Поляна была просторной, но недостаточно. Легковушки, грузовики, фургоны заполнили почти всю доступную площадь; некоторые стояли так глубоко под деревьями, что наверняка ветки поцарапали краску. Для всех крысолюдов места не хватило, и машины заполнили гравийную дорожку, будто парковочную площадку. Кому-то пришлось парковаться за обочинами, — так они говорили, выходя из леса. Рафаэль привел всех своих крыс — около двухсот. Договор между волками и крысами ограничивал число последних двумя сотнями. Рафаэль согласился при условии, что в случае необходимости ему на помощь придет стая волков куда большей численности — около шестисот. Причем без вопросов. Типа «твой враг — мой враг». Это он мне объяснил в последние несколько минут, и я поняла, что он сегодня сильно рискует. Я почувствовала себя виноватой. Возникло сожаление, что я не нашла способа протащить в лупанарий пистолет. На самом деле я даже не попыталась. Не становлюсь ли я слишком самоуверенной?
К нам с Рафаэлем подошла женщина такого роста, какого я в жизни не видела. Не меньше шести футов шести дюймов, широкая в плечах и с такими мышцами, которые даются только долгими часами работы со штангой. Из одежды на ней был черный спортивный лифчик и пара вылинявших черных джинсов. Темные волосы она убрала в тугой хвост, открывая четкое лицо без малейших следов косметики.
— Это Клодия. Сегодня она будет одним из твоих силовиков, — сказал Рафаэль.
Я хотела было возразить, но он взглядом велел мне молчать. Лицо у него было очень серьезное.
— С тобой леопарды, но телохранители только у Мики. Мы не можем себе позволить твоей гибели, Анита, тем более из-за такой глупости.
— Если я не могу сама себя защитить, чего стоит моя угроза?
— С Ричардом будут его Сколль и Хати. У меня телохранители, у Мики телохранители, и только ты без охраны. Райна держала леопардов на побегушках у волков, и они так и не стали пока настоящим пардом. Даже с ребятами Мики вам не набрать нужного персонала на работающий пард. Слишком много у вас подчиненных и слишком мало доминантов. Так что на сегодня у тебя будут Клодия и Игорь.
— Мы способны защитить Аниту, — заявил Зейн.
— Нет, не способны, — возразил Натэниел.
Я уставилась на него. Он тронул меня за руку:
— Пожалуйста, Анита, прими помощь.
— Мы ее можем защитить, — сказал Мика, и Мерль повторил его слова.
— А если тебе придется выбирать: спасать Мику или Аниту, кого ты выберешь? — спросил Рафаэль.
Мерль отвернулся, но Ной ответил не задумываясь:
— Мику.
— Вот именно.
— А твои крысы не будут ли разрываться между тобой и Анитой, как мои леопарды? — спросил Мика.
— Нет, потому что у меня будут телохранители. В моей родере, моем отряде, достаточно силовиков и профессиональных солдат. Почему, как ты думаешь, Райна и Маркус согласились на договор, который принес им Ричард? Никогда бы они не пошли с нами на союз, если бы мы не были сильнее, чем кажется по нашей численности.
— Я не хочу...
Рафаэль положил мне палец на губы:
— Анита, нет. Когда все это будет позади и ты будешь настоящей Нимир-Ра, ты найдешь себе собственных силовиков. А до тех пор я буду делиться.
Я убрала его палец от своего рта:
— Я не считаю это необходимым.
— Я считаю, — ответил он.
— Согласна, — поддержала его Черри.
И наконец Мика сказал:
— Согласен.
Мерль и Ной посмотрели на него удивленно, потом переглянулись.
— Я пока что не соглашалась, — заметила я.
Натэниел наклонился ко мне и сказал:
— Если ты в этом не уступишь, мы еще и через час будем здесь торчать.
Я посмотрела на него, сердито сдвинув брови. Он пожал плечами и улыбнулся.
Тогда я повернулась к упомянутым телохранителям. Она смотрела на меня с бесстрастным лицом, будто я для нее не имею никакого значения. К ней подошел мужчина. Он был на два дюйма пониже ее, шире в плечах, и так татуирован, что я было решила, будто на нем цветастая рубашка. Узкий топ натянулся на тугих мышцах. Наряд завершали джинсы и тяжелые ботинки. На лысой голове — татуировка дракона, обвивающая уши владельца и уходящая на затылок. Даже при свете звезд было видно, что орнамент татуировки восточный и выполнен отлично.
