Убийство всегда порождает кучу бумаг, но серийное убийство способно утопить в бумагах все. Мы с Эдуардом и Бернардо прорывались против течения уже с час, а Олаф так и не вернулся. Может, он решил собрать вещи и уехать? Я не слышала хлопанья дверей и шума машины, но я ведь не знала, насколько дом звуконепроницаем. Эдуарда вроде бы отсутствие Олафа не беспокоило, так что и я не стала на этом зацикливаться. Я уже прочла один отчет от корки до корки, чтобы составить общее впечатление, а кое-что даже привлекло мое внимание. В разрезах на телах обнаружены следы обсидиана. Может быть, обсидианового лезвия. Хотя мы вроде бы были не в той части света? Или нет?
— Ацтеки сюда когда-нибудь доходили? — спросила я.
Эдуарду вопрос не показался странным.
— Да.
— И я не первая обратила внимание, что обсидиан может означать ацтекскую магию?
— Не первая.
— Спасибо за сообщение, что мы ищем ацтекского монстра какого-то вида.
— Местные копы говорили с ведущим в этой области экспертом. Профессор Даллас не может указать какое-либо божество или предание, которое можно было бы связать с этими убийствами и увечьями.
— Звучит как цитата. Об этом есть что-нибудь л отчетах?
Он поднял глаза от горы бумаг:
— Где-то есть.
— Существует ли ацтекское божество, которому жрецы приносили бы жертвы, содрав с них кожу? Или это было у майя?
Он пожал плечами:
— Профессор связи не видит, поэтому я ничего и говорил тебе. Полиция этот ацтекский след пережевывала несколько недель. И без толку. Я тебя привез сюда, чтобы ты нашла новые мысли, а не мусолила старые.
— Все равно я хотела бы поговорить с профессором. С твоего позволения, конечно.
Я постаралась, чтобы моя язвительность до него дошла.
— Сначала просмотри отчеты, может, мы что-нибудь упустили, а с профессором я тебя познакомлю потом.
Я подняла на него глаза, попыталась прочесть что-то в этой младенческой синеве — как всегда, безрезультатно.
— И когда меня представят профессору?
— Сегодня.
Тут я подняла брови:
— Ну и ну, это таки да скоро, особенно если учесть твое мнение, что я зря трачу на это время.
— Она почти все ночи проводит в Альбукерке в одном клубе.
— Она — то есть профессор Даллас, — уточнила я.
Он кивнул.
— И что в этом клубе такого особенного?
— Если бы ты изучала ацтекскую мифологию и историю, то не упустила бы возможности побеседовать с настоящим живым ацтеком.
— Живой древний ацтек в Альбукерке? — Я даже не пыталась скрыть удивления. — Как это может быть?
— Ну, может, и не живой.
— Вампир, — догадалась я.
Он снова кивнул.
— У этого ацтекского вампира есть имя?
— Принцесса города называет себя Итцпапалотль.
— Это имя какой-то ацтекской богини?
— Правильно.
— Да, говори после этого о бреде величия. — Я смотрела в лицо Эдуарда, пытаясь что-нибудь уловить. — Копы с ней говорили?
— Да.
— И?..
— Она ничем не могла помочь.
— Ты ей не веришь?
— Копы тоже не поверили. Но во время трех последних убийств она была на сцене клуба.
— Так что с нее подозрения сняты, — заключила я.
— Вот почему я и хотел, чтобы ты сперва прочитала отчеты, Анита. Мы в них что-то упустили. Может, ты это найдешь, но только если не будешь гоняться за ацтекскими пугалами. Под этот камень мы заглянули, и как ни хотела полиция, чтобы виновной оказалась Принцесса города, — у них не вышло.
— Так почему ты предложил мне сегодня ее увидеть?
— Если она не совершала убийств, это еще не значит, что она не владеет полезной для нас информацией.
— Полиция ее допросила. — Я не спрашивала, а констатировала факт.
— Ага. Просто смешно, как вампиры не любят говорить с полицией, но они не прочь были бы поболтать с тобой.
— Ты ведь мог мне сказать, что сегодня мы встречаемся с Принцессой города.
— Я бы тебя туда не повез сегодня, если тебя так сразу не осенило бы. Честно говоря, я надеялся, что ты не ухватишься за ацтекский след, пока не прочтешь все.
— Почему?
— Я тебе говорил: это тупик. Нам нужны новые идеи. То, о чем мы еще не догадались, а не то, что полиция уже "вычислила".
