Я стояла спиной к закрытой двери, остальные рассыпались вокруг меня веером. Из высоких окон лился рассеянный свет. У коридора в утреннем свете был мрачный и запущенный вид. Колесо обозрения нависало над домом с привидениями, зеркальным лабиринтом и игровыми кабинками. Полный бродячий цирк, который не бродит. Пахло так, как и должно было пахнуть: сахарной ватой, попкорном, пирожками.
Из циркового шатра, занимавшего целый угол, вышли двое мужчин и бок о бок направились к нам. Один был повыше ростом, футов шести, с квадратными плечами что-то среднее между блондином и шатеном. Прямые, густые волосы доходили до ворота белой рубашки. Она была заправлена в такие же белые джинсы с белым поясом. На ногах у него были шлепанцы на босу ногу. С таким видом идет по пляжу герой ролика, рекламирующего кредитные карты, только глаза были не из той оперы. Оранжевые. У людей таких глаз не бывает.
Рост второго доходил футов пять с лишним, волосы очень коротко стриженные, темно-золотистые. Коричневатые усики украшали верхнюю губу и загибались навстречу таким же коричневатым бакенбардам. После девятнадцатого века таких усов уже никто не носит. Белые штаны в обтяжку были заправлены в начищенные черные сапога. Белый жилет и белая рубашка выглядывали из-под красного пиджака. Такому человеку в самый раз скакать за гончими, преследующими мохнатого зверька.
Глаза у него были обыкновенные, карие. А у его спутника, чем ближе он подходил, тем более странно они выглядели. Желтые — не янтарные, не коричневые, просто желтые глаза с оранжевыми вкраплениями, окружавшими зрачки как цветные колеса. Человеческими эти глаза ни за что не назовешь.
И только по глазам я смогла узнать ликантропа. Такие глаза я видала у тигров. На картинке.
Мужчины остановились поодаль от нас. Ричард встал рядом со мной, Зейн и Джемиль позади нас. Мы смотрели друг на друга, и если бы я не понимала ситуацию, то решила бы, что эти двое смущаются и не в своей тарелке. Который пониже сказал:
— Я капитан Томас Касвелл. Вы, я полагаю, Ричард Зееман.
Он говорил с британским акцентом высшего общества, но не слишком высшего.
Ричард шагнул вперед.
— Я Ричард Зееман, это Анита Блейк, Джемиль и Зейн.
— Меня зовут Гидеон, — представился человек с причудливыми глазами. Голос у него был неестественно низок, и даже человеческая речь походила на рычание. У меня позвоночник в ответ завибрировал.
— Где Вивиан и Грегори? — спросила я.
Капитан Томас Касвелл моргнул и посмотрел на меня. Кажется, ему не понравилось мое вмешательство.
— Они поблизости.
— Прежде всего, — сказал Гидеон, — нам нужен ваш пистолет, мисс Блейк.
Я покачала головой:
— Вряд ли.
Они переглянулись.
— Мы не можем позволить вам двигаться дальше с пистолетом в руке, мисс Блейк, — сказал Касвелл.
— Когда у меня хотят отобрать пистолет, это значит, что мне не доверяют или задумывают что-то, что мне не нравится.
— Прошу вас, — сказал Гидеон своим грохочущим голосом. — Вы должны понять нашу настойчивость. У вас сложилась определенная репутация.
— Анита? — сказал Ричард. Наполовину это был вопрос, наполовину — что-то другое.
Я поставила браунинг на предохранитель и протянула его Гидеону. У меня осталось еще два ствола и два ножа. Браунинг можно и отдать.
Гидеон принял оружие и отступил, встав рядом с Касвеллом.
— Спасибо, мисс Блейк. Я пожала плечами:
— Всегда пожалуйста.
— Пойдемте? — произнес Касвелл и предложил мне руку, будто вел к столу.
Я посмотрела на него, на Ричарда, приподняла брови, как бы спрашивая, что он думает.
Ричард слегка пожал плечами.
Я продела левую руку под руку Касвелла.
— Вы очень… цивилизованно себя ведете.
— Нет причин терять хорошие манеры лишь потому, что ситуация стала… несколько экстремальной.
