене замотанной в полотенце головой, я закрыла глаза.
— Где Элизабет и Грегори? — спросила я.
— Элизабет не хотела тебе помогать, — ответил Мика.
Я открыла глаза и повернулась — только головой, чтобы посмотреть на него.
— И у нее есть для того причина?
— Она тебя ненавидит, — просто ответил он.
— Да, она любила Габриэля, прежнего альфу, а я убила его. После этого трудно подружиться.
— Она ненавидит тебя не поэтому.
Я всмотрелась в его лицо:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ненавидит она тебя за то, что ты, будучи человеком, лучший вожак, чем она, хотя она и леопард. Ты заставляешь ее чувствовать себя слабой.
— Она и есть слабая.
Он улыбнулся, в глазах его сверкнули искорки.
— Да, ты права.
— Где Грегори?
— Ты его накажешь за то, что он тебя заразил? — спросил Мика.
Я оглянулась на ждущую у двери молчаливую троицу. И вдруг поняла, что значит групповая динамика. Они обращались с Микой как со своим Нимир-Раджем, предоставив ему разговаривать со мной — вроде как зовут на помощь мужа, когда жена слишком много выпьет. Мне это не слишком понравилось. Но если сосредоточиться на моменте, на ближайших проблемах, без теоретизирования, без заглядывания в будущее, то, может, как-нибудь выживу.
— Если бы Грегори не вмешался, меня бы сейчас вообще не было. Мне бы вырвали сердце. И это была случайность, что он упал на меня в драке.
Я смотрела на лицо Мики, но почувствовала, как остальные вздохнули с облегчением, ощутила за несколько ярдов. Я посмотрела — так и есть, даже в осанке это стало заметно.
— Так где он? Где Грегори?
Они трое опять будто передавали друг другу глазами горячую картофелину.
— Он отказался прийти, как Элизабет?
— Нет-нет, — поспешно сказала Черри, но ничего не стала объяснять.
Я посмотрела на Натэниела. Он встретил мой взгляд не отводя глаз, но выражение его лица мне не понравилось. То есть явно запас плохих вестей еще не исчерпался.
Я повернулась к Мике:
— Ладно, тогда ты мне скажи.
— Когда твой Ульфрик узнал, что Грегори сделал тебя настоящей Нимир-Ра, он... — Мика развел руками.
— Он стал чудить.
Это сказал Зейн.
— То есть? — Я повернулась к нему.
— Он захватил Грегори, — объяснила Черри.
— То есть как — захватил?
— Объявил Грегори врагом стаи, — сказал Мика.
— Продолжай.
— Если бы ты была истинной лупой и кто-то нанес бы тебе рану, то Ульфрик был бы вправе объявить его врагом стаи, преступником.
Я смотрела в эти желто-зеленые глаза.
— И что это значит конкретно?
— Это значит, что твой леопард сейчас у волков, и они будут его судить за то, что он тебя ранил.
— Ни за что! То есть даже если я и превращаюсь в оборотня, чего не происходит. Мне это не помешает. Я просто стану оборотнем, как они.
— Нет, не как они, — возразил Мика. — Как мы.
Я пыталась прочесть что-то по его лицу, но недостаточно хорошо его знала.
— Поясни, что ты имеешь в виду.
— Ты не можешь быть одновременно лупой у волков и Нимир-Ра у леопардов.
— Я долго была и тем, и другим.
Он покачал головой и снова скривился от боли в шее.
— Нет, ты была человеческой женщиной, которая встречается с Ульфриком и которую он объявил лупой. Ты была человеком, когда взяла под опеку леопардов до тех пор, пока не найдешь настоящего альфа-леопарда, чтобы передать ему эту работу. Теперь ты стала истинной Нимир-Ра, и стая не примет тебя как свою.
— То есть ты говоришь, что Ричард бросил меня, поскольку я теперь буду леопардом?
— Нет, я говорю, что теперь стая тебя не примет как его лупу. — Он посмотрел вверх, потом вниз. Было видно, как он подыскивает слова. — Я понимаю так, что среди ваших местных волков происходит следующее: твой Ульфрик установил в стае вместо монархии, когда его слово было законом, демократию, когда правит большинство. У него есть решающий голос, но не последнее слово.
Я кивнула. Похоже было именно на то, чего Ричард хотел для стаи.
— Да, нечто вроде этого он планировал. Я с ним очень мало общалась последнее время.