— И как вы, ребята, насчет положить свою жизнь за человека, которого только что увидели?
— Ты спасла жизнь нашего царя, — ответил мужчина. — Мы задолжали тебе одну жизнь.
— Даже если это будет твоя?
— Есть и такой шанс.
Я обернулась к женщине:
— И ты с этим согласна?
— Как сказал Игорь, мы тебе задолжали.
Мне всегда неловко, если кто-то ставит мою безопасность выше своей. Мне как-то не по душе само понятие телохранителя, но кто меня спрашивает?
Я протянула руку. Они переглянулись, затем ее пожали. Игорь тронул ее так, будто боялся раздавить, а Клодия стиснула достаточно сильно, чтобы я пискнула. Но я не пискнула, а приветливо ей улыбнулась, потому что знала: настоящей травмы она мне не нанесет, ей просто хочется видеть, как я скривлюсь. От моей приветливой улыбки она нахмурилась, но руку отпустила. Та малость болела, и если мои целительные способности не помогут, утром она посинеет. Черт побери.
Рафаэль обернулся к кому-то из своих крыс, давая инструкции, и оставил меня наедине с телохранителями.
— Игорь — это твое настоящее имя? — спросила я.
— Кличка.
— А имя?
Он улыбнулся и покачал головой.
— Какое имя может быть хуже?
Улыбка растянулась до ушей.
— А может, лучше не говорить?
Я улыбнулась в ответ, и немного отпустило напряжение в груди. Можно было бы даже подумать, что мне стало спокойнее — с телохранителями. Да нет, мне они и на фиг не нужны. Вряд ли они понадобятся, но лишний боец — это как лишний патрон: никогда не бывает лишним. Если он понадобится, то хорошо иметь его под рукой, если нет — потом сунешь обратно в коробку.
Правда была в том, что я ощущала себя защитницей своих леопардов, а не защищаемой ими. Горько, но правда. И я не верила до конца Мерлю, Ною и даже Мике. Он что-то от меня скрывает, а я такого не люблю. Есть женщины, которые никогда не бывают довольны.
Рафаэль стал обходить своих людей, вполголоса инструктируя. Мика пододвинулся ближе ко мне; Мерль и Ной сопровождали его почти вплотную. Я протянула ему руку. Он вытаращил глаза, но руку принял. От прикосновения его пульсирующего тепла у меня пресеклось дыхание. Такую же реакцию я увидела у него на лице. Что такое происходит? Я отняла руку, и это было как тащить ее сквозь растаявший леденец очень густой.
Оглядевшись, я заметила, что, если не считать Клодию и Игоря, нас окружают только леопарды, Микины и мои. Встретившись глазами с Натэниелом, я почувствовала, как рванулась во мне сила. Я повернулась к Черри — и светлые глаза ее расширились. Сила шла так густо, что я будто дышала жидкостью, будто воздух с болью проходил в бронхи. Сила металась между мной и Зейном, Вивиан и Калебом, стоящим следующим в круге. Калебом, который мне не особо нравился. Но как только я взглянула в его лицо, между нами пронеслась дуга силы, как было и с другими.
Он ахнул, ухватился рукой за грудь, как от удара. И спросил придушенным голосом:
— Что ты делаешь?
— Показывает тебе, что такое Нимир-Ра, — ответил Мика.
Я повернулась снова к нему, но по дороге встретилась глазами с Ноем. Сила протянулась между мной и этим незнакомцем, и лицо его исказилось страхом. Я же была странно спокойна, чувствовала, что так и надо, что все хорошо. Джина придвинулась к Мерлю и перехватила мой взгляд. Сила прыгнула сквозь нее, из нее. Мы были будто огромная электрическая схема, соединяющаяся, брызжущая током, растущая. По лицу Джины текли слезы. Она тихо плакала, цепляясь за Мерля. Его взгляд я встретила последним, будто намеренно, и он попытался отвернуться, но дело было не в том, чтобы скрестились взгляды, а в том, что я обратила на него внимание. Мой зверь, моя сила, моя энергия его заметили.
И сила хлестнула сквозь него, потому что он сопротивлялся ей. Он попытался закрыться, но это было не в его силах. Не то чтобы я была достаточно сильна, чтобы его сломать — я не пыталась. Скорее сила его узнала, и что-то, может быть, его зверь, ответил ей. Мерль медленно повернулся ко мне, и на лице его была боль. А мне больно не было — было тепло, хорошо и чуть страшновато.
Сила росла, завивалась туго, еще туже и заполнила весь окружающий нас воздух.
