Я стояла по плечи в такой горячей воде, что у меня покраснела кожа. Было так горячо, что меня почти сморило, потому что я была полностью одета, со всеми своими пистолетами. Дамиан прислонился ко мне спиной, я обнимала его руками, прижимала к себе. Он держал мои руки, обнимающие его грудь.
Как это получилось, что я стала для Дамиана банщиком, когда мы приехали ко мне? Его стали бить судороги, и только мое прикосновение его успокаивало. Мы его привезли ко мне, и Натэниел сидел на заднем сиденье, держа его на руках. Ванну наполнили горячей-горячей водой, и я оставила Ашера ухаживать за Дамианом. Свою работу я уже сделала. Я его привела в чувство. Бинт у меня на левой груди свидетельствовал, что свой фунт мяса и кварту крови я в эту ночь уже отдала. Зейна и Мерля везли в госпиталь ликантропов, Мика и Черри за ними наблюдали. Все остальные снова направились ко мне, и все вроде было хорошо, пока не раздались вопли из ванной.
Дамиан бился об пол, разрываясь в судорогах, блюя кровью на кафель. Ашер и Натэниел пытались его удержать, не дать ему себя травмировать, но это было им не по силам. Я бросилась помогать, и только я до него дотронулась, он затих. Я убрала руку — и его тело снова выгнулось дугой, руки заскребли по кафелю. Я тронула его за плечо — и он успокоился. Мы пытались дать ему взять кровь у Калеба, но стоило мне убирать руку, как мальчик отказывался от крови и вообще от всего. В последний раз, когда я перестала его касаться, Дамиан просто затих, и я почувствовала, что он линяет — то есть умирает.
Мы затащили его в горячую как кипяток ванну, и я его держала. Он пришел в себя, но лишь когда я его держала, причем во всей одежде.
— Что с ним такое? — спросила я.
— Я такую реакцию видел только у Мастера и слуги, — ответил Ашер.
— Ну, я Мастер Дамиана, так что? Это ведь не должно вызвать таких явлений?
— Нет, ma cherie, между Мастером-вампиром и слугой-человеком.
— Дамиан мне не Мастер, — сказала я.
— Дамиан никому не Мастер, — спокойно сказал Ашер, глядя на нас через край ванны. Он сидел в луже крови, натекшей от Дамиана.
— Ну так что ты хочешь сказать, Ашер?
— Ты сделала его своим слугой.
— Но он же не человек, он вампир!
— Я не сказал «слугой-человеком», ma cherie.
— Так в чем же смысл?
— Я думаю... он слуга-вампир мастера-некроманта.
— Ты думаешь? — спросила я.
— Мы имеем дело с явлениями из легенд, ma cherie, с вещами, которые не должны быть возможны. Мне приходится... строить догадки.
— Догадки?
Он вздохнул:
— Если бы я сказал, что точно знаю, что сейчас происходит, это была бы ложь. Я бы никогда намеренно не стал тебе лгать.
Я возражала, протестовала, но ничего не могла сказать или сделать, чтобы это стало неправдой. У меня есть слуга-вампир, и это невозможно. Но так или иначе, а Дамиан лежал, прижимаясь ко мне, цепляясь за меня как за самую последнюю надежду.
Ашер снова вошел в ванную, обмотанный пляжным полотенцем. Его хватило, чтобы обернуться от подмышек до икр, спрятав тело. То есть спрятав шрамы.
— У меня одежда вымазана кровью, я надеюсь, ты не возражаешь, что я его взял.
Я сама терпеть не могу ходить в окровавленных шмотках и потому ответила:
— Нормально. Я рада, что ты нашел полотенце, которое тебе понравилось.
Он поглядел на цветастое полотенце:
— В твой халат я бы не влез.
Мне было жаль, что у Ашера такое чувство, будто он должен прятать себя, но сейчас мне было о чем беспокоиться помимо этого.
— Знаешь, если мне сейчас не удастся чуть охладиться, я либо сблюю, либо отключусь.