— Он слишком преуспел. Голосование было не в его пользу — не в твою. Стая не примет тебя как лупу, раз ты — оборотень-леопард, а не вервольф.
Я оглядела остальных:
— Это правда?
Они закивали.
— Анита, мне очень жаль, — сказала Черри.
Я затрясла головой, пытаясь сосредоточиться, но это не выходило.
— Ладно, ладно. Ричард не может сделать меня лупой. Я никогда не хотела ею быть, мне достаточно было быть его подругой. К хренам всех волков. Но что они сделали с Грегори?
— Ричард слетел с нарезки, когда узнал, что сделал Грегори, — объяснил Зейн. — Он подумал, что Грегори нарочно, потому что боялся, чтобы ты не перестала быть у нас Нимир-Ра.
— То есть он обвинил Грегори в обдуманном намерении? — спросила я.
Зейн кивнул:
— Ага, и они его забрали.
— Кто они?
— Джемиль, Сильвия и другие. — Он старался не смотреть мне в глаза.
— И никто ему не пытался возразить?
— Сильвия хотела было ему сказать, что он не прав, но он ей дал по морде и предупредил, чтобы никогда больше с ним не спорила. Что Ульфрик он, а не она.
— Вот блин!
— Ты не вини своих леопардов, что они не стали драться с волками, — сказал Мика. — Их было один к пяти.
— Да знаю, их просто задавили бы. И к тому же разбираться с Ричардом — это мое дело, а не их.
— Потому что ты у них Нимир-Ра, — согласился он.
— Потому что я у Ричарда подружка — в некотором роде.
— Да, конечно.
Я подняла руку, объясняя:
— Послушай, я со всем этим прямо сейчас не могу разобраться, так что придется сосредоточиться на том, что важно — то есть важно прямо сейчас. Где Грегори и как мне его выручить?
— Очень прагматично, — улыбнулся Мика.
Я поглядела на него, сама чувствуя, как холодеют у меня глаза.
— Ты понятия не имеешь, насколько я бываю прагматичной.
Выражение его глаз изменилось, но в них появился не страх — заинтересованность, будто моя реакция его заинтриговала.
— Ситуация сложная, потому что ты — лупа, которой нанесли рану. На самом деле ты должна убедить себя, что Грегори не хотел тебе повредить.
— Это-то просто, — сказала я. — Я знаю, что он не хотел. Откуда же у меня такое чувство, что я не могу просто позвонить Ричарду и сказать: «Слушай, сейчас я приеду заберу Грегори»?
— Потому что убедить тебе придется не только Ричарда, но и всю стаю, что у тебя есть право на Грегори.
— Что значит «право на Грегори?» Он мой леопард. Мой, а не их.
Мика улыбнулся, опустив длинные ресницы, будто не хотел, чтобы я видела выражение его глаз.
— Ульфрик объявил Грегори вне закона за — фактически — убийство лупы стаи.
— Но я жива, так какого...
Мика поднял палец. Я поняла, что перебила его, и дала ему договорить.
— Для стаи ты мертва — мертва как лупа. То, что ты теперь леопард, делает тебя для них мертвой. Ты можешь разделить ложе с Ричардом, но никогда не сможешь снова стать лупой. Так они проголосовали, а Ричард ослабил свою власть до той степени, когда не может добиться при голосовании нужного результата.
— То есть ты хочешь сказать, что он Ульфрик, но реально уже не правит.
Мика на секунду задумался, потом кивнул, но остановился посреди этого движения.
— Да, это ты очень хорошо сформулировала.
— Спасибо. — Тут мне в голову стукнула мысль, и я схватила его за руку. — Они что, собираются убить Грегори? — По его лицу пробежала тень, и я вцепилась сильнее. — Они его уже убили?
— Нет, — ответил Мика.
Я отпустила его руку и снова откинулась к стене.
— И что они с ним делают или собираются сделать?
— Наказание за убийство лупы — смерть. Это в любой стае так. Но обстоятельства настолько необычны, что, я думаю, у тебя есть шанс его освободить.
— Освободить — как? — спросила я.
— Об этом тебе необходимо спросить Ульфрика.
— Спрошу. — Я посмотрела мимо него. — Ребята, кто-нибудь, принесите мой мобильник из джипа.
Первым бросился выполнять Натэниел.
— Что ты собираешься делать? — спросил Мика.
— Прежде всего проверить, что Грегори цел и невредим. Если сегодня ему ничего не грозит, я поеду выручать Жан-Клода из тюрьмы. Если Грегори в опасности, то сперва к нему.
