Эдуард позволил мне доехать на его "хаммере" до больницы. Сам он остался на ранчо поджидать ведьму. Она была подругой Донны, так что он будет изображать Теда и держать ее за ручку на осмотре. Это и называется — бросить на глубокое место, а там выплывай или тони. Даже меня мягче вводили в полицейскую работу.
Олаф остался общаться с телами. Меня устраивает. Я не хотела бы остаться с Олафом в машине или в любом замкнутом пространстве без Эдуарда в качестве дуэньи. А полиция и федералы, по-моему, с радостью предоставили бы мне его подвезти. Все, что он пока реально сделал, — подтвердил мое предположение, что убийца бросил трофеи не по своей воле, хотя Олаф о магии знал меньше меня. Он не знал, почему убийца покинул место преступления. У меня было для этого только одно объяснение, и даже я вздохну с облегчением, если практикующая ведунья его подтвердит. Если нет, то других версий у нас пока нет.
На самом деле почти никто со мной ехать не хотел. Франклин считал, что я псих: то есть как это — выжившие не выжили, а стали живыми мертвецами?
Брэдли не хотел оставлять Франклина за старшего. Геологические карты были уже в пути, и, думаю, он не хотел, чтобы Франклин руководил поисками. Маркс не бросит место преступления на откуп федералам, и он тоже считал меня уродом. Рамирес в сопровождении полицейского в форме ехал за мной в автомобиле без эмблем.
Я не думала, что им удастся найти монстра. Следов не осталось. Это значит, что он либо улетел, либо дематериализовался. В любом случае они его не найдут — ни пешком, ни по картам. Так что я вполне могла позволить себе отправиться в больницу.
Была еще одна причина ехать в Альбукерк — Эдуард назвал мне одного человека. Он известен как брухо — ведьмак. Донна сообщила о нем Теду только при строжайшем условии, что этому мужчине не будет нанесен вред. Та, кто назвал это имя, не хотела, чтобы вред, причиненный брухо, потом вернулся к ней. Он вполне готов создавать злые чары как за деньги, так и ради личной мести. Если в суде удастся доказать, что он выполнял настоящую магию ради нечестивых целей, смертный приговор будет вынесен автоматически. Звали его Никандро Бако, и считалось, что он — некромант. Если так, то это будет первый известный мне некромант, кроме меня самой. И еще: сообщив мне имя, предупредили также быть поосторожнее с ним. Он куда опаснее, чем кажется с виду. Мне только не хватало задиристого некроманта. Ну ладно, я и сама задиристый некромант. Если он на меня попрет, выясним, кто круче. Это что же такое: моя готовность к бою или излишняя самоуверенность? Вот заодно и узнаем.
Да, и еще со мной поехал Бернардо. Он сидел на пассажирском сиденье, опустившись вниз, насколько позволял ремень, который он по моему настоянию застегнул. Красивое лицо надулось в хмурой гримасе, руки он сложил на груди. Наверное, он бы и ноги скрестил, если бы места хватило. На ум напрашивались слова "мрачно" и "замкнуто".
Поперек дороги тянулись тени, хотя не было ни домов, ни деревьев. Будто они просто вырастали из земли, эти тени, и ложились поперек дороги, как предвестники ночи. Если глянуть на часы у меня на руке, то был ранний вечер. Если смотреть по уровню света, то поздний день. Оставалось еще три часа светлого времени. Я ехала через сгущающиеся тени, и интуиция подсказывала, что надо поспешить. Я хотела попасть в больницу до темноты. Не знаю почему, но вопросов я себе не задавала. За нами ехала полицейская машина с двумя копами, так что вопрос с превышением скорости они уладят.
Даже пугало, как быстро и гладко машина перешла через восемьдесят миль в час, а я и не заметила. Что-то было в этих дорогах — в том, как они уходили вдаль и вдаль через пустой ландшафт, а на меньшей скорости показалось, будто бы просто ползешь. Я держала ровно восемьдесят, и Рамирес не отставал от меня. Кажется, только он мне и верил. Может быть, он тоже чувствовал, что надо торопиться.
Молчание в машине не очень располагало к общению, но не было и неловким. Кроме того, у меня своих проблем хватало, чтобы еще и разыгрывать жилетку, в которую могли бы поплакаться социопатические друзья Эдуарда.
Молчание нарушил Бернардо.
— Я видел тебя с тем детективом на травке.
Я нахмурилась. Он смотрел на меня враждебными глазами. Кажется, он хотел затеять ссору, хотя непонятно зачем.
— Мы не были там "на травке", — ответила я.
— А мне показалось.
— Ревнуешь?
Его лицо стало неподвижным, с резко выделяющимися злыми морщинами.
— Значит, ты все-таки трахаешься. Только не с нами, плохими мальчишками.
