Комната была черной — совершенно черной, будто брошенной в слепоту, в ничто, как пещера. Химера выпустил мою руку. Будто тебя швырнули дрейфовать в черноту, в пустоту. Я споткнулась, взмахнула рукой, чтобы сохранить равновесие, и до чего-то дотронулась. Я схватилась за это, пытаясь удержаться хоть за что-нибудь. Под моей рукой подалась плоть, и я поняла, что она человеческая, но не там, где должна быть. Слишком высоко, чтобы это была икра. Я отдернулась, и что-то мазнуло меня по спине. Я пискнула, выставив руки, спотыкаясь в темноте, и вляпалась во что-то, что покачнулось от удара. Что бы это ни было, оно свисало с потолка. Я отодвинулась и лицом вперлась в следующий сюрприз. Тяжелый шлепок сообщил мне, что это тело; по крику я поняла, что живое. Я наткнулась достаточно сильно, чтобы качнувшийся человек снова налетел на меня. Я попыталась отступить и налетела на следующего — этот не издал ни звука. Держа руки перед собой, я попыталась выбраться, но все время натыкалась рукой на тела и части тел — бедра, ляжки, гениталии, зады. Я задвигалась быстрее, пытаясь выбраться из леса висящих тел, но тогда они стали раскачиваться и налетать на меня. Из темноты раздались крики, будто из-за меня они стали сталкиваться друг с другом. Мужские крики в темноте, судя по голосам, женщин среди них не было. Одно тело стукнуло меня так сильно, что я свалилась, и свисающие ноги мазнули меня сверху. Я попыталась отползти, но они были всюду, касаясь, задевая, иногда дергаясь. Я легла на пол, пытаясь выбраться, убраться, отмахиваясь руками, только чтобы меня не трогали. И поползла на спине, подлезая под них, но у них был у всех разный рост, и сделать так, чтобы они меня не касались, я не могла.
У меня в груди начал нарастать вопль, и я знала, что стоит мне издать один звук, я буду вопить и вопить, пока не лопну. Моя рука попала в лужицу чего-то теплого и густого, и это меня остановило. Я знала, какова на ощупь кровь, даже в темноте. Здесь, наверное, почти любой другой действительно заорал бы, но почему-то ощущение крови меня успокоило. Я знала, что такое кровь и как ее выпускают из человека, пока он не умрет. Я прижала руку к еще теплой лужице и смогла собраться.
Я лежала навзничь на полу, держа руку в луже крови, а голову Бог один знает на чем, и снова училась дышать. Если я буду лежать очень тихо и не пытаться двигаться, ноги меня не тронут, ничего меня не тронет. И я лежала в темноте, закрыв глаза и пытаясь использовать другие органы чувств, потому что зрение было бесполезно. У меня отличное ночное зрение, но даже кошке нужно немного света, а здесь его не было, была только темнота.
Цепи поскрипывали, тела надо мной тяжело раскачивались. Какие-то едва заметные воздушные потоки. Мне на щеку упала теплая капля. От устроенного мною движения у кого-то снова пошла кровь. Я заставила себя не открывать глаз и медленно, ровно дышать. Кто-то кричал «Господи, Господи, Господи!», повторял снова и снова, едва успевая переводить дыхание. Он потерял рассудок, и я не могла его в этом обвинить. Я сама была к этому близка, а я ведь не висела, истекая кровью, голая под потолком.
Из темноты прозвучал голос Химеры:
— Заткнись! Заткнись на фиг!
Человек почти сразу перестал кричать, только дыхание его выходило с хныканьем, будто какой-то звук ему необходимо было издавать.
— Анита! — позвал Химера. — Анита, ты где?
Даже он не мог видеть в этой угольной черноте, а, очевидно, вонь крови, пота и мяса забивали мой запах. Отлично, он не знает, где я. Хотелось бы мне, чтобы я могла придумать, как это использовать. Но я только лежала в темноте на мерзком полу, держа руку в луже остывающей крови, и капли крови, теплой и свежей, падали мне на щеку. Все, что я могла бы сделать, откладывалось до прибытия кавалерии. Я попыталась отвлечь Химеру разговорами, и толку не вышло. Попробую теперь молчание.
— Анита, отвечай!
Я не ответила. Если он хотел меня найти, мог просто включить свет. Кажется, я бы против света не возражала. Но тут я подумала, что, быть может, и не стоит видеть, что там висит в этой комнате. Это может оказаться зрелищем, которого не выдерживает разум, от которого потом никогда не оправиться до конца. Я лежала в темноте, как в детстве под одеялом, когда боялась темноты, боялась того, чего в этой темноте не видно было.
— Ответь, Анита!
На этот раз он крикнул суровым голосом.
И мужской голос надо мной:
— Ответь ему, если можешь, а то он рассердится.
И другой мужской голос, как придушенный смех. Хриплый, будто у человека во рту и в горле кровь.
