Рамирес ни на кого наручники надевать не стал, но дополнительное подкрепление вызвал. В комнате появились еще четверо патрульных и двадцать ягуаров-оборотней. Публика на все это смотрела как на продолжение спектакля. Ну, если они смогли высидеть то, что произошло с Сетом, то смогут высидеть и действия полиции.
Когда мы появились в зале, я шла впереди Эдуарда, он — сзади. Так мы и поступали часто, когда кому-то из нас надо было в следующие несколько минут командовать. Пусть даже вместо глаз у меня черные ямы, но Эдуард по-прежнему доверял мне, зная, что я смогу разрулить ситуацию. Приятно такое осознавать.
Ягуары шли между столами, пытаясь обойти копов с флангов. Патрульные держали руки на пистолетах в расстегнутых кобурах. Очень мало надо было, чтобы оружие вылетело на свет и началась потеха. Было бы позорно устроить перестрелку, если вампиры ведут себя тихо и никого не трогают.
Один из ягуаров снова пошел вперед, пытаясь замкнуть круг, в котором стояли копы. Я тронула его за руку. Его сила задрожала у меня на руке, и на этот порыв ответила не только моя сила и не только метки. Он посмотрел на меня, и то ли увидел ее глаза, то ли ощутил ее силу, и я сказала:
— Назад, вернись к остальным.
Он послушался. Какой прогресс. Только бы и полиция оказалась столь же благоразумной.
Я обернулась к полицейским и двинулась к ним. Один из новых выругался сквозь зубы, держа руку на пистолете, а другую вытянув, как регулировщик:
— Ближе не подходите.
— Рамирес! — позвала я, постаравшись, чтобы он меня услышал.
— О'кей, она с нами, — сказал он.
— А глаза? — не унимался патрульный.
— Она с нами. Пропустить немедленно.
Голос звучал тихо, но внушительно.
Патрульные раздвинулись, как занавес, тщательно стараясь не дотрагиваться до меня, когда я прошла мимо. Вряд ли можно их обвинять, хотя мне и хотелось. Наконец я оказалась у стола, сопровождаемая Эдуардом, а нервные патрульные остались стоять за ним. Через стол я уставилась на Итцпапалотль. Пинотль был рядом с ней, но за руки они уже не держались. Глаза у него так же почернели, как у меня, а у нее — нет. Как ни странно, но с откинутым капюшоном, с тонкими чертами лица и нормальными глазами она из нас троих была больше всех похожа на человека.
Рамирес разложил на столе некоторые из своих фотографий.
— Скажите нам, что это. — Похоже было, что вопрос этот он задавал не в первый раз.
Она посмотрела на меня.
— Ты знаешь, что это такое? — спросила я.
— Честно говоря, нет. Судя по виду, это мог сделать один из наших мастеров, но камни в глазах появились вместе с испанцами. Я не могу узнать все элементы символики.
— Но некоторые можешь.
— Да, — сказала она.
— И что именно ты узнаешь?
— Тела у подножия — это те, которых ты пьешь.
— В смысле — так, как сегодня выпили Сета?
Она кивнула.
— А что статуэтка держит в руках?
— Это может быть что угодно, но мне кажется, это какие-то части тела. Сердце, или кости, или что-то другое, но ни один бог не питается… — она нахмурила брови, подыскивая слово, — кишками, требухой, внутренними органами.
— Складывается в картину, — сказала я.
Рамирес рядом со мной пошевелился, будто ему не терпелось сказать, еще как складывается. Но он промолчал, поскольку был профессиональный коп, а она разговаривала со мной.
— Ты видела то, что… — Настал мой черед подбирать слова. Если полиция узнает, что сделал Ники, ему автоматически грозит смертный приговор. Но если честно, он его заслужил. Высосанные им вервольфы не были добровольными жертвами. А он их кроил и сшивал, зная, что они живы, состряпал из них того монстра за стойкой. Одно из самых страшных существ, какое только я видела в жизни, а это немало. Я приняла решение, хотя знала, что Ники оно будет стоить жизни. — То, что сделал Ники Бако?
Она кивнула:
— Я видела. Это есть осквернение великого дара.
— Его Мастер этим набирает силу, как набираешь ты?
— Да, и Ники Бако тоже набирает силу, как Пинотль. Как ты только что.
— Он может передавать эту силу другим? Например, стае вервольфов?
Она задумалась, склонив голову набок, потом кивнула.
— Этой силой можно делиться с оборотнями, если у тебя есть какая-нибудь связь с ними мистической природы.
— Он — варгамор местной стаи.
— Мне незнакомо слово "варгамор".
Да, это был волчий термин.
— Это означает их колдуна, их брухо, который связан со стаей.
— Тогда он вполне может делиться с ними силой.
— Ники сказал, будто не знает, где лежит этот бог.
— Он лжет, — ответила она. — Такую силу нельзя набрать, не касаясь руки своего бога.
Я это уже поняла из образов, которые меня заполняли, но хотелось, чтобы она подтвердила.
— Значит, Ники способен отвести нас туда, где прячется этот бог?
— Он знает, — кивнула она.
— Не вызывает ли у тебя проблем, что мы собираемся выследить и убить бога из твоего пантеона?
На ее лице мелькнуло выражение, которого я не поняла.
— Если это бог, его нельзя убить. Если вы его убьете, значит, он не был богом. Я не оплакиваю смерть ложных богов.
Уж кто бы говорил… Но я не стала придираться. В мои обязанности не входит убеждать ее, кем она является и кем не является.
