На десерт был творожный пудинг с шоколадом и малиной. Тройная угроза любой диете. Я бы, честно говоря, предпочла пудинг без всякой подливки. Фрукты, кроме земляники, и шоколад просто портят чистый вкус сливочного сыра. Но Жан-Клод любил такую подливку, а десерт был заказан вместо вина, от которого я отказалась. Терпеть не могу вкуса алкоголя. Поэтому десерт выбирал Жан-Клод. Кроме того, в этом ресторане не подают пудинг без подливки. Недостаточно изысканно, наверное.
Я съела пудинг целиком, погонялась за последним комком шоколада по тарелке — и отодвинула ее. Была сыта по горло. Жан-Клод устроил руку до плеча на скатерть, положил на нее голову и закрыл глаза, кайфуя, смакуя последние остатки десерта. Потом заморгал, будто выйдя из транса, и сказал, не поднимая головы:
— Ма petite, ты оставила немножко взбитых сливок.
— Наелась, — ответила я.
— Это же настоящие взбитые сливки. Они тают на языке и скользят по нёбу.
— Все, все! — Я замотала головой. — Не могу больше.
Он испустил долгий страдальческий вздох и сел ровно.
— Бывают ночи, когда ты приводишь меня в отчаяние, mа petite.
Я улыбнулась:
— Самое смешное, что иногда я точно так же думаю о тебе.
Он кивнул, чуть поклонился:
— Touche, ma petite, touche[3].
Он посмотрел мне за плечо и окаменел. Улыбка с его лица не сошла — ее просто сорвало. Это лицо стало непроницаемой маской. Я знала, даже не обернувшись, что у меня за спиной кто-то стоит, кто-то, кого Жан-Клод страшится.
Я уронила салфетку, подняла ее левой рукой, а в правой у меня оказался «файрстар». Когда я выпрямилась, он лежал у меня в руке на коленях. В «Демише», конечно, стрелять совсем не комильфо, но мне, черт побери, не впервые нарушать условности.
Повернувшись, я увидела, как между столов к нам идут двое. Женщина казалась высокой, пока не глянешь, что за каблуки у ее туфель. Четырехдюймовые шпильки. Я бы в них на первом же шаге ногу сломала. Платье у нее было белое, с прямым воротом, и стоило дороже всего моего убора с пистолетом вместе. Волосы очень светлые, почти белые, под цвет платья, и плечи укрыты простой белой норкой. Пышная прическа украшена блеском серебра и хрустальным огнем бриллиантов, как короной. Была она бела как мел, и даже косметика не могла скрыть, что она сегодня еще не пила крови.
Мужчина был человеком, хотя струилась из него гудящая энергия, которая заставляла в этом усомниться. Обращал на себя внимание его восхитительный коричневый загар, какой бывает на оливковой коже. Буйно вьющиеся каштановые волосы, подбритые на висках, спереди спадали локонами почти на глаза. Темно-карие глаза смотрели на Жан-Клода пристально и радостно, но с темной радостью. На нем был белый льняной костюм с шелковым галстуком.
Они остановились у нашего стола, как я и думала. Красивое лицо мужчины было обращено только к Жан-Клоду — будто я тут вообще отсутствовала. У него были очень резкие черты лица — от широких скул до почти крючковатого носа. Казалось бы, самое ординарное лицо, но оно поражало и притягивало к себе своей исключительно мужской красотой.
Жан-Клод встал, опустив свободно руки, на красивом лице не отражалось ничего.
— Сколько лет, сколько зим, Иветта!
— Много, Жан-Клод. — Она наградила его чудесной улыбкой. — Ты помнишь Балтазара? — Она тронула мужчину за руку, и он послушно охватил этой рукой ее талию и запечатлел целомудренный поцелуй на щеке. Тут он впервые посмотрел на меня. Никогда раньше ни один мужчина так на меня не смотрел. Если бы так глядела женщина, я бы сказала, что она ревнует. Вампирша совершенно свободно говорила на правильном английском, но с французским акцентом.
— Конечно, помню, — ответил Жан-Клод. — Время, проведенное с Балтазаром, запоминается надолго.
Мужчина обернулся к Жан-Клоду:
— Но не так надолго, чтобы ты остался с нами. — В его словах тоже слышался французский акцент, в котором угадывался еще какой-то. Как если смешать синее и красное, чтобы получить пурпурный цвет.