— Приоритеты, — тихо сказал он.
— Чертовски верно.
Он снова улыбнулся:
— Я поражен. На тебя за столь короткое время обрушилось несколько сильных потрясений, но голова у тебя ясная и ты решаешь проблемы по очереди.
— Я только так и умею их решать.
— Многие не могли бы не отвлечься.
— А я из немногих.
Он опять чуть улыбнулся, опустив длинные ресницы:
— Я заметил.
Что-то в его интонации заставило меня обратить внимание, что он по-прежнему гол, а я в одном только полотенце. Все, пора встать и одеться. Я поднялась, отвергнув протянутую руку.
— Спасибо, Мика, но мне уже намного лучше. — Посмотрев в сторону Черри и Зейна в дверях, я спросила: — У меня тут какая-нибудь одежда есть?
Черри кивнула:
— Натэниел привез из твоего дома. Пойду принесу. — Она направилась к двери.
— И оружие, — сказала я ей вслед.
— Знаю, — ответила он, на ходу сунув голову обратно в душевую.
У дверей остался один Зейн.
— Для меня работа есть?
— Пока нет.
Он улыбнулся достаточно широко, чтобы показать острые клыки сверху и снизу — кошачьи клыки. Он чуть больше времени, чем нужно, провел в зверином облике, чтобы полностью восстановиться.
— Тогда я пошел помогать Черри. — Он повернулся, но, остановившись в дверях, добавил: — Ты знаешь, я действительно рад, что ты не померла.
— Я тоже.
Он широко усмехнулся и вышел.
Я осталась наедине с Микой. Глядя в эти желто-зеленые глаза, я понимала, что они — тоже признак излишне долгого пребывания в облике зверя. Мы не целовались, так что я не знала, есть ли у него острые клыки как у Зейна. Хотелось думать, что нет, но убей меня Бог, если я знала, почему мне вообще хотелось об этом думать.
— Ты не возражаешь, если я буду мыться? — спросил он.
Я покачала головой:
— Пожалуйста, пожалуйста. А я пойду поищу одежду.
Но тут вошел Натэниел с моим сотовым телефоном.
Я посмотрела на тонкий черный аппарат. Он у меня был всего несколько месяцев — до того я старалась его не покупать. Если у тебя есть мобильник и пейджер, то ты уже никогда от работы не бываешь полностью свободной. Конечно, я сейчас в отпуске. Хотя пока что не очень удается расслабиться.
Я открыла телефон, вызвала из памяти номер Ричарда и попала на автоответчик. Оставив сообщение, я поняла, что буду делать дальше. Мне надо знать, что там сейчас с Грегори. Я вспомнила Ричарда, ощущение его рук, запах его шеи, касание его волос и покалывающий прилив энергии, перекатывающийся по коже. Потянувшись мысленно к метке, связывающей меня с Ричардом, я увидела, что он стоит на трибуне. Он с кем-то спорил, но с кем, я не видела. Мне никогда не удавалось увидеть его так ясно, как Жан-Клода. Ричард повернулся, будто увидел меня за спиной, потом выбросил меня, поставив щит настолько сплошной, что я даже не смогла увидеть его по ту сторону.
Натэниел поддержал меня за руку, когда я покачнулась.
— Тебе нехорошо?
Я мотнула головой. Когда тебя выбрасывают, это всегда дезориентирует. Ричард это знал. А, черт!
— Все хорошо.
Отодвинувшись от Натэниела, я позвонила в справочную и спросила номер «Кафе лунатиков». У Ричарда было совещание где-то в задних комнатах ресторана. Когда-то заведение принадлежало Райне, и, согласно законам стаи, оно принадлежало бы мне, если бы я убила ее без помощи пистолета. Вот если бы это был рукопашный бой, руки против рук, или когтей, или хотя бы нож, то все, принадлежавшее ей, стало бы моим. По крайней мере все имущество. Силу убийством не унаследуешь. Просто не получается. Да и кому она нужна — такая? Пистолеты считались запрещенным приемом, так что я не унаследовала имущество Райны.
Ричард поднял трубку со второго звонка, будто ждал.
— Ричард, это я, Анита.
— Я знаю.
Голос его был злым, замкнутым и напряженным.
— Мы должны поговорить.
— Я сейчас очень занят, Анита.
Он хочет говорить грубо и враждебно? Я тоже могу.
— Где Грегори?
— Этого я не могу тебе сказать.