— Но ты ведь еще до конца не вычислил же эту Итцпа-как-ее-там?
— Богиня позволит тебе произносить ее имя в переводе — Обсидиановая Бабочка. Кстати, ее клуб тоже так называется.
— Ты думаешь, что она здесь замешана?
— По-моему, она знает нечто такое, чем готова поделиться с некромантом, но не с истребителем вампиров.
— Так что я туда являюсь, так сказать, в неслужебном качестве.
— Так сказать.
— Я — слуга-человек Жан-Клода, треть его маленького триумвирата власти. Если я нанесу визит Принцессе города без полицейских верительных грамот, мне придется играть в вампирскую политику. А я этого не выношу.
Эдуард посмотрел на меня через стол:
— Когда прочтешь сотый протокол свидетельских показаний, у тебя мнение переменится. Ты даже вампирской политике будешь рада как поводу вылезти из этой бумажной кучи.
— Ну и ну, Эдуард! У тебя голос почти желчный!
— Анита, я эксперт по монстрам и здесь ни одной гребаной зацепки не вижу.
Мы переглянулись, и снова я ощутила это его чувство страха, беспомощности — то есть чувств, которые Эдуард испытывать не способен. Во всяком случае, так я думала.
Вошел Бернардо с кофейными чашками на подносе. Наверное, он почуял что-то в воздухе, потому что спросил:
— Я чего-то пропустил?
— Нет, — ответил Эдуард, возвращаясь к бумагам, разложенным у него на коленях.
Я встала и начала раскладывать документы.
— Нет, пока ничего не пропустил.
— Больше всего на свете люблю, когда мне врут.
— Мы не врем, — ответила я.
— А чего тогда такая гроза в воздухе повисла?
— Бернардо, заткнись, — сказал Эдуард.
Бернардо не оскорбился. Он заткнулся и раздал чашки.
Я выбрала все протоколы допроса свидетелей которые мне удалось найти, и следующие три часа их читала. Один из них я перечитала, прикинула факты так и этак и не нашла ничего, что еще не знали бы полиция и Эдуард. Я выискивала не замеченные никем нюансы. Может, с моей стороны самонадеянно так считать, но Эдуард был убежден, что мне удастся что-то найти, чем бы "это" ни было. Хотя я уже начинала сомневаться, а уверен ли он в моих силах или просто с отчаяния хватается за любую соломинку. Знаю одно — я сделаю все, что смогу.
Поглядев на несколько пачек протоколов свидетельских показаний, я уселась читать. Многие обычно берутся читать каждый протокол целиком или частично, потом переходят к следующему, но в серийном преступлении ищешь систему. Я усвоила, что при расследовании серийного преступления надо все папки группировать: в одну стопку откладывать свидетельские показания, в другую заключения судебно-медицинских экспертов, затем — фотографии с места преступления… и так далее. Иногда я сначала занималась фотографиями, но сейчас я их отложила. В больнице я достаточно насмотрелась, и меня до сих пор мороз пробирает по коже. Так что фотографии подождут, ведь у меня работы, по существу, невпроворот и без этих ужасов. Преднамеренно спланированная волокита — вот как это называется.
Бернардо продолжал готовить нам кофе и изображать хозяина, хлопотал и суетился, когда кофе кончался, предлагал еду, от чего мы оба отказались. Когда он притащил мне надцатую чашку кофе, я не выдержала.
— Бернардо, я, конечно, тебе благодарна, но ты не производишь на меня впечатление домовитого мужика. Зачем ты так корчишь из себя хозяина? Это ведь даже не твой дом.
Он воспринял мои слова как приглашение придвинуться к моему креслу поближе, так, чтобы его затянутое в джинсы бедро коснулось подлокотника. Но не меня, поэтому я и не стала возникать.
— Ты хочешь попросить Эдуарда сходить за кофе?
Я поглядела на Эдуарда, сидевшего на противоположной стороне стола. Он даже не стал отрывать взгляда от бумаг. Я улыбнулась:
— Нет, мне самой хотелось его принести.
Бернардо повернулся, оперся задом на стол, скрестив руки на груди. Мускулы у него на руках играли, будто устраивая для меня представление. По-моему, он даже сам этого не замечал — просто привычка.
— Честно? — спросил он.
Я посмотрела на него и пригубила кофе, который он мне принес.
— Это было бы вполне нормально.
— Я эти отчеты не один раз прочел. И опять заниматься этим не хочу. Мне надоело играть в сыщиков. Я предпочел бы кого-нибудь убивать или драться хотя бы.