Я позволила отвести себя в шатер. Гидеон шел рядом с Ричардом. Они были почти одного роста, и от клубящейся от них энергии у меня волосы на шее шевелились. Они пробовали силу друг друга, испытывали друг друга и ничего более — только отпускали с трудом сдерживаемое самообладание. Джемиль и Зейн шли за ними, как дисциплинированные солдаты.
Мы почти подошли к палатке, когда Касвелл остановился, и его рука сжалась на моей. Правую руку я сунула за спину, под пальто, где висел автомат.
— У вас на спине что-то тяжелое, мисс Блейк. Это не сумочка.
Хватка его на моей левой руке стала тверже. Больно не было, но я знала, что он меня не отпустит — без борьбы по крайней мере.
Я повернула автомат на ремне и уставила ствол в грудь Касвеллу — не ткнула, просто держала его так же, как Касвел держал свои пальцы на моей левой руке.
— Всем сохранять спокойствие, — сказала я.
Все застыли.
— Мы хотим отдать вам ваших подопечных, мисс Блейк, — проворчал Гидеон. — Не нужно так делать, ни к чему это.
— Томас меня спросил, что у меня на спине. Я ему показываю.
— Мы с вами недостаточно знакомы, мисс Блейк, чтобы вы называли меня по имени, — сказал Касвелл.
Я заморгала. В нем ни капли страха. Он был человек — только нажми я на спусковой крючок, и его не станет, — но он не боялся. В этих карих глазах я видела только… да, печаль. Усталую скорбь, почти смирившуюся с таким концом.
Я покачала головой:
— Прошу вашего прощения, капитан Касвелл.
— Вряд ли мы можем пропустить вас в шатер с этим оружием.
Голос Касвелла звучал ровно, совершенно по-деловому.
— Будь разумной, Анита, — сказал Ричард. — Поменяйся мы местами, ты бы тоже хотела, чтобы они были без оружия.
Беда в том, что мне надо сначала снять пальто. А тогда станут видны ножи. Расставаться с ними мне не хотелось. Ну конечно, у меня еще оставался «файрстар».
Я отпустила автомат.
— Мне надо будет снять пальто.
Касвелл отпустил мою руку и шагнул назад, оставаясь достаточно близко, чтобы меня схватить. Я оглядела его аккуратную одежду. Пиджак слишком прилегал, чтобы можно было спрятать под ним кобуру, брюки были без карманов, но что-то маленькое он мог спрятать на спине.
— Я сниму пальто, если вы снимете пиджак.
— У меня нет оружия, мисс Блейк.
— Снимите пиджак, и я вам поверю.
Он вздохнул и снял пиджак, повернулся и расставил руки.
— Как видите, оружия нет.
Чтобы быть до конца уверенной, мне надо было его обшарить, но я не хотела, чтобы он ответил мне тем же, поэтому не стала его обыскивать.
Я вылезла из пальто и увидела, как расширились его глаза при виде ножей на руках.
— Мисс Блейк, вы меня неприятно удивили.
Я дала пальто упасть на пол и сняла ремень автомата через голову. Не хотелось мне отдавать автомат, но… я его понимала. Они делали с Грегори и Вивиан страшные вещи. И я бы не решилась на их месте оставить мне оружие. Отсоединив рожок, я протянула автомат Касвеллу.
Он чуть шире открыл глаза.
— Вы боитесь, что я оберну его против вас?
Я пожала плечами:
— Излишнюю осторожность нельзя ставить девушке в вину.
Он улыбнулся, и даже глаза его почти улыбнулись.
— Полагаю, что вы правы.
Вытащив из ножен один нож, я подала его Касвеллу рукояткой вперед.
Он отвел его рукой:
— Ножи вы можете оставить себе, мисс Блейк. Это будет ваша единственная защита, если кто-нибудь подойдет слишком близко… лично к вам. Я считаю, что даме следует дать возможность защищать свою честь.
Черт, какой он милый, какой он джентльмен. Если я оставлю себе второй пистолет, а он потом это обнаружит, он может быть уже не таким предупредительным.
— Черт побери, — сказала я.
Касвелл поморщился.
— У меня есть еще пистолет.
— Наверное, он очень хорошо спрятан, мисс Блейк.
Я снова вздохнула.
— До неудобства хорошо. Вам его отдать или нет?
Он поглядел на Гидеона, и тот кивнул:
— Да, пожалуйста, мисс Блейк.
— Все повернитесь спиной.
Все заинтересованно переглянулись.
