Парковалась возле дома я уже в полной темноте. В доме горел свет почти в каждом окне, будто у меня дома собралась вечеринка, а меня не потрудились известить. Дорожка была забита машинами, а те, что не поместились, стояли на дороге. Этот дом я сняла, в частности, еще и потому, что нет близких соседей, и никто посторонний не пострадает, если я во что-то вляпаюсь. Вляпываюсь я обычно во что-нибудь со стрельбой, и потому я тщательно искала дом без соседей. Здесь некому было подойти к окну посмотреть, что за переполох в соседнем доме. Только деревья и пустынная дорога, которым все равно, чем я занимаюсь. То есть это я думаю, что деревьям все равно; Марианна могла бы сказать, что здесь я ошибаюсь. Что ж, ей виднее.
Я поставила машину достаточно далеко от дома, где были только деревья на обочинах. Мы с Натэниелом остались сидеть в темноте, слушая, как затихает выключенный мотор. Натэниел почти не говорил с той минуты, как я вышла из ванной Жан-Клода, а сорок минут дороги до дома вообще молчал. Впрочем, я тоже.
Я оставила Жан-Клода обижаться, твердо заявив, что вернусь завтра вечером и вытащу Дамиана из ящика. Не потому мне не хотелось оставаться с Жан-Клодом, что он запер Дамиана на все это время, а потому, что он в конце концов все-таки превратил меня в монстра. Я знала и без того, что секс с ним сильнее связывал метки, но теперь, когда мы их объединили... что теперь даст секс? И только с Жан-Клодом ситуация переменилась или сегодня меня с Ричардом тоже ждут мистические сюрпризы? Вполне вероятно, а Жан-Клод действительно понятия не имеет, какого рода они могут быть. Он сам не знал, что делает, — действительно не знал. Поскольку и я понятия не имела, что творю я сама, и Ричард не знал тем более. Это ставило нас в трудное положение. Завтра я позвоню Марианне, исходя из положения, что все виды магии похожи друг на друга, но сегодня я предоставлена самой себе. Вот странно-то!
Конечно, я не была одна в буквальном смысле слова. Рядом со мной сидел Натэниел. Он тоже смотрел на меня, лицо спокойно, руки на коленях, ремень безопасности еще не отстегнут. Волосы он убрал в толстую косу, лицо стало очень простым, без украшений. В свете луны глаза казались светло-серыми, а не переливающимися фиалковыми, как обычно. Он выглядел куда более нормально, чем мне приходилось его видеть. Человек, сидящий рядом со мной, личность, и мне вдруг стукнуло в голову, что как личность я его и не знаю. Он был для меня не личностью, а обязанностью — тот, кого надо спасти, выручить, помочь. Дело, задание, но не личность.
Жара вокруг джипа нарастала. Если еще немного посидим, придется мне снова включать кондиционер. Если Жан-Клод прав, то сегодня мы с Натэниелом имели секс. Хотелось думать, что он все-таки не прав, потому что я относилась к Натэниелу как к ребенку, причем ребенку — жертве страстей взрослых. О таких детях заботятся, но не занимаются с ними сексом, даже если они этого хотят.
Грудь слегка побаливала от следа зубов. Мы так часто спали в одной постели, что странно было, когда его со мной не было. Но я все равно не видела в нем взрослого — горько, но правда.
— Жан-Клод был вполне уверен, что ardeur сегодня достаточно насытился, и до конца ночи нам не помешает, — сказала я.
Натэниел кивнул.
— Тебе не понадобиться кормить его, пока несколько часов не поспишь. Жан-Клод мне это слегка растолковал.
Это меня возмутило.
— Что? Он с тобой об этом говорил?
Он покачал головой:
— Анита, он беспокоится за тебя.
— Да уж!
— Ты действительно не собираешься спать сегодня в Цирке?
— Нет, — ответила я, скрестив руки на груди. Наверняка я выглядела столь же непреклонно, как была настроена.
— А когда ты завтра утром проснешься, что будет?
Очень тихо звучал его голос в жаркой и темной машине.
— Я не понимаю, к чему ты.
— Понимаешь.
Я вздохнула:
— Натэниел, я не хочу этого делать. Не хочу иметь в себе инкуба Жан-Клода. Я бы предпочла быть настоящей Нимир-Ра, чем кормиться от других.
— А если ты заполучила и то и другое? — спросил он еще тише.
Я пожала плечами, все так же скрестив руки, но сейчас это был не жест непреклонности, а скорее попытка обнять себя за плечи от неуверенности.
— Тогда не знаю.
— Я буду здесь, Анита, в твоем распоряжении.
— Где будешь? — глянула я на него.
— Завтра, здесь, когда ты проснешься.
— И что еще рассказал тебе Жан-Клод, пока я моталась, выясняя, что с Дамианом?
Натэниел не отвел глаза, не изменился в лице. Его этот разговор ни на йоту не смутил.
— Что не будет держать зла, если ты со мной по-настоящему будешь иметь секс.
Я всмотрелась в его лицо.
— А то, что было сегодня, ты сексом не считаешь? — спросила я наполовину утвердительно.
— Нет.
— Я тоже, но... — Хорошо, что темно, потому что я зарделась, но мне, черт побери, хотелось получить ответ на этот вопрос еще от кого-нибудь. — Я знаю, почему я не считаю это настоящим сексом, а ты почему?
Он улыбнулся и отвел глаза, опустил их.
— Когда в первый раз ты мне обработала спину, это было для меня ближе к настоящему сексу.
— Игра «доминант — подчиненный»?
— Да нет, — ответил он, не поднимая глаз. — Если бы действительно понадобился презерватив, это и был бы секс.
— Ты имеешь в виду сношение.
Он кивнул, все так же не глядя на меня.