Я покачала головой:
— Это было дружеское объятие, и вообще не твое дело.
— Я не думал, что ты склонна к дружеским объятиям.
— А я и не склонна.
— И?..
— И это не твое дело.
— Слышал уже.
Я посмотрела на него. Он отвернулся, только тонкий край профиля виднелся сквозь волосы, как луна перед затмением.
Я снова сосредоточилась на дороге. Не хочет встречаться глазами — и не надо.
— Мне кажется, ты стараешься избегать фотографий и всей этой судебной медицины.
— Я здесь на две недели больше тебя. Фотографии я видел. Тела я видел. И мне незачем снова на них смотреть.
— А почему вы с Эдуардом сегодня поцапались?
— Поцапались, — повторил он с тихим смешком. — Да, можно сказать, что поцапались.
— А почему?
— Я не знаю, какого черта я здесь торчу. Скажите мне, в кого или во что стрелять, я сделаю работу, Я даже тела храню, если плата приличная. Но здесь не во что стрелять. Ничего нет, кроме мертвых тел. А о магии я ни хрена не знаю.
— Я думала, ты — лицензированный охотник за скальпами со специализацией на противоестественных созданиях.
— Я был с Эдуардом, когда он вычистил гнездо ликантропов в Аризоне. Пятнадцать голов. Мы их скосили пулеметом и ручными гранатами. — Почти мечтательные интонации появились у Бернардо. Ах добрые старые времена! — До того я убил двух одичавших ликантропов, и потом у меня много было таких предложений. Я выбирал из них обыкновенных бандитов. Разница только в том, что цели не были людьми. С этим я могу справиться, но сыщик из меня никакой. Покажите мне цель, и я свое дело знаю, но это… ждать хрен знает чего, искать следы… Какого черта я должен искать следы? Я наемный убийца, а не Шерлок какой-нибудь Холмс.
Он поерзал на сиденье, сел выше, все еще держа руки сложенными на груди. Встряхнул головой, чтобы убрать волосы с лица. Это очень женственное движение. Мужчина должен быть муи мачо, чтобы у него так не было. У Бернардо получалось.
— Может, он считал, что, раз ты помог ему с тем гнездом оборотней, ты и здесь пригодишься.
— Так он ошибся.
Я пожала плечами:
— Тогда езжай домой.
— Не могу.
Я обернулась к нему. Виден был только профиль, но довольно симпатичный.
— Ты тоже у него в долгу?
— Да.
— А можно спросить, что за долг?
— Тот же, что у тебя.
— Ты убил его помощника?
Он кивнул и руками отвел волосы с лица.
— Хочешь об этом рассказать?
— А зачем? — Он глядел на меня, и это был тот редкий случай, когда лицо его выглядело серьезным, даже слегка мрачноватым, и на нем не было поддразнивающего выражения. Без этой улыбки и сияния в глазах он казался не таким красивым, но более настоящим. А это меня доводит до беды куда быстрее любой бочки обаяния. — Ты разве хочешь рассказывать, как убила Харли?
— На самом деле нет.
— А тогда зачем спрашиваешь?
— Тебя вроде бы что-то грызло. Я думала, что разговор может помочь. Или это женская черта — выговариваться?
Он расплылся в улыбке.
— Наверное, женская, потому что я об этом говорить не хочу.
— О'кей, поговорим о чем-нибудь другом.
— О чем?
Он глядел в дальнее окно, прислонившись плечом к стеклу. Дорога нырнула вниз между двумя холмами, и мир вдруг стал темно-серым. Мы в буквальном смысле уходили из света. Но это вот последнее нападение явно было совершено при свете дня. Так чего же меня так беспокоила наступающая ночь? Может быть, сказывался многолетний опыт охоты на вампиров, когда наступление тьмы означало, что у нас, людей, преимущества больше нет. Я надеялась, что все дело только в старых привычках, но дрожь у меня в животе придерживалась иного мнения.
— Ты давно знаком с Эдуардом? — спросила я.
— Лет шесть.
— Блин.
— А что такое? — с любопытством спросил он.
— Я пять. И надеялась, что ты его дольше знаешь.
Он усмехнулся:
— Хотела выкачать из меня информацию?
— Вроде того.
Он повернулся под ремнем, ко мне в фас, ногу задрал на сиденье.
— Давай я тебя накачаю, а ты из меня выкачаешь все, что захочешь.
Он чуть понизил голос, склонил голову набок и рассыпал волосы по сиденью, как черный мех.
Я покачала головой:
— Ты оголодал, я тут подвернулась. Не слишком это лестно, Бернардо.
Он перебросил волосы на свою сторону сиденья.
— Вот это точно девчоночьи штучки.
— Что именно?
— Усложнять жизнь. Вам обязательно надо, чтобы секс был больше, чем секс.