— Я — Мастер на своей земле. Разве не об этом мечтает каждый?
— Некоторые мечтают о кресле в совете, — ответила Иветта. Ее голос был все таким же слегка веселым, но в нем скрывался еще какой-то тон. Как если плывешь в темной воде и знаешь, что в ней водятся акулы.
— Я не рвусь к таким заоблачным высотам, — сказал Жан-Клод.
— Действительно? — спросила Иветта.
— Абсолютно, — заверил ее Жан-Клод.
Она улыбнулась, но глаза ее остались далекими и пустыми.
— Что ж, увидим.
— Здесь нечего видеть, Иветта. Я доволен своим положением.
— Если так, тебе нечего нас бояться.
— Нам и так нечего бояться, — сказала я и улыбнулась.
Они оба посмотрели на меня, как на собаку, вдруг исполнившую забавный номер. Что-то они начинали мне всерьез не нравиться.
— Иветта и Балтазар — посланцы совета, mа petite.
— Рада за них, — ответила я.
— Кажется, мы не произвели на нее впечатления, — сказала Иветта, поворачиваясь ко мне лицом. Глаза у нее были серовато-зеленые, с янтарными искорками вокруг зрачков. Я почувствовала, как она пытается затянуть меня в эти глаза, но у нее не выходит. От силы Иветты у меня плечи покрылись гусиной кожей, но захватить меня она не могла. Сильна, но не Мастер вампиров. Ее возраст ощущался у меня в черепе болью. Не меньше тысячи лет. Последняя вампирша такого возраста, с которой мне довелось столкнуться, чуть меня не угробила. Но Николаос была тогда Принцем Города, а Иветте об этом и мечтать не приходится. Если вампир не достиг состояния Мастера за тысячу лет, то это ему уже не светит никогда. С возрастом вампир набирает силу и умение, но у него есть предел. Иветта своего достигла. Я смотрела ей в глаза, сила ее текла по моей коже, а мне хоть бы что.
— Потрясающе, — сказала она, нахмурившись.
— Спасибо, — ответила я.
Балтазар обошел ее и опустился передо мной на одно колено. Положив руку на спинку моего стула, он наклонился ко мне.
Раз Иветта — не Мастер, то он не ее слуга. Только Мастер вампиров может создать человека-слугу. Значит, Балтазар принадлежит кому-то другому. Кому-то, кого я еще не знаю. И откуда у меня такое чувство, что вскоре мне предстоит с ним познакомиться?
— Мой Мастер — член совета, — сказал Балтазар. — И ты понятия не имеешь, какова его сила.
— А ты меня спроси, интересно ли мне это.
Гнев зажег его лицо, затемнил глаза, заставил крепче стиснуть спинку моего стула. Положив мне руку на ногу чуть выше колена, он стал сжимать пальцы. Я достаточно долго имею дело с монстрами, чтобы знать, как ощущается сверхъестественная сила. Он сжимал пальцы, и я знала, что у него хватит сил это делать до тех пор, пока не лопнут мышцы и кость не хрустнет, выскакивая из-под кожи.
Схватив его за галстук, я притянула его к себе и приставила ему к груди «файрстар». На его лице, в паре дюймов от моего, отразилось изумление.
— Спорим, я пробью в тебе дырку раньше, чем ты успеешь сломать мне ногу?
— Ты не посмеешь.
— Это почему?
В его глазах мелькнула тень страха.
— Я — слуга члена совета.
— Не помогает, — сказала я. — Попробуй соседнюю дверь.
— Не понял, — нахмурился он.
— Укажи ей более серьезную причину не убивать тебя, — объяснил Жан-Клод.
— Если ты застрелишь меня при свидетелях, попадешь в тюрьму.
— Это уже что-то, — вздохнула я и притянула его к себе почти вплотную. — Очень медленно сними руку с моего колена, и я не спущу курок. А если нет — рискну объясняться с полицией.
Он глядел на меня широко раскрытыми глазами.
— Это ведь правда. Ты действительно это можешь.
— Я не блефую, Балтазар. Запомни это на будущее, и, быть может, мне не придется тебя убивать.