— Вот и у меня такое же чувство. Но Жан-Клод сказал, что я занимаюсь самообманом.
Натэниел блеснул мимолетной улыбкой и опять уставился в никуда.
— А мне он сказал, что я очень американец, очень самцовый и очень молодой.
— Ты американец, мужского пола, двадцати лет, — сказала я. — Каким тебе еще быть?
Он посмотрел на меня и снова отвернулся. Явно он был не в своей тарелке.
— Что еще говорил Жан-Клод?
— Ты будешь сердиться.
— Выкладывай, Натэниел.
Он пожал плечами, и полоски его топа обнажили плечи почти целиком.
— Он надеется, что ты выберешь меня своим pomme de sang. Сказал, что говорил тебе об этом.
— Говорил.
— Можно мне расстегнуть ремень?
— Пожалуйста, не стесняйся.
Он отщелкнул ремень и повернулся ко мне лицом, подтянув одну ногу на сиденье, закинув косу на плечо.
— Жан-Клод сказал, что чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее становится ardeur, но если кормить его, как только он возникнет, то справиться с ним легче.
— Он говорил мне.
— Он боится, что ты попытаешься выяснить это завтра, без него. Он опасается, что ты будешь сопротивляться весь день и сдашься лишь тогда, когда будешь вынуждена.
— Интересная идея, — сказала я.
Натэниел покачал головой:
— Не упирайся, Анита, не борись. Мне страшно думать, чем это может кончиться.
— Так. Значит, завтра утром я должна перевернуться с боку на бок и рухнуть в твои объятия? — Мне не удалось сдержать язвительности, и у него на лице появилась обида, так что мне тут же захотелось извиниться: — Ничего личного, Натэниел. Дело не в тебе, а в необходимости делать то, что мне не нравится.
— Я знаю. — Он снова опустил голову, чтобы не смотреть мне в глаза. — Только обещай мне, что когда завтра утром тобой овладеет голод, ты обратишься ко мне — или к другому — сразу, и не будешь стараться быть такой... упорной.
— А какое слово ты хотел сказать?
Он улыбнулся:
— Упрямой.
Я не могла сдержать улыбку.
— Не уверена, что смогу сразу лечь на спину, как только на меня накатит, ardeur. Я просто не умею сдаваться быстро, Натэниел. Ты это понимаешь?
— Тебе надо доказать, что ты сильнее его.
— Нет, я просто должна быть той, кто я есть. А я такая, которая не уступает кому-нибудь или чему-нибудь.
— Это еще слабо сказано, — осклабился он.
— Ты надо мной смеешься?
— Чуть-чуть.
— Натэниел, ты видел, что я сделала с шеей Джейсона. Если я тебе что-нибудь сделаю? В смысле, по-настоящему плохое?
— Джейсон выздоровеет, Анита, и он не жаловался, когда Ашер его уносил. — Широко улыбаясь, Натэниел отвернулся, будто хотел сдержать смех.
— В чем дело?
Он мотнул головой:
— Ты разозлишься, а он этого не хотел бы.
— Что он сказал, Натэниел?
— Спроси его сама. Он всегда умел говорить тебе всякие мерзости, а ты их считала остроумными. Если скажу я, ты озвереешь.
— А если я тебе прикажу мне сказать?
Он секунду подумал и блеснул очередной улыбкой. Хорошей такой улыбкой, молодой, спокойной, настоящей. Когда я впервые увидела Натэниела, он забыл, как надо улыбаться.
— А я все равно не скажу.
— Ничего себе подчиненный!
Улыбка перешла в ухмылку.
— Ты же не любишь, когда я покорный. Тебе от этого неуютно.
— Так ты меняешься, чтобы мне было приятно?
Улыбка исчезла, но не то чтобы настроение у него ухудшилось — просто веселость сменилась задумчивостью.
— Поначалу так и было, а последнее время мне и самому приятно.
Тут уж улыбнулась я:
— Самая лучшая новость за всю эту ночь.
— Я рад.
Я отстегнула ремень безопасности.
— Давай вылезем из машины, пока не расплавились.
И я открыла дверцу, зная, что он поступит так же. Дверцы захлопнулись, и я нажала кнопку на брелоке, запирая джип. Он пискнул, и мы пошли к дороге, обходя машины, направляясь к моему дому. Коса спадала ему за спину и покачивалась на ходу.
Из стада машин вышли нам навстречу Черри и Зейн.
— Мы уж думали, вы заблудились, — сказала она с улыбкой.
— Ребята, вы всех запустили в дом? — спросила я.
Улыбка исчезла в растерянности.
— Да. Я думала, это можно.
Я улыбнулась в ответ:
— Нет, Черри, все правильно. Если бы я подумала заранее, то распорядилась бы, чтобы их впустили.
Явно успокоившись, она опустилась передо мной на колени. Я протянула ей левую руку — правая осталась свободной, чтобы вытащить пистолет в случае чего. Вряд ли понадобится, но никогда не знаешь.
Черри взяла мою ладонь двумя руками и потерлась лицом как кошка, оставляющая след подбородка. Другой вид официального приветствия включал в себя облизывание, но мне удалось убедить моих кошек, что меня устраивает только потирание лицом и не больше.
Зейн встал на колени рядом с Черри, но не попытался завладеть моей правой рукой. Он ждал, пока она закончит. Этому тоже я их научила — не тянуться за той рукой, которая нужна для оружия. Он потерся лицом; вдоль челюсти у него шла едва ощутимая шероховатая полоска, будто он пропустил ее, когда брился.
Черри тем временем терлась о мои ноги. Будто огромная кошка, которая случайно в этот момент приняла облик человека. Поначалу, когда это происходило, я дергалась, но теперь мне это даже не казалось странным. Не знаю, хорошо это или грустно.