Вдруг темнота наполнилась голосами:
— Ответ ему, ответь ему!
Будто ветер обрел голос и советовал мне из темноты.
Еще капля крови упала мне на щеку и сползла по коже. Я не стала ее стирать. Не шевельнулась. Я боялась, что любое движение меня выдаст. Химера узнает, где я, а этого мне не хотелось.
— Заткнитесь! — рявкнул Химера, и я услышала, как он идет по комнате. Голоса надо мной смолкли. Но я ощущала висящие надо мной тела как тяжесть, как наваливающийся каменный потолок. Глубоко вдохнув, я медленно выдохнула. Моя клаустрофобия проснулась и пыталась крикнуть, что я не могу дышать, но это была неправда. Темнота ничего не весит, это только страх говорит обратное. Если Химера согласен дать мне лежать в темноте еще час, пока придет подмога, пусть себе. Я не впаду в панику. Ничем не поможет, если я начну ползать по полу, задевая спиной свисающие ноги. Если я начну это делать, то начну и орать, и тогда уже долго, долго не остановлюсь.
Кровь поползла по шее к волосам, и я закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании — поверхностном и тихом.
— Отвечай, Анита, или я начну резать тех, кто над тобой висит.
Голос Химеры прозвучал ближе, но не очень близко. Он был еще вне леса висящих тел.
Я все равно не ответила.
— Ты мне не веришь? Так я тебе докажу.
Раздался вопль — высокий, жалкий, безнадежный.
— Не надо, — сказала я.
— Чего не надо?
— Не надо их резать.
— Они для тебя никто — не твои звери, не твои друзья. Какая тебе разница?
— Орландо Кинг знает ответ на твой вопрос.
— Я спросил тебя.
— Ты сам знаешь ответ.
— Нет, нет! Ответ знает Орландо, а я не знаю. Я не понимаю. Какое тебе дело до чужих?
Тот же вопль.
— Перестань, Химера.
— А то что? — спросил он. — Что ты сделаешь, если я не перестану? Что ты будешь делать, если я буду сейчас резать его на куски? Чем ты мне помешаешь?
— Нет, нет, нет! — визжал тот же человек, и визг затих — то ли человек умер, то ли потерял сознание. Я надеялась, что второе, но я мало что могла здесь сделать.
— Ты чувствуешь вкус страха, Анита? Покатай его по языку, это лучшая из пряностей.
Сейчас у меня во рту было так сухо, что я бы никакого вкуса не могла почувствовать. Но я ощущала страх подвешенных, чуяла нюхом. Все они боялись, и они источали ужас всей кожей.
— Легко пугать людей в темноте, Химера. Все боятся темноты.
— Даже ты?
Я ушла от вопроса.
— Мне было сказано, что, если я приеду, ты отпустишь Черри и Мику.
— Я действительно говорил это Зику.
Тут я поняла, что он и не собирался их отпускать. Это не должно было меня удивить, но удивило. Я действительно ожидала от него честности в договоре? Может быть. Я даже отчасти была оскорблена, что он не собирается выполнять свое обещание. Это значило, что все договоры обратились в ничто. Просто по капризу он мог убить Черри и Мику за секунду до прибытия помощи. У меня снова чаще забился пульс, и я заставила себя дышать ровно. Убрала руку из лужи крови. С тем же успехом могу и двигаться — скоро он определит по голосу, где я.
Я сложила руки на животе и попыталась подумать, что я могу сделать, — без оружия, против мужчины, на сотню с лишним фунтов тяжелее меня, у которого хватит сил проломить кирпичную стену. Ничего разумного в голову не приходило. Насилие скорее всего рассматривать не стоит. Что же остается? Секс? Вкрадчивый разговор? Остроумная пикировка? М-да, мало поможет.
— Ты не чувствуешь потребности говорить? — спросил он более спокойным, более «нормальным» голосом.
— Только когда мне есть что сказать.
— Это редкое качество у женщины. Обычно они не выносят молчания. Говорят, говорят, говорят.
Его голос звучал спокойнее. Как будто мы сидим с ним напротив друг друга в симпатичном ресторане на свидании вслепую. Поскольку мы находились в угольно-темной камере пыток с кровью на полу, такой трезвый голос пугал сильнее, чем пугал бы истерический ор. Ему полагалось рвать и метать, а вот спокойная болтовня — это уже действительно безумие.
Да, голос стал спокойнее, но это не был в точности голос Орландо Кинга. Будто это был голос другого человека, другой личности. Не знаю, и мне все равно. Если это не даст ему полосовать людей, то пусть.
— Ты хотела бы сейчас увидеть своего леопарда? — спросил тот же спокойный голос.
— Да.
Полыхнул свет, и я на миг ослепла от него, как была слепа от темноты. Я закрыла глаза рукой, потом постепенно опустила ее, когда перестали мелькать пятна.