— Почему?
— Потому что ты можешь броситься к нему на выручку, а ты больше не лупа. Стая будет защищаться, а я не хочу, чтобы ты оставляла дыры в моих волках.
— Не трогай моих леопардов, и я не буду трогать твоих волков.
— Анита, это не так все просто.
— Ричард, я знаю объяснение. Ты озверел, когда узнал, что Грегори мог меня заразить леопардовой ликантропией. Ты послал своих громил его взять, и ты его обвинил в убийстве своей лупы. Что просто глупо, поскольку я жива.
— Ты знаешь, какой вопрос прямо сейчас голосует стая?
— Понятия не имею.
— Должен ли я выбрать новую лупу до полнолуния.
— Думаю, что она тебе нужна, — сказала я, и даже от звука собственных слов у меня в груди свернулся ком.
— Любовницу, Анита. Они хотят, чтобы я выбрал себе из стаи любовницу.
— То есть мы теперь не сможем встречаться?
— Таково было решение собрания.
— Один из твоих волков, Стивен, и одна из моих леопардов, Вивиан, живут вместе. И никто не возникает.
— Стивен — один из низших. Никто не потерпит межвидовых связей у доминанта. И уж точно — у Ульфрика.
— То есть можно трахаться с человеком, но не с леопардом.
— Мы люди, Анита. Но мы не коты, а волки.
— То есть мы с тобой теперь не можем ни встречаться, ни вообще как-то общаться?
— Если я хочу остаться Ульфриком, то нет.
— А что будет с триумвиратом?
— Не знаю.
— Ричард, ты не можешь вот так меня бросить!
Вдруг мне стало холодно, ком в груди не давал дышать.
— Ты ушла из моей жизни на целых полгода. Откуда мне знать, что тебя завтра не спугнет еще что-нибудь?
— Я хотела встречаться с вами обоими, Ричард, быть с вами обоими.
Говоря эти слова, я поняла, что так оно и было. Я приняла решение, хотя еще сама этого не знала.
— А через неделю, через месяц или даже через год? Что тогда тебя отпугнет?
— Я не собираюсь больше убегать, Ричард.
— Приятно слышать.
Его злость даже в телефоне была горячей и плотной. Либо щит его ослабел, либо Ричард его снял.
— Ты больше не хочешь быть со мной?
Голос прозвучал тихо и обиженно, и я себя за это ненавидела. Ненавидела.
— Я хочу быть с тобой, ты сама знаешь. Ты меня доводишь до бешенства, и все же я хочу тебя.
— Но все равно ты меня бросаешь.
Голос мой стал чуть сильнее, но недостаточно. Ричард меня бросает. Хорошо, это его прерогатива. Я была у него гвоздем в ботинке, сама знаю. Но черт меня побери, все равно грудь стиснуло болью.
— Я не хочу этого делать, Анита, но я сделаю то, что должен. Ты меня этому научила.
У меня вдруг защипало глаза. Я его научила! Хорошо, пусть. Если мы действительно расстаемся навсегда, я не буду плакать или умолять. Не буду слабой.
Мой голос зазвучал тверже, уверенней. В груди все еще ворочался ком, но в голосе он слышен не был. Хотя усилий для этого потребовалось немерено.
— Ты Ульфрик, царь волков. Твое слово — закон для стаи.
— Я долго трудился, чтобы дать каждому равный голос, Анита. И сейчас я не могу давить своим рангом — это значило бы разрушить все, что я создавал.
— Идеалы хороши в теории, Ричард, но в реальной жизни от них толку мало.
— Не согласен, — ответил он. Гнев его улетучился, слышалась только усталость.
— Я не буду спорить о том, о чем мы спорили с тех пор, как познакомились. Я буду заниматься тем, что могу изменить. А мы, как бы ни хотели, друг друга изменить не можем, Ричард. Мы такие, как есть. — Мой голос снова потерял уверенность, наполнился эмоциями, которые я испытывала. — Грегори жив?
— Жив.
— Я хочу получить его обратно, ты это знаешь.
— Знаю. — Он снова начинал злиться.
— Теперь, когда я не лупа, не член стаи, как мне его вернуть?
— Тебе придется завтра прийти в лупанарий и ходатайствовать за него.
— То есть?
— Ты должна будешь доказать, что стоишь этого. Это будет своего рода тест.
— Какого рода? Выбрать правильный вариант из четырех? Написать заявку должным образом?