— Не знаю. У меня есть знакомый парень, настолько же все усложняющий.
— Что-то ты его вспоминаешь без восторга.
— Эдуард тебя позвал до Олафа или после? — спросила я.
— После. Не уходи от темы.
— Я и не ухожу. Эдуард в людях разбирается. Он знает, кого когда звать и на какую дичь. Олаф — понятно. Я — понятно. Он позвал тебя — вот это непонятно. Он знает, что это не твой профиль.
— Теперь я не понял.
— Эдуард меня уговаривал с тобой спать.
Бернардо уставился на меня — ошеломленный, наверное. Приятно знать, что такое бывает.
— Эдуард в роли свахи? Мы говорим об одном и том же Эдуарде?
— Может быть, Донна его переменила.
— Эдуарда ничто переменить не может. Он как гора: всегда на том же месте.
Я кивнула.
— Верно, но он не принуждал меня идти с тобой под венец. Он сказал — цитирую: "Что тебе нужно — так это как следует потрахаться без душевных заморочек". Конец цитаты.
У Бернардо глаза полезли на лоб.
— Эдуард такое сказал?
— Ага.
Даже глядя на дорогу, я ощущала на себе его взгляд. Он был не сексуальным — а пристальным. Я привлекла внимание Бернардо.
— Ты хочешь сказать, что Эдуард позвал меня, чтобы тебя соблазнить?
— Не знаю. Может быть. А может быть, и нет. Может, это просто совпадение. Но он недоволен моим выбором любовников.
— Во-первых, в том, что делает Эдуард, совпадений не бывает. Во-вторых, с кем же это надо спать, чтобы Эдуарда это взволновало? Ему будет по фигу, если ты оприходуешь собственного кобеля.
Последнее замечание я игнорировала, поскольку не могла ответить подходящей репликой. Хотя обратите внимание, я не стала выражать несогласие. Обычно Эдуард интересовался лишь одним: умеешь ли ты стрелять. Все остальное ему не важно.
— Я отвечу на твой вопрос, если ты ответишь на мой.
— Давай попробуем.
— У тебя вид как у индейца с обложки рекламного журнала, но ощущение такое, что ты не принадлежишь к иной культуре.
— Слишком для тебя белый? — спросил он, и в голосе его прозвучала злость. Я наступила на больную мозоль.
— Видишь ли, моя мать была по происхождению мексиканка, и когда с такими людьми общаешься, чувствуется их культура. У семьи отца — немецкие корни, и они говорят или поступают как европейцы, и есть в них какой-то иностранный налет. А в тебе не чувствуется какой-то конкретной культуры или особенностей биографии. Ты говоришь как типичный среднеамериканец, как по телевизору.
Он теперь действительно разозлился.
— Мать у меня была белая, отец индеец. Мне говорили, что он умер еще до моего рождения. Мать бросила меня в роддоме. Младенец-метис никому не был нужен, и меня футболили из приюта в приют. В восемнадцать я пошел в армию. Там оказалось, что я умею стрелять. Несколько лет я убивал во имя моей страны, а потом стал свободным охотником. С тем и возьмите.
В голосе его было уже столько едкости, что он почти резал уши.
Извиниться за вопрос — это было бы оскорбительно. Сказать, что я понимаю, — ложью. Поблагодарить за ответы — это тоже было бы как-то не к месту.
— Молчишь? Сказать нечего? Шокирована? Или тебе меня жалко? Тогда дай мне из жалости. Тут я на него посмотрела:
— Когда тебе кто-то дает, то не из жалости, и ты это отлично знаешь.
— Но ты мне давать не хочешь.
— Это не из-за твоего национального своеобразия или его отсутствия. Меня дома ждут два мужика. Два — это на одного больше, чем нужно. Три — это уже ни в какие ворота.
— А почему Эдуард их не любит?
— Один из них вервольф, а другой вампир.
Я это произнесла будничным тоном, но при этом смотрела на него, чтобы увидеть реакцию. У него отвисла челюсть.
Наконец он смог закрыть рот и произнести:
— Ты — истребительница, ужас нежити. Как ты можешь вязаться с вампиром?
— Я не знаю, как ответить на этот вопрос даже самой себе. Но сейчас я с ним совсем не вяжусь.
— А вервольфа ты принимала за человека? Он пытался притвориться?
— Поначалу, но очень недолго. Когда я с ним легла, я знала, кто он.
Бернардо тихо присвистнул.
— Эдуард монстров ненавидит. Но я думал, ему плевать, если с ними спит его помощник.
— Не плевать. Не знаю почему, но это так.
— Так что он думал? Одна ночь со мной так тебя переменит, что ты отречешься навек от монстров? — Он внимательно изучал мое лицо. — Я слыхал, оборотни умеют менять форму тела по желанию. Это правда?