— Чтобы достать пистолет, мне придется поднять платье.
Я не хочу, чтобы кто-нибудь подсматривал.
Пусть это глупо и по-детски, но я не могла задирать юбку на глазах пяти мужчин. Мой папочка не так меня воспитал.
Касвелл отвернулся, не дожидаясь повторной просьбы. Кое-кто смотрел с очень веселым интересом, но отвернулись все, кроме Гидеона.
— Плохой я был бы телохранитель, если бы позволил вам перестрелять нас в спину из уважения к вашей стыдливости.
В его словах был смысл.
— Ладно, тогда я повернусь спиной.
Что я и сделала, последний раз запуская руку за пистолетом. Пояс под платьем — хорошая идея, но когда мне вернут «файрстар», он пойдет в другой карман пальто. Мне уже надоело с ним возиться.
Я протянула пистолет Гидеону.
— Помимо ножей, это все?
— Да.
— Ваше честное слово?
Я кивнула:
— Даю слово.
Он тоже кивнул, будто этого было достаточно. Я уже поняла, что Касвелл — чей-то человек-слуга. Он был неподдельный британский солдат армии королевы Виктории, но только сейчас я поняла, что Гидеон настолько же стар. Ликантропы не старятся так медленно. То ли ему кто-то помогает, то ли он не просто оборотень.
— Ликантроп, — сказала я. — А кто ты еще?
Он усмехнулся, сверкнув небольшими клыками сверху и снизу. Я видела только одного ликантропа с такими клыками — это был Габриэль. Такое получается, если слишком много времени проводить в виде зверя.
— Угадай, — прошептал он так низко и раскатисто, что я поежилась.
— Можно мне повернуться, мисс Блейк? — спросил Касвелл.
— Да, конечно.
Он снова надел пиджак, огладил его и предложил мне руку еще раз.
— Пойдемте, мисс Блейк?
— Анита, меня зовут Анита.
Он улыбнулся.
— Тогда вы можете называть меня Томасом.
Сказано было так, будто очень немногим разрешалось называть его по имени. Я не могла сдержать улыбку.
— Спасибо, Томас.
Он устроил мою руку поудобнее на сгибе своей.
— Мне бы хотелось… Анита, чтобы наша встреча произошла не при таких неприятных обстоятельствах.
Я встретила его взгляд и сказала:
— Что там делается с моими людьми, пока вы задерживаете меня тут своими вежливыми улыбочками?
Он вздохнул:
— Я надеюсь, что он закончит до того, как мы к ним придем. — Почти боль отразилась на его лице. — Это зрелище не для леди.
Я попыталась высвободить руку, но он не отпускал. В глазах его больше не было печали, было что-то, чего я не могла прочесть.
— Я хочу, чтобы вы знали: это не моя воля.
— Отпустите меня, Томас.
Он позволил мне высвободить руку. Вдруг я испугалась тогo, что увижу в шатре. Я ни разу в жизни не говорила с Вивиан, а Грегори вообще извращенец гадский, но мне вдруг очень не захотелось видеть, что с ними сделали.
— Томас, она не?.. — начал Гидеон, но Томас перебил.
— Пропусти ее, — сказал он. — У нее только ножи.
Я не побежала в шатер, но к этому было близко. Ричард где-то рядом сказал:
— Анита!
Я слышала, что он меня догоняет, но ждать не стала. Откинув полог, я шагнула внутрь. Там была только одна арена — центральная. Грегори лежал с обнаженной грудой посреди арены, руки связаны за спиной толстой серой лентой. Он был сплошь покрыт синяками и порезами. В ногах блестели кости, мокрые и зазубренные, пробившие кожу изнутри. Сложные переломы — вещь очень противная. Вот почему он не мог идти сам. Ему переломали ноги.
Тихий звук заставил меня броситься по пролету вперед. Вивиан и Фернандо тоже находились на арене. Их я не сразу заметила, потому что они были рядом с барьером.
Вивиан подняла голову. Рот ее был заклеен лентой, один глаз заплыл так, что его не было видно. Фернандо пихнул ее снова лицом в пол, дернув за связанные за спиной руки — показывая, что он с ней делает. Он вытащил себя из нее, мокрый, только что кончив. Похлопал ее по голому заду, шлепнул слегка.
— Отлично было.