— Еще не знаю. Мы... мы сейчас решаем.
— Блин, Ричард, вот поэтому-то у нас в стране представительная демократия, а не прямая! Один человек — один голос, так ничего не решить.
— Они решают, Анита. Тебе просто не нравится, что получается.
— Как ты мог захватить Грегори? Как ты мог?
— Как только я узнал, что случилось, я понял, что стая тебя отвергнет. Они в большинстве своем и без того не были от тебя в восторге. Ты не была членом стаи, им это не нравилось. А то, что ты избегала их — всех — в течение полугода, тоже делу не помогло.
— Мне надо было собрать в кучку свое хозяйство до того, как вернуться, Ричард.
— А пока ты его собирала, мое расползалось.
— Прости, Ричард. Но я ведь не знала.
— Завтра ночью в лупанарий, через час после темноты. Можешь привести с собой всех своих леопардов и любых оборотней — своих союзников. Я бы на твоем месте, будучи Ульфриком, позвал бы крысолюдов.
— Я ведь уже не лупа, так что они мне не союзники?
— Да, не союзники, — ответил он. Злость в его голосе исчезла. Ричард никогда не мог ни на кого долго дуться.
— И что будет, если я не выиграю право забрать Грегори?
Он не ответил, только дышал в трубку.
— Ричард, что будет с Грегори?
— Стая будет его судить.
— И?
— Если он будет осужден за убийство нашей лупы, это смертный приговор.
— Но я же вот она, Ричард. Я же не убита. Нельзя убивать Грегори за убийство меня, если он этого не делал.
— Я отложил суд до времени, когда ты сможешь присутствовать. Это все, что было в моих силах.
— Ты знаешь, Ричард, иногда хорошо быть царем. Он может миловать кого пожелает и трахаться, с кем ему хочется.
— Я знаю.
— Так будь царем, Ричард, настоящим царем. Ульфриком, а не президентом.
— Я делаю то, что лучше всего для стаи.
— Ричард, ты не сделаешь этого.
— Уже сделал.
— Ричард, если я провалю ваш тест, я все равно не дам казнить Грегори. Ты меня понимаешь?
— Тебе не разрешат принести в лупанарий пистолеты, только ножи.
Он очень тщательно подбирал слова.
— Я помню правила. Но... Ричард, ты меня слышишь? Ты меня понимаешь?
— Если мы попробуем завтра казнить Грегори, ты будешь драться. Это я понял. Но пойми и ты, Анита:
твои леопарды нам не противник, даже с Микой и его пардом. Нас впятеро больше — по скромным подсчетам.
— Не важно, Ричард. Я не могу стоять и смотреть, как будут убивать Грегори — за такую глупость.
— Ты попытаешься спасти одного из своих котов ценой всех? Ты хочешь видеть, что будет, если они попытаются с боем пробиться из лупанария, через стаю? Я бы не хотел.
— Это... Ричард, черт тебя побери, не загоняй меня в угол! Тебе это не понравится.
— Это угроза?
— Ричард... — Мне пришлось остановиться и посчитать. Но счет до десяти не помог. Вот если бы до миллиарда... — Ричард, — я все-таки заговорила спокойнее, — я спасу Грегори, чего бы это ни стоило. Я не дам волкам убивать моих леопардов, чего бы это ни стоило. Ты вышел из себя и схватил одного из моих леопардов. Ты, блин, устроил в стае демократию, где у тебя даже президентского вето нет. И ты действительно готов усугубить эту ошибку, начав войну между твоей стаей и моим пардом?
— Я все равно считаю, что дать каждому голос — это была хорошая мысль.
— Хорошая, но чем она обернулась? — Он снова промолчал. — Ричард, не делай этого.
— Это уже не в моих руках, Анита. Ты себе не представляешь, как я об этом жалею.
— Ричард, ты же не дашь им казнить Грегори? Ведь не дашь?
Снова молчание.
— Ричард, ответь!
— Я сделаю, что могу, но голосование я проиграл. И этого мне уже не переменить.
— И ты будешь стоять и смотреть, как он погибает за то, в чем не виноват?
— А откуда ты знаешь, что он не заразил тебя нарочно?
— Я видела. Он упал на меня, когда в него вцепились две змеи. Это была случайность. Он спас мне жизнь, Ричард, и награда за это не слишком хороша.
— И он не мог в последнюю минуту убрать когти?
— Нет, все произошло слишком быстро.
Он рассмеялся, но невесело.