Покончив с приветствием, Зейн сказал:
— У нас был запасной ключ, так что мы приняли всю компанию. — Они оба встали и стояли, как хорошие дети — или как хорошие взрослые, как хотите.
— Отлично, хотя я понятия не имею, сколько там народу.
Они пошли с нами в ногу, заняв места по бокам, и я ощущала идущую рядом со мной Черри. Ощущала ее энергию дрожащей струной вдоль тела. Так сильно я никогда раньше ее не чувствовала. Еще один гвоздь в крышку гроба сомнений насчет Нимир-Ра. Свидетельств было достаточно, и если бы я не была таким мастером самообмана, я бы уже признала очевидное. Но для одного дня мне и без того хватит. Пока что не до этого. Так что я не стала об этом думать, а Черри если ощутила разницу, то ничего не сказала.
Это Зейн подвинулся ближе к Натэниелу на ходу и произнес:
— Ты пахнешь свежей раной.
И он тронул рукой спину Натэниела над топом. Я знала, что там следы укусов возле плеч, до самой шеи. Надо было сообразить, что он не станет их скрывать. Да если бы и закрыл одеждой, эти ребята учуяли бы обонянием.
— Что это ты делал такое? — спросил Зейн. — Или надо спрашивать — кого?
Натэниел даже не глянул на меня. Что говорить и чего не говорить, он явно оставлял мне. Разумно. А может, он просто не знал, что сказать. Я попыталась придумать вранье, которое все объясняло бы, но на ум не приходило ничего, что не выставило бы Натэниела шлюхой. Либо он занимался сексом с незнакомой женщиной, либо... либо что? Правду? Ее мне не хотелось говорить, пока я сама не поняла, как к ней отношусь. Учитывая мои характер, на это может понадобиться не меньше пары дней.
Черри и Зейн завертелись вокруг Натэниела, все теснее и теснее, пока не стали соприкасаться телами. Они постоянно его подталкивали, как акула, проверяющая, съедобен ли ты.
— Пошли, ребята, времени нет. Надо ехать в лупанарий выручать Грегори.
Зейн упал на колени рядом с Натэниелом, водя руками по его телу. Его ладони скользнули под топ Натэниела.
— Вставай, Зейн, — сказала я.
Черри подступила очень близко к Натэниелу, глядя на него сверху, взяла его рукой за подбородок и приподняла, будто собиралась поцеловать.
— Кто это был?
— Это его дело, — сказала я.
Натэниел глянул на меня искоса, и этого хватило. Я праздную труса. Пульс забился на шее, я попыталась его успокоить — без особого успеха.
— Если бы это был Зейн или я, то да, — возразила Черри. — Но пока ты была в больнице, мы решили, что Натэниел должен представлять всех своих партнерш парду до того, как чем-нибудь с ними заниматься.
— А у меня, как у Нимир-Ра, разве нет президентского вето?
Черри подняла на меня глаза:
— Конечно, но согласись, что надо проверять его партнеров. Он чуть опять не довел тебя до гибели.
Я соглашалась, но не на эту ночь. В эту ночь — или во все другие, — я хотела, чтобы никто не лез не в свое дело. Всем было плевать, кто с кем спит, — до сегодняшнего дня. Все складывается. Я впервые сделала нечто неосторожное с одним из них, и мне придется сознаться, какие бы чувства у меня по этому поводу ни были. Открыв рот уже, чтобы сказать: «Это была я», я остановилась, увидев идущих к нам леопардов-оборотней. Из них из всех была одна, при которой мне меньше всего хотелось бы обсуждать интимные вопросы.
Это была Элизабет. Походка у нее была нечто среднее между «шествует» и «плывет» — идеальная походка для уличной феи. Она вышла из-за машин об руку с Калебом, и на лице ее играла самодовольная улыбка, говорившая, что либо она не знает, что я зла на нее, либо уверена, что я ничего ей сделать не смогу. Она была выше Калеба почти на целых пять дюймов. Локоны спадали до талии — такие темные, что их можно бы назвать черными, если не сравнивать с моими волосами. Она была красива несколько соблазнительной, порочной красотой, как тропическое растение с толстыми мясистыми листьями и прекрасными, но смертоносными цветами.
Юбка на ней едва доставала до верха черных чулок и обнажала подвязки. На ноги она надела черные босоножки на каблуках пониже своих обычных. В конце концов, предстояло ходить по лесу. А кофточка была настолько прозрачной, что видно было отсутствие под ней лифчика, хотя Элизабет, как и мне, он не был бы лишним.
Калеб надел на себя джинсы-клеш, был без обуви и без рубашки. Пояс джинсов находился настолько низко, что видно было кольцо в пупке. Я лично слишком молода, чтобы помнить джинсы-клеш, но помню, как мои старшие двоюродные братья спорили, у кого из них клеши шире. Мне и тогда они казались уродливыми, и со временем мое мнение не изменилось.
Калеб был очень собой доволен. Я могла бы ручаться, что они только что занимались сексом, но совершенно не мое дело, с кем они трахаются. Нет, честно, не мое.
— Я рада, что ты хорошо провела время, Элизабет.
Она сжала руку Калеба:
— О, и еще как!
— Рада, потому что дальше время выпадет очень, очень плохое.
Она изобразила надутые губы:
— Неужто наша маленькая Нимир-Ра обиделась, что я не пришла спать с ней рядом голышом?
Я не могла не засмеяться.
— А что смешного? — спросила она. Калеб подался от нее в сторону, высвобождая руку.
— Почему ты думаешь, что я тебя не убью, Элизабет?
— За что?
— Ну, хотя бы за то, что бросила Натэниела в клубе, дала захватить его плохим парням, а в результате чуть не погибла я. Или зато, что теперь я настоящая Нимир-Ра.
