Почистив зубы, я устроилась за кухонным столом пить кофе, пока мы ждали. Натэниел шлепал босыми ногами по комнате, распущенные волосы качались у голой груди и шортов, которые он надел.
— Как Грегори? — спросила я.
— Доктор Лилиан поставила ему капельницу — снять шок, как она сказала. — Он остановился у стола чуть наискось от меня.
— Капельницу? Ричард здесь будет через час, не позже. Если она поставила капельницу, значит...
— Значит, травма Грегори серьезна, — договорил за меня Натэниел.
Я посмотрела на него. В кухне было темно, горела только маленькая лампочка над раковиной. Все остальное было в густой тени.
— Ты ведь не про ту травму, что он получил от волков?
Он покачал головой, и волосы колыхнулись вдоль всего тела. Длинная тяжелая прядь скользнула по плечу, и он ее отбросил, мотнув головой. Никогда я не видела мужчину с такими длинными волосами, которые не причиняют ему ни малейших неудобств.
— Он все говорит про Райну, — сказал Натэниел, — ругается сквозь зубы.
Он заговорил тише, почти шепотом, и глядел куда-то поверх меня, видя что-то, чего я не видела и, наверное, не хотела бы видеть.
— Что с тобой? — спросила я, трогая его за руку.
Он опустил глаза и улыбнулся, но нерадостно. Потом накрыл мою руку своей и стиснул, будто искал утешения.
— Рассказывай, Натэниел.
— Я тебе давал копии трех моих фильмов. — На этот раз он улыбнулся шире и предупредил мои слова: — Я знаю, что ты их не смотрела. Я, когда их тебе давал, думал, что ты вроде Райны и Габриэля, что будет секс и тебе понравится это жесткое порно. Теперь-то я знаю, что ты о нас заботишься не потому, что желаешь нас или любишь кого-то из нас, а просто — потому что.
Он встал на колени, не выпуская мою руку, прижимая ее двумя руками к своей груди. Голову он положил мне на колени, отвернувшись от меня. Я отвела густые волосы с его лица, чтобы видеть его профиль.
Так мы посидели несколько секунд. Я ждала, чтобы он говорил дальше, он, быть может, ждал моего вопроса, но молчание не было напряженным. Любой из нас мог его заполнить, когда будет готов, и мы оба это знали.
Первым вздохнул Натэниел, не выпуская моей руки, а другой рукой обхватив мою ногу. Тыльной стороной ладони я ощущала его сердцебиение.
— У меня были не только эти три фильма, и почти все — с Райной. Габриэль не отдавал меня ей в рабы или любовники — понимал, что она убьет меня, но в фильме... на съемках все под контролем. — Он теснее прижался ко мне.
— И что случилось? — спросила я.
— Грегори она это сделала сама по себе, просто для собственного... развлечения. Но, когда он выжил, она захотела снять такое в фильме.
Я застыла на миг или два, даже, кажется, перестала дышать. Потом выдохнула — прерывисто.
— Тебя?
Он кивнул, не отрывая щеки от моей ноги.
— Меня.
Я погладила его по волосам, глядя в это юное лицо. Он был на шесть лет меня моложе, а казалось, что на шестьдесят. Такой он был беззащитный — жертва любого хищника.
— Грегори не стал бы это делать второй раз. Он сказал, что убьет себя, и Габриэль ему поверил.
Я гладила его волосы, потому что не знала, что еще можно сделать. Что тут скажешь, когда тебе в ухо шепчут такие ужасы, рассказывают самые интимные, кошмарные секреты? Можно только сидеть и слушать. И дать собеседнику только одно, что в твоей власти, — молчание и внимание, возможность говорить и быть услышанным.
Голос его стал так тих, что мне пришлось наклониться.
— Меня приковали, и я знал сценарий. Я знал, что будет дальше, и завелся. От страха возбуждение стало невыносимым.
Я прижалась к нему щекой, ощущая шевелящиеся губы, и сидела очень, очень тихо. Ничего я не могла сделать — только слушать и быть рядом.
— Я люблю, когда зубами, когда кусают, люблю, когда много ран. Все было чудесно, пока...
