Больница Санта Люсии была огромной, и на этом здании, единственном из виденных мною в Альбукерке, не лежал отпечаток юго-запада. Просто типичная больница — большая и угловатая. Может быть, больницу не собирались показывать туристам. Что ж, им повезло.
Тут даже было вполне мило, но все-таки больничная атмосфера чувствуется. В нее я попадаю, только когда что-то не так. Единственным на этот раз светлым моментом было то, что в палате не я и не кто-то из моих знакомых.
Мы находились в длинном белом коридоре с множеством закрытых дверей, но перед одной из них стоял полисмен в форме. Интуиция ли подсказывала, но я была уверена, что эта палата нам и нужна.
Эдуард подошел к полисмену и представился. Он классно изображал из себя рубаху-парня, безобидного и разбитного, но только несколько сдерживающего свою жизнерадостность — больница все-таки. Эдуард и полисмен сразу поняли друг друга, что уже не предвещало никаких проблем.
Полисмен окинул меня взглядом через плечо Эдуарда. Он выглядел молодо, но у него были холодные и серые коповские глаза. На этой работе надо немного повариться, только тогда глаза у тебя станут пустыми. Но он смотрел на меня слишком долго и внимательно. Почти чувствовалось, как тестостерон всплывает на поверхность. Этот его вызывающий вид говорил, что он то ли не уверен в своей мужественности, то ли в своей, так сказать, полицейскости, то ли он слишком недавно служит. Не новичок, но и недалеко от него ушел.
Если он думал, что я съежусь под пристальным взглядом, его ждало разочарование. Я спокойно улыбнулась ему, взгляд у меня был равнодушный и почти скучающий. Подвергаться осмотру — это не из числа моих любимых занятий.
Он моргнул первым.
— Лейтенант там. Он хочет ее видеть перед тем, как впустить.
— А зачем? — спросил Эдуард все тем же приятным голосом.
Коп пожал плечами:
— Я выполняю приказания, мистер Форрестер. Вопросы лейтенанту я не задаю. Подождите здесь.
Он приоткрыл дверь — чуть-чуть, чтобы не было видно, что за нею, и протиснулся внутрь. Потом закрыл дверь сам, не ожидая, пока это сделает доводчик.
Эдуард нахмурился:
— Не понимаю, что случилось.
— А я понимаю, — сказала я.
Он приподнял бровь, глядя на меня: дескать, выкладывай.
— Я женщина и, строго говоря, штатская. И многие копы не верят, что я способна на эту работу.
— Я за тебя поручился.
— Ну что ж, Э… Тед, значит, твое мнение весит меньше, чем ты сам думал.
Он все еще хмурился, глядя на меня по-Эдуардовски, когда дверь распахнулась. На моих глазах он преобразился в Теда. Глаза заискрились, губы разошлись в улыбке, все выражение лица стало иным, будто это была маска. Личность Эдуарда исчезла как по волшебству. Наблюдая это так близко, я даже поежилась. Легкость, с которой он менял личины, наводила жуть.
В дверях стоял мужчина, низкорослый, не намного выше меня — пять футов шесть дюймов самое большее. Я подумала: неужто в местной полиции нет норм роста? Золотистые и коротко стриженные волосы выгорели на солнце до белокурых и были как прилизанные на голове с квадратной челюстью. Бледная кожа у него загорела до золотистого оттенка. Сначала Донна, теперь этот лейтенант. Они здесь совсем, что ли, не боятся рака кожи?
У мужчины были красивые светло-зеленые глаза цвета молодых весенних листочков, с длинными золотистыми ресницами, они смягчали и придавали его лицу почти женственную красоту. Лишь благодаря мужественно выставленной челюсти лейтенанта можно было бы назвать скорее смазливым, чем красивым. Она и портила лицо, и спасала его от совершенства.
Глаза у мужчины, может, и были красивые, но не дружелюбные. В них сквозил даже не холодный коповский взгляд, а какая-то враждебность. Поскольку мы с этим человеком никогда не виделись, значит, причина в том, что я женщина — штатская или аниматор — либо и то, и другое вместе. Он или шовинист, или же набит предрассудками. Не знаю, что лучше.
