Марианна отвела меня в комнату, в которой расположился Натаниель. Комнатой оказалась большая спальня на нижнем этаже. Несколько часов назад она была залита светом утреннего солнца, но теперь, к трем часам дня, в комнате царил полумрак. Окно было распахнуто, и нас наконец достиг легкий ветерок, приподнимавший белые кружевные занавески. На кухонном табурете стоял работающий вентилятор, так, чтобы гнать воздух на кровать. Обои были почти белыми с приятным рисунком из розовых цветов. В углу на потолке, как огромная чернильная клякса, расплылось коричневое пятно от воды.
Кровать была большая, с четырьмя латунными столбиками, выкрашенными в белый цвет. Покрывало было сделано из лоскутков с сиреневыми и розовыми цветками, явно ручная работа. Свернув покрывало, Марианна положила его на большой, стоявший под окном деревянный сундук.
— Слишком жарко для одеял, — заметила она.
На кровати в розовых простынях вниз лицом лежал уже раздевшийся Натаниель. Марианна спустила простынь ему на бедра, и по-матерински похлопала его по плечу. Я уже собиралась начать возражать против подобного стриптиза, но впервые увидела его раны.
Нечто с когтями нанесло ему широкие и глубокие порезы примерно от середины спины вниз, через левую ягодицу. Раны были рваные и более глубокие сверху, уменьшаясь к низу. Надевать поверх них одежду было наверняка чертовски больно.
Меня удивило, что Натаниель не показал мне свои ранения раньше. Обычно он достигал небывалых высот в деле демонстрации мне своего тела. Интересно, что изменилось?
Марианна показала на телефон у кровати.
— На случай, если позвонит твой друг из полиции. У меня есть и беспроводной телефон для обычных звонков, но этим аппаратом у кровати я пользуюсь, если дело касается стаи.
— Чтобы никто случайно не настроился на волну беспроводного телефона, — кивнула я.
Кивнув мне в ответ, Марианна подошла к туалетному столику с массивным овальным зеркалом и мраморными ручками ящиков.
— Когда я была совсем маленькой, и мне было больно или грустно, особенно, когда было так жарко, моя мама обычно расплетала мне волосы и расчесывала их. И расчесывала до тех пор, пока они не расстилались по спине как шелк, — она повернулась к нам с щеткой для волос в руках. — Даже сейчас, когда я падаю духом, мне доставляет необыкновенное удовольствие, если кто-то из близких людей расчесывает мне волосы.
Я удивленно посмотрела на нее.
— Ты что, предлагаешь мне тебя расчесать?
Она улыбнулась так очаровательно и ослепительно, что я насторожилась.
— Нет, я предлагаю, чтобы ты расчесала волосы Натаниелю.
Я не пошевелилась.
— Как-как?
Не переставая радостно улыбаться, Марианна подошла ко мне и протянула щетку.
— Отчасти твоя собственная щепетильность делает тебя такой уязвимой для Райны.
— Я не щепетильна.
— Ну, тогда, ханжество, — пожала она плечами.
Я нахмурилась.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что каждый раз, когда раздевается кто-то из ликантропов, ты смущаешься. Каждый раз, когда кто-то из них тебя касается, ты воспринимаешь это как сексуальный интерес. А это далеко не всегда так. Здоровая стая или пард построена на тысяче нежных прикосновений. На миллионе проявлений утешения. Это сродни построению отношений с любовником. Каждое прикосновение образует и укрепляет их.
Я нахмурилась еще больше.
— Я думала, ты сказала, что здесь нет ничего сексуального.
Настала ее очередь нахмуриться.
— Тогда приведем другое сравнение. Это похоже на создание отношений с новорожденным. Каждое прикосновение, каждый раз, когда ты кормишь его, меняешь пеленки, успокаиваешь, если он напуган — все эти ежедневные мелочи формируют между вами связь. Истинное материнство основано на годах взаимной зависимости. И связи внутри стаи образуются очень похоже на это.