Передо мной висела пара ступней, икр. Я подняла глаза выше, увидела свежие следы когтей на ляжках, на ягодицах. Еще капля крови соскользнула с босой ноги мне на руку. Я перевела взгляд на следующую пару ног, следующую... Десятки мужчин висели похабным орнаментом. Впервые я подумала, нет ли Мики в этом лесу тел?
— Ты хочешь встать или будешь наслаждаться видом оттуда?
Спокойный голос раздался всего в двух футах от меня. Я вздрогнула, и сильно. Обернулась. Химера стоял за два висящих тела от меня.
— Я встану, если не возражаешь.
— Позволь тебе помочь. — Он оттолкнул висящего, как отодвигают штору, будто не глядели на него открытые голубые глаза, будто этот человек не задрожал от прикосновения Химеры.
Я встала, тщательно избегая висящего рядом тела, до того, как он успел подойти подать мне руку. Мне совершенно не хотелось, чтобы он меня касался.
Глаза Химеры снова обрели человеческий серый цвет. Лицо его было спокойным, обычным. Дьяволоподобная усмешка исчезла, но Орландо Кинг тоже не вернулся. Весь вопрос был в том: эта новая личность будет более полезна или более опасна?
Он отвел тела, как придерживают дверь, чтобы я могла пройти. Я не стала ему мешать, но не сводила с него глаз, будто ожидала, что он попытается меня схватить. Когда я вышла на открытое место, у меня из груди вырвался выдох, который я сама не заметила, как задержала.
Химера встал рядом, и я чуть отодвинулась в сторону. Мое внимание привлекло какое-то движение, но это лишь один из висящих медленно покачивался, потревоженный Химерой. Все они были с отметинами: когтей, порезов, ожогов. У одного не было ног ниже колен. Я обернулась к тому, что висел передо мной, и сама почувствовала, как бледнею. Ничего не могла поделать. Но я не закричала. Не впала в панику. А бессознательное мне не подконтрольно. Мне и с сознательным хватало хлопот.
— Где мои леопарды? — спросила я почти нормальным голосом. Миллиард мне за это очков.
— Твой леопард здесь, — сказал он и подошел к тяжелому белому занавесу, скрывавшему почти целиком ближайшую стену. Он потянул за шнур, и занавес раздвинулся. За ним была ниша, и там к каменной стене за запястья и лодыжки была прикована Черри. Кожаная груша-кляп торчала у нее изо рта, светлые глаза вылезали из орбит. Слезы промыли дорожки в засохшей крови. Лицо было нетронуто, но кровь откуда-то взялась.
— Она залечила все, что мы с ней сделали, — сказал Химера. Рядом с ним, будто по зову, появился змей Абута. Химера потрепал его по голове, как треплют любимую собаку. — Абута оказался весьма талантлив в таких вещах.
Я с трудом сглотнула слюну и попыталась не разозлиться. От гнева толку не будет. Помощь идет. Мне надо только продержаться, пока она появится. Я огляделась.
По всей стене висели прикованные мужчины. Я никого из них не узнала. Какое-то было в них единообразие — моложавые, по крайней мере не старые, хорошо сложенные, некоторые худощавые, другие мускулистые, всех рас, всех типов, все симпатичные. Интересно, сколько ушло у Нарцисса времени на поиск всех этих привлекательных юношей?
Мики на этой стене не было. Комната на поляроидном снимке больше была похожа на альков, где висела Черри. Я посмотрела на еще закрытую часть занавеса. Он там?
Я подошла к Черри, сама того не осознавая, и она шевельнулась в цепях. Я остановилась, обернулась и увидела, что она смотрит на Химеру, а не на меня. Он не двинулся, насколько я могла судить, но что-то он сделал такое, что ее напугало, и я поняла что. Его глаза снова стали звериными, вернулась жутка ухмылка. Это снова был Химера, и — интуиция, если хотите, — я поняла, что он делает больше палаческой работы, чем остальные две личности.
— Освободи ее, — сказала я, будто не сомневаясь, что он выполнит мою просьбу. Но я не была слишком в этом уверена.
Он протянул руку к ее лицу, и я поймала его за запястье.
— Освободи ее.
Он снова улыбнулся той же неприятной улыбкой.
— Мне очень не хочется утратить одну из немногих женщин, которые у нас тут есть. Нарцисс может иметь дело с обоими полами, но женщин он в стаю не допускает. У настоящих пятнистых гиен матриархат, и он боится, как бы этот инстинкт не взял верх, если он приведет сюда женщину. Он тогда потеряет стаю, потому что он — недостаточно женщина, чтобы ее удержать.
— Я всегда рада узнать новый зоологический факт, — сказала я, — но давай освободим Черри от цепей и выведем ее отсюда.
— А твой любовник? Мика?
Я встретила взгляд этих разных звериных глаз, стараясь не выказать страха на лице.
— Я так понимаю, что ты оставил его напоследок, для финала, в некотором смысле.
