У боковой двери «Цирка» ручки не было. Единственный способ, чтобы войти, — это кто-то тебе должен ее открыть. Меры безопасности, понимаешь. Жан-Клод постучал, и дверь распахнулась внутрь. И осталась распахнутой — выжидающей и зловещей.
За дверью была кладовка с тусклой голой лампочкой на потолке. Несколько ящиков стояли у стен — и ничего больше. Дверь направо вела в главные помещения «Цирка», где посетители катались на чертовом колесе и ели сладкую вату. Налево вела дверь поменьше, и там ни яркого света, ни сахарной ваты не ожидалось.
Лампочка раскачивалась, будто кто-то только что ее задел. От нее тени становились чернее, и свет плясал, стирая грани между собой и тенью. На левой двери что-то блеснуло. Что-то, прицепленное к ее поверхности. Что это, я не знала, но оно блеснуло в этом странном освещении.
Ударом я отбросила входную дверь к стене — просто чтобы убедиться, что за ней никого нет. Потом прислонилась к ней спиной и достала браунинг.
— Останови лампочку, чтобы не качалась, — сказала я. Жан-Клод протянул руку и взялся за лампочку. Для этого ему пришлось встать на цыпочки. Тот, кто ее покачнул, был не меньше шести футов ростом.
— В комнате никого нет, mа petite, — сказал Жан-Клод.
— А что на двери? — спросила я.
Чем бы мог быть этот плоский и тонкий предмет, я никак не могла понять. Но он был прибит к двери серебряными гвоздями.
Жан-Клод испустил долгий вздох изумления:
— Mon Dieu!
Я подошла к двери, держа браунинг обеими руками и направляя его в пол. Жан-Клод сказал, что в комнате никого нет, и я полагалась на него, но на себя я полагалась больше.
В дверях появилась Лив. Она шаталась, спереди ее покрывала кровь, но горло было невредимым. Интересно, не помог ли ей Странник, когда мы ушли. Лив закашлялась, и это даже слышать было больно.
— Хотела я посмотреть на ваши лица, когда вы увидите работу Мастера Зверей, — произнесла она. — Странник запретил ему и его присным являться к вам лично. Так вот его визитная карточка. Как она вам нравится?
В голосе Лив звучал хищный, противный энтузиазм. Что за чертовщина там, на двери?
Даже глядя в упор, я не могла понять, что это. Из-под этой штуки по двери текли тонкие струйки крови, и ее металлический запах стоял в затхлом воздухе. Предмет был тонок, почти как бумага, но на ощупь скорее напоминал пластик. По краям он завернулся, придержанный пятью серебряными гвоздями.
Вдруг мне явилась ужасная мысль. Настолько ужасная, что глаза мои не соглашались с ней. Но вот они — две руки, две ноги, плечи. Это человеческая кожа. Разглядев ее контур, я уже не могла не видеть. И знала, что сегодня ночью, когда я закрою глаза, это зрелище меня не отпустит. Этот растянутый предмет был недавно жив.
— А где кисти, стопы? — спросила я, и голос мой прозвучал странно, почти безразлично. Губы и пальцы онемели от ужаса.
— Это лишь задняя часть тела, а не кожа целиком, mа petite. Трудно снять кожу с кистей и стоп, когда жертва еще сопротивляется, — сказал Жан-Клод. И голос его был абсолютно мертв, пуст.
— Сопротивляется? То есть кожу сняли заживо?
— Ты же полицейский эксперт, mа petite.
— Не было бы столько крови, если бы жертва не была жива, — догадалась я.
— Да, mа petite.
Он был прав, и я это знала. Но вид прибитой к двери человечьей кожи меня ошеломил. Даже я такое видела впервые.
— Господи Боже мой! А серебряные гвозди — это значит, что жертва была вампиром или ликантропом?
— Вероятнее всего, — ответил Жан-Клод.
— Значит, она еще жива?
Он обратил на меня взгляд пустой и красноречивый одновременно — Жан-Клод это умеет.
— Она была жива, когда сняли кожу. С вампира или ликантропа недостаточно просто снять кожу, чтобы убить.
Я задрожала с головы до пят. Это был не просто страх — ужас. Ужас перед тем, как небрежно, это было сделано бездушно.
— Ашер упоминал какого-то Падму. Это и есть Зверский Мастер?
— Мастер Зверей, — поправил меня Жан-Клод. — Его нельзя убивать за эту неучтивость, mа petite.
— Ошибаешься, — ответила я. Ужас охватывал меня ледяной коркой, но его одолевал гнев. Бешенство. А под этим бешенством был страх. Страх перед тем, кто может содрать с кого-то кожу только для того, чтобы напомнить о себе. Это что-то говорит об исполнителе. О том, насколько у него мало правил. А мне это совершенно определенно говорит, что я должна его убить, как только увижу.