Я оглянулась на кровать. Не считая простыни на ногах, Натаниель все еще лежал там совершенно голый. Я повернулась к Марианне.
— Если бы он был новорожденный, то я ничего не имела бы против того, что он обнажен. Может, я бы и боялась его уронить, но остальное меня бы не смущало.
— Именно об этом я и говорю, — она снова протянула мне расческу. — Если бы ты могла контролировать мунин, то вылечила бы его раны. Забрала бы его боль.
— Надеюсь, ты не предлагаешь мне специально вызвать Райну?
— Нет, Анита. Это просто первый урок, а не выпускной экзамен. Сегодня я просто хочу, чтобы ты попробовала быть в согласии с их наготой. Я верю, что если ты сможешь избавиться от комплексов по поводу самых обычных сексуальных ситуаций, Райна будет оказывать на тебя меньше влияния. Ты избегаешь подобных ситуаций, а это оставляет пустоту, место, куда ты по своей воле не пойдешь. Поэтому Райна заполняет эту пустоту и принуждает тебя шагнуть намного дальше, чем ты зашла бы сама.
— И как этому поможет расчесывание Натаниеля?
Она держала щетку в считанных дюймах от моих сложенных на груди рук.
— Это самое малое, Анита. То малое, что успокоит его, пока мы ждем доктора Патрика. Патрик сделает местное обезболивание, но часто действие лекарства проходит еще до того, как он успевает наложить швы. У них слишком быстрый метаболизм. А обезболивать больше было бы опасно. Это может стоить жизни тому, у кого такая слабая аура, как у Натаниеля.
Я смотрела прямо в ее спокойные и серьезные серые глаза.
— То есть его будут зашивать практически без обезболивающего?
Она не ответила.
— И в этом виновата я, так как вылечила бы его, если бы могла контролировать мунин.
Марианна покачала головой.
— Ты не виновата, Анита, пока нет. Но мунин — это инструмент, совсем как твои пистолеты и твоя некромантия. Стоит только научиться им управлять, и он будет творить удивительные вещи. Ты должна относиться к возможности вызывать мунин не как к проклятию, а как к дару.
— Думаю, Марианна, на сегодня мы переучились, — покачала я головой.
Она улыбнулась.
— Может быть. Но возьми расческу, сделай такую мелочь. Не для меня. Даже не для Натаниеля, а для себя. Верни ту часть тебя, которая отворачивается от вида его тела. Оставь меньше места для Райны в своем сердце.
— А если я не смогу не смутиться или не думать о сексе, и Райна поднимется и попытается меня сожрать, тогда что?
Улыбка Марианны стала шире.
— Тогда я тебе помогу, дитя мое. Мы все тебе поможем. Для этого и существует стая.
— Но Натаниель не больше лукои, чем я, — заметила я.
— Лукои или пард, для тебя разницы нет, Анита. Ты королева двух замков. Как только тебе станет удобнее в одном, это скажется и на другом.
Практически вытащив мою ладонь у меня из-под локтя, она вложила в нее щетку и сомкнула поверх ручки мои пальцы.
— Побудь с ним, дитя. И жди своего звонка. Бери трубку только на телефоне у кровати. По этому номеру звонит только стая. А по другому номеру ты отвечать не можешь, так как предполагается, что ты в другом штате. И не открывай никому дверь.
— Звучит так, будто ты уходишь, — заметила я.
— Ты должна научиться чувствовать себя со своими людьми свободно, Анита. А это значит, что я не буду заглядывать тебе через плечо.
Потянув меня за руку к кровати, она попыталась меня туда усадить, но я не поддалась. После нескольких неудачных попыток Марианна оставила меня стоять и осуждающе посмотрела на меня.
— Можешь стоять здесь и ничего не делать. Это твой выбор, дитя, но хотя бы останься здесь.
И она ушла.