Он закрыл глаза, уткнулся лицом мне в штаны, будто не мог дальше смотреть в свои воспоминания. Мне пришлось поднять голову, когда он шевельнулся, но я нежно поцеловала его в затылок.
— Все хорошо, Натэниел, все хорошо.
Он что-то сказал, но я не расслышала.
— Что ты?
Он чуть повернулся, уткнулся ртом мне в ногу.
— Господи, ну больно же было! Она его откусывала по частям, чтобы было дольше, чем у Грегори.
Тело его затряслось, и я склонилась к нему, водя свободной рукой по спине, откидывая волосы в сторону. Я гладила ему спину, видела все следы укусов у него на спине. По этому поводу у меня не было угрызений совести — до этой минуты. А теперь было такое чувство, будто я его использовала, как любой другой.
Я накрыла его своим телом, прижав к коленям.
— Прости меня, Натэниел, прости.
— Тебе не за что извиняться, Анита, ты никогда не делала мне больно.
— Делала.
Он приподнялся посмотреть мне в глаза. Такой он был молодой, такие большие глаза.
— Мне так хорошо было, когда ты меня искусала. Ты не переживай. — Он слегка улыбнулся. — Если ты будешь считать себя виноватой, ты этого больше не сделаешь, а мне хочется, чтобы сделала, очень хочется.
— Если я от тебя кормлюсь, будь то плоть или ardeur, я тебя использую. Я не использую людей как вещи.
Она сдавил мне руку почти до боли:
— Не делай этого со мной!
— Чего не делать?
— Не наказывай за то, что я тебе рассказал, как Райна со мной обошлась.
— Я не наказываю.
— Я тебе рассказываю эти ужасы, и ты сразу бросаешься меня защищать, чувствуешь себя виноватой. Я тебя знаю, Анита: ты позволишь своей голове перегородить путь к тому, что нужнее всего нам обоим.
— И что же это?
Даже мне самой было слышно нетерпение, почти гнев этих слов.
Он еще приподнялся, приблизив ко мне лицо, потому что я выпрямилась, увеличив между нами расстояние.
— Тебе нужно питать ardeur, а мне — место, которое я могу считать своим.
— Ты можешь жить у меня сколько захочешь, Натэниел.
Он потряс головой, нетерпеливо разметав волосы, отпустил мою руку, положив ладони мне на колени, наполовину заползя под стол. Он оказался на коленях у меня между ног, хотя прикасался ко мне только руками к коленям. И смотрел на меня.
— Нет, ты меня терпишь. Я выполняю какую-то работу, поручения, но места для меня здесь нет. Ты за весь день ни разу обо мне не подумаешь. Я в твоем доме, но не в твоей жизни, я это знаю. А если бы я стал твоим pomme de sang, то вошел бы в нее. Я бы стал твоим, и нам обоим легче было бы жить.
Я покачала головой:
— Нет, Натэниел. Нет.
Он схватил кресло за ножки, поднял его вместе со мной и резко передвинул, чтобы удобнее войти под стол. Без малейшего напряжения. Положив руки на подлокотники, он прильнул телом к креслу, мои ноги оказались по сторонам его бедер.
— И от кого же ты будешь питаться каждый день? От Ричарда? От Жан-Клода? От Мики?
— Ardeur может оказаться временным, — сказала я.
— Если он временный, то кормись от меня, пока он не пройдет. Если нет...
— Я не хочу ни от кого кормиться.
Он обнял меня руками за талию, голова склонилась ко мне на колени, и я поняла, что он плачет.
— Анита, не надо так, пожалуйста, не надо.
Я гладила его по волосам, по лицу и не знала, что сказать. Что я буду делать, если ardeur окажется постоянным? Ричард ни по какой причине не даст от себя кормиться никому — то же правило, что есть у меня. Жан-Клод будет в буквальном смысле мертв для мира, когда мне нужнее всего будет подпитаться. Мика — до сих пор неясно. Но в некотором смысле еще хуже для меня было бы пользоваться Натэниелом — именно потому, что он единственный, кто это позволит.
Я подняла его лицо ладонями за щеки — слезы блестели на них в тусклом свете. Я поцеловала его в лоб, в закрытые глаза, как целуют ребенка.
— Я пришел как раз вовремя — или помешал?
В дверях стоял Ричард. Блин, лучше подгадать не мог бы.