Голос мой был уже не спокойный, а рваный. По тону можно было подумать, что мне все равно, но я не могла приглушить бьющийся на шее пульс.
Он улыбнулся шире, и я смотрела, как эти звериные глаза наполняются человеческим выражением. Ожиданием. Предвкушением. Предвкушением моего страдания, я думаю.
Он медленно открыл занавес, открывая Мику, прикованного за руки и за ноги к стене, как Черри. Но у него, в отличие от нее, раны не зажили. Правая сторона лица у него была страшно избита. Глаз заплыл полностью, покрытый коркой засохшей крови. Тонкий изгиб челюсти так распух, что казался не настоящим. Разбитые и опухшие губы скривило на сторону. Видны были розовая изнанка рта и полоска зубов там, где рот не закрывался.
Я услышала тихий ах, и произнесла его я. Почти всхлипывание, а этого я не могла себе сейчас позволить. Если Химера поймет, насколько это меня ранит, он еще больше изувечит Мику. Но я не могла не дать себе его коснуться. Должна была, только тогда я могла бы поверить, что это взаправду он. Увидеть — для меня еще не значит поверить.
Я тронула здоровую половину его лица. Веки на этой стороне задрожали и раскрылись. Сначала был миг облегчения, потом, я думаю, он увидел Химеру и глаз его раскрылся шире. Он попытался что-то сказать, но рот не открывался. Только тихие болезненные звуки доносились оттуда.
Химера коснулся его кровоподтеков — слегка, но все равно Мика вздрогнул. Я схватила Химеру за руку, как было возле Черри, и встала между ними.
— Освободи его!
— Я лично сломал ему челюсть за то, что он мне солгал.
— Он тебе не лгал.
— Он мне сказал, что ты будешь универсалом, как я, но это не так. — Он нагнулся ко мне, нюхая воздух. — Я бы учуял. Да, ты — что-то, и это что-то — не человек. Пахнет леопардом и волком. — Он еще сильнее потянул воздух в себя около моего лица. — Но еще пахнет вампиром. Ты — не такая, как я, Анита. — Он глянул на Мику. — Он просто хотел, чтобы я не трогал его и его котов после того, как он спас тебя от моих людей, вломившихся в твой дом.
— Значит, я не оборотень-универсал. Значит ли это, что я не нужна тебе как подруга?
Он засмеялся:
— Ну, не знаю. Я люблю изнасилование — добавляет перчику. — Может быть, он это сказал, чтобы меня шокировать, но не уверена. И Черри он изнасиловал? Он ее тронул? Я попыталась не выразить эту мысль у себя на лице, потому что вместе с ней пошла белая, горячая волна гнева. — А, так тебе эта мысль не нравится?
Он попытался тронуть меня за волосы, и я шагнула назад, из ниши, освобождая себе пространство для маневра. Помощь идет, но мои часы показывали, что еще минут двадцать остается. Может быть, ребята придут быстрее, а может, и нет. Рассчитывать на это нельзя.
Он не погнался за мной — позволил попятиться.
— Я бы мог тебя изнасиловать у Мики на глазах. Вряд ли кому-то из вас это бы понравилось. Хотя, честно говоря, я бы предпочел наоборот. Орландо — гомофоб. Интересно, почему бы?
Я ответила, отступая вдоль занавеса, отвлекая его от Черри и Мики.
— Мы в других больше всего не любим то, что ненавидим в самих себе.
— Браво! — сказал Химера. — Да, я много чего таю от Орландо о нем самом.
— Нелегко, наверное.
— Что?
— Хранить секреты, когда вы живете с ним в одном теле.
Он медленно шел за мной вдоль стены.
— Сначала он знать не хотел, что мы делаем, но последнее время он стал... недоволен нами. Я думаю, он бы сделал с собой что-нибудь, если бы я ему не помешал. — Химера показал рукой в сторону висящих. — Он проснулся в темноте между ними. И завопил как девчонка... — Химера приложил пальцы к губам: — О, пардон. Ты вообще не кричала. Он вопил как младенец, пока я не пришел и не спас его, но он, кажется, не слишком благодарен. Кажется, даже обвиняет меня. — Лицо Химеры стало озадаченным, и снова мне показалось, что он прислушивается к тому, чего я не слышу.
Он уставился на меня:
— Ты слышишь?
Я сделала большие глаза и пожала плечами:
— Что?
Он посмотрел мимо висящих, и я оглянулась в поисках оружия. Столько здесь порезанных людей, должен быть где-то и клинок. Но комната тянулась белая и пустая, если не считать людей в цепях. Где же тут эти пыточные кочерги, ножи, что угодно? Что это за пыточная камера такая — без орудий пытки?
И тут я услышала — крики, драку. Бой уже шел. Хотя еще вдалеке. Хорошая новость — что помощь уже идет, плохая — что Химера знает об этом, а я с ним одна. Ладно, не одна, но никто из прикованных к каменной стене мне не поможет.