Эдуард попытался прервать молчание.
— Лейтенант Маркс, это Анита Блейк. Сержант Эпплтон вам насчет нее звонил.
Эдуард говорил бодрым голосом Теда, но плечи его напряженно согнулись, и жизнерадостности в них заметно не было.
— Вы Анита Блейк. — Лейтенант Маркс сумел выразить голосом сомнение.
— Она самая.
Он прищурился:
— Я не люблю, когда в порученные мне дела лезут штатские. — Он ткнул пальцем в сторону Эдуарда. — Тед доказал свою полезность. — Ткнул в мою сторону. — А вы — нет.
Эдуард начал что-то говорить, но Маркс оборвал его резким движением руки:
— Пусть сама ответит.
— Я отвечу на вопрос, если вы его зададите, — сказала я.
— Что это должно значить?
— Это значит, что пока вы не задавали мне вопроса, лейтенант. Вы только делали утверждения.
— Ладно, всякая королева кладбищ тут еще умничать будет!
Ага, значит, это предрассудки. Одна загадка разрешилась.
— Меня сюда пригласили, лейтенант Маркс. Пригласили помочь вам расследовать дело. Если вы не хотите моей помощи — не надо, только пусть кто-то из городского начальства объяснит моему боссу, какого черта я лезла на самолет в Нью-Мексико, если не была уверена, что я там нужна.
— Я вас не так встретил, и вы бежите к властям?
Я покачала головой:
— Слушайте, Маркс, что за шило у вас в заднице?
— Чего?
— Я вам напоминаю вашу бывшую жену?
— Я женат, и жена у меня только одна! — возмущенно заявил он.
— Мои поздравления. Так что дело в той вудуистике, которой я поднимаю мертвых? Вас мистические искусства пугают?
— Я не люблю черной магии.
Он потрогал крестообразную заколку галстука, которая стала почти повсюду стандартным элементом полицейской формы. Я почему-то решила, что Маркс эти заколки принимает всерьез.
— Черной магией я не занимаюсь, Маркс. — Потянув за серебряную цепочку, я вытащила крест так, чтобы он был на виду. — Я христианка, епископальной церкви. Не знаю, что вы слышали о моей работе, но со злом она не связана.
— Это вы так говорите.
— Вопрос о состоянии моей бессмертной души мы с Богом будем решать без вас, лейтенант Маркс. Не судите, да не судимы будете. Или вы этот завет пропустили и придерживаетесь только того, что вам нравится?
У него потемнело лицо, забилась жилка на лбу. Гнев до такой степени, даже если лейтенант — христианский экстремист правого толка, был излишен.
— Что там за чертовщина за той дверью, что вы так оба перепугались?
Маркс заморгал:
— Я ничего не испугался.
Я пожала плечами:
— Испугались, и это видно. Вас потряс вид выживших, и вы решили отыграться на мне.
— Вы меня не знаете, — заявил он.
— Нет, но я хорошо знаю полисменов и могу определить, когда человек боится.
Он подступил ко мне так близко, что я шагнула бы назад для драки, освободив между нами пространство. Но я не тронулась с места. Не мог лейтенант в самом деле развернуться и стукнуть.
— Вам кажется, вы такая железная и крутая?
Я заморгала прямо перед его лицом, так близко, что, если бы я встала на цыпочки, могла бы его поцеловать.
— Мне не кажется, лейтенант. Я в этом уверена.
Он улыбнулся моим словам, но не добродушно и не радостно.
— Если вы думаете, что можете это выдержать, — прошу вас.
Он шагнул в сторону и приглашающим жестом указал на дверь палаты.
Я хотела спросить, что там за дверью. Что там может быть такого страшного, что настолько потрясло Эдуарда и лейтенанта полиции? Закрытая гладкая дверь хранила свои секреты.
— Чего вы ждете, миз Блейк? Вперед, открывайте дверь.
Я оглянулась на Эдуарда.
— Кажется, ты не хочешь меня просветить.
— Открывай дверь, Анита.
— Сволочь, — буркнула я себе под нос и открыла дверь.