Он разжал пальцы и медленно отодвинулся. Я отпускала его, пропуская галстук через руку, как леску спиннинга. Потом я откинулась на спинку, не убирая пистолет из-под скатерти. Мы оба были образцом благоразумия.
Но официант все равно подошел:
— Есть проблемы?
— Никаких, — ответила я.
— Пожалуйста, наш счет, — попросил Жан-Клод.
— Сию минуту, — ответил официант, несколько нервно наблюдая, как Балтазар поднимается с пола. Он попытался разгладить морщины на брюках, но лен есть лен. Он не рассчитан на коленопреклоненные позы.
— Первый раунд за тобой, Жан-Клод, — сказала Иветга. — Смотри, чтобы твоя победа не оказалась пирровой.
Они с Балтазаром вышли, даже не сев за стол. Наверное, не были голодны.
— Что произошло? — спросила я.
Жан-Клод сел.
— Иветта сегодня представляла совет. Балтазар — слуга одного из самых сильных членов совета.
— А зачем они приходили?
— Думаю, что из-за мистера Оливера.
Мистер Оливер — самый старый вампир, которого мне приходилось в жизни видеть. Ему был миллион лет — без шуток, именно миллион плюс-минус сколько-то. Для тех, кто разбирается в палеонтологии, уточняю: он действительно не был хомо сапиенс. Он был хомо эректус и умел ходить при дневном свете, хотя я не видела, чтобы он появлялся прямо под солнцем. Это единственный вампир, который на несколько минут заставил меня принять себя за человека. Тонкая ирония здесь в том, что он вообще никогда человеком не был. Он придумал план убрать Жан-Клода, подчинить себе всех местных вампиров и принудить их убивать людей. Оливер считал, что подобная бойня заставит власти снова объявить вампиров вне закона. Он полагал, что вампиры, имея законные права, слишком быстро распространятся и подчинят себе расу людей. В некотором смысле я была с ним согласна.
Его план мог бы и удасться, если бы я его не убила. Как это у меня получилось — долгая история, которая для меня кончилась комой. Неделя без сознания, так близко к смерти, что врачи не могли понять, как я выжила. Им вообще была неясна причина комы, а объяснять про вампира хомо эректус и про вампирские метки почему-то никому не хотелось.
Я вытаращилась на Жан-Клода:
— Тот психованный тип, что хотел убить тебя во время Хеллоуина?
— Oui.
— А при чем здесь он?
— Он был членом совета.
Я чуть не засмеялась:
— Не может быть. Он был стар, старше смертного греха, но у него не было такой силы.
— Я тебе говорил, что он согласился ограничить свою силу, mа petite. Сперва я не знал, кто он такой, но он был членом совета, известным под именем Колебатель Земли.
— Извини?
— Он мог одной своей силой устраивать землетрясения.
— Не может быть.
— Может быть, mа petite. Он согласился не обрушить город под землю, потому что это было бы расценено как обычное землетрясение. Он же хотел, чтобы вину за кровопролитие возложили на вампиров. Ты помнишь, он хотел, чтобы вампиров снова поставили вне закона. Землетрясение в этом ему не помогло бы, а кровавая баня — вполне. Никто ведь, даже ты, не поверит, что землетрясение может вызвать обыкновенный вампир.
— Что да, то да, не поверю… — Я посмотрела ему в глаза. — Ты серьезно?
— Смертельно серьезно, mа petite.
Слишком это было много, чтобы переварить все за раз. Если сомневаешься, плюй на все и ничему не удивляйся.
— Значит, мы убрали члена совета. Ну и что?
Он покачал головой:
— Ты совсем не боишься, mа petite. Ты понимаешь, в какой опасности находимся все мы?
— Нет — и не знаю, что значит «все мы». Кто еще, кроме нас?
— Все наши.
— Что значит — «все наши»?
— Все мои вампиры и все, кого совет сочтет нашими.
— Ларри? — спросим я.
Он вздохнул:
— Да, наверное.
— Мне ему позвонить? Предупредить? Насколько велика опасность?
— Я не знаю точно. Еще не было случая, чтобы кто-то убил члена совета и не занял его места.
— Его убила я, а не ты.
— Ты — мой слуга-человек. Твои действия совет считает продолжением моих.