Я уже шла к нему по песку арены. Значит, перелезла через барьер в платье до пола и на высоких каблуках. Не помню, как это вышло.
Фернандо встал, застегивая ширинку и ухмыляясь.
— Не договорилась бы ты насчет ее освобождения, мне бы не дали ее тронуть. Мой отец ни с кем не делится.
Я шла. Один нож уже вышел из ножен, я держала его у бока. Не знаю, заметил ли он, или мне было наплевать, заметил или нет. Пустую левую руку я протянула к нему:
— Ты очень крут, если женщина связана и рот у нее заткнут. А как ты с вооруженными женщинами?
Он издевательски улыбнулся и небрежно пнул Вивиан ногой, будто пошевелил собаку.
— Она красива, но слишком покорна — на мой вкус. Я больше люблю, когда они отбиваются, как вот та твоя волчья сука. — Он кончил застегивать штаны и погладил себя по груди, будто вспоминая. — C't'une bonne bourre.
Я достаточно знала французский, чтобы понять его слова. Он сказал, что Сильвия — хорошая подстилка.
Я прикинула нож на ладони. Он не предназначался для метания, но на таком расстоянии сойдет.
У Фернандо в глазах мелькнула едва заметная тень, будто впервые он понял, что здесь некому его спасать. И тут что-то перелетело через барьер. Вихревое быстрое движение, слишком быстрое для глаз, и что-то стукнуло Фернандо так, что он покатился. Когда они остановились, Ричард сидел на нем верхом.
— Не убивай его, Ричард! Не убивай! — заорала я и побежала к ним, но Джемиль меня опередил. Он упал на колени рядом с Ричардом, поймал его за руку и попытался что-то сказать. Ричард схватил Джемиля за горло и бросил через всю арену. Я подбежала к нему. Джемиль глядел выкаченными испуганными глазами, горло у него было раздавлено. Он пытался дышать, но не получалось. Ноги у него дергались, спина выгибалась. Он схватился за мою руку, но я ничего не могла сделать. Либо он оправится, либо умрет.
— Черт побери, Ричард, помоги ему! — завопила я.
Ричард сунул руку в живот Фернандо. Когтей у него еще не появилось — это человеческие пальцы зарылись в мясо, ища сердце. У Ричарда хватит сил его вырвать, если его не остановить.
Я встала, и рука Джемиля соскользнула с моей. Он меня отпустил, но его глаза будут видеться мне по ночам. Я бросилась к Ричарду, вопя и окликая его.
Он поглядел на меня волчьими янтарными глазами с человеческого лица. Протянул ко мне окровавленную руку, и ментальные экраны, которые защищали нас друг от друга, рухнули.
У меня потемнело перед глазами, а когда я снова смогла видеть, оказалось, что я стою на коленях посреди арены. Я ощущала свое тело, но я ощущала и пальцы Ричарда, пробивающиеся сквозь плотное мясо. Кровь была теплой, но ее было мало. Он хотел зубами разорвать этот живот и подавлял это желание.
Томас опустился на колени рядом со мной.
— Воспользуйтесь своими метками, чтобы успокоить его, пока он не убил Фернандо.
Я замотала головой. Пальцы мои продирались сквозь плоть. Мне пришлось прижать руки к глазам, чтобы понять, в каком теле я нахожусь. Потом я обрела голос, и это мне помогло разделить нас. Помогло вспомнить, кто я.
— Черт, я же не знаю как!
— Примите его ярость, его зверя.
Томас тронул меня за руки, стиснул их — не чтобы сделать больно, а помочь мне заякориться в собственном теле. Я схватилась за его руки и посмотрела ему в лицо, как утопающая.
— Я не знаю как, Томас!
Он безнадежно вздохнул.
— Гидеону придется вмешаться, пока вы его успокоите. — Это был почти вопрос.
Я кивнула. Конечно, я сама была готова убить Фернандо, но знала, что, если мы его убьем, никто из нас не увидит следующий рассвет. Падма убьет нас всех.
Я глядела в лицо Томаса, но почувствовала, как Гидеон схватил Ричарда. Как стал отрывать его от Фернандо. Ричард извернулся и ударил Гидеона, сбил его на землю и прыгнул на него. Они покатились, пытаясь каждый подмять другого под себя. Только по одной причине драка не стала смертельной: они оба были в человеческой форме; а драться пытались так, будто у них есть когти. Но в Ричарде рос его зверь. Если он перекинется, то помешать ему кого-нибудь убить можно, только убив его самого.
