Машина принадлежала Теду, хотя вел ее Эдуард. Это было что-то квадратное и большое, помесь джипа, грузовика и уродливой легковушки. Покрыта она была слоем красноватой глинистой грязи, будто на ней ездили по канавам. Ветровое стекло измазалось так, что лишь два сектора под "дворниками" были прозрачны, а остальное покрывала патина рыжей грязи.
— Ну и ну, Эдуард! — сказала я, открывая заднюю дверцу кузова. — Что ты делал с этим механическим уродцем? Никогда не видала такой грязной машины.
— Это "хаммер", и он стоит побольше иного дома.
Эдуард поднял дверцу и стал закладывать внутрь мои чемоданы. Я протянула ему сумку и, когда подошла поближе, ощутила запах новой машины, что объяснило мне, почему обивка сзади почти девственна.
— Если он столько стоит, почему он не заслужил лучшего обращения?
Эдуард взял сумку и поставил ее на новую обивку.
— Я его купил, потому что он может ехать почти по любой местности и почти в любую погоду. Если бы я не хотел пачкать машину, купил бы что-нибудь другое.
Он захлопнул дверцу.
— А как Тед может себе позволить такую роскошь?
— Ты знаешь, Тед неплохо зарабатывает, истребляя вредных зверей.
— Но не до такой же степени неплохо, — сказала я. — И к тому же за скальпами не охотится.
— А откуда ты знаешь, сколько зарабатывает охотник за скальпами? — спросил он, выглядывая из-за грязной машины.
Он был прав.
— В общем, не знаю.
— И мало кто знает, так что мне сходят с рук покупки, которые вроде бы Теду не по карману.
Он обошел машину, направляясь к дверце водителя, и только верх белой шляпы был виден над заляпанной крышей.
Я потянула на себя пассажирскую дверцу, и она открылась. Стоило забраться на сиденье, и я была рада, что на мне не юбка. Что приятно в работе с Эдуардом — он не требует от меня носить деловой костюм. На эту поездку мне хватит джинсов и кроссовок.
Единственное, что у меня было от народного костюма, — черная куртка поверх хлопковой рубашки и джинсов. Это чтобы прикрыть пистолет, а больше ни за чем.
— Какие законы насчет стволов в Нью-Мексико?
Эдуард тронулся с места и глянул на меня:
— А что?
Я застегнула привязной ремень — мы явно торопились.
— Я хочу знать, могу ли я засунуть куртку куда подальше и носить пистолет открыто или надо все время прятать оружие.
Он чуть скривил губы.
— В Нью-Мексико можно носить оружие, если оно не скрыто. Носить скрытое оружие, не имея разрешения, запрещает закон.
— Давай проверим, правильно ли я поняла. Я могу носить пистолет у всех на виду, с разрешением на ношение или без, но если я надену поверх куртку, скрою оружие, а разрешения на ношение у меня нет, то я нарушу закон?
Он улыбнулся:
— Именно так.
— Очень интересные бывают законы об оружии в западных штатах, — заметила я, но куртку все же сняла. Можно вылезти из любой шмотки, не расстегивая ремня машины. Я его всегда застегиваю, поэтому практика у меня большая.
— И все же полиция имеет право тебя остановить, если увидит с оружием. Просто проверить, что ты не собираешься никого убивать.
Последние слова он сопроводил полуулыбкой.
— Так что я могу его носить, если не прятать, но на самом деле меня все время будет останавливать полиция.
— И еще: никакое огнестрельное оружие, даже незаряженное, нельзя вносить в бары.
— Я не пью, так что как-нибудь, думаю, смогу бары обходить.
Вдоль дороги, на которую мы выехали, тянулась проволочная изгородь, но она никак не скрывала ровные, плоские дали и странные черные горы.
— А как эти горы называются?
— Сангре-дель-Кристо — Кровь Христова, — ответил Эдуард.
Я глянула на него — не шутит ли он. Нет, он не шутил.
— Почему?
— Что почему?
— Почему их назвали Кровью Христовой?
— Не знаю.
— А давно Тед здесь живет?
— Почти четыре года.
— И ты не знаешь, почему горы назвали Сангре-дель-Кристо? Ты совсем не любопытен?
— К тому, что не касается этой работы, — нет.
Именно этой работы. Как-то странно.