— Спасибо тебе за помощь, Итцпапалотль.
Она долго и пристально посмотрела на меня, и я знала, чего она хочет, но…
— Ты действительно богиня, но я не могу служить двум Мастерам.
— Основа его власти — вожделение, и ты отказываешь ему в этом.
Жар бросился мне в лицо, и я подумала, каково это — краснеть с пылающими черными глазами. Но меня смутило не то, что она сказала, а то, что она увидела у меня в голове. Она знала более интимные подробности, чем моя лучшая подруга. Точно так же, как и я разделила с ними то, что они с Пинотлем считали очень личным и интимным. Вполне честно, но я почему-то не думала, что Итцпапалотль будет краснеть.
Она посмотрела на меня, как смотрят на ребенка, который намеренно не понимает, что ему говорят.
— Скажи мне, Анита, в чем основа моей силы?
Вопрос удивил меня, но я ответила. Время лжи между нами прошло.
— Сила. Ты питаешься чистой силой, каков бы ни был ее источник.
Она улыбнулась, и нить ее силы во мне заставила улыбнуться и меня, ощутить поглощающую радость.
— А в чем основа силы твоего Мастера?
От этой именно истины я давно уже уклонялась. Не все Мастера вампиров имеют вторичную основу силы, иной способ поглощать энергию, кроме крови или людей-слуг, или зверей, которые можно призвать. Но некоторые имеют, и таков Жан-Клод.
— Анита? — сказала она, будто напоминая, что я должна что-то сказать.
— Секс. Основа его силы — секс.
И снова она радостно мне улыбнулась, и теплое сияние во мне ответило ей. Как приятно быть правдивой. Как приятно быть умной. Как приятно сделать ей приятное.
Этим она и была опасна. Если долго оставаться возле нее, желание сделать ей приятное станет самоцелью. Но даже мысль об этом не могла меня напугать. Хорошо все-таки, что я живу не в Альбукерке.
— Отвергая его и своего волка, ты калечишь не только триаду власти, но и его. Ты его ослабила, Анита. Ты ослабила своего Мастера.
— Мне очень жаль, — услышала я свои слова.
— Не передо мной тебе надо сожалеть, Анита. Перед ним. Вернись домой и проси его прощения, упади к его ногам и укрепи его силу.
Я закрыла глаза, потому что сейчас мне хотелось действительно одного — просто кивнуть и согласиться. Я не сомневалась, что чары выветрятся еще до возвращения в Сент-Луис, но если объединить Жан-Клода и эту женщину в одну команду, то мне конец. Даже сейчас я была рада, что он за сотни миль, потому что я кивнула, не открывая глаз.
Она приняла этот кивок за согласие.
— Очень, очень хорошо. И если твой Мастер будет благодарен мне за помощь в этом деле, пусть со мной свяжется. Я думаю, мы можем прийти к взаимопониманию.
В меня просочилась струйка страха — я ощутила это впервые с того момента, как она в меня вторглась. Я смотрела на нее сквозь вуаль ее силы — и боялась этой женщины.
Она прочла мое состояние.
— Ты и должна всегда бояться богов, Анита. Если бы не боялась, была бы дурой. А ты не дура. — Она посмотрела мимо меня на Рамиреса. — Кажется, я помогла вам всем, чем могла, детектив Рамирес.
— Анита? — спросил он.
Я кивнула:
— Ага. А сейчас пора заехать к Ники Бако.
— Если Ники нам врал, то врал и вожак стаи, — сказал Эдуард, — потому что подтвердил, что Ники говорит правду, будто не знает, где монстр.
— Если Ники подобной силой может делиться со стаей, то я знаю, почему стая нам врала.
— Вервольфы станут драться за Ники, — сказал Эдуард.
Мы переглянулись.
— Если полиция ворвется туда силой, будет кровавая баня. — Я покачала головой. — Но какой у нас выбор?
— Ники в баре нет, — сказал Рамирес.
Мы повернулись как на пружинках и спросили хором:
— А где он?
— В больнице. Кто-то его здорово отделал.
Мы с Эдуардом переглянулись и оба улыбнулись.
— Тогда возвращаемся в больницу.
— В больницу, — согласился Эдуард.
Я посмотрела на Рамиреса:
— Тебя это устраивает?
— Ты можешь доказать то, что говорила о Бако? — спросил он.
— Да.
— Тогда ему светит смертный приговор. И он об этом узнает. Я видел Бако на допросах. Он крепкий орешек, и он знает, что ничего не выиграет, а потерять может все, если скажет правду.
— Тогда надо найти что-то, чего он боится больше смерти на электрическом стуле.
Я не могла с собой справиться — обернулась и посмотрела на Итцпапалотль. Встретилась с ней взглядом, но в ее глазах больше не было тяги. Ее собственная сила защитила меня от нее. Ни звезд, ни бездонной ночи — просто темное знание, о чем я думаю, и ее одобрение моего плана.
— Мы ни на что незаконное идти не можем, — заявил Рамирес.
— Ну конечно! — поддержала я.
— Анита, я серьезно.
Я посмотрела на него, и он вздрогнул, встретившись со мной взглядом.
— Разве я могу тебя так подставить?
Он пытливо всматривался в мое лицо. Так иногда я гляжу на Эдуарда или на Жан-Клода. И наконец он сказал:
— Я не знаю, что ты можешь сделать.
Хорошо ли, плохо ли — но это была правда.