Томас дотронулся до моего лица, и я сообразила, что не вижу его перед собой. Я видела странные глаза Гидеона в дюйме от своих, а руки мои пытались сломать ему гортань. Но это были не мои руки.
— Помоги мне, — сказала я.
— Просто откройся его зверю, — сказал Томас. — Откройся, и он тебя заполнит. Зверь ищет канал для выхода. Дай ему канал, и он перетечет в тебя.
Я в тот же миг поняла, что Томас и Гидеон входят в триумвират вроде нашего.
— Я же не ликантроп.
— Это не важно. Сделай, или мы будем вынуждены его убить.
Я вскрикнула и сделала то, что он велел. Но не просто открылась — я бросилась навстречу этой ярости, и сила, которую Ричард называл своим зверем, откликнулась на мое прикосновение. Она учуяла меня, как родное гнездо, и полилась в меня, поверх меня, сквозь меня, как ослепительная буря жара и энергии. Было похоже на те случаи, когда я вызывала силу с Ричардом и Жан-Клодом, но на этот раз не было чар, на которые можно было бы ее направить. Некуда было бежать зверю. Сила попыталась выползти сквозь мою кожу, распространиться по моему телу, но в нем не было зверя, к которому можно воззвать. Я была пустой для этой силы и чувствовала, как она бушует во мне. Она росла и росла, еще немного — и я лопну кровавыми кусками. Давление нарастало, и не было ему выхода.
Я закричала — это был долгий прерывистый визг, крик за криком, я только успевала набирать воздух. Я ощутила, как ползет ко мне Ричард, руки и ноги его скребут по земле, мышцы его тела превратили это ползанье в чувственный акт, во что-то, исподволь подкрадывающееся. И он оказался надо мной — только его лицо, глядящее сверху вниз. Длинные волосы упали занавесом. Кровь поблескивала в углу его рта, я чувствовала, что он хочет слизнуть ее, но сдерживается, и, связанная с ним так близко, я знала, почему он сдерживается. Из-за меня. Боится, что я сочту его монстром.
Его сила все еще искала выхода из моего тела. И еще она хотела крови. Я хотела слизать кровь с лица Ричарда и ощутить ее вкус у него во рту. Завернуться в тепло его тела и стать с ним единым целым. Его сила, как обманутый в своих ожиданиях любовник, кричала из него, требовала раскрыть ей свои объятия, тело, разум, принять ее целиком. Ричард дал ей отдельное от своего имя, он назвал ее своим зверем, но она не была от него отдельной. В этот миг я поняла, почему Ричард так долго и упорно бежал от силы. Она и была им. Мохнатая форма Ричарда формировалась из материи его человеческой плоти так же, как и ярость, разрушение — из самой его человеческой души. Его зверь возникал из той части мозга, которую мы прячем, и она выходит на свет только в худших наших кошмарах. Не в тех, где за нами охотятся чудовища, а в тех, где чудовища — это мы сами. Где мы вздымаем к небесам окровавленные руки и орем не от страха, а от радости — чистой радости убийства. В этот момент катарсиса, когда мы погружаем руки в горячую кровь врага и ни одна цивилизованная мысль не может помешать нам плясать на его могиле.
Сила полыхала во мне как рука, которая гладит меня изнутри и порывается к склоненному надо мной Ричарду. Страх заполнял его глаза, и это был страх не передо мной или за меня. А страх, что его зверь — реальность и все его моральные принципы, все, чем он был сейчас или когда-то, — сплошная ложь. Я глядела на него снизу вверх.
— Ричард! — шепнула я. — Все мы — создания света и тьмы. Прими свою тьму, и ты не убьешь свет. Добро сильнее этого.
Он рухнул вниз, на землю, опираясь на локти. Волосы его упали мне на лицо, закрыв его с обеих сторон, и я подавила желание потереться об них. На этом расстоянии я чуяла запах его кожи, лосьона после бритья, но под этим запахом был он, Ричард. От аромата его тела исходило тепло, которого я хотела коснуться, охватить его губами и удержать навеки. Я хотела Ричарда. Сила запылала от этой мысли ярче, ее возбуждали примитивные чувства, вырывались из-под контроля.