— А что, если монстр, которого мы ищем, что-то вроде местного пугала? Знание о названии гор может нам ничего и не дать, но может вывести на легенду, предание, намек о какой-то кровавой бане в прошлом. Бывают очень локализованные монстры, Эдуард, твари, которые вылезают из-под земли раз в столетие, как долгоживущие цикады.
— Цикады? — переспросил он.
— Ага, цикады. Ювенильные формы остаются в земле, и только раз в тринадцать, или семь, или сколько там лет занимает цикл превращения, вылезают, линяют и становятся взрослыми. Это те насекомые, которые так трещат каждое лето.
— Не знаю, кто погубил тех людей, Анита, но только не гигантская цикада.
— Я не об этом, Эдуард. Я о том, что есть виды живых существ, которые прячутся, почти тотально прячутся много лет, а потом вылезают. Монстры все же принадлежат к миру природы. Противоестественная биология — все равно биология. Так что, быть может, старые мифы и легенды наведут нас на след.
— Я тебя привез не для того, чтобы ты тут Нэнси Дрю изображала, — сказал Эдуард.
— И для этого тоже, — ответила я.
Он посмотрел на меня таким долгим взглядом, что мне захотелось попросить его следить за дорогой.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Если бы тебе нужен был человек, только чтобы вскидывать ствол и стрелять, ты бы позвал кого-нибудь другого. Тебе нужны мои знания, а не только ствол. Так ведь?
Он отвернулся и стал смотреть на дорогу, отчего мне стало намного легче. По обе стороны стояли домики, в основном глинобитные или под глинобитные. Я недостаточно в этом разбираюсь, чтобы судить. Дворики маленькие, но ухоженные, кактусы и большие кусты сирени с удивительно маленькими гроздьями голубых цветов. Сирень была не такая, как на среднем западе. Наверное, она требует меньше воды.
Молчание заполнило машину, и я не пыталась его нарушить, созерцая пейзаж. Я в Альбукерке не бывала и буду изображать туриста, если получится. Эдуард наконец ответил мне, сворачивая на Ломос-стрит:
— Ты права. Я тебя позвал не просто стрелять. Для этого у меня уже есть люди.
— Кто? — спросила я.
— Ты их не знаешь, но в Санта-Фе я вас познакомлю.
— Мы сейчас едем прямо в Санта-Фе? Я сегодня еще ничего не ела и вроде надеялась перекусить.
— Последнее место преступления — в Альбукерке. Мы туда заедем, потом поедим.
— А мне потом захочется есть?
— Может быть.
— Кажется, мне тебя не уговорить сперва на ленч.
— Нам придется еще заехать в одно место, — сказал он.
— Это куда?
Он только слабо улыбнулся — дескать, пусть будет сюрпризом. Эдуард любил испытывать мое терпение.
Может, на другой вопрос ответит.
— А кто еще с тобой сейчас работает?
— Я же тебе сказал, ты их не знаешь.
— Ты все время говоришь "они". Значит, у тебя есть двое для поддержки, и тебе понадобилась еще и я?
Он опять ничего не ответил.
— Трое человек в поддержку. Да, Эдуард, ты, наверное, просто в отчаянии.
Я это сказала вроде как в шутку. Но он воспринял всерьез.
— Анита, это дело я хочу раскрыть любой ценой.
И вид у него был угрюмый. Подвело меня чувство юмора.
— И эти двое тоже задолжали тебе услугу?
— Один из них.
— Они наемные убийцы?
— Иногда.
— Охотники за скальпами, как Тед?
— Бернардо — охотник.
Наконец-то хоть одно имя.
— Бернардо — иногда наемный убийца, а вообще охотник за скальпами, как Тед. То есть он тоже использует маску охотника за скальпами как легальное прикрытие?
— Иногда он бывает телохранителем.
— Весьма разносторонний человек, — сказала я.
— Вообще-то нет, — ответил Эдуард, и это был странный ответ.
— А второй кто?
— Олаф.
— Ладно, Олаф. Он иногда убийца, не охотник за скальпами, не телохранитель. А кто он еще?
Эдуард покачал головой.
Эти ненавязчивые ответы начинали действовать мне на нервы.
— У кого-нибудь из них есть особые способности, помимо желания убить врага?
— Да.
Все, он исчерпал мой лимит ответов "да-нет".
— Эдуард, я приехала не играть в двадцать вопросов. Расскажи мне про своих помощников.
— Ты их скоро увидишь.
— Ладно, тогда расскажи, куда мы еще заезжаем.
Он чуть качнул головой.