— Сегодня мы не можем за это наказать, mа petite. Речь идет о том, выживем все мы или нет. Помни это и смири свой гнев.
Я не могла отвести глаз от предмета на двери.
— Гнев — это предыдущая стадия.
— Тогда смири свое бешенство. Мы должны спасти своих — тех, кто еще жив.
— Если кто-нибудь еще жив.
— Они все были живы, когда я поднялась вас подождать, — сказала Лив.
— Чья это кожа? — спросила я.
Она захохотала обычным своим лающим смехом. Уже вылечилась, все раны зажили.
— Если угадаешь, я тебе скажу. Но только если угадаешь.
Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не наставить на нее пистолет.
— Нет, Лив, с тобой я в игры играть не буду. Настоящая игра ждет нас только там, внизу.
— Отлично сказано, mа petite. Пойдемте вниз.
— Нет! — возразила Лив. — Нет, ты будешь гадать. Ты будешь гадать, кто это. Я хочу видеть твое лицо, хочу видеть муку в твоих глазах, когда ты начнешь перебирать своих друзей, Анита. И ужас у тебя на лице, когда ты будешь думать, что сделали с каждым из них.
— Что я тебе сделала, Лив? — спросила я.
— Встала у меня на дороге.
Покачав головой, я навела на нее ствол.
— Три страйка. Ты в ауте. Лив.
— О чем это ты? — нахмурилась она.
— Первый страйк — ты предала нас. Попыталась подчинить меня глазами — второй. Ладно, тут отчасти моя вина, так что я бы могла его не засчитывать. Но ты дала обет защищать весь народ Жан-Клода. Ты клялась использовать свое восхитительное тело, свою силу, чтобы защищать тех, кто слабее. Чья бы ни была эта кожа — ее владельца ты клялась защищать. Ты его предала. Отдала на адские муки. Третий страйк, Лив.
— Тебе меня не убить, Анита. Странник меня исцелит, что бы ты ни сделала.
Я выстрелила ей в правое колено. Она рухнула на пол, ухватившись руками за ногу, извиваясь и вопя.
Я ощутила, что очень неприятно улыбаюсь.
— Надеюсь, тебе больно, Лив. Надеюсь, тебе адски больно.
Температура в комнате не понизилась, а упала камнем. Стало настолько холодно, что я ожидала увидеть пар от дыхания. Лив перестала кричать и глядела на меня фиалковыми глазами. Если бы она могла убивать взглядом, я бы упала на месте.
— Ничего ты мне не сделаешь, Анита. Мой Мастер этого не допустит. — Лив встала, прихрамывая едва заметно, и подошла к двери с ее страшным украшением. Натянув край кожи, она показала дыры, появившиеся явно не в процессе свежевания. — Я пила из него, пока его пытали. Я пила его кровь под его крики. — Лив отняла пальцы, измазанные красным, облизала их, всасывая в рот и выпуская. — М-м, вкусно!
Мне надо было только угадать, кто это, и она скажет. Только и надо было согласиться на ее игру. Я выстрелила ей в другое колено.
Она с визгом свалилась на пол.
— Ты что, не поняла? Ничего ты мне не сделаешь!
— Ну нет, Лив, ошибаешься. Я сделаю тебе больно.
И я снова прострелила ей правое колено. Она лежала на спине, вопя и хватаясь за оба колена и отдергивая руки, потому что ей было больно от собственного прикосновения.
От силы Странника я ощутила озноб. Да, он действительно надумал ее исцелить. И если бы я не собиралась ее убить, мне лучше было бы находиться подальше, когда она встанет на ноги. Я достаточно хорошо знала Лив и понимала, что когда она поднимется, то будет вне себя от злости. Что ж, это понятно. А если я простою здесь достаточно долго, пока она примет вертикальное положение, это будет самооборона. Конечно, самооборона с заранее обдуманным намерением.
— Пойдем, mа petite, оставь ее. Странник не так легко отдает свою милость второй раз — или уже третий? Он сейчас станет лечить ее в своем темпе — будет чередовать милость и наказание. Как большинство даров от совета.
Жан-Клод открыл дверь на лестницу, ведущую вниз, и его рука окрасилась кровью. Он держал ее перед собой, будто не знал, куда девать. Наконец он прошел в дверь, вытерев руку об стену и оставив красную полосу.
— Чем дольше мы задержимся, тем больше пыток они придумают.
С этими утешительными словами Жан-Клод направился вниз. Я бросила последний взгляд на Лив. Она лежала на полу, визжа и вопя, что еще увидит меня мертвой. Надо было стрелять ей в голову, чтобы мозги расплескались по полу. Будь я действительно беспощадна, я бы так и сделала. Но вот — поди ж ты.
Я оставила ее в живых и ушла под выкрики смертельных угроз. Эдуард был бы очень мной недоволен.