Он зашептал, все еще капая кровью изо рта:
— Как ты можешь говорить, что добро сильнее? Мне хочется слизывать кровь с собственного тела. Хочется прижаться к твоим губам окровавленным ртом. Хочется пить кровь из собственной раны. Это зло, а не добро.
Я тронула его лицо, чуть-чуть, кончиками пальцев, и даже такое легкое прикосновение дало разряд силы между нами.
— Это не зло, Ричард. Это просто не слишком цивилизованно.
Кровь собралась на его лице в единственную повисшую каплю. Она упала на меня, и она жгла. Пламя силы Ричарда взметнулось вверх, унося меня с собой. Она хотела — нет, это я хотела — слизать кровь с лица Ричарда. Какая-то часть моего сознания еще сопротивлялась, когда я подняла голову и провела губами, языком и зубами чуть-чуть по его лицу. Я легла обратно с солоноватым вкусом Ричарда во рту, и мне хотелось большего. И это большее пугало меня. И так же пугала меня эта часть Ричарда, меня самой, как она пугала его. Вот почему я убежала от него в ту ночь полнолуния. Не потому, что он ел Маркуса (хотя это тоже не облегчило жизнь), и не потому, что он так плохо все это проделал. Пугало меня воспоминание о миге, когда меня уносила с собой сила стаи и на секунду мне захотелось упасть на колени и жрать с ними. Я боялась, что зверь Ричарда отберет все, что осталось от моей человеческой сути. Я боялась по той же причине, что и сам Ричард. Но я сказала правду. Это не было зло, просто это не слишком было по-человечески.
Он приложил свои губы к моим в дрожащем поцелуе. В его глотке родился звук, и вдруг он прижался ко мне ртом, и мне надо было открыть рот, иначе губы треснули бы. Я открыла рот, и его язык ворвался в меня, губы его пили мои губы. Порез у него во рту наполнил мой рот его вкусом, солоноватым, сладким. Я держала в руках его лицо, искала его губами, и этого было мало. Изо рта у меня прямо ему в рот вырвался стонущий звук. Звук нужды, неудовлетворенности, желания, нецивилизованного и никогда не бывшего цивилизованным. Мы изображали из себя Оззи и Гарриет, но хотели мы того, что под стать «Хастлеру» и «Пентхаусу».
Мы поднялись на колени, не отрывая своих губ. Руки мои скользнули по груди Ричарда, обняли его спину, и что-то глубоко у меня внутри щелкнуло и отпустило. Как я вообще могла быть от него так близко и не коснуться?
Его сила попыталась вылиться наружу, но я установила ее. Удержала, как умела держать собственную магию, давая ей нарастать, пока она не вырывалась сама.
Руки Ричарда скользнули по моим ногам, к кружевному верху черных трусиков. Пальцы его погладили мою голую спину, и я пропала.
Сила пролилась вверх, наружу, наполняя нас обоих. Она пылала над нами бушующей волной света и жара, и у меня перед глазами все поплыло, и оба мы крикнули единым голосом. Сила выползала из меня, будто тянули большую толстую струну; она вползала в Ричарда, сворачиваясь в его теле. Я думала, что последняя капля ее прольется между нами, как высыхает последняя капля вина в чаше, но эта капля осталась.
Где-то в этом наплыве силы я почувствовала, как Ричард овладел своим зверем и послал это пульсирующее тепло Джемилю. Я не знала, как это делается, но Ричард знал. Я почувствовала в громе силовой волны, как исцеляется Джемиль.
Ричард стоял на коленях, держа меня на руках, лицо мое прижалось к его груди. Сердце его билось у самой моей щеки. Бисер пота выступил на его теле. Я лизнула этот пот на груди и подняла глаза на Ричарда.
Его глаза были полуоткрыты под нависшими тяжелыми веками. Казалось, он спит. Но Ричард взял мое лицо в ладони. Рана у него во рту зажила. Ее залечил прилив силы, его зверь. Ричард склонился над моими губами и чуть коснулся их.
— Что мы будем делать?
Я ощущала его руки на своем лице.
— То, зачем мы сюда пришли.
— А потом?
Я помотала головой, потерлись об его руки.
— Сначала надо выбраться живыми, Ричард. Нюансы потом.
Тут ужас мелькнул в его глазах.
— Джемиль! Я его мог убить!
— Чуть не убил, но ты же его и вылечил.