Он повернулся ко мне с лицом, настолько полным гнева, что оно стало зверским даже без смены облика.
— А зачем ты захватил всех этих альф? — спросила я. Удерживать его разговором — ничего другого мне не оставалось.
— Чтобы править их группами. — Слова были произнесены рычащим голосом сквозь стиснутые зубы.
— Твои змеи — анаконды. Захватил ты кобр. Ты не сможешь править змеями другого типа, чем твои.
— Почему? — спросил он, начиная красться ко мне, все еще в человеческом обличье, но с напряженной грацией зверя.
На это у меня не было хорошего ответа.
— И все эти альфы живы?
Он мотнул головой:
— Я слышу шум боя, Анита. Что ты сделала?
— Я? Ничего?
— Ты лжешь, я это чую обонянием.
О'кей, может быть, от правды будет польза.
— Звуки, которые ты слышишь, — это кавалерия скачет на выручку.
— Кто? — почти прорычал он. Он все так же крался ко мне, я все так же отступала.
— Рафаэль и его крысолюды. А еще, быть может, и волки.
— В этом здании сотни гиен. Твоя кавалерия через них не прорвется тебя спасти.
Я пожала плечами, боясь сказать правду, боясь, что он отыграется на любовниках гиен. А лгать я не осмеливалась, потому что он учует. Так что я просто продолжала пятиться. Мы уже были почти у двери. Если я ее открою, может быть, он за мной погонится. Может быть, я его заведу в засаду — из одной себя.
Перед дверью появился Абута. Я о нем забыла, и это была беспечность. Не фатальная — пока что, — но беспечность.
Я прижалась спиной к стене, чтобы видеть обоих.
Абута остался у двери — явное указание, чтобы я не совалась к ней. Химера же подбирался все ближе. Оказаться между оборотнем-универсалом и змеей — не совсем меж двух огней, но близко к тому.
Химера перетек в другую свою форму. Я годами наблюдала за переменами оборотней, и это всегда было бурно или грязно. Но сейчас это было... восхитительно. По телу его потекла чешуя, как вода. Не было прозрачной жидкости, не было крови, ничего не было, кроме перемены, будто он перешагнул из одной формы в другую, как превращается в Супермена Кларк Кент. Быстро, почти моментально. Он даже с шага не сбился. Одежда спала с него как лепестки увядшего цветка, и он вышел в виде змеиного царя Коронуса. Огромный змеечеловек остановился, застыл в неподвижности, столь любимой рептилиями. И я застыла. Наконец он повернул голову, глядя на меня медным глазом. Черт его знает, как он при этом сохранял объемное зрение.
— Я тебя помню. Химера велел нам тебя убить. — Он огляделся и медленно произнес: — Где мы?
Тут же он согнулся пополам, как от боли, и следующая форма была человеческой, но не Орландо. Он стал Буном, и не успели еще недоуменные глаза Буна что-нибудь рассмотреть, как он стал львом. На миг я подумала, что это Марко, но он не мог быть Марко и Коронусом одновременно. На это даже Химера не способен.
Он был золотистым, загорелым, мускулистым, мужественным, грива вокруг получеловеческого лица развевалась почти черными прядями. Когти — как черные кинжалы.
— Вот эта форма воистину моя, — прорычал он. — Змея и медведь похожи на Орландо — они все еще в себя верят. Но я — все, что есть, а нет ничего, кроме Химеры.
Он потянулся ко мне, и я отпрыгнула. Я подбежала к висящим, потому что знала, что они помешают ему пройти, замедлят, и в последнюю секунду повернулась, упала на пол и поехала прочь от когтей как мартышка. Они бы его задержали, но он их располосует, чтобы до меня добраться. Такого я допустить не могла.
Он загнал меня в дальний угол комнаты, далеко от двери и от Мики. Наверное, он мог бы поймать меня быстрее, но он не спешил. Не знаю почему. Звуки боя стали ближе, но еще не очень близко.
Химера шел ко мне, как воплощение грации в оболочке грубой силы, гора загорелых мышц и меха, сверкавшего в свете ламп. Он открыл пасть и зарычал — такой звук я до сих пор слыхала только в зоопарке. Кашляющий рев заставил меня выпрямиться. Зик и Бахус обещали прийти вытащить нас до того, как начнется драка. Они не смогли или солгали, но я не собиралась сдаваться без боя, и не собиралась падать с криком. Я ждала, пока он приближался, как кошмар в замедленной съемке, прекрасный и страшный, как бестиальный ангел.
Вдруг во мне теплой волной вскипел ardeur, разливаясь по коже, исторгая стоны из горла. В последний раз он возник из-за близости Ричарда. На этот раз... быть может, просто настало время ему питаться. При слове «питаться» я осознала, что уже проснулся Жан-Клод, и когда он поднялся в подвалах «Цирка», во мне поднялся ardeur.
Химера застыл на месте, тряся огромной гривой.
— Что это?
— Это ardeur, — ответила я.