А я осталась стоять посреди комнаты, куда дошла за ней, как ребенок, который не хочет, чтобы его оставляли в первый день школы. Щетка осталась у меня в руке. Выглядела она такой же старинной, как и все в этой комнате. Она была деревянной, но выкрашена в белый цвет и блестела от лака. Лак слегка потрескался, но держался молодцом. Я провела бледной щетиной по своей другой руке. Щетка была мягкой, как шелковая расческа для младенца. Но я понятия не имела, из чего она была сделана.
Я оглянулась на Натаниеля. Он смотрела на меня теми самыми своими глазами. На лице не было выражения, будто все это его не касалось, зато выражение было в глазах. Напряжение, ожидание отказа, ожидание, что я оставлю его одного без одежды в этой чужой комнате ждать, когда приедет врач и зашьет его рану. Ему было девятнадцать, и сейчас, когда он лежал и смотрел на меня так несчастно, он выглядел на свой возраст. Черт, он выглядел даже младше. Тело, конечно, было великолепно. Когда ты стриптизер, приходится следить за собой. Но вот лицо… лицо было совсем молодым и в то же время — старым. У Натаниеля был самый усталый взгляд из всех, кого я знала, и кому было меньше двадцати. Нет, даже не усталый, а потерянный.
Я обошла вокруг кровати и положила щетку на свободную подушку.
Натаниель повернул голову, чтобы не терять меня из виду. Точнее, чтобы наблюдать. Он наблюдал за мной так, будто было важно каждое движение. При таком количестве внимания мне обычно хотелось начать ерзать, покраснеть или сбежать. И дело было не совсем в сексуальном внимании. Но и не совсем не сексуальном тоже.
Не важно, какими сравнениями пользовалась Марианна, но это было не совсем то же, что уход за младенцем. Натаниель был молод, но он определенно не был ребенком. Не был даже в той мере, которая упростила бы мне задачу.
Я стянула свою рубашку с коротким рукавом. На мою наплечную кобуру смотреть тут некому, а так будет прохладнее. Конечно, было бы еще прохладнее, если бы я сняла и кобуру, и ножны со спины, но настолько жарко мне не было. Файрстар я сунула под подушку. У него достаточно короткий ствол, чтобы с ним сидеть или даже лежать, но такой вещи, как действительно удобный для праздного времяпрепровождения пистолет, не существует. Пистолеты вообще не предназначены для комфорта. Это одна из тех немногих в основном мужских вещей, которую так же неудобно носить, как высокие каблуки.
Забравшись на кровать, я села на колени, все еще сохраняя дистанцию. Его было так легко обидеть, что мне пришлось объяснить.
— Дело не в тебе, Натаниель. Мне просто не нравится играть ученицу.
— Тебе нравится Марианна, но при этом ты ее не принимаешь.
От такого заявления я пару раз моргнула и уставилась на него. Он был прав, а такой проницательности я от Натаниеля не ожидала. Услышав от него нечто настолько толковое, я почувствовала себя лучше. Если в этом теле прячется разум, значит, он не просто покорный мусор. И возможно, только возможно, его еще можно было спасти, исправить. И эта мысль была самой позитивной за весь день.
Взяв щетку, я пододвинулась к Натаниелю и посмотрела на него. Он вытянулся на кровати, не спуская с меня глаз. Его взгляд меня остановил. Он был слишком пристальный.
Похоже, он это почувствовал, потому что тут же повернул голову, так, чтобы я не видела его лица. Зато прямо передо мной оказались его длинные волосы цвета красного дерева. Даже при слабом освещении цвет был непередаваемо ярким, роскошным. Это был самый темный красновато-коричневый цвет волос, который я видела. Именно такой, не переходящий в каштановый.