Выражение страха на лице Ричарда смягчилось, но все же он встал и подошел к своему лежащему силовику. Надо было по крайней мере извиниться, с этим я не могла спорить.
Я осталась на коленях, не уверенная, что смогу стоять — по разным причинам.
— Не совсем так, как сделали бы мы с Гидеоном, — заметал Томас, — но на крайний случай сойдет.
Я почувствовала, как мне в лицо бросилась краска.
— Извините.
— Извиняться не за что, — произнес рычащий голос Гидеона. — Представление было прекрасное.
Он подполз к нам, прижимая руку к груди. С плеча и руки капала кровь, ярко горя на белой рубашке. У меня не было абсолютно никакого желания слизывать кровь с его тела. И на том спасибо.
— Это работа Ричарда? — спросила я.
— Он начал менять форму, когда ты его позвала. Ты впитала в себя его зверя, и он успокоился.
Гидеон сидел, покосившись набок, кровь уже накапала лужицей на пол, но он не просил о помощи — ни словом, ни взглядом. Тем не менее Томас протянул к нему руку, нейтральным, почти братским жестом тронул его за плечо. Сила хлынула потоком, от которого у меня пошли мурашки по коже, но если бы я ее не ощутила, то ничего бы и не заметила.
— Это европейская сдержанность, — спросила я, — или мы с Ричардом вели себя просто непозволительно?
Томас улыбнулся, но ответил Гидеон.
— Вы ничего непозволительного не сделали. Я даже чувствую себя обманутым. — Он потрепал Томаса поруке и улыбнулся, блеснув клыками. — Есть способы поделиться силой более спокойные и менее… зрелищные. Но сейчас вы сделали то, что надо было сделать. Отчаянная ситуация требовала отчаянных мер.
Я не стала вдаваться в тему. Не стала объяснять, насколько часто присутствие Ричарда приводило к таким «отчаянным мерам». Зейн развязал обоих леопардов и подвел Вивиан к Грегори. Склонившись над ним, Вивиан вцепилась руками в Зейна и разрыдалась.
Я сумела встать, и оказалось, что идти я тоже могу. Отлично. Ричард очутился у леопардов раньше меня. Осторожно отведя волосы с лица Грегори, он заглянул ему в глаза.
— Надо выправить ноги.
Грегори кивнул, сжав губы в тонкую нить, как недавно Черри.
— Для этого нужна больница, — сказала я.
Ричард посмотрел на меня.
— Анита, у него ноги уже начали срастаться в таком виде. Каждая секунда, когда кости сопоставлены неверно, ухудшает шансы на выздоровление.
Я поглядела на ноги Грегори. Он был абсолютно гол, но раны были такие страшные, что не оставляли места стыдливости — только жалости. Ноги в коленях были вывернуты в обратную сторону. Мне пришлось закрыть глаза и отвернуться. На труп я смогла бы смотреть, но раны Грегори еще кровоточили, еще болели. Почему-то это было хуже.
Я заставила себя смотреть.
— Ты хочешь сказать, что ноги так и срастутся?
— Да.
Я поглядела в перепуганные глаза Грегори. Синева в них такая же поразительно васильковая, как у Стивена. Они даже казались синее от покрывающей лицо крови. Я попыталась найти какие-то слова, но первым заговорил Грегори, и голос у него был тонкий, напряженный и охрипший от криков боли.
— Когда ты ушла без меня, я подумал, что ты меня им оставляешь.
Я присела возле него:
— Ты не вещь, чтобы тебя оставлять. Ты личность и заслуживаешь, чтобы с тобой обращались…
Сказать «лучше, чем подобным образом» — слишком очевидно, так что я промолчала. Попыталась взять его за руку, как успокаивают ребенка, но у него были сломаны два пальца, и я даже не знала, как до него дотронуться.
Первой заговорила Вивиан.
— Он мертв? — спросила она хрипло, с придыханием, голосом то ли перепуганной девочки, то ли соблазнительницы. По телефону такой голос звучал бы потрясающе. Но выражение ее глаз было не детским и не соблазняющим, а страшным. Она смотрела туда, где лежал Фернандо, и ненависть ее просто жгла.