— Что?
— Ardeur, огонь, голод, — объяснила я.
С каждым словом ardeur рос как тяжесть, и эта тяжесть терлась о моего зверя. Он рванулся наружу из тугого плена внутри меня, и два отдельных жара поднялись изнутри, разливаясь по телу, таща меня к Химере. Я уже не боялась его, потому что я чуяла его страх. Никогда не надо бояться того, кто боится тебя. Разумная часть меня самой помнила, что это не всегда так, что испуганный человек с ружьем скорее тебя застрелит, чем смелый, но те части моей личности, которые еще могли думать, ускользали прочь, оставляя во мне только инстинкты. И тому, что осталось, запах страха нравился. Напоминал о пище и сексе.
Химера попятился, и мы медленно пошли обратным путем, и теперь я на него наступала. Я кралась за ним, как он крался за мной, и я еще успела отметить, что ставлю ноги одну перед другой, как кошка, и почти след в след. Дикая грация этой походки раскачивала мои бедра, спина выпрямилась, плечи отошли назад, руки висели по швам почти неподвижно, но торс свело напряжением, предвкушением действия, насилия. До того ardeur всегда одолевал голод зверя, но сейчас, когда я кралась за Химерой, за мускулистым телом, которое от меня пятилось, я думала о мясе. Зубы и когти — и плоть, чтобы рвать ее, кусать, кромсать. Я почти ощущала вкус его крови — обжигающей, горячей, скользящей в рот, в горло. Это был не только голод моего зверя, но и жажда крови Жан-Клода, и тоска Ричарда по мясу. Все это вместе, и ardeur пронизывал все это, и один голод разжигал другой бесконечной цепью, змея, поедающая собственный хвост, Уроборос желаний.
Химера перестал убегать, прижался спиной к белому занавесу. Мы почти вернулись к Черри и Мике. За спиной Химеры, за занавесом, была сплошная стена.
— Кто ты? — спросил он голосом придушенным, пронизанным пульсирующим страхом. Он понюхал воздух, раздувая ноздри. — У тебя даже запах переменился.
— И как я теперь пахну?
Я тронула его грудь кончиками пальцев, не зная, что он будет делать. Он не отодвинулся. Я прижала ладонь к его сердцу и ощутила густой тяжелый ритм, будто я могла его погладить, будто провела рукой по телу барабана. И я поняла в этот момент, чего он хочет больше всего на свете. Он хотел умереть. Кто бы ни оставался в ядре его, что бы ни осталось от бывшего Орландо Кинга, он хотел положить этому конец. Он пытался убить себя с той минуты, как узнал, что ему предстоит стать вервольфом. И не передумал. Он просто не мог заставить себя совершить самоубийство — по крайней мере прямо.
Я наклонилась к нему поближе, прижалась к нему, положив руки ему на грудь.
— Я помогу тебе, — шепнула я.
— Поможешь? Как?
Но в голосе его был страх, будто он и так знал.
Мою грудь пронзила боль. Колени подогнулись, и Химера подхватил меня, осторожно, своими когтистыми руками. Машинально, наверное. Я увидела на миг глазами Ричарда гиенолака, рычащего ему в лицо, ощутила, как рвут грудь когти. Боль была страшная, треск костей, потом онемение, и Ричард не сопротивлялся ему. Он поддался онемению, разливавшемуся по телу. Я в тот же миг поняла, что Ричард хочет умереть, точнее, не хочет жить таким, как он есть. Боль заставила его потянуться ко мне, но руки его были слишком медленны, чтобы защититься. Он ни за что не признался бы, что дал себе умереть, но он хотел этого и потому слишком медленно двигался. Настолько медленно, что гиена вспорола ему грудь как дыню.
Шанг-Да уже оттаскивал от него гиену, а потом я снова оказалась в собственном теле и летела по воздуху, отброшенная за занавес в нишу. Занавес смягчил удар о стену, и остатки оцепенения Ричарда расслабили мое тело, так что больно не было. Я секунду полежала в складке занавеса. Моя рука мазнула за ним — и нащупала металл. Приподняв край занавеса, я увидела, что ниша набита оружием. Я нашла мечи. Химера швырнул меня на них, а шок от раны Ричарда загасил ardeur. Рука моя сомкнулась на ноже, который был длиннее моего локтя. Я поднесла его к свету и увидела, что он серебряный. Ardeur покинул меня без кормежки, а я вооружена. Жизнь хороша.
Потом я услышала звук вонзающихся в плоть когтей или клинков, рвущий звук чего-то острого, врезающегося в мясо. Если часто слышишь этот звук, научаешься его узнавать.
Отсюда мне были видны висящие люди, и их никто не трогал. У меня свело судорогой живот, потому что я поняла, где сейчас Химера, я только не знала, кого из моих он полосует.