Погладив рукой его волосы, я ощутила их как теплый шелк. Дело, конечно, могло быть в самой комнате. Над кроватью, приподняв простыни, повеяло прохладным воздухом от вентилятора, и моей спины словно коснулась приятно-холодная рука. Волосы Натаниеля зашевелились от ласки потока воздуха, а простыня на бедрах приподнялась, будто ее натянули. Он поежился, когда воздух прошелся по его обнаженному телу, потом замер. Волосы, простыня — все было абсолютно неподвижно, пока вентилятор не вышел на обратный круг. Поток воздуха вернулся, шевеля все в обратном порядке: розовые простыни, волосы Натаниеля, на этот раз мою грудь; сдул волосы с моего лица, потом миновал нас, и вокруг, подобно удушливой руке, снова сомкнулась жара.
От окна уже не дуло. Белые занавески обвисли, пока их не закружил маленький вентилятор. А я сидела на коленях в комнате, тишину которой нарушали только жужжание вентилятора и тихие щелчки, которые он издавал каждый раз, когда начинался новый поворот.
Я запустила щетку в волосы Натаниеля, но движение закончилось намного выше кончиков волос. Когда мне было около четырнадцати, у меня были волосы до пояса. Но Натаниель носил гриву до колен. Если бы он был женщиной, я бы сказала, что волосы окутывали его, как платье. Волосы мягкой шелковистой массой лежали у него за спиной, так, чтобы не касаться раны. Взяв их в руки, я подумала, что держу что-то живое. Волосы лились сквозь пальцы, как сухая вода, с шелестящим звуком.
У меня было достаточно проблем с уходом за волосами длиной до плеч. И я представить не могла, сколько усилий нужно приложить, чтобы хотя бы вымыть такую гриву. Мне придется либо разделить волосы на две части и встать, чтобы переходить с одной стороны на другую, либо расположить их за его головой, поперек кровати. Я выбрала последнее.
Подняв волосы чуть выше, я рассыпала их по кровати за его головой. Он поудобнее устроился на подушке, но кроме этого не пошевелился и не издал ни звука.
— Ты как? — спросила я.
— Хорошо, — ответил он тихо, спокойно и почти без выражения.
— Поговори со мной, Натаниель, — попросила я.
— Тебе не нравится, когда я с тобой говорю.
Я перегнулась через него, убирая волосы с лица, чтобы на него посмотреть.
— Неправда.
Он чуть приподнял голову, чтобы посмотреть на меня.
— Разве?
Я вернулась обратно, спрятавшись от его взгляда.
— Я возражаю не против того, чтобы ты со мной говорил, а против твоего выбора тем для беседы.
— Расскажи, что ты хочешь, чтобы я тебе говорил, и я буду говорить.
— Я могу только сказать, чего говорить не надо.
— И чего? — поинтересовался он.
— Не надо говорить со мной про порнофильмы, садомазохизм и в целом про секс.
Секунду или две я думала, потом добавила:
— В целом это все темы, которые выводят меня из себя.
Он рассмеялся.
— Даже и не знаю, о чем еще можно поговорить.
Расположив волосы на кровати, я начала их расчесывать. Движения были решительными и плавными, но чтобы прочесать пряди до конца, мне приходить поднимать волосы. В один из таких моментов поток воздуха от вентилятора бросил целую горсть волос на меня, и они пахнущим ванилью облаком окутали мое лицо, щекоча шею.
— Расскажи мне что-нибудь, Натаниель. Расскажи про себя.
— Не люблю говорить про себя.
— Почему? — спросила я.
Он опять приподнялся и посмотрел на меня.
— Лучше ты расскажи про себя.
— Хорошо, — согласилась я, и поняла, что не знаю, что сказать. Просто не могла придумать, с чего начать. Я улыбнулась.
— Намек понят, можешь забыть, что я просила.
Зазвонил телефон, и от неожиданности я тихо ойкнула. Нервничаю? Это я-то?
Звонил Дольф.
— Анита?
— Ага, это я.
— Франклин Найли, если только это не другой парень с таким же именем, торговец предметами искусства. Специализируется на мистических артефактах. И не очень разборчив относительно того, где их брать.