— Ты столько времени с нами, Анита, и ты все еще не понимаешь, что мы собой представляем. Я мог бы отвернуть удар в долю мгновения. Грегори не менее скор. Он даже ловчее и быстрее, потому что леопард.
— Ты хочешь сказать, что он нарочно?
— Я хочу сказать, что доля секунды на решение у него была, и он решил сохранить тебя своей Нимир-Ра. Он решил забрать тебя у меня.
— И ты хочешь заставить его расплатиться за это. В этом дело?
— Да, в этом.
— Расплатиться жизнью?
Он вздохнул:
— Я не хочу его смерти, Анита. Но когда я узнал, что он сделал, я хотел убить его сам. Так хотел, что даже не рискнул оказаться рядом с ним, и потому запер его в надежном месте, пока остыну. Но Джейкоб унюхал, куда дует ветер, и потребовал голосования.
— Кто такой Джейкоб?
— Мой новый Гери, третий в иерархии, второй после Сильвии.
— Я о нем не слыхала.
— Он новенький.
— Черт побери, третий в иерархии — и новенький! Либо он очень хороший боец, либо очень злобный — чтобы за полгода выиграть столько боев.
— И хороший, и злобный.
— И амбициозный? — спросила я.
— А что?
— Если бы Джейкоб не потребовал голосования, ты бы отдал мне Грегори? — Ричард замолчал так надолго, что я спросила: — Эй, ты здесь?
— Я здесь. Да, я бы отдал его тебе. Я не мог бы его убить за то, чего он не делал.
— Итак, Джейкоб запустил процесс, который лишает тебя сильного союзника, то есть меня, и заставил тебя объявить войну другой группе — леопардам. Деловой мальчик.
— Он только делает то, что считает правильным.
— Боже мой, Ричард, как ты сумел сохранить такую наивность?
— Ты думаешь, он хочет на мое место?
— Ты сам знаешь,что он хочет на твое место. По голосу слышу.
— Если мне не хватит сил держать стаю, его прерогатива — меня вызвать. Но до этого он должен победить Сильвию, а она не хуже его в бою — и столь же злобная.
— Какого он роста?
— Моего, только мышц поменьше.
— Сильвия умеет драться, но в ней пять футов шесть дюймов, она тонкокостная, и она женщина. Как мне ни горько это говорить, последнее не в ее пользу. При том же весе у вас, мужчин, в плечевом поясе больше силы. Когда противники равны по классу, побеждает тот, кто больше.
— Не стоит недооценивать Сильвию, — сказал Ричард.
— Не стоит и переоценивать. Она и моя подруга, и я не хочу, чтобы она погибла от твоей небрежности в делах.
— То есть?
— То есть, пока он не победил Сильвию и не стал вторым после тебя, ты его можешь убить без вызова. Можешь казнить.
— Если бы Маркус так думал обо мне, я бы сейчас был мертв, Анита.
— А Маркус был бы жив. Ты приводишь доводы в пользу моего мнения.
— Анита, мы не животные, мы люди. И я не могу его убить просто за то, что он хочет на мое место.
— Ульфрик не может просто отречься, Ричард, он должен погибнуть в бою. В теории, я знаю, если вы оба согласитесь, смерти можно избежать. Но я поспрашивала у народа, и ни один вервольф не может вспомнить битвы за место Ульфрика, которая не кончилась бы смертью. Он не на должность, а на жизнь твою посягает, Ричард.
— Я не могу контролировать, что делает Джейкоб, я только свои действия контролирую.
Я начала припоминать, почему мы с Ричардом так и не стали счастливой парой. Ну вообще-то причин было много. Я видела, как он сожрал Маркуса, и это заставило меня удрать. Потом мы вернулись друг к другу, и метки перевесили все. Но были и другие причины — причины, по которым я казалась себе куда опытнее и старше Ричарда, хотя на самом деле была на два года моложе.
— Ричард, твое упорство глупо.
— Анита, это действительно уже не твое дело. Ты больше не моя лупа.
— Если ты погибнешь, метки могут потянуть за тобой Жан-Клода и меня, так что это выходит мое дело.
— А ты не рискуешь каждый раз, выходя охотиться на вампиров или противоестественных тварей вместе с полицией? Ты чуть не погибла в Нью-Мексико меньше месяца тому назад. И тоже подвергла риску нас всех.