Отбросив занавес, я начала вставать, и тут передо мной оказался Абута. Я дернула рукой, держащей занавес, махнула им на Абуту, и тот поступил, как поступил бы любой на его месте: он вздрогнул, и я вогнала серебряный клинок ему в живот, вверх, целя в сердце.
Абута завопил, потянулся руками туда, где Химера терзал моих людей, и выкрикнул что-то на языке, которого я не знала. Пока его тело падало, я дергала клинок, целя в это проклятое сердце, но лезвие застряло между ребрами, и оно было шире моих обычных ножей. Оно не пошло туда, куда я его направляло. Я увидела мелькнувший золотистый мех, и Химера ударил меня тыльной стороной ладони. Я отлетела на висящих людей, ударилась сильно, и они вскрикнули, а я оказалась на земле, пытаясь снова дышать. Его рука попала мне по плечу, и оно онемело.
Химера наклонился над змеем, взял его на руки. Ощутив какое-то движение, я повернулась к Мике и Черри. У нее вся передняя часть тела превратилась в кровавые ленты, будто он полоснул ее когтями с двух боков как можно глубже, нанося максимальное повреждение за минимальное время. Разорванная грудь лихорадочно поднималась и опускалась, Черри была жива.
Тело Мики раскрылось, как спелый плод, брошенный в стену. Внутренности блестели как что-то отдельное, живое. Я видела в его теле органы, которым не полагается никогда видеть дневной свет. Он дергался судорожно, будто хотел порвать цепи.
Я вскрикнула, и что-то в этом паническом страхе снова открыло меня Ричарду. Он лежал внизу на полу, и он умирал, и более того — я чувствовала, что от его сдачи страдают волки. Он был их Ульфриком, их сердцем и головой, и его воля была слабой, а потому слабыми стали они. Гиены и полулюди, воевавшие на стороне Химеры, дрались за то, во что верили, или за тех, кого любили. У волков не было ничего, кроме воли Ричарда к смерти.
И я знала в этот миг, что, если он умрет, за ним пойдем не только мы с Жан-Клодом, но и все волки. План Зика и Бахуса разваливался на части. Гиены и полулюди перебьют нашу стаю. Всех перебьют, все погибнут.
Я снова вскрикнула, и Химера оказался передо мной, схватил меня лапой за тенниску, и его когти расцарапали мне грудь. Он отвел другую руку назад, и время будто остановилось и пошло медленно-медленно. Вагон времени у меня был, чтобы решить, что делать, и все равно времени не было совсем. Я ощущала, как клокочет воздух в груди Ричарда, как Ричард начинает умирать. Тело Мики вздрогнуло в последний раз и застыло.
Я завопила без слов, потянулась за чем-то, чем угодно, лишь бы спасти их. Пришла моя сила, моя сила, и единственное, что я могла сделать, чтобы спасти нас всех. Это было худшее из деяний, что я видела, сделанное в своей жизни, но я не колебалась.
Я не звала свою силу — не было времени. Я стала собственной силой. Она потекла вверх, через меня, мгновенно, разлилась по рукам. Одной рукой я коснулась мохнатой лапы, которая меня держала, другой блокировала удар летящей ко мне руки. Блокировала — и свободной рукой обвила руку Химеры, теперь обе мои руки касались его бицепсов. И когда площадь соприкосновения стала достаточной, я вызвала силу, которую узнала в Нью-Мексико. Когда я вызываю зомби, я помещаю энергию в труп, делая то, что лежит в могиле, реальным и прочным. Здесь было все наоборот. Я забрала энергию, высосала ее, сделала льва непрочным, нереальным.
Мех потек под руками, я касалась человеческой кожи. Передо мной рухнуло на колени тело Орландо Кинга. Глаза Орландо с ужасом смотрели мне в лицо — может быть, хотели умолять. Но он не попросил меня прекратить, и, честно говоря, я не знала бы, как это сделать.
Он закричал на секунду раньше, чем его кожа побежала морщинами, будто десятилетия пронеслись над ним. Я питалась от него, от его сути, от того, чем он был. Энергия бежала по моему телу, танцевала по коже, пела в костях, прыгала приливом радости по всем нитям моего существа и вне их. Я ощутила, как она летит к Мике, по той связи, которая вызывала желание прикоснуться к нему, когда мы бывали рядом. Сила нашла Ричарда и заставила его дышать. Она пролилась ко всем волкам, и они уже не зависели от сломленной воли Ричарда, у них была моя воля, а я хотела жить. Я хотела, чтобы все мы жили. Мы будем жить. Мы будем жить, а наши враги умрут. Да будет так. Я так сделаю. Жизнью Орландо Кинга я напитала своих леопардов, своих волков и — на расстоянии — своих вампиров, напитала волей. Волей к жизни, волей к битве, к выживанию.
И все это время Орландо Кинг кричал. Он кричал, а тело его вытекало сквозь мои руки. Кожа его была как грязная бумага на костях, когда я наконец отпустила его. Он упал набок, огромное тело стало легким, как воздух, но он все еще кричал. Ужасные прерывистые звуки вылетали из него очередью, но во мне не было жалости. Только прилив силы вздымался во мне как крылья птицы.