— Как это, не разборчив? — спросила я.
— Он из Майами. Тамошние копы хотели бы повязать его по крайне мере за пол-дюжины убийств, но им не хватает улик. В каждом городе, куда он приезжает по делу, пропадают люди, или находят трупы. В прошлом году его почти поймали за убийство высшей жрицы виккан, но свидетель впал в мистическую кому и до сих пор из нее не вышел.
— Мистическую кому? — переспросила я с сомнением.
— Врачи считают, что это какой-то вид магии, но сама знаешь, как трудно это доказать.
— А что у тебя есть на его дружков?
— Один из них с ним уже довольно давно, медиум, зовут Говард Грант. Молод, не привлекался. Затем черный телохранитель, Майло Харт. У него черный пояс по карате, и он привлекался по подозрению в попытке убийства. Он ломает для Найли людей с тех пор, как пять лет назад вышел из тюрьмы. Третий — Линус Бек. Он сидел дважды. Один раз — за угрозу физической расправы, второй — за убийство.
— Душевно, — заметила я.
— Даже лучше, — мрачно добавил Дольф.
— Лучше? — удивилась я. — Куда уж тут лучше?
— Второй раз Бека осудили за человеческое жертвоприношение.
Секунду или две я усваивала информацию.
— Как была убита жертва?
— Ножевое ранение, — сказал Дольф.
Я рассказала ему о теле, которое осматривала.
— Непосредственные нападения демонов прекратились еще в средних веках, Анита.
— Она хотели, чтобы это выглядело, как нападение троллей.
— Ты с ними уже пообщалась, — сказал он мрачно.
— Ага.
— Зачем?
— Они хотели меня запугать, — сказала я и услышала, как на том конце провода шуршат бумаги.
— Почему они хотели тебя запугать?
Я рассказала Дольфу почти все. В том числе то, что из всего этого я ни черта не могла доказать.
— Я разговаривал с копом из Майами. Он сказал, что Найли признался ему в двух убийствах, но не под Мирандой[5], так что в суде это было бы бесполезно. Ему нравится насмехаться.
— Он считает себя неприкасаемым, — сказала я раздраженно.
— Но духи сказали ему, что ты его убьешь.
— Так сказал его ручной медиум.
— Когда я запросил информацию на его имя, полиция по всей стране и за ее пределами пожелали предоставить мне все, что у них есть, лишь бы мы смогли прижать этого парня к ногтю, — сказал Дольф.
— Плохой парень — он и есть плохой, — усмехнулась я.
— Он не гнушается убивать сам, Анита. По крайней мере два трупа в Майами значатся на личном счету Фрэнка. Так что следи за своей задницей, как самый осторожный сукин сын. Если найдешь что-нибудь, хотя бы отдаленно похожее на доказательство преступления, звони.
— У тебя же нет здесь полномочий, — заметила я.
— Уж поверь, Анита. Добудешь мне улику, и я тут же пришлю тебе людей и с полномочиями, и с горячим желанием засадить этого парня.
— Он что, возглавляет ваш хит-парад?
— Он карьеру сделал на нарушении закона, и даже двадцать четыре часа не видел решетку изнутри. Куча народу во многих штатах просто мечтает от него избавиться.
— Посмотрим, что можно сделать, — сказала я милостиво.
— Я говорю не об убийстве, Анита. Я говорю об аресте.
— Да знаю я, о чем ты, Дольф.
Секунду он молчал.
— Я знаю, что ты знаешь, о чем я. Но я подумал, что уточнить будет нелишне. Не убивай там никого.
— Разве я могу совершить что-то настолько противозаконное?
— Не начинай, Анита, — попросил Дольф.
— Прости. Спасибо за информацию. Это даже больше, чем я ждала. После встречи с ним, я даже не удивлена. Он довольно страшный парень.
— Страшный! Анита, черт побери, он намного больше, чем просто страшный.
