Вообще-то люди на шрамы не пялятся. Разок, конечно, взглянут и отводят глаза в сторону. Знаете, как это бывает — беглый взгляд, потом опускают глаза и взглядывают еще раз. Но быстро. Шрамы — не картинка из фильма «ужасов», хотя рассмотреть тоже интересно. Капитан Пит Мак-Киннон, пожарный и следователь по поджогам, сидел напротив меня, обхватив крупными ладонми чашку ледяного чая, который принесла ему Мэри, наша секретарша. И он пристально глядел на мои руки — куда мужчины обычно стараются не смотреть. Он пялился на шрамы и ничуть этим не смущался.
У меня на правой руке два шрама от ножа. Один старый и побелевший, а другой свежий, до сих пор еще розовый. На левой руке еще хуже. Грубый выступающий белый рубец на локтевом сгибе. Мне надо всю жизнь работать с тяжестями, иначе шрам затвердеет и рука потеряет подвиность — так мне объяснял мой физиотерапевт. Еще есть крестообразный ожог, искривившийся от рваных ран, нанесенных когтями ведьмы-оборотня. Под блузкой можно найти и другие шрамы, но сильнее всего изранена рука.
Мой босс Берт потребовал, чтобы я на работу надевала классический костюм или хотя бы блузку с длинными рукавами. Говорил, что некоторые клиенты открыто выражали определенные сомнения по поводу моих… э-э… профессиональных травм. Раз он потребовал, то я и не носила длинные рукава, и каждый день Берт включал кондиционер чуть сильнее. Сегодня я даже гусиной кожей покрылась. Все остальные уже приносили на работу свитера. А я стала покупать топы, чтобы открыть шрамы и на спине тоже.
Мак-Киннона мне рекомендовал сержант Рудольф Сторр, коп и его друг. С Мак-Кинноном они играли в колледже в одной футбольной команде и дружили еще с тех пор. Дольф словом «друг» не разбрасывается, и я понимала, что они — люди очень близкие.
— А что у вас с рукой? — спросил наконец Мак-Киннон.
— Я — легальный ликвидатор вампиров. Иногда они очень скверно себя ведут.
— Скверно, — повторил он и улыбнулся.
Мак-Киннон поставил чашку на стол и снял пиджак. Ширина плеч у него была почти как у меня рост. На несколько дюймов он был пониже Дольфа с его ростом шесть футов восемь дюймов, но от этого явно не страдал. Было ему едва за сорок, но волосы уже поседели, а на висках окончательно побелели. Эти седые виски придавали ему вид не то чтобы достойный, скорее усталый. По шрамам он меня переплюнул. Ожоги шли вверх от самых кистей и скрывались под короткими рукавами рубашки. Кожа была испещрена розоватыми пятнами, белыми и какими-то странно загорелыми, как у зверя, который должен регулярно менять шкуру.
— Больно небось было, — сказала я.
— Небось. — Он смотрел мне в глаза, не отворачиваясь. — И вам тоже пришлось, наверное, в больнице поваляться.
— Пришлось. — Я подняла левый рукав и показала блестящую кожу на месте попадания пули. У него глаза чуть расширились. — Теперь, когда мы показали, что мы оба — настоящие мужчины, приступим к делу? Зачем вы пришли, капитан Мак-Киннон?
Он улыбнулся, повесил пиджак на спинку стула, взял со стола свою чашку и отпил глоток.
— Дольф говорил, что вы не любите, когда на вас смотрят оценивающим взглядом.
— Не люблю проходить испытания.
— Откуда вы знаете, что вы его прошли?
Настала моя очередь улыбнуться.
— Женская интуиция. Так что вы хотите?
— Вы знаете, что значит термин «запальник»?
— Поджигатель на жаргоне пожарных, — ответила я.
Он смотрел на меня, ожидая продолжения.
— Пирокинетик, человек, умеющий вызывать огонь психической силой.