— А мне надоело с ним нянчиться, — сказала она. — С ним было очень прикольно, а теперь уже нет. Он становится стандартным.
— То есть больше не хочет тебя трахать, — уточнила я.
Первые признаки гнева показались у нее на лице.
— У нас были по-настоящему хорошие моменты, у нас с Натэниелом.
— Очевидно, недостаточно хорошие.
Она шагнула и встала рядом с Черри, то есть очень близко от меня. Она действительно меня не боялась, и я знала почему — или думала, что знаю. Она хамила, вела себя высокомерно и была гвоздем в сапоге с того момента, как я взялась управлять пардом, и я ни разу не набила ей морду — ни в каком смысле. Я все ей спускала, потому что, как она всегда бывала рада подчеркнуть, могла ее убить, но наказать — никак. Для оборотня «наказать» значит либо избить его до полусмерти, либо устроить ему какую-нибудь мистическую пакость, которой они все боятся до судорог. И она была права. Оборотневской магией я не владела. И не сразу я поняла, почему я ей так много спускаю. Я убила ее милого, мужчину, которого она любила, и оттого мне было неловко. Габриэль заслужил смерть, но она его любила, и я ей сочувствовала. Однако остатки этого сочувствия кончились, когда я увидела Натэниела, висящего на цепях с мечами в теле. Правила изменились, а Элизабет этого не знала. Еще не знала.
Из кустов неслышно выходили остальные леопарды, выбираясь на дорогу. Волосы Мерля светились в темноте белым, борода и усы блестели серебром. Он был одет в прямые джинсы и ковбойские сапоги с серебряными накладками на носках. Раскрытый кожаный жакет скорее обрамлял грудь, чем покрывал. С ним была женщина.
Высокая — шесть футов, если не больше. Обута в кроссовки, дальше — джинсы, просторная футболка до середины бедер. Волосы почти черные, прямые, густые, срезаны чуть выше плеч. Косметики нет, выступающие скулы делают лицо скульптурным — почти резким. Глаза светлые, губы тонкие. Лицо из тех, которые были бы красивы, если чуть-чуть подкрасить, но и так производят впечатление. Не такое лицо, которое может забыться или наскучить. Мерль держал ее за руку, но не как влюбленный подругу — скорее как отец дочь.
Она вибрировала неотмирной энергией, которая в той или иной степени есть у всех леопардов-оборотней. Но здесь я почувствовала покалывание кожи за несколько ярдов.
— Это Джина, — представил ее Мерль.
— Здравствуй, Джина, — сказала я.
Она посмотрела на меня, и страх в ее глазах сменился презрением.
— Коротковата для Нимир-Ра.
— Мы с Микой одного роста, — сказала я.
— Я и говорю. — Она пожала плечами, но эта бравада не казалась искренней. Скорее это как если человек свистит в темноте. Но я не стала обращать на это внимание — сегодня у меня другие проблемы.
Последняя из моих леопардов, Вивиан, подошла одна. Она была из тех немногих женщин, которые вызывали у меня желание защитить и заставляли вспомнить прилагательные «кукольная» и «хрупкая». Вивиан была одной из самых красивых женщин, которых я знала, и простые шорты вместе с прозрачным топом и сандалиями этого не скрывали. Она была афроамериканка с примесью ирландской крови, и цвет кожи у нее был безупречный бледно-какаовый, которую только эта смесь и дает. Она была как-то растерянна, и я знала почему. Впервые за год рядом с ней я не увидела Стивена. Стивен и Грегори были двойняшками, оба стриптизеры в «Запретном плоде». Вивиан со Стивеном жили вместе и были очень счастливы. Но Стивен сегодня ночью будет в лупанарии, как все добрые вервольфы, а Вивиан придет туда с леопардами. Бедняжка Вивиан. Бедняга Стивен. До этой минуты мне не приходило в голову, что Стивен может сегодня потерять брата.
Вивиан упала передо мной на колени, и я протянула ей руки. Она стала о них тереться, как до того Черри и Зейн. Элизабет не стала меня приветствовать, и это тоже было оскорбление. Ее спутники, в отличие от нее, не были моими леопардами. И она намеренно выразила мне пренебрежение, но впервые на публике. Обычно я на этом не настаиваю, потому что не люблю, когда она меня трогает, но я видела лицо Калеба, когда Вивиан встала, закончив приветствие. Он заметил этот недосмотр.
— Как жизнь, Вивиан?
— Настоящей Нимир-Ра не надо было бы спрашивать, — встряла Элизабет.
Я сжала руки Вивиан, помогая ей встать.
— Ты собираешься помогать нам спасать Грегори или отпускать остроумные замечания? — спросила я Элизабет.
— Я хочу спасти Грегори, — ответила она.
— Тогда заткнись на фиг.
Она попыталась что-то сказать, но Черри схватила ее за руку:
— Элизабет, хватит.
— Ты мне не доминант, — огрызнулась Элизабет.
— Я пытаюсь быть твоим другом, — возразила Черри.
— То есть ты хочешь, чтобы я оставила ее в покое?
— Да, если можно.
— Отлично. — Элизабет повернулась к Натэниелу. — Я чую на тебе свежую кровь, Натэниел. — Она взяла его ладонями за шею, прижалась к нему, отодвинув Черри. — Ты наконец нашел себе кого-то, кто будет тебя давить?
— Да.
— Кого? — спросила Черри с любопытством.
— Ребята, нет времени, — вмешалась я. — Пора ехать в лупанарии.
И Мерль нашел что добавить:
— Элизабет так себя ведет с тобой по одной только причине: потому что ты ей позволяешь. Ослушание должно быть наказано немедленно, иначе структура власти разваливается — как у твоего Ульфрика и его стаи.