— Похоже, ты волнуешься, Дольф.
— Ты там без поддержки, Анита. Даже копы там тебе не друзья.
— Это еще слабо сказано, — заметила я. — Но тут сейчас полиция штата из-за убийства.
— Я все равно не смогу приехать, — сказал Дольф.
— Я бы тебя никогда и не попросила.
Он молчал так долго, что мне пришлось поинтересоваться.
— Дольф, ты еще здесь?
— Здесь, — голос был мрачнее тучи. — Я говорил тебе никого не убивать?
— Ага, — подтвердила я.
— Я буду отрицать это в суде, но даже не сомневайся, Анита. Если дело дойдет до того, что встанет вопрос: ты или он, сделай правильный выбор.
У меня отвисла челюсть.
— Дольф, ты что, разрешаешь мне его убить, если появится такая возможность?
Дольф опять замолчал и ответил только через некоторое время.
— Нет, не убить. Я просто прошу тебя не дать ему сделать это первым. Тебе бы не захотелось положиться на его милосердие, Анита. На некоторых найденных телах были следы пыток. По этой части творческого воображения ему хватает.
— Что в том деле, про которое ты мне не рассказал, Дольф?
— Голову одной из жертв нашли в его собственном бассейне. Никаких следов орудия убийства обнаружено не было, будто голову просто оторвали. Тело так и не нашли. И все остальное в том же роде, Анита. Не просто жестокое, но еще и противоестественное дерьмо.
— Внесешь залог, если я его прижму, и меня посадят?
— Если тебя посадят, то этого разговора у нас не было.
— Буду нема, как рыба, — пообещала я.
— Будь начеку, Анита. Для Найли нет никаких границ. И все эти бумаги показывают только это. Он законченный хренов социопат, Анита. А Бек с Хартом — точно такие же.
— Я буду осторожна, Дольф. Обещаю.
— Будь не осторожна, а безжалостна. Не хочу я опознавать то, что от тебя останется после того, как ты окажешься у него в руках.
— Пытаешься меня напугать, Дольф?
— Ага, — ответил он и отключился.
Я положила трубку и осталась сидеть в жаркой-жаркой комнате, пытаясь справиться со страхом. Неожиданно оказалось, что я боюсь больше, чем когда мы сюда приехали. Дольфа не так легко взять на испуг. А я никогда еще не слышала, чтобы он говорил так про что или кого-либо.
Натаниель тронул меня за ногу.
— В чем дело?
Я покачала головой. Никак не получалось избавиться от плохого предчувствия. Дольф, наш мистер Закон и Порядок, только что поощрил меня убить. Беспрецедентно. Полиция разрешила мне нарушить закон. Это просто сверхъестественно. Но под всем моим изумлением скрывался страх, трепет и сильное ощущение тревоги. Демоны. Не люблю демонов. Они плевать хотели на все мои серебряные пули и многое другое. Ричард был силен своей верой. В этом я ему завидовала. Именно сейчас у меня был кризис веры. То есть, я-то сплю с немертвым, плюс — изменила с одним любовником другому. Кроме того, у меня на счету было несколько больше убийств, чем положено при встрече с демонами. Как раз сейчас я не чувствовала себя достаточно чисто и свято. А это просто необходимо против демонов. Необходима уверенность.
Натаниель положил голову мне на колени.
— Ты будто увидела привидение.
Я посмотрела на лежащего у меня на коленях обнаженного мужчину. Нет уж, если мне придется сейчас сражаться с демонами, то мой дом пока из стекла, а ничто не умеет так бросать камни, как демоны. Они знают, куда нужно ударить, чтобы вся эта проклятая штука вокруг обрушилась и развалилась. А я была совсем не в том настроении, чтобы узнавать, насколько низко я пала.
Правило Миранды — предупреждение полиции, что человек имеет право молчать и не говорить ничего, порочащего его — прим. Cara.