— Слушай, Эдуард, ты мне действуешь на нервы и уже меня достал, так что кончай эту таинственность и говори по-человечески.
Он покосился на меня, и глаза чуть показались из-за темных стекол очков.
— Ну и ну, кажется, мы сегодня раздражительны.
— До раздражения, Эдуард, слишком далеко, и ты это знаешь. Но будешь еще темнить — действительно выведешь меня из себя.
— Я думал, тебя уже вывело из себя присутствие Донны.
— Так и есть. Но я хочу заинтересоваться делом и перестать выходить из себя. А для этого тебе надо ответить на мои вопросы о сути дела, а значит, и о твоих помощниках. Так что либо говори, либо отвези меня обратно в аэропорт к чертовой матери!
— Я Олафу и Бернардо не говорил, что ты путаешься с вампиром и вервольфом.
— На самом деле я сейчас ни с кем из них не встречаюсь, но дело не в этом. Меня не интересует их половая жизнь, Эдуард. Я только хочу знать, почему ты их позвал. Какая у них специальность?
— Ты порвала и с Жан-Клодом, и с Ричардом?
Редко когда мне удавалось слышать в голосе Эдуарда искреннее любопытство. И даже непонятно, хорошо это или плохо, что Эдуарда интересует моя личная жизнь.
— Не знаю, порвали мы отношения или нет. Скорее просто не видимся. Мне нужно побыть от них подальше, пока я решу, что делать.
— И что ты думаешь с ними делать?
В голосе слышался оттенок энтузиазма, а такое чувство у Эдуарда вызывало только дело.
— Я не собираюсь никого из них убивать, если ты на это намекаешь.
— Не могу сказать, что я не разочарован, — заметил Эдуард. — Тебе надо было убить Жан-Клода до того, как ты так глубоко увязла.
— Ты говоришь об убийстве того, кто был моим возлюбленным больше года, Эдуард. Может, ты и мог бы задушить Донну в постели, но я после такого рода поступка не смогла бы спокойно спать.
— Ты его любишь?
Этот вопрос застал меня врасплох. Не сам вопрос, а то, что его задал этот человек. От него было очень странно такое услышать.
— Да, я думаю, что да.
— А Ричарда ты любишь?
Как-то очень странно было обсуждать свои эмоции с Эдуардом. Есть у меня друзья-мужчины, но каждый из них предпочел бы лучше сверлить зуб, чем разговаривать о "чувствах". Из всех из них я сейчас говорила с тем, кто никогда, как я думала, не стал бы говорить со мной о любви. Что-то в этом году я слабо понимаю мужчин.
— Да, я люблю Ричарда.
— Про вампира ты сказала "думаю, что люблю", а про Ричарда — просто "да". Убей вампира, Анита. Я тебе помогу.
— Не слишком деликатно на это указывать, Эдуард, но я — слуга-человек Жан-Клода. Ричард — его зверь, которого он зовет. У нас такой симпатичный menage a trois. Если умрет один из нас, остальные тоже могут погибнуть.
— Может быть; а может, это вампир так говорит. Ему не впервой тебе врать.
Трудно было спорить так, чтобы не выглядеть дурой, и я не стала пробовать.
— Когда мне понадобится твой совет насчет моей личной жизни, я тебя спрошу. А пока ад не замерзнет, побереги дыхание. И давай рассказывай о деле.
— Ты, значит, будешь мне говорить, с кем мне встречаться, а с кем нет, а я тебе не могу платить той же монетой?
Я посмотрела на него:
— Ты злишься за то, что я налетела на тебя из-за Донны?
— Не совсем так; но если ты мне даешь советы насчет личной жизни, почему мне нельзя?
— Это не одно и то же, Эдуард. У Ричарда нет детей.
— Для тебя это такая большая разница?
— Большая, — кивнула я.
— Никогда не замечал за тобой таких материнских чувств.
— Их и нет, Эдуард, но дети — это люди, маленькие люди, заложники решений, которые принимают взрослые. Донна достаточно взрослая, чтобы сама делать ошибки, но когда ты ее раздавишь, ты детей тоже раздавишь. Я знаю, что тебе это все равно, а мне — нет.
— Я знал, что так будет. Я даже знал, как ты отреагируешь, хотя и не понимаю почему.
— Ну, ты предусмотрел больше, чем я. Я и представить себе не могла, что ты спутаешься с вдовой из "нью эйдж", да еще с детьми. Я считала, что ты всегда прикидываешь, сколько придется платить.