— Какого черта ты делаешь? — спросила Клодия.
— Ставит связь, — ответил Рафаэль и выдернул двух своих крыс из круга. Тут же круг сжался, будто вихрь, и заболели уши, как при изменении давления.
Мика встал передо мной. Остальные выстроились вокруг нас кольцом, как по указанию хореографа. Мы поглядели друг на друга и протянули руки. Трудно было двинуться вперед, будто воздух затвердел, и надо было через него пробиваться. Пальцы соприкоснулись, ладони соединились — легко и быстро, как рыбы, вылетевшие из воды на воздух. Мы растеклись друг около друга, руки, тела соприкоснулись полностью, будто каждый мог войти в тело другого как в открытую дверь. Его рот навис над моими губами, и здесь же была сила, дышала, пульсировала, обжигая губы. Я попыталась испугаться. Попыталась отступить, но мне не хотелось. Будто взяла на себя управление та часть моего сознания, о которой я не подозревала раньше, и никакое количество здравого смысла — или сомнений, — ее остановить не могли.
Это был не поцелуй, это было слияние. Сила лилась обжигающей волной из его рта в мой, из моего рта в его рот. Я ощущала всех остальных как полосы жара, мелькающие как спицы колеса, а мы с Микой были как ступица. Сила бежала между всеми нами, текучая, горячая, растущая — и сливающая нас в одно. Расплавлялись границы, отделяющие нас друг от друга. Будто тело Мики и мое стали дверью, и мы шагнули друг в друга, теснее, чем может соприкоснуться плоть, теснее, чем может биться сердце, и мой зверь с его зверем заклубились в нас, связывая как канат, проходящий через мясо, кожу, разум. И эти звери бросились наружу, полетели по этим линиям силы и столкнулись. Я ощутила это как физический удар, ощутила, как стали пошатываться остальные, когда наши неразделимые звери пошли по кругу, лаская зверей наших леопардов. И они вернулись к себе в полыхании жара, будто стояли в середине костра, но это было радостное полыхание, веселье, которого я никогда раньше не знала.
В этом приливе силы я увидела остальных леопардов. Я увидела Джину, привязанную к кровати, а над ней мужчину, нависшего как тень, нечто дьявольское, что сила не могла ясно разглядеть. Мерль, покрытый ранами и кровью, скорчился у стены, плача, Калеб с загнанными глазами и окровавленный. Ной, бегущий по коридору, а вслед за ним доносятся вопли, и он припускает сильнее. Черри, лежащая в огромной куче теплых тел, рядом с Зейном, Натэниелом и мной. Воспоминания Зейна, как он сидит в кухне за столом с Натэниелом, ест и смеется, Вивиан в объятиях Стивена у них дома в кровати, Натэниел вспоминает, как я разукрасила ему спину, но ощущение мира, исходящее от него, сильнее ощущения секса, будто с него сняли какое-то огромное бремя, и я увидела Грегори, связанного рука к ноге, с завязанными глазами, с кляпом, в страхе. Он лежал голый на куче костей. И я знала, что это не воспоминание, что это происходит с ним сейчас, в эту минуту. Я это видела, ощущала его ужас, но по-прежнему не знала, где он.
Сила нахлынула, обжигая кожу, щекоча нервы, будто мы вошли в незнакомое помещение и вдруг поняли, что все здесь знакомо и каждый угол комнаты что-то говорит нашим сердцам, и слово, которое пришло мне на ум, было «дом».
Мика оторвался первый, весь дрожа. Я плакала и не могла вспомнить, когда это началось. Кто-то еще плакал в темноте, и я, оглянувшись, увидела, что не только наши. Кто-то плакал из крысолюдов, повернувшись к нам с благоговением во взоре — а то и со страхом.
Что-то заставило меня посмотреть мимо них на опушку. Там стоял Ричард, без рубашки, одетый только в джинсы и какую-то обувь. От вида его, стоящего обнаженным в свете и тени звезд, у меня перехватило дыхание, не потому, что он красив, и не потому, что я его хотела, — это было всегда, — но потому что он вдруг, впервые, был диким. Не гнев его определял разницу. Я увидела его на опушке леса, как иногда неожиданно можно увидеть дикое животное, как оленя в сумерках, как что-то большое и мохнатое, промелькнувшее в свете фар, когда знаешь, что это не собака, а для лисы — слишком большое. Там стоял Ричард, и когда наши глаза встретились, молния пронзила меня с головы до ног и ушла в землю. Что бы ни сделал Ричард, разрушая структуру стаи, одно он сделал правильно — он принял своего зверя. Это было видно, как если бы вдруг на нем вырос костюм, сшитый по мерке и ловко сидящий.