— Я управляю своими леопардами, — ответила я.
Элизабет рассмеялась и поцеловала Натэниела в лоб, оставив отпечаток красной помады.
— Он кого-то сегодня трахнул, хотя ему это было запрещено без согласия парда. И на это ты тоже посмотришь сквозь пальцы. Слаба ты!
Я медленно вдохнула и выдохнула.
— Он сегодня никого не трахал.
Калеб подошел к компании, ползающей вокруг Натэниела, и сунулся лицом ему в пах. Элизабет отодвинулась, давая ему место.
— Я чую сперму, но не бабу.
Тут я поняла, что Натэниел как следует вымылся. Калеб встал, и Элизабет вернулась на место. Калеб взял Натэниела сзади за шею и придвинулся к нему лицом, будто собираясь целоваться, но чуть не довел губы.
— И здесь я тоже бабу не чую. Вряд ли у него был секс.
Зейн приподнял рубаху Натэниелу, потом встал, задирая ее до шеи. Следы укусов казались в свете звезд почти черными. Они покрывали почти каждый дюйм спины — я ничего не пропустила. Вид их заставил меня покраснеть.
Вивиан поглядела на меня, и я поняла, что она чует запах крови у меня под кожей красных щек.
— Секса могло не быть, но что-то было, — сказал Зейн.
Калеб обошел вокруг посмотреть на голую спину Натэниела:
— Кто-то развлекся.
— На это посмотрите!
Элизабет потащила остальных глянуть на укус вокруг соска. Они стали ощупывать пальцами, Зейн содрал с Натэниела рубашку и бросил на капот ближайшей машины. Все, кроме Мерля, Джины и Вивиан, роились возле Натэниела, трогая его раны пальцами, ладонями, языками. Натэниел закрыл глаза, и я знала, что на самом деле он весьма не против, но...
— Хватит, — сказала я.
Элизабет спустила с Натэниела шорты, и я мельком заметила, насколько он не против.
Элизабет повернулась, стоя на коленях, держа ладони у него на ягодицах.
— Кто бы это ни был, он мог легко сделать куда больше. Его не порезали, а он бы не возразил. Правда, Натэниел?
— Я бы позволил ей все, что она хочет.
Вот блин.
— Ему нельзя позволять этого, — сказала Черри, встав и подойдя ко мне. — Анита, не позволяй ему ехать по этой дорожке. В следующий раз она, кто бы они ни была, может просто его убить.
— Она его не убьет, — ответила я.
— Ты знаешь, кто она?
Я кивнула.
— Почему ты сразу не сказала? — спросил Мерль.
Я ответила, набрав побольше воздуху:
— Потому что я еще с этим не освоилась. Но это мои трудности, а не Натэниела. — Я протянула к нему руку. — Натэниел!
Он подтянул шорты, подбежал ко мне и стиснул мою руку. Я поставила его за собой, так, что наши тела соприкасались. Физический контакт — это способ сообщить, что он под моей защитой.
— Это я его пометила.
Элизабет захохотала, все еще стоя на коленях.
— Я знала, что он твой любимчик, но никогда не думала, что ты ради него будешь так открыто врать.
— Хотя бы некоторые из вас могут учуять ложь. Это я пометила его тело, следы от моих зубов.
— Твой уровень тревожности все время высок, сколько мы здесь. Я не могу сказать, лжешь ты или нет, — сказал Мерль. — А если не знаю я, то среди нас здесь нет альфы, который мог бы сказать точно.
— Имеется в виду, что твой запах не меняется, когда ты говоришь неправду, — пояснила Черри.
Я слыхала, что можно лгать глазами, но про запах — впервые.
— Я не знала, что вы умеете лгать запахом, — сказала я.
— Мне кажется, ложь не повышает у тебя уровень тревожности, — ответила она.
Ага.
— Быть социопатом — это имеет свои преимущества.
Калеб подполз к нам плавным движением, как умеют леопарды. Нечеловечески грациозно. Подполз настолько, что прижался лицом к моей ноге. Я не мешала, потому что сочла, что они соберутся меня обнюхивать, раз я заявила права на Натэниела. Я только не думала, что первым будет один из котов Мики.
— У него действительно на коже ее запах.
— Они почти каждую ночь спят в одной кровати, — сказала Элизабет. Она уже снова была на ногах, и даже носом не повела.
Калеб потерся лицом об мою ногу.
— Она пахнет волком и... вампиром. — Он уставился на меня. — Ты этой ночью разминалась со своим Мастером и Ульфриком? И от Натэниела потому не пахнет бабой, что для него дырки не осталось?
Я всегда стараюсь быть человеком широких взглядов, но сейчас я прямо на месте решила, что Калеб мне не нравится.
— У парда есть право спрашивать, с кем спит Натэниел, потому что сам он плохо выбирает. Ни у кого из вас нет права спрашивать меня.
Калеб сделал движение — одно из тех оборотневских движений, которые нельзя уловить глазом, — и ткнулся мне лицом в пах, почти до боли. Я, не успев подумать, вытащила «браунинг» и приставила дуло к его голове. Быстрее обычного — даже для меня.
Калеб поднял голову, так что дуло оказалось напротив лба. Он уставился на меня:
— А ты не пахнешь шишкой. Только не говори, что спала с тремя мужиками и никто тебя не трахнул.
— Калеб, ты мне начинаешь не нравиться.
Он усмехнулся:
— Но ты меня не застрелишь, потому что Мика будет вне себя.
— Ты прав, не надо было вынимать пистолет. Я просто еще не привыкла к способности вытаскивать оружие, не успев подумать.
— Я никогда не видел, чтобы ты это делала так быстро, — заметил Зейн.
Я пожала плечами:
— Выгода перемены, я думаю. — И убрала пистолет. Действительно, я не собиралась убивать его всего лишь за назойливость.