Он присел возле ванны, оправив полотенце на коленях жестом, который у мужчин увидишь нечасто. И потрогал мое лицо.
— Ты горишь. — Он потрогал Дамиана. — А у него кожа пока холоднее, чем должна была бы. — Ашер нахмурился. — Я думаю, тебе надо было бы снять часть одежды, а главное — джинсы.
Обычно у меня много возражений против раздевании на глазах у всех мальчишек, но сегодня я вполне готова была чуть раздеться.
— А как мне раздеться, не выпуская его?
— Я думаю, кто-нибудь из нас может его придержать возле тебя, пока ты разоблачишься.
— Ты думаешь, у него опять начнутся судороги?
— Можешь его отпустить, и тогда мы узнаем, — предложил Ашер, чуть понизив голос.
Я покачала головой:
— Мне надоело вытирать кровь. Лучше помоги мне его подержать.
У Ашера чуть расширились глаза:
— Я позову Натэниела.
Жар бил у меня в голове пудовым молотом боли.
— Прыгай сюда, Ашер, я обещаю не подглядывать.
Он скорчился возле ванны, подоткнув под себя каждый свободный клочок полотенца.
— Если я сброшу полотенце на пол, ты действительно не будешь смотреть?
Этот вопрос остановил меня. Я открыла рот, закрыла его и попыталась подумать вопреки жару, головной боли, нарастающей тошноте и наконец сказала правду:
— Я не собираюсь смотреть, но ты прав. Если ты обнажишься, я посмотрю. Вряд ли смогу удержаться.
— Как при автомобильной катастрофе, когда невозможно отвернуться, — сказал он.
Я подняла глаза и увидела, что он отвернулся, спрятав лицо за водопадом золотых волос. Черт меня побери, нет времени держать кого-то за ручку.
— Ашер, пожалуйста. Я не хотела.
Он не глядел на меня. Я вытащила руку из хватки Дамиана, а он обвился вокруг второй руки, как ребенок, устраивающийся спать с любимым плюшевым мишкой. Я схватила Ашера за руку через полотенце.
— Слушай, я бы посмотрела из чистого любопытства, что уж тут поделаешь? Ты столько дразнился и намекал, как ты сильно изранен. Ты сам так поставил, что я должна была бы посмотреть, не могла бы иначе.
Он теперь смотрел на меня, но глаза его были пустыми.
Я впилась ему в руку, пытаясь ухватить его сквозь полотенце, но оно было слишком толстым.
— Но если бы ты не знал, что я хочу тебя видеть голым, ты бы не обратил внимания.
Лицо его ничего не говорило — полностью непроницаемое, какое умели делать и он, и Жан-Клод, когда хотели.
— А теперь помоги мне снять хоть часть шмоток, пока я не расплавилась.
Он тихо засмеялся, и от этого смеха у меня мурашки побежали по коже и пульс забился на шее. Для гусиной кожи на руках было слишком горячо.
— Ты предлагаешь тебя раздеть, причем никакая магия тебя не вынуждает. Я думаю, это впервые в истории.
Я не могла не засмеяться, потому что он был прав. Но от смеха мне пришлось закрыть глаза, потому что от головной боли они готовы были выпрыгнуть из орбит. Я отпустила его руку и прижала ладонь ко лбу, чтобы голова не лопнула.
— Ашер, пожалуйста, скорее. Меня сейчас стошнит.
Послышался плеск воды, меня толкнуло волной, когда кто-то влез в ванну. Я медленно открыла глаза, стараясь сдержать головную боль, и увидела Натэниела. Его волосы, увязанные в свободную косу за спиной, полоскались в воде, как будто жили своей жизнью. Изгиб косы увел мой взгляд ниже, и я краем глаза заметила, что на Натэниеле вообще нет мокрой одежды, но мне было все равно. Голова болела так, что я боялась начать блевать прямо в воду, если сейчас же не станет прохладнее.
Он ответил на мой незаданный вопрос:
— Ашер хочет дать Дамиану попить еще крови, может быть, он ее в себе удержит.