Маркус, прежний Ульфрик, всегда одевался с иголочки, так что при взгляде на него можно было узнать царя. Ричард стоял без отличающей его одежды, но он был царем. Монарха делает сила, а все изысканные одежды без нее не помогают.
Мы смотрели друг на друга через всю поляну. Сквозь этот новый налет уютной силы вид его лица заставил болезненно сжаться мое сердце. Если бы я хоть что-то могла ему сказать, придумать, что сказать, чтобы было не так больно, я бы сказала, но никакие осмысленные слова не шли на ум.
Джемиль и Шанг-Да вышли и встали по обе стороны от него, и лицо у Шанг-Да было злым. Злость была, думаю, на меня. Джемиль смотрел на Ричарда, будто желал как-то его от всего этого оградить, как от пуль и когтей. Но некоторые удары не может от тебя отвести даже самый лучший телохранитель. Сейчас был именно такой случай.
Каково бы ни было лицо Ричарда, голос его прозвучал глубоко, громко и чисто.
— Добро пожаловать, царь крыс Клана Темной Короны. Добро пожаловать, Нимир-Ра и Нимир-Радж Клана Кровопийц. Милости просим в земли Клана Тронной Скалы. Сегодня леопарды показали нам, что значит воистину быть кланом, будь то ликои, пард или родере. Они показывают нам то, к чему мы все стремимся, — истинное слияние частей в одно целое.
Чуть-чуть горьковато прозвучали последние слова, но в целом — прекрасная речь, сердечная и приветливая.
— Теперь придите к нам в наш лупанарий, и посмотрим, сможете ли вы выиграть своего кота обратно.
В голосе Ричарда звучала злость, и я подумала, не придется ли Грегори заплатить цену за меня.
Ричард повернулся и исчез между деревьев, сопровождаемый Шанг-Да. Джемиль оглянулся на меня и последовал за ними.
Мика подался ко мне и шепнул:
— Я должен перед тобой извиниться. Мне очень жаль, что твой Ульфрик увидел нас в таком виде.
— Мне тоже.
— Я сказал, что твои коты в безобразном состоянии, и был не прав. Ты создала для них дом, а моим негде спрятаться.
— Что с вами всеми стряслось? — Это вряд ли была самая дипломатичная постановка вопроса, зато достаточная.
— Это очень долго рассказывать.
Мерль наклонился к нам и сказал так тихо, что я едва расслышала:
— Будь очень осторожен. Ради нас всех. — И они встревоженно и серьезно переглянулись.
— Что происходит? — спросила я.
Мика взял меня за руку и слегка поцеловал пальцы.
— Давай выручим твоего Грегори. Это же на сегодня главная задача?
Он улыбнулся, пытаясь так уклониться от моего пристального взгляда. Но я не отводила глаз, пока улыбка его не погасла и он не выпустил мою руку.
— Да, спасти Грегори — главная задача. Но я хочу знать, что происходит.
— Давай решать проблемы по одной, — предложил он.
У меня возникло отчетливое чувство, что, если бы они могли мне врать без конца, они бы так и сделали. Даже не столько врать, сколько скрывать от меня что-то. Это «что-то» воняло страданием и кровью, и как бы сильны они все ни были, звери Мики не составляли семью, не были одним целым. Странно, потому что мы с моими леопардами, какой бы ни творился в нашем парде бардак, были семьей. Даже больше, чем Ричард со своими волками. Ричард был так занят своей внутренней битвой и проблемами своей власти, что на прочее у него времени не оставалось.
— Дай мне сокращенную версию.
— А Грегори будет ждать спасения тем временем?
— Пару фраз, но пусть это будет правда, Мика.
— Мика! — предупредил Мерль тихо, но с силой в голосе.
Я подняла на него глаза:
— Мерль! Что вы от меня скрываете? Мика тронул меня за руку, чтобы привлечь внимание к себе.
— Я тебе говорил, что однажды мы попали под власть очень мерзкого типа, который все еще хочет нами владеть. Я ищу достаточно прочное место, чтобы быть от него в безопасности.
— Ты хочешь сказать, что этот тип придет за вами сюда, в Сент-Луис?
— Да.
— Большинство альф поняло бы намек, — сказала я.