Калеб приложился щекой к моей ноге, и я не возразила. Если бы я отбивалась, он бы только веселился, и вообще он вел себя прилично — относительно.
Вивиан тронула меня за руку:
— Ты действительно станешь одной из нас?
— Будем знать через две недели.
— Я тебе очень сочувствую, — сказала она.
— Спасибо, — улыбнулась я.
— Ты не топтала Натэниела, — заявила Элизабет. — Ты слишком щепетильна, чтобы вот так действовать зубами.
Я посмотрела на нее и почувствовала, как мне глаза застилает темнота, мой вариант зверя. Этот взгляд говорил, насколько я низко уже пала.
— Я не так щепетильна, как была, Элизабет. Тебе стоило бы это запомнить.
— Да нет, — ответила она, — нет, ты просто его защищаешь. Он был любимчиком учителя с первого дня. Ты просто боишься того, что сделает Мика. Боишься даже думать, что сделает с ним настоящий Нимир-Радж за нарушение прямого запрета. — Она подошла, крадучись. — И надо бояться, Анита, очень сильно бояться, потому что Мика силен, как был силен Габриэль. Он не дрогнет.
— Я достаточно слышал о Габриэле, чтобы усомниться в этом комплименте.
Мика вышел из-за деревьев в сопровождении высокого мужчины. До Мики я никогда не спала с мужчиной, с которым только что познакомилась. Никогда не спала ни с кем, кто не заставлял бы мое сердце биться чаще одним своим видом.
Когда Мика вышел из-за деревьев, он был грациозен и красив, но я не была в него влюблена, а тело мое среагировало так, будто была. Мне стало и чуть лучше, и немножко стыдно.
Он был одет в короткие шорты, истрепанные по краям в бахрому. Белый топ будто светился в темноте, и загар казался еще темнее. Тонкую талию перехватывал широкий кожаный пояс. Волосы Мика завязал пучком на затылке, но они были такие курчавые, что казались короткими, и даже спереди было ясно, что сзади у него еще полно волос. В одежде он казался еще более миниатюрным, чем без нее. Он был как-то очень изящно сложен: тонок в кости, гладкая кожа, очень... утонченный, особенно для мужчины. Жан-Клод был красивее, но слишком высок, чтобы его сложение можно было назвать деликатным. А Мика таким и был. Единственное, что мешало назвать его хрупким, это игра мышц на руках и походка — он ходил так, будто мир принадлежит ему, и где он находится, там и центр вселенной. Не самоуверенность, а уверенность. Такая мощь в такой миниатюрной упаковке. Кого он мне напоминал?
Его спутник был темнокож, с очень коротко остриженными волосами, и что-то было в цвете его кожи, что даже при звездном освещении не казалось загаром. Он был красив юношеской, почти девичьей красотой, но мускулист и очень насторожен. Его присутствие объясняло, почему Мерль не приклеился к боку Мики. Смена караула. Мика представил его как Ноя.
Я со страхом ждала новой встречи с Микой — думала, что я скажу, как буду держаться. Так вот, ощущение неловкости и близко не было таким, как я думала. Может быть, я была слишком занята, защищая честь Натэниела. Может быть, потому, что я ничем не показала, что мы делали, и Мика тоже. А может, он был смущен не меньше меня. Или так всегда бывает при случайных связях? Этого я не знаю.
— Что вы тут обсуждаете с такой горячностью? — спросил Мика.
— Покажи ему, Натэниел.
Натэниел не стал задавать вопросов — просто вышел вперед и показал спину.
Телохранитель резко присвистнул. Мика широко раскрыл глаза и посмотрел на меня поверх плеча Натэниела.
— Это ты сделала?
Я кивнула.
— Это не она, — произнесла Элизабет.
Калеб уже встал, насколько мог, и обнюхивал мне живот, повернув лицо к другим вещам, но аккуратно стараясь их не задевать. Вряд ли он бы стал обнюхивать мне пах в присутствии Мики. Элизабет в одном была права: леопарды и близко так меня не боялись, как боялись Мики.
— И кровью она тоже пахнет, — сказал Калеб.
— Отвали от меня, — потребовала я.
Он осклабился, но отполз.
— Ты хочешь сказать, что у нее тоже есть рана, как у него на спине? — спросила Элизабет.
Калеб кивнул, продолжая отползать.
— Тогда она врет. Кто ему спину разукрасил, тот и ее сделал.
Я вздохнула:
— Мне что, придется это доказывать?
— Мне бы хватило твоего слова, — ответил Мика, — но твоему парду, очевидно, нет.
— Мы просто уже очень давно хотели, чтобы она взяла вот так кого-нибудь из нас, — сказала Черри. — А теперь... мы, наверное, поверили бы в секс, но не в это. Очень на тебя не похоже, и Элизабет в одном права:
Натэниел — твой любимец, и ты его действительно защищаешь.
Так, никто мне не верит.
— Отлично, значит так.
Я стала снимать ремень наплечной кобуры, передвинув ее на спину. Вытащить рубашку из джинсов — не проблема, даже снять ее и положить рядом с рубашкой Натэниела на капот машины не было проблемой. На мне был очень симпатичный черный лифчик, из тех, которые предназначены, чтобы их видели. Жан-Клод оказал развращающее влияние на мой гардероб. Проблема была в том, чтобы лифчик снять. Вот этого мне точно не хотелось.
Я расстегнула его сзади, но придержала руками спереди.
— Что будет, если вы увидите укус?
— Если я увижу у тебя на груди укус без следов клыков, я поверю, что это был Натэниел, — сказал Мика.
Все столпились поближе. Никогда я не любила быть в центре внимания, тем более такого.
— Ребята, дайте мне место хотя бы для дыхания.
