Жан-Клод развязал Джейсону руки и сорвал с него ошейник, Джейсон скорчился на полу клубком, издавая тихие звуки, более простые и более жалобные, чем слова.
Иветта поднялась с пола на свои высокие каблуки и удалилась. Уоррик исцелялся — если это слово здесь применимо. Он сел, все еще покрытый остатками собственных жидкостей, но глаза его были ясными и голубыми, и он был цел.
Странник в теле Вилли подошел к Жан-Клоду.
— Ты меня уже не в первый раз поразил сегодня.
— Я это делал не для того, чтобы поражать. Странник. Это мой народ и мои земли, и я их защищаю. Это не игра. — Откуда-то он извлек два носовых платка и один протянул мне. — Это для твоей руки, mа petite.
Вторым платком он стал вытирать слизь с лица Джейсона.
Я поглядела вниз — по левой руке стекала струйка крови. Я о ней забыла, глядя, как разлагается Уоррик. Бывают ужасы, от которых забываешь боль.
— Спасибо.
Я взяла у Жан-Клода лоскут голубого шелка и попыталась завязать вокруг раны, но одной рукой не могла справиться.
Странник попытался мне помочь, я отодвинулась.
— Я предлагаю тебе помощь, а не вред.
— Спасибо, не надо.
Он улыбнулся, и снова было видно, что мысль, пробежавшая по лицу, принадлежит не Вилли.
— Ты очень огорчена, что я поселился в этом теле. Почему?
— Он — мой друг, — ответила я.
— Дружба? Ты говоришь о дружбе с этим вампиром? Но он же ноль. Сипа, с которой можно абсолютно не считаться.
— Он мой друг не потому, что силен или не силен. Просто друг — и все.
— Давно уже никто не говорил о дружбе в моем присутствии. Умоляют о пощаде — бывает, но никогда не ссылаясь на дружбу.
Жан-Клод встал.
— Никому другому такая мысль не приходит в голову.
— Никто другой не бывает столь наивен, — ответил Странник.
— Да, это некоторая форма наивности, — согласился Жан-Клод. — Это правда, но когда, скажи мне, в последний раз у кого-нибудь хватило храбрости быть наивным перед советом? К вам приходят говорить о власти, защите, мести, но не о дружбе, не о верности. Нет, этого у совета не просят.
Голова Вилли чуть склонилась набок, будто Странник задумался.
— Она предлагает мне дружбу или просит о дружбе?
Я хотела ответить, но Жан-Клод меня опередил.
— Разве можно предложить дружбу, не прося ее же взамен?
Тут я открыла рот, чтобы сказать, что скорее подружилась бы с голодным крокодилом, но Жан-Клод слегка коснулся моей руки. Этого было достаточно — мы выигрываем, не порть игру.
— Дружба, — произнес Странник. — Да, этого мне точно не предлагали с тех пор, как я занял кресло в совете.
И я сказала, не успев подумать:
— Наверное, это очень одиноко.
Он снова засмеялся этим комбинированным смехом — хохот Вилли и скользкое хихиканье одновременно.
— Она как ветер из давно закрытого окна, Жан-Клод. Смесь цинизма, наивности и силы. — Странник притронулся к моему лицу, и я не стала ему мешать. Ладонью он взял меня за подбородок. — В ней есть определенное… обаяние.
Ладонь его скользнула по моей щеке, и вдруг он отдернул руку, потирая пальцами друг о друга, будто ощупывая что-то невидимое. Потряс головой.
— Я и это тело будем ждать вас в комнате пыток. — И тут же ответил на вопрос, который я не успела задать: — Я не причиню вреда этому телу, Анита, но мне оно нужно, чтобы здесь быть. Я покину этого хозяина, как только появится такой, которого ты предпочтешь, чтобы я занял.
Он повернулся, оглядел всю группу и остановил взгляд на Дамиане.
— Вот это я мог бы взять. Балтазару оно понравится.
Я покачала головой:
— Нет.
— Это тоже твой друг?
— Не друг, но все равно мой.
Странник наклонил голову, разглядывая меня.
— Он принадлежит тебе? Каким образом? Это твой любовник?
— Нет. — Я снова покачала головой.
— Брат? Кузен? Предок?
— Нет.
— Чем же он тогда… твой?
Я не знала, как это объяснить.
— Я не отдам тебе Дамиана, чтобы спасти Вилли. Ты сам сказал, что не причинишь ему вреда.
— А если бы причинил? Ты бы выменяла Дамиана на своего друга?
— Я не стану с тобой это обсуждать.
— Я лишь пытаюсь понять, насколько важен для тебя каждый из твоих друзей, Анита.
Я снова покачала головой. Мне не нравился оборот, который принимал этот разговор. Если я скажу что-нибудь не то. Странник может разрезать Вилли на куски. Я видела, что к этому вдет. Передо мной была западня, и любое мое слово вело меня в ее пасть.
— Ма petite очень ценит своих друзей, — вмешался Жан-Клод.
Странник поднял руку:
— Нет, она сама должна ответить на этот вопрос. Я хочу понять смысл ее верности, а не твоей. — Он смотрел на меня с расстояния в фут, неуютно близкого. — Насколько для тебя важны твои друзья, Анита? Отвечай.
Мне пришел в голову ответ, который мог не вести туда, куда хотел Странник.
— Настолько, что я ради них готова убивать.
У него расширились глаза, он даже рот открыл в веселом изумлении:
— Ты угрожаешь мне?
Я пожала плечами:
— Ты задал вопрос, я на него ответила.
Он закинул голову назад и захохотал:
— Знаешь, из тебя бы вышел мужчина что надо.