— Ричард, я пыталась спасти людские жизни. Ты — переделать политическую систему. Идеология — прекрасная вещь для обсуждения в аудиториях, но считаться надо с плотью и кровью. Мы сейчас говорим о жизни и смерти, а не об устаревших идеалах, которые у тебя в голове насчет того, как устроить мир для своей стаи.
— Если идеалы ничего не значат, то мы просто животные, Анита.
— Ричард, если из-за всего этого Грегори погибнет, тогда я убью Джейкоба и всякого, кто встанет у меня на пути. Я сровняю ваш лупанарий с землей и посолю землю, так что лучше помоги мне. Ты объясни Джейкобу и всем, кому будет нужно, что всякий, кто будет мне гадить, — погибнет.
— Ты не сможешь биться с целой стаей, Анита. Ты не победишь.
— Если ты думаешь, что меня интересует только победа, то ты не знаешь меня совсем. Я спасу Грегори, потому что сказала, что спасу.
— Если ты не пройдешь тест, ты не сможешь его спасти.
— Что за тест?
— Такой, который может пройти только оборотень.
— Ричард, Ричард... — Мне хотелось заорать и напуститься на него, но усталость в нем явно была сильнее злости, и это несколько меня обескураживало. — Запомни мои слова, Ричард: если я не смогу спасти Грегори, я небо притяну к земле, чтобы за него отомстить. Объясни это Джейкобу и постарайся, чтобы он понял.
— Скажи ему сама.
Тишина и какое-то движение. Потом мужской голос, которого я раньше не слышала. Приятный, молодой, но не слишком молодой голос.
— Здравствуйте, я Джейкоб. Я много о вас слышал.
По его голосу было ясно, что ему не слишком понравилось слышанное.
— Послушай, Джейкоб, мы друг друга не знаем, но я не дам тебе убить Грегори за то, чего он не делал.
— Помешать нам ты можешь, только выдержав тест.
— Ричард мне это объяснил. Он также объяснил, что, если я не пройду тест, вы его казните.
— Таков закон стаи.
— Джейкоб, не стоит становиться моим врагом.
— Ты — Нимир-Ра маленького парда. Мы — Клан Скалы Трона. Мы — ликои, ты для нас пылинка.
— Да, завтра я приду как Нимир-Ра Клана Кровопийц. Но я — Анита Блейк. Спроси вампиров, поспрошай знакомых оборотней в городе. Послушай, что они тебе скажут. Джейкоб, не стоит становиться у меня на дороге. Правда, не стоит.
— Я спрашивал. Я знаю твою репутацию.
— Так зачем же ты напираешь?
— Это мое дело.
— Ладно, если хочешь, будем играть так. Если ты, голосованием или какой-то вервольфовской политикой, станешь причиной гибели Грегори, я тебя закопаю.
— Если сможешь, — сказал он. — Ты — оборотень-новичок. Ты еще даже облик не изменишь до первого полнолуния, а до него еще далеко. Ты мне не противник.
— Ты говоришь так, будто я тебе предлагаю поединок. Так вот, нет. Если погибнет Грегори, погибнешь и ты. Проще простого.
— Если ты меня застрелишь, тебе не вернуть место в стае. Если ты выиграешь поединок, тогда, быть может, тебя снова изберут лупой. Но если ты меня просто застрелишь, лупой тебе не бывать.
— Я скажу сейчас медленно и отчетливо, Джейкоб, чтобы мы друг друга поняли. Мне начхать, буду я лупой или нет. Мне не начхать на моих друзей и на тех, кого я обещала защищать. Грегори из их числа. Если он умрет, умрешь и ты.
— Я не собираюсь его убивать, Анита. Я только потребовал, чтобы было голосование.
— Ты любишь фильмы Джона Уэйна, Джейкоб?
Он ответил не сразу:
— Да... то есть какое это имеет отношение?
— Твоя вина, моя вина, ничья вина — если Грегори умрет, умрешь и ты.
— Я должен вспомнить эту цитату из фильма?
Теперь он говорил со злостью.
— Можно и не вспоминать, но смысл таков. Если что-то случится с Грегори, по любой причине, я спрошу лично с тебя. Если ему будет причинен вред, то и тебе тоже. Ему пустят кровь — и тебе тоже. Он умрет...
— Я понял. Но я здесь не решаю. У меня только один голос.
— Тогда советую что-нибудь придумать, Джейкоб. Потому что я скажу тебе: свое слово я держу.
— Это я о тебе слышал. — Он помолчал, потом спросил: — А Ричард?
— А что Ричард?