Он кивнул.
— Вы когда-нибудь видели настоящего пирокинетика?
— Видала старые фильмы Офелии Райан, — ответила я.
— Старые, еще черно-белые?
— Ага.
— А вы знаете, что она умерла?
— Нет, не знала.
— Сгорела в постели. Самовозгорание. Многие запальники этим кончают, будто они, старея, теряют над собой контроль. В жизни вы хоть одного видели?
— Нет.
— А где вы видели фильмы?
— Два семестра экстрасенсорики. К нам приходили многие экстрасенсы, показывая свои возможности, но пирокинетика — это очень большая редкость. Так что наш проф никого не мог найти.
Мак-Киннон кивнул и одним глотком допил свой чай.
— Я ее видел только однажды. Приятная дама. — Он завертел чашку в больших ладонях и смотрел на нее, а не на меня. — И еще одного запальника я встречал. Молодой, лет двадцать пять. Начал он с поджогов пустых домов, как многие пироманы. Потом стал поджигать дома с людьми, но так, чтобы все вышли. И наконец поджег жилой дом, устроил там настоящий огненный котел. Горели все выходы. Погибли более шестидесяти человек, по большей части женщины и дети.
Мак-Киннон поглядел на меня:
— Никогда не видел на пожаре столько трупов. Он точно так же поджег офисное здание, но упустил из виду два выхода. Двадцать три погибших.
— И как вы его поймали?
— Он стал писать в газеты и на телевидение. Хотел славы. Успел поджечь пару копов, пока мы его взяли. Пришлось надеть металлизированные спецкостюмы, как на пожар на нефтяных вышках. Их он поджечь не мог. Потом мы отвезли его в полицейский участок, и это была ошибка. Он устроил там пожар.
— А куда еще его можно было везти? — спросила я.
Он пожал плечами:
— Не знаю. Куда-нибудь еще. Я был все в том же костюме, и я его сгреб и сказал, что мы сгорим вместе, если он не потушит огонь. Он расхохотался и поджег сам себя. — Мак-Киннон аккуратно поставил чашку на край стола. — Пламя было того же светло-голубого цвета, что при горении газа, только бледнее. Его оно не обжигало, но мой костюм загорелся. Эта хреновина рассчитана на шесть тысяч градусов, и она начала плавиться. Кожа человека загорается при ста двадцати, но почему-то горел только костюм. Мне пришлось его с себя сдирать, пока этот тип ржал. Он вышел в дверь, думая, что дураков нет хватать его руками.
Я не сделала напрашивающегося замечания — просто дала ему говорить дальше.
— Я его прижал в коридоре и приложил пару раз об стенку. Самое интересное, что у меня кожа горела всюду, кроме тех мест, где его касалась. Будто огонь перескакивал через это пространство и начинался у меня выше запястий, так что кисти остались целы.
Я кивнула:
— Есть теория, что аура пирокинетиков не дает им загореться. Ваши руки были слишком близки к его собственной защите.
Он посмотрел на меня в упор:
— Может быть, так оно и было. Я его бил об стену снова и снова. А он орал: «Я тебя сожгу, я тебя сожгу заживо!» Потом пламя пожелтело, стало обыкновенным, и он загорелся. Я его отпустил и бросился за огнетушителем. Сбить огонь с его тела нам не удалось. Огнетушители гасили стены, вообще все остальное, но на него не действовали. Будто огонь выползал из него, из глубины тела. Мы сбивали пламя, но оно тут же вспыхивало, да еще с новой силой, пока он весь не стал сплошь огненным.
Глаза Мак-Киннона смотрели куда-то вдаль, и в них был ужас — он все еще это видел.
— Он не умирал, миз Блейк, как должно было бы случиться. Он орал и орал, и мы не могли ему помочь. Не могли.
Он осекся, замолчал, глядя все так же в никуда.