Что ж, ее можно понять. Я пошла посмотреть, как там этот юный насильник. Гидеон и Томас приблизились к нему первыми, хотя я заметила, что они не двинулись к нему, пока не пошла я. Поэтому я решила, что они любят его не больше, чем мы. Фернандо умеет настроить против себя кого угодно. Кажется, это его единственный талант.
Обнаженный живот крысенка представлял собой кровавое месиво там, где Ричард пытался выпустить ему кишки, но рана уже затягивалась, как в замедленно снятом кино. Тело его прямо на глазах восстанавливалось.
— Будет жить, — сказала я и сама услышала в своем голосе разочарование.
— Да, — сказал Томас, и в его голосе тоже прозвучало разочарование. Он встряхнулся и повернул ко мне свои печальные карие глаза. — Если бы он умер, Падма не оставил бы от города камня на камне, разыскивая вас. Поймите, Анита, Падма не просто любит своего сына — это — его единственный сын. Единственный шанс оставить наследника.
— Я не знала, что вампира это может волновать, — сказала я.
— В его родном времени и культуре сын — вещь невероятно важная. Сколько бы мы ни жили и кем бы ни стали, все мы когда-то были людьми, и до конца это никогда не уходит. Наша человеческая суть преследует нас столетиями.
— Но вы же человек?
Он усмехнулся и покачал головой:
— Был когда-то.
Я хотела еще что-то спросить, но он поднял руку:
— Если представится случай, мы с Гидеоном были бы рады поговорить с вами и с Ричардом о том, что такое триумвират и чем он может быть, но сейчас вам надо уйти, пока Фернандо не очнулся. В дневное время он нами командует.
Я широко открыла глаза, уставившись на Гидеона:
— Но ведь он не настолько альфа, чтобы подчинить себе Гидеона?
— Падма — мастер суровый, Анита. Тем, кто его ослушается, приходится плохо.
— И вот поэтому, — добавил Гидеон, — вам следует уйти как можно быстрее. Что прикажет сделать с вами этот petit bastard[6], когда проснется, лучше не говорить.
Он был прав. Тут Грегори вскрикнул — высоким жалобным воплем, который перешел в скулеж. Ричард говорил, что ноги у него начинают срастаться с вывернутыми коленями. Вдруг я поняла, что это значит.
— Если ноги срастутся в таком виде, Грегори останется калекой?
— Да, — ответил Гидеон. — Такое наказание придумал Падма.
Фернандо застонал с закрытыми глазами. Пора было убираться.
— Верните мне оружие, — попросила я.
Они не стали спорить, просто отдали. То ли доверяли мне, то ли решили, что я не стану убивать Фернандо, пока он без сознания. Они были правы, хотя этот крысенок вполне заслужил того. Я убивала и за меньшую провинность. За гораздо меньшую.
Грегори, на его счастье, отключился. Ричард держал его на руках как можно осторожнее. Где-то ребята нашли деревяшки и рубашкой Ричарда привязали их к ногам Грегори, как импровизированные шины. Вивиан тяжело повисла на Зейне, будто ноги ее не слушались. Еще она пыталась прикрыть руками низ живота. Так сильно изувеченная, еле может ходить, но все равно стесняется собственной наготы. А у нас не было одежды, чтобы ей предложить. Мое пальто осталось снаружи, за шатром.
Положение спас Томас, отдав ей свой шикарный пиджак. Он был достаточно длинен и прикрывал все, что надо.
Выйти из шатра в коридор — уже было некоторое облегчение. Я подобрала пальто и сунула пистолеты по карманам. Автомат висел у меня на груди.
Томас придержал для нас дверь. Я вышла последней.
— Спасибо, — сказала я, и мы оба знали, что я имела в виду не дверь.
— Для вас — всегда пожалуйста. — Он закрыл за нами дверь, и я услышала щелчок замка.
Я стояла на жарком солнце и купалась в его тепле. Как хорошо оказаться на улице, при свете дня! Но еще будет ночь, и я не знала, какую цену пришлось пообещать Жан-Клоду за Вивиан и Грегори, однако мысль об изувеченном теле Грегори, о Вивиан, передаваемой из рук в руки, как подстилка, заставила меня порадоваться заключенной сделке. Я не сказала бы, что за это можно заплатить любую цену, но примерно около того. Жан-Клод говорил — без изнасилований, без фактического сношения, без увечий, без сдирания кожи заживо. Час назад этот список казался мне достаточно полным и надежным.
Маленький ублюдок (фр.)