Ашер все еще сидел на краю ванны в своем полотенце.
— Дамиан должен удержать в себе кровь, иначе он погибнет. Если ты будешь постоянно с ним в контакте, я полагаю, он сможет покормиться.
— Если я должна сохранять контакт, мне надо сперва остыть.
— Натэниел тебе поможет.
Я глянула на Ашера, и даже от света тусклого ночника голова затрещала сильнее.
— Ладно.
Дамиан недовольно задвигался, когда Натэниел попытался принять часть его веса на себя. Наконец мы прислонили его к краю ванны, и часть его веса поддерживал Ашер, но Дамиан все так же прижимал к груди мою руку. Натэниел снял с меня пояс и помог вылезти одной рукой из наплечной кобуры, но, чтобы снять вторую лямку, мне нужна была вторая рука. Дамиан отбивался медленно и упрямо, будто во сне. Но он был вампир: он мог бы голыми руками разорвать стенку моей ванной, чтобы проложить себе путь. Если он не захочет отпустить мою руку, то мы его не заставим. Не ломать же ему палец за пальцем.
— Что будем делать? — спросил Натэниел.
— Мне надо выбраться из этой жары, — ответила я. — Можно ли пустить холодную воду или что-нибудь в этом роде?
— Нет, — ответил Ашер. — Надо держать как можно горячее, пока он не удержит в себе хоть немного крови. Рисковать его охлаждением мы не можем.
— Тогда снимите с меня эти шмотки.
Я скорее ощутила, чем увидела, как они переглянулись.
— И как мне это сделать? — спросил Натэниел.
Я наклонила голову, положив ее на мокрые волосы Дамиана. Самым холодным предметом в этой ванне была его кожа. Мне было так горячо, что уже почти тошнило, и все же я ощутила прохладу. Головная боль переполняла меня и рвалась изо рта. Я только постаралась добраться до края ванны, прежде чем меня вывернуло. Дамиан умудрялся ни разу не попасть в воду, когда его рвало, значит, я тоже могу. Но он цеплялся за меня, и только рука Ашера, подхватившая меня, помогла мне сохранить чистоту воды.
Голова разваливалась, перед глазами вспыхивали цветные фейерверки. Ашер поднес мокрое полотенце и вытер мне рот, потом положил другое мне на голову. Тут Натэниел ухватил меня сзади за рубашку и рванул, сорвал ее с меня клочьями. Ашер обернул мне плечи мокрым полотенцем, таким холодным, что я шепотом выругалась.
Ашер и Натэниел приняли на себя мой и Дамиана вес и отодвинули нас в дальний угол ванны, и тут пришел Джил и стал убирать грязь. Ему сегодня пришлось убирать вагоны грязи, и он не заворчал ни разу. Два раза он глянул на куски моей рубашки, плавающие в воде, но ничего не сказал. Отличный из него был работник: делал, что ему сказано, и не задавал вопросов.
Натэниел попытался точно так же содрать с меня джинсы. Сверху ему это удалось, но вес Дамиана держал меня под водой, и у Натэниела там не было хорошего упора. Ашер подоткнул полотенце как можно надежнее и осторожно влез в воду. Встав на колени, он обнял меня и Дамиана и поднял, встал, держа нас на весу. Я все еще касалась дна, но Ашер держал вес нас обоих, потому что ноги у меня не работали. И держал он без усилий.
Натэниел взялся за края разрыва и потянул. Тяжелая мокрая ткань разорвалась со звуком раздираемой плоти, но громче — мокрый и резкий звук. От силы рывка мое тело дернулось, и лишь мышцы Ашера удержали меня на ногах.
Я ощутила голой кожей воздух и поняла, что вместе с джинсами Натэниел сорвал с меня и трусы, но мне было все равно. Воздух на коже был все так же удушающе горяч. Я не могла дышать. Последнее, что я помню, — мысль, что я сейчас отключаюсь. Потом — ничего.