Мика покачал головой:
— Этот не станет. Он никогда не отступится от нас. — Он стиснул мне руку. — И если он нас заполучит, тебе придется в конце концов иметь с ним дело.
— Он пуленепробиваемый? — спросила я.
Вопрос застал его врасплох, он наморщил лоб.
— Нет... я думаю, нет. Полагаю.
Я пожала плечами:
— Тогда какие проблемы?
Он посмотрел на меня:
— Что ты хочешь этим сказать? Что просто его убьешь?
Тут уж я посмотрела недоуменно:
— А есть причины, почему этого не надо делать?
Он чуть не улыбнулся, но вместо этого снова наморщил лоб.
— Просто убьешь его, вот и все. — Он будто обдумывал эту мысль, будто она ему раньше в голову не приходила.
— Его очень трудно убить, — заметил Мерль.
— Если он не быстрее серебряной пули, Мерль, то трудность преодолимая.
Рафаэль медленно подошел к нам мимо леопардов в сопровождении Клодии и Игоря.
— Мы привыкли думать, что твои леопарды ниже нас. То, что мы сейчас видели, вызывает у меня зависть.
— Я знаю, как обстоят дела у волков, — сказала я. — И знаю, что у них сейчас нет чувства дома. Сначала Райна и Маркус заставили их бояться друг друга, теперь моральные принципы Ричарда довели его до борьбы за собственную безопасность. Но у тебя и твоих ребят с виду все в порядке. Чем отличается то, что я сделала со своими леопардами, от того, что делают все остальные?
— Мне были на пользу твоя верность и твое непреклонное упрямство. Чего я до сегодняшнего дня не понимал, что ты спасала меня не потому, что я твой друг, и даже не потому, что это был правильный поступок. Ты не стала бы рисковать собой и своими людьми, чтобы спасти меня от пыток ради моральной правоты, которая так важна для Ричарда. Ты меня спасла просто потому, что для тебя мысль бросить меня на милость моих тюремщиков была неприемлема. — Он очень ласково коснулся моего лица. — Не ради понятий о правильном и неправильном, а потому что ты просто такая мягкосердечная.
У меня челюсть отвисла.
— Всякими словами меня называли, но мягкосердечной — никогда.
Он пощекотал меня под подбородком, как младенца.
— Не смейся над одним из своих лучших качеств. Ты любишь свой народ, как мать должна любить детей. Ты хочешь для них как лучше, даже если тебе самой от этого неловко, даже если тебе не нравится их выбор.
Мне пришлось отвернуться от него, чтобы не видеть этого восхищения, будто он смотрел на кого-то в сто раз лучше меня.
— Ты никогда не была царицей леопардов во плоти, но ты нас всех сегодня посрамила. Ричарду стало больно не тогда, когда он увидел тебя рядом с Микой, хотя и это было ожогом. Нет, ты показала нам то, чего мы все хотим добиться для наших кланов. Ричард думал, что его моральная правота приведет его туда, куда ты со своими леопардами уже пришла.
Я снова посмотрела на него:
— Мой пард — не демократия, и когда дело доходит до решений, у меня чертовски больше власти, чем просто президентское вето.
— Ричард это знает, знает, наверное, лучше всякого другого, и это его отравляет. Заставляет сомневаться в себе.
Я покачала головой:
— Ричард всегда в себе сомневается, когда дело касается ликои. И никогда он не будет действовать с ними уверенно, пока окончательно не утвердится в том, кто он и что он такое.
— Сначала мне пришлось осознать факт, что ты мягкосердечная, а теперь тот факт, что ты проницательная. Я знал, что ты сильная, беспощадная и красивая, но к тому, что у тебя еще есть сердце и ум, я не сразу смогу привыкнуть.
— Разве не все думают, что я просто социопат, одаренный магическими способностями?
— Это все, что ты позволяла людям видеть, — сказал он, — до этой минуты.
Он посмотрел на круг лиц, все еще обращенных к нам. На них читался какой-то голод, и я знала, что они ощутили то, что ощутила я, — чувство своего места, чувство дома в круге — не камня и извести, но плоти, дружеских рук, объятий, улыбок. Так просто и так редко.
Все это время я боялась, что не справлюсь, что подведу своих леопардов. В моем понимании это значило, что кто-то из них будет убит или ранен. Что до меня сейчас вдруг дошло — так это вот что: не справиться — это значит, что они мне были бы до лампочки. Рану можно перевязать, сломанную кость срастить, а вот небрежение... это не лечится, и от этого не выздоравливают.