Я подождала. Потом все же повторила свой вопрос:
— А зачем вы пришли сюда, капитан?
Он моргнул, вроде как встряхнулся.
— Мне кажется, что мы имеем дело с очередным запальником, миз Блейк. Дольф сказал, что если кто-то может помочь нам прервать череду мертвых тел, так это вы.
— Экстрасенсорные способности не являются противоестественными в строгом смысле слова. Это просто талант, вроде как у классного питчера в бейсболе.
Он потряс головой:
— Тот, кто погиб тогда на полу полицейского участка, — это не был человек. Не мог быть. Дольф говорит, что вы — эксперт по монстрам. Помогите мне поймать этого монстра, пока он не начал убивать.
— Он — или она — еще никого не убил? Сгорало только имущество?
Мак-Киннон кивнул:
— За встречу с вами я могу лишиться работы. Мне следовало бы подать рапорт по команде и получить согласие с самого верха, но пока что мы потеряли только пару домов. Я хотел бы, чтобы так оно и осталось.
Я медленно вдохнула и так же медленно выдохнула.
— Рада была бы вам помочь, капитан, но, честное слово, не знаю, что я могла бы сделать.
Он протянул мне толстую папку.
— Здесь все, что у нас есть. Посмотрите и перезвоните мне сегодня вечером.
Я взяла папку и положила ее на стол.
— Мой номер там есть. Позвоните. Может, это и не запальник, а что-то другое. Что бы это ни было, миз Блейк, оно может купаться в пламени и не гореть. Оно может идти по дому и разбрызгивать огонь, как сифон воду. Ни бензина, ничего легковоспламеняющегося, миз Блейк, но дома вспыхивают, будто пропитанные чем-то. Когда мы доставляем дерево в лабораторию, оно чисто. Будто тот, кто этим занимается, умеет заставлять огонь делать такое, что огонь в принципе делать не может.
Он посмотрел на часы:
— Я уже опаздываю. Сейчас я стараюсь добиться, чтобы мне разрешили обратиться к вам официально, но боюсь, начальство будет ждать, пока начнут гибнуть люди. Я этого ждать не хочу.
— Я вам перезвоню, но это может быть поздно. Вам можно звонить поздно?
— Звоните в любое время, миз Блейк. В любое.
Я кивнула, встала и протянула руку. Он ее пожал — твердо, но не слишком крепко. Многие клиенты, которых мои шрамы не оставляли равнодушными, жали мне руку так, будто хотели добиться стона. Но этот — нет. У него есть собственные шрамы.
Не успела я сесть, как зазвонил телефон.
— Мэри, в чем дело?
— Это я, — сказал Ларри. — Мэри решила, что ты не будешь против, если она меня соединит.
Ларри Киркланд, стажер — истребитель вампиров, сейчас должен был находиться в морге, пронзая вампиров кольями.
— Не буду. Что стряслось?
— Надо меня подбросить домой. — В его голосе слышалась чуть заметная неуверенность.
— Выкладывай.
Он засмеялся:
— Забыл, что с тобой не надо темнить. Меня зашили. Док говорит, что все будет нормально.
— Что случилось? — спросила я.
— Я тебе все расскажу, когда приедешь.
И этот мелкий сукин сын повесил трубку!
Только по одной причине он мог не хотеть говорить со мной. Наверняка наделал глупостей и получил травму. Два тела на протыкание колом. Два тела, которые еще по крайней мере сутки не встанут. Так что тут могло случиться? Как говорит старая пословица, есть только один способ выяснить.
Мэри перенесла моих клиентов на другое время, я взяла из ящика стола наплечную кобуру с браунингом и надела ее. С тех пор как я перестала надевать в офисе пиджак, пришлось держать пистолет в ящике, но на улице я всегда после темноты хожу с пистолетом. Почти все твари, оставившие на мне шрамы, погибли — по большей части от моей руки. Пули с серебряной оболочкой — чудесная вещь.