— Если с ним что-то случится, что ты сделаешь?
— Если я тебе скажу, что убью тебя, если ты убьешь его, это подорвет авторитет Ульфрика. Но я скажу вот что: если ты победишь его, постарайся, очень постарайся, чтобы это было в честном бою. Если ты хоть чуть сжульничаешь, хоть самую малость, я тебя убью.
Мне дико хотелось накрыть Ричарда своей защитой, но этого нельзя было делать. Я бы ослабила его позицию, а она и без того была шаткой.
— Но если битва будет честной, ты не вмешаешься?
Я прислонилась к стенке, лихорадочно думая.
— Буду честной, Джейкоб. Я люблю Ричарда. Я не всегда его понимаю, тем более не всегда соглашаюсь, но я люблю его. Я готова убить ради человека, который никогда не был моим любовником или даже добрым другом. Так что — да, если ты убьешь Ричарда, мне очень, по-настоящему, захочется тебя убить.
— Но ты не убьешь.
Очень мне не нравилась эта настойчивость. Она нервировала.
— Предлагаю тебе соглашение: если ты не вызовешь Ричарда на бой за место Ульфрика до окончания следующего полнолуния, то, что бы потом ни было, я не стану вмешиваться, если все будет честно.
— А если раньше?
— Тогда я испорчу тебе праздник дождем.
— Ты подрываешь авторитет Ричарда, — сказал он.
— Нет, Джейкоб, ошибаешься. Я тебя убью не потому, что я лупа, не по вервольфовским правилам. Я тебя убью просто потому, что я мстительна. Дай мне пару недель до окончания полнолуния, и я тебе не буду мешать, если тебе вообще удастся закончить работу.
— Ты думаешь, что Ричард убьет меня?
— Он убил прошлого Ульфрика, Джейкоб. Так он занял это место.
— И если я не соглашусь, ты меня убьешь?
— О да, Джейкоб! С удобной и безопасной дистанции.
— Я могу обещать, что не вызову Ричарда до конца полнолуния, но не могу обещать, что голосование будет в пользу Грегори. Бывшая лупа, Райна, именно его использовала для наказания членов стаи. Он не в одном изнасиловании принимал участие.
— Я знаю.
— Так как же ты можешь его защищать?
— Он делал то, что говорил его прежний альфа и что приказывала Райна, эта злобная сука. Грегори — не доминант, он из низших и делает то, что ему приказывают, как хороший подчиненный оборотень. С тех пор как я стала у них альфой, он отказался от изнасилований и пыток. Когда у него появился выбор, он перестал. Спроси Сильвию. Грегори сам пошел под пытки, но не стал помогать ее насиловать.
— Она это рассказала стае.
— Кажется, на тебя впечатления не произвело.
— Впечатление надо производить не на меня, Анита, на других членов стаи.
— Так помоги мне сообразить, как его произвести, Джейкоб.
— Анита, ты серьезно? Ты думаешь, я стану тебе помогать выручать твоего леопарда?
— Да.
— Это смешно. Я — Гери Клана Тронной Скалы. И не стану помогать леопарду, которого даже ты признаешь не доминантом.
— Джейкоб, не дави меня классовым сознанием. Вспомни начало нашего разговора — насчет твоей судьбы. Я считаю, что эту кашу заварил ты. Или ты мне поможешь ее расхлебать, или твои мозги разлетятся по стенке.
— Тебе не дадут принести оружие в лупанарий.
Я засмеялась, и мне самой от этого смеха стало жутко.
— Ты собираешься остаток жизни провести в лупанарии?
— Боже мой! — тихо выдохнул он. — Ты собираешься организовать мое убийство?
Я снова засмеялась. В голове еле слышно кричал голосок, говорил, что я наконец-то стала законченным социопатом. Но Ребекка с Фермы Саннибрук ничего бы не добилась от Джейкоба. Может быть, позже, я смогу позволить себе быть мягкой.
— Кажется, мы поняли друг друга, Джейкоб. Запиши мой номер мобильника. Позвони мне до завтрашнего вечера и предложи план.
— А если я ничего не придумаю?
— Это не мои трудности.
— Ты меня убьешь, даже если я попытаюсь спасти его — действительно попытаюсь, и не смогу? Ты все равно меня убьешь. — Это уже не был вопрос.
— Да.
— Ты хладнокровная стерва.
— Палки и камни ломают кость, но неудача ломает шею. Позвони мне, Джейкоб, и поскорее.
Я повесила трубку.