— Некоторые умеют.
Мы уже были на окраине Альбукерка, где торговые ряды и рестораны.
— А твой любовник может?
— Да.
— И умеет менять форму всего тела, когда захочет?
Я почувствовала, как краска заливает шею, лицо, и ничего сделать не могла.
— Значит, умеет! — засмеялся Бернардо.
— Без комментариев.
Он еще немного посмеялся про себя, очень мужским хохотком.
— А твой вампир стар?
— Четыреста с лишним лет, — ответила я.
Мы уже миновали торговые ряды и свернули в жилую часть города, подъезжая к первому ориентиру, который Эдуард мне указал. На дорогу ушел почти час светлого времени. Я чуть не проехала поворот к дому Никандро Бако, но если я права, если тварь, с которой мы имеем дело, совсем новый тип нежити, о котором я даже не слышала, то неплохо было бы иметь в компании еще одного некроманта. Насколько можно было судить, у этой нежити местная специфика, и Бако может знать о ней больше меня. Я свернула и увидела в зеркало заднего вида, что Рамирес едет за мной. Мы давно мчались, превысив скорость.
— Можешь последить за направлением? — спросила я.
Бернардо не ответил, только взял с приборной доски листок и начал читать названия улиц.
— Пока что ты едешь правильно, и какое-то время можно не волноваться. Вернемся к нашей маленькой беседе.
— А надо? — скривилась я.
— Давай я назову вещи своими именами, — предложил Бернардо. — Ты спишь с оборотнем, который так управляет своим телом, что может сделать любую его часть… больше.
— Или меньше, — добавила я.
Я считала про себя светофоры — не хотела пропустить поворот. У нас еще есть время повидаться с этим типом и успеть в больницу до темноты, но только если не заблудимся.
— Ни один мужчина не станет делать это меньше в момент секса. Кем бы он там ни был, а прежде всего он мужчина.
Я пожала плечами. Обсуждать с Бернардо размеры Ричарда я не была намерена. Обсуждала я это только с Ронни, и при этом мы жутко хихикали, когда она сообщала мне пикантные факты о своем любовнике Луи. Как подсказывает мой опыт, женщины делятся друг с другом более интимными подробностями, чем мужчины. Мужчины больше бахвалятся, но женщины вдаются в мелочи и больше делятся переживаниями.
— Да, так о чем я, бишь? — сказал Бернардо. — А, да. Ты спишь с оборотнем, который умеет по желанию увеличивать или уменьшать любую часть тела.
Я заерзала на сиденье, но все же кивнула.
Бернардо довольно улыбнулся.
— И еще ты спишь с вампиром, который занимается сексом уже четыреста с лишним лет. — У него вдруг появился деланный британский акцент. — Нельзя ли предположить, что в настоящий момент он весьма искусен?
Схлынувшая было краска вновь вернулась и обожгла лицо. Я почти хотела, чтобы быстрее наступила темнота и можно было спрятаться.
— Да.
— Ну, блин, подруга, я это тоже умею, но вряд ли так хорошо. Я всего лишь бедный смертный. С повелителем нежити и человеко-волком мне не состязаться.
Мы въехали в квартал, который вдруг показался пустынным. Бензозаправки с зарешеченными окнами, повсюду расползаются граффити, как заразная болезнь. На другой стороне улицы лавки с закрытыми ставнями и тоже граффити. День был все еще полон отраженного солнца, но почему-то свет толком не попадал в улицу, будто что-то удерживало его. Кожа у меня на спине покрылась мурашками так, что я вздрогнула.
— В чем дело? — спросил Бернардо.
Я покачала головой. Вдруг пересохло во рту. Я знала, что мы приехали, еще раньше, чем Бернардо сказал:
— Вот оно. "Лос дуэндос" — карлики.
Воздух был густ и тяжел от магии. Магии смерти. Либо здесь забили животное ради заклинания, либо прямо в этот момент активно работали с мертвецами. Поскольку солнце еще не зашло, это неслабый фокус. Мало кто из аниматоров умеет поднимать мертвых до темноты. Теоретически у меня должно хватить силы поднять мертвеца в самый яркий полдень, но я этого не делаю. Мне однажды сказали, будто я не могу этого сделать, потому что не верю, что могу. Однако Никандро Бако, очевидно, не разделяет моих сомнений. Может, сравнение окажется не в мою пользу. На меня навалились сомнения. Но уже поздно звать сюда на помощь Эдуарда. Если Бако унюхает хоть намек на полицию, он либо сбежит, либо откажется сотрудничать, либо нападет. Его сила дышала по моему телу, и я не выходила из машины. Какой он окажется при личной встрече? Плохой. А насколько? Как говорит старая пословица, есть только один способ узнать.