— Теду за это расплачиваться не придется, — сказал он.
— А Эдуарду?
Он пожал плечами:
— Для Эдуарда это просто еще одна потребность. Как еда.
Хладнокровная грубость этой фразы почти успокаивала.
— А вот это уже тот Эдуард, которого я знаю и боюсь.
— Боишься, и все-таки ты выступила против меня ради женщины, которую только что увидела, и двух детишек, которых даже не знаешь. Я вовсе не собираюсь никого из них убивать, и все же ты готова поставить между нами ультиматум. — Он покачал головой. — Этого я не понимаю.
— И не понимай, Эдуард. Только знай, что так и есть.
— Я тебе верю, Анита. Ты единственный известный мне человек, кроме меня, который никогда не блефует.
— Значит, Бернардо и Олафу случается блефовать? — спросила я.
Он покачал головой и засмеялся, разрядив нараставшее напряжение.
— Нет, я тебе ничего о них не скажу.
— Почему? — спросила я.
— Потому, — ответил он и почти улыбнулся.
Я глянула на его непроницаемый профиль.
— Тебе это нравится. Ты заранее радуешься моей встрече с Олафом и Бернардо.
Я даже не пыталась скрыть удивление в голосе.
— Как и радовался твоей встрече с Донной.
— Хотя и знал, что я разозлюсь, — уточнила я.
Он кивнул.
— Это выражение твоего лица почти стоило смертельной опасности.
Я покачала головой:
— Эдуард, ты начинаешь меня тревожить.
— Только начинаю? Наверное, теряю хватку.
— Ладно, не рассказывай о них. Расскажи об этом деле.
Он заехал на парковку. Я поглядела вперед и увидела над нами стены больницы.
— Это и есть место преступления?
— Нет.
Он въехал на свободную стоянку и заглушил двигатель.
— И что это значит, Эдуард? Почему мы приехали в больницу?
— Здесь выжившие.
— Выжившие? — Я широко открыла глаза.
Он посмотрел на меня.
— Оставшиеся в живых.
Эдуард открыл дверцу, но я удержала его за локоть.
Эдуард медленно повернулся и посмотрел на мои пальцы, схватившие его обнаженную руку. Он долго и неодобрительно не отводил взгляд, но этот фокус я и сама умею проделывать. Если человек дает понять, чтобы его не трогали, то собеседник, который не собирается применять насилие, обычно отпускает. Я не отпустила, вцепившись ему в локоть, но чтобы не было больно и он бы понял: так легко от меня не избавиться.
— Эдуард, рассказывай. Кто выжил?
Он перевел взгляд с руки на мое лицо. Так и хотелось сорвать с него очки, но я сдержалась. Глаза его все равно ничего не выдадут.
— Я тебе говорил, что есть раненые, — сказал он как ни в чем не бывало.
— Нет, ты не сказал. Ты говорил так, будто никто не выжил.
— Мое упущение, — ответил он.
— Черта с два. Ты любишь напускать таинственность, но это уже начинает утомлять.
— Отпусти мою руку.
Это он произнес как "привет" или "доброе утро" — без малейшего нажима.
— Если отпущу, ты мне ответишь?
— Нет, — сказал он все тем же приветливым голосом. — Но если ты устроишь здесь состязание, кто круче, Анита, я буду вынужден заставить тебя меня отпустить. Тебе это не понравится.
Голос его не изменился, даже улыбка на губах была та же. Но я отпустила его и медленно отодвинулась на сиденье. Если Эдуард говорит, что мне не понравится, я ему верю.
— Рассказывай, Эдуард.
На лице у него засияла широкая и открытая улыбка.
— Называй меня Тед.
И эта сволочь вылезла из машины! Я осталась сидеть, глядя, как он идет через парковку. Он остановился на краю, больница была от него на той стороне узкой дороги. Эдуард снял очки, засунул их дужкой за ворот рубашки и выжидательно обернулся к машине.
Он вполне заслужил, чтобы я не вышла. Заслужил, чтобы я вернулась в Сент-Луис и оставила его самого расхлебывать кашу. Но я открыла дверцу и вышла. Почему, спросите вы? Во-первых, он просил меня помочь, и в конце концов он все мне откроет — в своей садистской манере. Во-вторых, я хотела знать, что же смогло пробить это хладнокровие и напугать его. Я хотела знать, а в любопытстве кроются и сила, и слабость. Чем оно окажется на этот раз, пока что неясно. Я бы поставила на слабость.