Я достаточно имела дело с разными мачо, чтобы понять искренность этого комплимента. Они не понимали скрытого в нем косвенного оскорбления. Ладно, раз не режут на куски никого из тех, кто мне дорог, оставим это без внимания.
— Спасибо.
Его лицо сразу же стало пустым, с него исчезло веселье, как неприятное воспоминание. Только глаза Вилли остались живыми, мерцая силой, от которой у меня мороз шел по коже, как от холодного ветра. Странник предложил мне руку, как раньше Жан-Клод.
Я обернулась на Жан-Клода, и он едва заметно кивнул. Я положила окровавленную руку на запястье Странника, и его пульс часто и сильно забился у меня под пальцами. В маленькой ранке будто забилось второе сердце в том же ритме. Сильнее полилась кровь из моего пореза, привлеченная его силой, потекла по руке до локтя, капая внутрь пальто и пропитывая темную ткань. На запястье Странника появились тонкие струйки крови. Моей крови.
У меня самой сердце забилось сильнее, усиливая страх, сильнее гоня кровь. Я понимала, что он может на месте заставить меня истечь кровью из маленькой ранки. Может вылить из меня всю кровь, всю силу, просто чтобы доказать, на что он способен.
Сердце стучало у меня в ушах. Я знала, что надо убрать руку, но не владела ей, будто моему мысленному приказу дойти до руки что-то мешало.
Жан-Клод протянул руку, но Странник произнес:
— Нет, Жан-Клод. Я признаю ее силой, с которой следует считаться, если она сама разорвет эту хватку.
Голос у меня был хриплый, запыхавшийся, будто после бега, но говорить я могла — не могла только шевельнуть рукой.
— Что я от этого получу?
Он рассмеялся, довольный собой:
— Чего ты хочешь?
Я стада думать, а тем временем пульс у меня в руке бился сильнее и сильнее. Кровь начала пропитывать рукав Странника — рукав Вилли. Я хотела, чтобы Вилли вернулся.
— Неприкосновенности для меня, моего народа и моих друзей.
Он закинул голову назад и зашелся в хохоте, и хохот этот прервался на полузвуке, будто плохо сделанный фильм.
— Разорви хватку, Анита, и я дам тебе то, чего ты просишь, но если ты не сможешь, что получу я?
Что это была ловушка — я знала, но понятия не имела, как из нее вылезти. Если кровь так и будет течь, я потеряю сознание и все будет кончено.
— Кровь, — ответила я.
Он улыбнулся:
— Я и сейчас ее имею.
— Я дам тебе пить из меня добровольно. Этого ты не имеешь.
— Соблазнительно, но недостаточно.
Перед глазами у меня плыли серые пятна. Лоб покрылся испариной, подступала смутная тошнота. Лишиться сознания от потери крови — процесс не быстрый, но Странник его ускорял. Я не могла придумать, что ему предложить; мне вообще трудно стало думать.
— Чего ты хочешь?
Жан-Клод тихо вздохнул, будто я сказала то, чего говорить не надо было.
— Правды.
Я медленно опустилась на колени, и только рука Странника, держащая за локоть, не дала мне упасть. Серые пятна застилали почти весь мир. Голова кружилась все сильнее с каждой минутой.
— Какой правды?
— Кто на самом деле убил Колебателя Земли? Скажи, и ты свободна.
Тяжело сглотнув слюну, я прошептала:
— Пошел ты!..
И сползла на землю, все еще держась за него, все еще истекая кровью. Он наклонился надо мной, но затуманенными глазами я видела только Вилли. Его угловатое лицо. Его вульгарные костюмы и еще худшие галстуки. Вилли, который любил Ханну так нежно, что у меня ком вставал в горле. Я протянула руку, коснулась этого лица, немеющими пальцами провела по черным блестящим волосам, взяла его за подбородок и шепнула:
— Вилли, иди ко мне.
Он задрожал, будто от удара током, и я прозрела. Тело все еще было онемевшее и не мое, но зрение прояснилось. Глядя в мерцающие глаза, я думала о Вилли. И в них, глубоко, сверкала мне искорка, рождался ответный крик.
— Вилли, иди ко мне.
Мой голос стал тверже.
— Что ты делаешь? — спросил Странник.
Я не ответила. Вилли был среди тех вампиров, которых я вызвала из гроба вместе с Дамианом. И может быть — всего лишь может быть, — он принадлежал мне не только как друг.
— Кровью вызываю я тебя, Вилли Мак-Кой. Встань и приди.
Третий пульс в моей руке стал медленнее. Теперь Странник пытался уйти, вырваться из хватки, созданной им самим, но это лезвие оказалось обоюдоострым. Оно режет в обе стороны, и я хотела прорезать глубже и сильнее.
— Приди, Вилли! Восстань на голос мой, на руку мою, на кровь мою. Восстань и отвечай. Приди, Вилли Мак-Кой!
Вилли стал заполнять эти глаза, как заполняет вода чашку. Я почувствовала, как Странника выбрасывает какая-то сила. Я его вытолкнула, вышвырнула и захлопнула у себя в голове дверь, о которой раньше не подозревала. И в теле Вилли тоже. Я заставила Странника убраться, и он полетел, визжа, в темноту.
Вилли таращился на меня, и это был он, но такого выражения в его глазах я не видела.
— Что ты прикажешь мне Мастер?
Я свалилась на пол и заплакала. «Я не твой Мастер», — хотела я ему сказать, но слова умерли в горле, поглощенные бархатной тьмой, застлавшей мне зрение и весь мир.