Они отступили на долю шага, и я подумала: а, хрен с ним. Все здесь, кроме Элизабет и, быть может, нового телохранителя, меня видали голой. Ладно, черт бы все побрал. Сняв лифчик, я положила его на капот рядом с рубашкой, абсолютно никому не глядя в глаза.
Я увидела руку и перехватила ее за запястье. Калеб.
— Натэниелу можно укусить, а мне даже пальцем нельзя потрогать?
— Тебе нельзя, — ответила я.
Мика не придвинулся ни на шаг ближе.
— Зачем ты его пометила?
Я посмотрела ему в глаза, готовясь встретить осуждение или презрение, в общем, что-то отрицательное. Но лицо его было абсолютно спокойно.
— Мне надо было во что-то всадить зубы. Надо было... — Покачав головой, я отвернулась. — Это был не секс. Мне нужно было кормиться.
— Нет! — метнулась ко мне Элизабет. — Нет, ты не можешь быть настоящей Нимир-Ра, не можешь!
На ее лице было выражение, близкое к паническому страху. Он ощущался даже обонянием. Она пододвинулась ближе, наши тела соприкоснулись, и я услышала гул ее сердца.
— Правильно, Элизабет, — сказала я. — Правильно. Бойся меня, сильно бойся.
Она полуотвернулась от меня, а Мика что-то сказал, и это единственное оправдание, почему я не увидела ее налетающего кулака. Она отбросила меня на борт джипа, рот у меня наполнился кровью, колени подогнулись. Только рука Черри, обнявшая меня за талию, не дала мне упасть. Мир на секунду наполнился белыми и черными полосами. Когда в глазах прояснилось, Элизабет держали Мика и телохранитель Ной.
Я отклеилась от джипа и отступила от Черри. Она держала меня за руку, и я еще секунду ей это позволила, пока не прошло головокружение. Поднеся руку ко рту, я отняла ее окровавленную.
Мерль придвинулся перехватить руку Элизабет, и Мика подошел ко мне.
— Как ты?
— Все в порядке.
Он взял меня за голые руки. Легчайшее прикосновение пальцев, но я от него задрожала. Соски набухли, и нечем было скрыть эту неожиданную реакцию.
Я посмотрела на него — для этого не пришлось поднимать глаза даже на дюйм.
— Я не знаю тебя. Почему же...
Его ладони скользнули мне на спину, и вдруг мне стало не хватать воздуху.
— Я твой Нимир-Радж, Анита. Здесь ничего нет стыдного.
— Ты говоришь «Нимир-Радж», как другие говорят «муж».
Он провел рукой по моим волосам, чуть касаясь пальцами кожи, вторая рука осталась у меня на спине.
— Наши души резонируют, как два полностью одинаковых колокола, — шепнул он, почти касаясь губами моих губ.
Замечание было настолько романтично и глупо, что надо было бы засмеяться, но я не могла.
Он поцеловал меня, и его язык оказался у меня во рту. Я поняла, когда он попробовал мою кровь, потому что руки его напряглись на моем теле, и его тело среагировало на меня. Он был слишком велик, чтобы не заметить этот рост между нашими телами.
Я погладила его руки, рубашку, и этого было мало. Я хотела коснуться его голой кожи своей, впивать каждый дюйм его тела в каждый дюйм моего.
Он целовал меня, будто пил, и я знала, что отчасти этот восторг вызван свежей кровью. Вытащив у него рубашку из штанов, я запустила руки ему на спину, под ремень. Но и этого было мало.
Он прервал поцелуй, и я стянула с него рубашку через голову. Даже прижаться голой грудью к его груди и то было лучше. Вся моя кожа требовала его кожи. Никогда со мной такого не было.
Мы держали друг друга, и трудно было дышать, руки сомкнулись в объятии, лица прижались к плечам друг друга, и его дыхание обжигало мне шею.
— У нас нет времени на большее, — шепнул он.
Я кивнула, по-прежнему прижимаясь головой к его шее. Я не то чтобы планировала большее, но...
— Мне надо было коснуться твоей кожи. Почему?
— Я тебе говорил. Ты — моя Нимир-Ра, я — твой Нимир-Радж.
Я чуть отодвинулась, чтобы видеть его лицо.
— Мне это ничего не объясняет.
Он взял мое лицо в ладони, очень серьезно глядя в глаза.
— Мы — подобранная пара, Анита. Среди леопардов есть легенда, что можно найти себе идеальную пару, и после первого же секса вы связаны сильнее, чем браком, сильнее, чем законом. Мы будем всегда жаждать друг друга. Наши души всегда будут взывать друг к другу. Наши звери всегда будут охотиться вместе.
Мне должно было бы стать страшно, но не стало. Я должна была разозлиться, но не разозлилась. Мне полагалось бы ощутить много чего, но единственное, что я чувствовала — это что он прав, и я даже не пыталась с ним спорить — не хотелось.
— Ричард будет в восторге, — сказала Элизабет.
Мерль и Ной поставили ее на колени резким движением, которое, наверное, было слегка болезненным.
— А, Элизабет! Спасибо, что напомнила, что я должна сделать, а то я отвлеклась. — Я отодвинулась от Мики, напоследок проведя пальцами по его руке от плеча вниз, будто не могла расстаться с ней сразу. — Отпустите ее, мальчики. Это моя проблема, а не ваша.
Они глянули на Мику, и он кивнул. Элизабет осталась стоять на коленях, будто не зная, что делать. Она потянулась, чтобы кто-то из них помог ей встать, но они сделали вид, что не заметили, и она осталась стоять, как стояла.
Я надела лифчик, подчеркнуто не спеша, потом подошла к джипу. Кобура все еще похлопывала меня по талии. Я передвинула ее по голому телу, и это было неудобно, но я не хотела тратить время на надевание рубашки. Я знала, что сейчас буду делать.