— Я тоже, — произнес Эдуард. Теперь он глядел на нас холодными синими глазами. — Но надо знать, с кем или с чем драться, а ответ на этот вопрос — где-то здесь.
Он показал на гору бумаг.
Бернардо покачал головой:
— Так почему ни мы, ни полицейские ответа в этих бумагах не нашли? — Он провел пальцем по ближайшей пачке. — Я не думаю, что вся эта писанина поможет нам поймать того гада.
Я улыбнулась ему:
— Ты просто заскучал.
Он посмотрел на меня слегка удивленно, потом засмеялся, закинув голову и широко раскрыв рот, будто завыл на луну.
— Ты меня еще недостаточно знаешь, чтобы так точно судить.
Искорки смеха еще дрожали в его карих глазах, и мне захотелось увидеть перед собой другую пару карих глаз. У меня вдруг заныла грудь от тоски по Ричарду. Я тут же стала просматривать бумаги, разложенные у меня на коленях, и потупила глаза. Если в них печаль, то ни к чему Бернардо ее видеть. Если же он заметит в них вспыхнувшее желание, то может неправильно понять меня.
— Ты заскучал, Бернардо? — спросил Эдуард.
Бернардо лениво повернулся, чтобы посмотреть на Эдуарда. И его обнаженная грудь оказалась прямо передо мной.
— Ни женщин, ни телевизора, и убивать некого. Скука, скука, скука!
Я поймала себя на том, что пялюсь ему в грудь. Меня подмывало встать с кресла, рассыпав бумаги по полу, и языком провести по этой коже. Видение было таким сильным, что мне пришлось закрыть глаза. Такие чувства у меня возникали в присутствии Ричарда или Жан-Клода, но не при посторонних. И почему это Бернардо на меня так действует?
— Что с тобой?
Бернардо склонился надо мной так близко, что закрыл своим лицом мое поле зрения.
Я отстранилась, оттолкнув кресло, и встала. Кресло грохнулось на пол, бумаги разлетелись во все стороны.
— Ч-черт! — сказала я с чувством. И подняла кресло.
Бернардо наклонился собрать документы. Твердая линия изогнутой голой спины оказалась перед моими глазами. Я завороженно смотрела, как перекатываются мускулы у него под кожей.
И шагнула назад. Эдуард смотрел на меня через стол. Взгляд его был тяжел, будто он знал, что я думаю, что чувствую. Я понимала, что это не так, но он читал мои мысли лучше многих. Не хотелось, чтобы кто-нибудь знал, как меня вдруг невольно потянуло к Бернардо. Это было слишком… неудобно.
— Оставь нас ненадолго, Бернардо, — сказал Эдуард.
Бернардо выпрямился с охапкой бумаг в руках, поглядел на меня, на Эдуарда.
— На этот раз я что-то пропустил?
— Да, — сказал Эдуард. — А теперь выйди.
Бернардо поглядел на меня. В этом взгляде был вопрос, но я ничего не ответила. Сама чувствовала, как пусто и непроницаемо мое лицо. Бернардо вздохнул и отдал документы мне.
— Надолго?
— Я тебе дам знать, — сказал Эдуард.
— Чудесно, я буду у себя, пока папочка мне не позволит выйти.
И он танцующей походкой вышел в ту же дверь, что и Олаф незадолго до этого.
— Никто не любит, когда с ним обращаются как с ребенком, — заметила я.
— С Бернардо иначе нельзя, — ответил мне Эдуард. Он не сводил глаз с моего лица, и вид у него был слишком серьезный.
Я стала разбирать попавшие под руку документы. Выбрав свободное место на столе, которое я очистила еще в начале работы, я, вместо того чтобы сесть в кресло, принялась работать стоя. Сосредоточившись на разборе бумаг, я не почувствовала, как Эдуард оказался рядом.
Тут я подняла глаза и увидела, что глаза у Эдуарда не спокойные. Они смотрели пристально, но все равно ничего не выражали.
— Ты сказала, что не встречалась ни с кем из твоих парней уже полгода.
Я кивнула.
— А с кем-нибудь другим? — спросил он.
Я покачала головой.
— Значит, секса не было? — спросил он.
Я снова покачала головой. Сердце у меня застучало быстрее. Очень я не хотела, чтобы он об этом догадался.
— А почему? — спросил он.
Тут я отвернулась, не в силах глядеть ему в глаза.