Я уставилась на него:
— То есть убитые мной — это убитые тобой?
Он кивнул.
— Я не была твоим слугой, когда убила Оливера.
— Я бы этот маленький секрет сохранил между нами.
— Почему?
— Может быть, они не убьют меня, mа petite, но охотник за вампирами, убивший члена совета, приговорен. Без суда и сомнений.
— Даже если сейчас я твой слуга?
— Это может тебя спасти. Один из самых строгих наших законов — не уничтожать cлyгy другого.
— И они не могут меня убить, потому что я твой слуга.
— Убить — нет, но могут ранить. Так ранить, что ты будешь желать смерти.
— То есть пытать?
— Не в обычном смысле слова. Но они — мастера находить, чего ты боишься больше всего на свете, и пускать это в ход. Твои же мечтания они используют против тебя, вывернут все, что в тебе есть, так, чтобы ты приняла нужную им форму.
— Я знала Мастеров вампиров, которые умели чуять желания твоего сердца и использовать их против тебя же.
— Все наши проявления, что ты видела раньше, — это как далекий сон, mа petite. А совет — это явь. Тот кошмар, который служит основой нам всем. Страх, которого боимся даже мы.
— Иветта и Балтазар не показались мне особо страшныМИ.
Он смотрел на меня, и на лице его ничего нельзя было прочесть. Это была маска — гладкая, вежливая, скрытная.
— Если тебя они не напугали, mа petite, то лишь потому, что ты их не знаешь. Иветта стала у совета лизоблюдом, потому что получает постоянный поток жертв.
— Жертв? То есть человеческих жертв?
— Бывает, что человеческих. Но Иветта считается извращенной даже среди вампиров.
Я не была уверена, что хочу уточнять, но…
— Извращенной в чем?
Он вздохнул, глядя себе на руки. Они лежали на скатерти совершенно неподвижно. Будто он отодвигался от меня. Я буквально слышала, как со щелчком становятся на место стены. Он восстанавливал в себе Жан-Клода, Принца Города. Я была потрясена, поняв, что изменение было. Оно было настолько плавным, что я раньше не осознавала: со мной, на наших свиданиях, он другой. Я не знаю, то ли он становился собой, то ли таким, каким я хотела его видеть, но он бывал расслабленней, менее защищенным. И очень горестно было смотреть, как он надевает на себя лицо, которое носит на публике.
— Иветта любит мертвых.
Я наморщила лоб:
— Но она же вампир. Так что ничего странного.
Он поглядел на меня совсем не по-дружески.
— Я не буду сейчас это обсуждать, mа petite. Ты делишь со мной ложе. Если бы я был зомби, ты бы ко мне и не притронулась.
— Это правда. — Понадобилась пара секунд, чтобы до меня дошел смысл. — Ты хочешь сказать, что Иветта любит заниматься сексом с зомби, по-настоящему разложившимися трупами?
— В числе прочего.
Я не смогла скрыть отвращения.
— Боже мой, это же… — Я не находила слов, потом нашла: — Это же некрофилия!
— Если ничего лучшего не подвернется, она готова использовать мертвое тело, но истинная для нее радость — сгнивший анимированный труп. Твой талант, mа petite, ее бы очень заинтересовал. Ты могла бы поднимать для нее неиссякаемый поток партнеров.
— Я не стала бы поднимать мертвых для ее забавы.
— Поначалу — нет, — согласился он.
— Ни при каких обстоятельствах.
— Совет умеет находить обстоятельства, которые заставят тебя делать практически что угодно.
Я глядела ему в лицо и жалела, что ничего не могу на нем прочесть. Но я поняла, в чем дело. Он закрылся от них.
— И в насколько глубокой дыре мы находимся?
— Достаточно, чтобы всех нас в ней похоронить, если совет захочет.
— Может быть, не надо было мне убирать пистолет, — сказала я.
— Возможно, — ответил он.
Принесли счет, мы расплатились и вышли. Я забежала в туалет и снова вытащила пистолет. Ключи от машины взял Жан-Клод, так что ничего, кроме пистолета, мне нести не надо было. От туалета до двери недалеко, и черный пистолет на фоне черного платья никто либо не заметил, либо просто не захотел возникать. А чего вы ждали?
Туше, моя крошка, туше (фр.)