Я шла к джипу, и все ждали, пока я открывала дверь, засовывалась на пассажирское сиденье, открывала бардачок и вытаскивала пару запасных обойм со свинцовыми пулями. Их я начала возить, когда столкнулась с одичавшими фейри. В такого фейри можно стрелять серебряными пулями с утра до вечера, и он не заметит. Но свинца они не любят. И еще у свинцовых пуль есть то преимущество, что они не убивают оборотня. Для этого годится только серебро.
Я повернулась и пошла обратно, вынимая на ходу обойму из пистолета. Ее я положила в карман, хотя она там не очень помещалась, сунула новую обойму и вдвинула до щелчка.
Элизабет наконец-то стала глядеть озабоченно, когда до нее оставались только две машины. Любой другой наверняка поспешил бы удрать, но здравый смысл никогда не входил в число достоинств Элизабет. Я уже наставила на нее пистолет, очень спокойно приближаясь, когда она сказала:
— Не посмеешь.
Я смотрела на нее сквозь прицел и ничего не ощущала. Внутри меня было огромное пустое пространство — абсолютно спокойное, невозмутимое. Но в центре этой мирной невозмутимости было крошечное ядрышко удовлетворения. Мне слишком уж долго хотелось это сделать.
Я дважды выстрелила ей в грудь, пока она еще говорила, что я этого не сделаю. Элизабет рухнула на спину, извиваясь, царапая руками асфальт и суча ногами, пытаясь вдохнуть.
Все отошли от нее подальше. Я стояла над ней и смотрела, как она пытается вдохнуть и сердце ее хочет забиться, несмотря на дыру, которую я проделала.
— Ты все говоришь, что я не могу тебя убить как настоящая Нимир-Ра, вырвав глотку или выпустив кишки. Может быть, это скоро переменится, но я уже сейчас могу тебя застрелить, и ты будешь такой же мертвой.
Она отчаянно вращала глазами, тело ее залечивало раны. Кровь заполнила рот и выливалась наружу.
— На этот раз пули были не серебряные. Но пойди еще раз против меня, в большом или в малом, подведи еще хоть одного члена парда, и я тебя убью.
Наконец она сумела набрать воздуху для ответа и стала плеваться словами и кровью.
— Сука... ты... ты даже... — еще волна крови, — ...духу не хватит... — поток темной крови изо рта, — ...по-настоящему.
Глядя на нее сейчас, я поняла то, чего раньше не понимала. Элизабет хотела,чтобы я убила ее. Чтобы отправила туда, где сейчас Габриэль. Наверное, она сама не понимала, чего хочет, но если это и не было желание смерти, то очень близко к нему.
Она лежала, залечивая раны, и ругала меня, говорила мне, как я слаба. Я еще раз выстрелила ей в грудь. Она забилась, задергалась, и лужа крови под телом стала шире.
Я выпустила обойму из рукояти пистолета, положила в другой карман и снова вставила главную обойму.
— Теперь серебряные, Элизабет. Есть еще остроумные замечания? — Я подождала, пока раны затянутся настолько, что она сможет говорить. — Отвечай, Элизабет.
Она глядела на меня, и что-то в этих глазах сказало мне, что наконец-то мы пришли к взаимопониманию. Она меня боялась, а иногда ничего лучшего от человека не добьешься. Я пробовала доброту, дружбу, уважение. Когда все это не дает результата, остается страх. И он не дает осечек.
— Вот и хорошо, Элизабет. Рада, что мы друг друга поняли.
Я повернулась к остальным. Они глазели на меня так, будто у меня выросла вторая голова — и очень противная. Мика протянул мне мою одежду, и я сняла кобуру и оделась. Никто при этом не сказал ни слова.
Приладив снова кобуру, я спросила:
— Так что, войдем в дом?
У Калеба вид был больной, зато у Мики, Мерля и Джины и всех моих леопардов — довольный.
— Тебе не разрешат войти в лупанарий с пистолетами, — сказал Мерль.
— Для того и нужны ножи, — ответила я.
Он поглядел на меня, будто хотел понять, шучу я или нет.
— Да улыбнись, Мерль, у нее все заживет.
— Я начинаю соглашаться с тем, что говорили крысолюды.
— А что они говорили?
— Что ты можешь напугать до икоты сама по себе, даже не будучи Нимир-Ра.
— Это еще очень слабо сказано, — подтвердила я.
Он приподнял брови:
— В самом деле?
— В самом деле, — неожиданно встрял в разговор Натэниел. Мои коты подтвердили его слова кивками и утвердительным хмыканьем.
— Так почему вы ее не боитесь? — спросила Джина.
— Потому что нас она не старается напугать, — ответил Зейн. Он смотрел на лежащую Элизабет, еще почти не способную шевелиться. — Конечно, правила могли и поменяться.
— Только для плохих котят, — сказала я. — А теперь пошли за крысами — и к волкам.
— И еще лебеди нас ждут, — добавил Мика.
— Лебеди? — удивилась я.
Он улыбнулся.
— Ты завоевываешь друзей, Анита, даже когда не собираешься.
Он протянул мне руку, я помедлила, потом осторожно взяла ее. Наши пальцы переплелись, и мы вместе, рука в руке, пошли по дороге, и это было хорошо и правильно, будто я нашла какой-то пропавший кусок от самой себя.
Зейна я оставила на дороге присмотреть, чтобы Элизабет не переехал случайный автомобиль. Из дому мы пошлем к ней доктора Лилиан.
Остальные леопарды шли за мной и Микой, и впервые с тех пор, как я унаследовала этих котов, я ощущала себя истинной Нимир-Ра. Может быть, — но не наверняка, — я их не подведу.