— У меня уже нет моральных высот, чтобы с них проповедовать, Эдуард, но я в легкие связи не вступаю, ты это знаешь.
— Каждый раз, когда Бернардо оказывается возле тебя, ты из кожи выпрыгиваешь.
Жар хлынул мне в лицо.
— Это так заметно?
— Только мне, — ответил он.
За это я была благодарна.
Не глядя ему в лицо, я сказала:
— Я этого не понимаю. Он же сукин сын. Обычно даже у моих гормонов вкус получше.
Эдуард прислонился задом к столу, скрестив руки на белой рубашке. Точно так сидел и Бернардо, но сейчас это на меня не действовало, и дело, по-моему, не только в рубашке. Эдуард просто на меня так не действует. И никогда не действовал.
— Он красив, а тебе охота.
Жар, который стал уже спадать, снова ударил мне в лицо, будто кожа загорелась.
— Не говори так!
— Но это правда.
Я уставилась на него так, чтобы он увидел злость в моих глазах.
— Иди ты к черту!
— Может, твое тело лучше тебя знает, что тебе нужно.
Я вытаращилась на него:
— То есть?
— То есть как следует потрахаться без душевных заморочек.
Он произнес это с таким безразличным видом, будто говорил о погоде.
— Как ты сказал?
— Дай Бернардо. А своему телу дашь то, что ему нужно. Чтобы тебя имели, не обязательно водиться с монстрами.
— Не могу поверить, что слышу от тебя такое.
— А что? Если ты переспишь с кем-то другим, не легче ли будет тогда забыть Ричарда и Жан-Клода? Во многом они тебя держат именно этим, особенно вампир. Признай это, Анита. Если бы ты не хранила целомудрие, ты бы так о них не тосковала.
Я хотела было возразить, но закрыла варежку и задумалась. А не прав ли он? Может, я действительно из-за сексуального голода по ним страдаю? Да, и поэтому, но не только.
— Да, мне не хватает секса, но больше не хватает близости, Эдуард. Мне не хватает минут, когда я на них обоих смотрю и знаю, что они мои. Что владею каждым дюймом их тел. Мне не хватает воскресений после церкви, когда Ричард оставался со мной смотреть старые фильмы. Мне не хватает того, как Жан-Клод смотрел на меня, когда я ем. — Я покачала головой. — Их мне не хватает, Эдуард.
— Знаешь, в чем твоя проблема, Анита? Секс без заморочек ты в упор не видишь, даже если ткнешься в него лбом.
Я не знала, то ли смеяться, то ли злиться, и потому придала голосу чуть веселья и чуть злости:
— У тебя отношения с Донной такие простые?
— Были вначале, — ответил он. — А ты можешь сказать это о себе и о ком-нибудь из них?
Я снова покачала головой:
— Я ничего легко не делаю, Эдуард.
Он вздохнул:
— Это я знаю. Если ты кого-то назовешь другом, это на всю жизнь. Если ты кого-то возненавидишь, это навсегда. Если ты скажешь, что кого-то убьешь, ты убьешь. И одна вещь, из-за которой тебе так сложно с твоими ребятками, — для тебя любовь должна быть вечной.
— А разве это не так?
Он покачал головой:
— Иногда я забываю, как ты еще молода.
— Что ты этим хочешь сказать?
— То, что ты усложняешь себе жизнь, Анита.
Он поднял руку, предупреждая мою фразу, и произнес ее сам: — Я знаю, что запутался с Донной, но шел я на это как на случайную связь, и она входила в мою роль. Ты же относишься ко всему как к вопросу жизни и смерти. А вопрос жизни и смерти касается только жизни и смерти.
— Так ты думаешь, что, переспав с Бернардо, можно сразу все исправить.
— Это будет началом, — ответил он.
— Нет.
— Это твое последнее слово?
— Да.
— Ладно, больше я к этому вопросу не возвращаюсь.
— И хорошо. — Глядя в обычное бесстрастное лицо Эдуарда, я добавила: — Твой роман с Донной сделал тебя каким-то более живым, теплым и пушистым. Мне с этим новым Эдуардом не очень уютно.
— Мне тоже, — сказал он.
Он вернулся на свое прежнее место, к другому концу стола, и мы оба продолжали чтение. Обычно молчание между нами бывало уютным и ненапряженным. Но в наступившей тишине замерли невысказанные советы: мои — ему насчет Донны, и его — мне насчет моих мальчиков. Мы с Эдуардом сыграли друг для друга роль Дорогой Эбби. Смешно было бы, если бы не было так хреново.