Мика стоял рядом со мной в облике черного и мохнатого человека-леопарда. Живот его был цел, залечен, и только отчасти из-за перемены. Огромный пятнистый леопард размером с пони ходил вокруг нас, крадучись, шипя на останки Орландо. Черри в своем мехе была невредима, даже без следов крови.
Наверное, я дольше, чем мне кажется, стояла там, высасывая жизнь Орландо Кинга. Достаточно, чтобы они сорвали цепи, достаточно, чтобы они перекинулись и исцелились. И висящие мужчины тоже меняли облик. С переменой они разрывали цепи, залечивали раны и падали на землю в пятнистом мехе, с когтями. Они обнюхивали останки Орландо, издавая странные лающие звуки, а он все кричал.
Голос Мики прозвучал как сквозь шерсть, грубовато в этом новом обличии:
— Твои глаза как ночное небо, полное звезд.
Мне не нужно было зеркало, чтобы понять, о чем он. Глаза у меня были черные, бездонные и темные с далеким светом звёзд в этой темноте.
Такие глаза были у Обсидиановой Бабочки, а мои глаза стали такими, когда она коснулась меня своей силой.
Открылась дальняя дверь, и ввалилась волна волков. Шанг-Да и Джемиль тащили между собой Ричарда. Он оставался в облике человека, отказываясь перекидываться и исцеляться.
Волки, одни в человеческом облике, другие нет, подходили коснуться меня, лизнуть, припасть передо мной к земле. Они рычали и клацали зубами на иссохшую тварь, вопящую на полу.
Джемиль и Шанг-Да помогли Ричарду пройти по комнате и остановиться передо мной и Микой. И только тут я заметила, что у него глаза такие же черные с той же игрой холодных звезд. Я подумала, не такие ли глаза стали сейчас и у Жан-Клода, и прилетевшая мысль сказала мне, что да. Жан-Клод грелся в потоке силы. Ричард смотрел на меня так, будто я переехала его маму. Боль на его лице не была связана с заживающими ранами. Я еще на кусок уменьшила его человеческую сущность — или это у него было такое чувство.
Он посмотрел вниз, на вопящую тварь, этими звездными глазами, и спросил:
— Как ты могла сделать такое?
— Я сделала то, что должна была сделать.
Он мотал головой, глядя на это:
— Я не настолько хотел жить.
— Я хотел, — сказал Мика.
Они встретились глазами: черные и зелено-золотые. Что-то вроде бы пробежало между ними, и Ричард снова повернулся ко мне:
— Он умирает?
— Не совсем так.
Он закрыл глаза, и я успела заглянуть в него раньше, чем он поставил щиты. Не ужас заставил его побледнеть — тот факт, что прилив силы был лучшим ощущением, испытанным им за всю жизнь. Щиты его закрыли, но глаза остались бездонно-черными.
— Уведите меня отсюда.
— Перекинься, Ричард, исцелись, — сказала я.
Он только качнул головой:
— Нет.
— Черт побери, Ричард!
Он только еще раз повторил: «Нет», потом Джемиль и Шанг-Да повели его к двери. Я смотрела вслед, но не пыталась его окликнуть. Изо всех сил стараясь не думать о нем, я опустилась на колени возле обтянутого кожей скелета, в который превратила Орландо Кинга. Я знала, как вернуть ему его энергию, и это тоже будет своего рода прилив силы, но Орландо хотел умереть, а Химеру опасно оставлять в живых. Я сделала, что хотел Орландо, и вынесла приговор Химере. Еще раз я вызвала свою магию, влила ее в эту страдающую и вопящую тварь и выпустила душу. Она вспорхнула мимо меня невидимой птицей, и тело испустило долгий свистящий вздох, который часто бывает последним звуком. Орландо Кинг умер неузнаваемым — разве что по отпечаткам зубов.
Мика помог мне встать — он снова вернулся в человеческий облик. Я бы сказала, что Мика превращается легче любого другого, если бы не видела Химеру. Он втянул меня в круг своих рук, и я прижалась лицом к его голой шее, втянула запах его кожи, и ardeur взметнулся во мне, будто ждал того. У него руки покрылись гусиной кожей, и он нервно засмеялся:
— Не знаю, гожусь ли я на это. У меня был трудный день.
Я обняла его за спину, прижалась лицом к груди, чтобы услышать сильное и ровное биение сердца. И по совершенно непонятной мне самой причине заплакала, и ardeur смыло потоком слез и рук. Рук не только Мики, но и волков, и гиен, и леопардов, которые не послушались и приехали драться. И наконец, Зика и бывших с ним полулюдей. Все меня трогали, метили запахом, слезами, смехом. Мы смеялись и плакали, выли и рычали, издавали все звуки, которые только хотели. Ричард пропустил отличный праздник победы.