Я мотнула головой. Что-то он на самом деле задумал. Приятно знать, что не каждый вдруг переменился до неузнаваемости. Одна вещь, на которую всегда можно положиться, — это Жан-Клод. Какая он ни есть заноза, зато он всегда есть. Надежен в каком-то своем, вывернутом смысле. Жан-Клод — надежен? Наверное, я устала сильнее, чем сама думала.
Жан-Клод открыл дверь спальни и вошел, пригласив меня изящным жестом. При виде кровати я остановилась. На ней сменили постель. Красные простыни. Багряные полы балдахина над почти черным деревом. С десяток подушек, пронзительно и ярко-алых. И даже после этой ночи все это бросалось в глаза.
Кажется, мне нравится ваш новый декор.
Белье надо было сменить. А вы всегда жаловались, что я мало использую цвета.
Я глядела на кровать:
Все, больше не жалуюсь.
Я сделаю вам ванну. — И он пошел в ванную, не отпустив ни шутки, ни рискованного замечания. Это почти тревожило.
Тот, кто сменил постель, убрал и кресла, на которых сидели Эдуард и Харли. Я все равно не стала бы садиться на чистые кресла, покрытая той чертовщиной, которая меня обляпала, и потому села на белый ковер, стараясь ни о чем не думать. Не думать — это легче сказать, чем сделать. Мысли гонялись друг за другом, как вервольф, ловящий собственный хвост. От такого сравнения у меня из глотки вырвался смех, перешедший во всхлип или стон, и я зажала рот тыльной стороной ладони. Мне не понравился этот звук. В нем слышались безнадежность, побитость.
Побита я не была, черт побери, но все болело. Если бы то, что я ощущала, было бы на самом деле раной, я бы истекла кровью.
Наконец дверь в ванную открылась, и в клубе влажного и теплого воздуха вышел Жан-Клод. Рубашку он снял, и совершенную грудь портил крестообразный шрам. В одной руке он держал свои сапоги, а в другой — полотенце, алое под цвет простыням.
Я умылся под краном, пока наполнялась ванна, — сказал Жан-Клод, изящно ступая босыми ногами по белому ковру. — Боюсь, что использовал последнее чистое полотенце. Сейчас я вам принесу другое.
Отняв руку ото рта, я кивнула и смогла все же произнести:
Спасибо.
Потом я встала раньше, чем он успел предложить мне помощь. Не нужна мне помощь.
Жан-Клод отступил в сторону. Черные волосы тугими локонами рассыпались у него по плечам, завиваясь от влажной жары ванной. Стараясь не смотреть на него, насколько это было в человеческих силах, я вошла в ванную.
Там было тепло и парно, черная мраморная ванна пузырилась пеной. Жан-Клод подал мне лаковый поднос с туалетного столика. Там стояли шампуни, мыло, соли для ванны и что-то похожее на масла.
Выйдите и дайте мне раздеться.
Ma petite, чтобы надеть это на вас, понадобилась помощь двоих. Разве вы сможете сами это снять?
Голос его был совершенно безразличным, лицо таким спокойным, а взгляд таким невинным, что я не смогла сдержать улыбку. И вздохнула.
Если вы развяжете эти две завязки сзади, с остальным я справлюсь. Только без глупостей.
Я подхватила руками лифчик, потому что одна завязка его держала. Насколько я понимала, вторая завязка была главным креплением всего наряда.
Пальцы Жан-Клода коснулись верхней завязки. Я видела его в затуманенном зеркале. Завязка распалась, и кожаная сбруя поддалась с легким вздохом. Жан-Клод перешел ко второй завязке, даже не попытавшись лишний раз провести пальцами по моей коже. Развязав ее, он сделал шаг назад.
Никаких глупостей, ma petite.
И он вышел из ванной, исчезнув из затуманенного зеркала, как фантом. Когда дверь закрылась, я стала развязывать остальные узлы. Будто счищала с себя корку, сдирая эти покрытые слизью кожаные ремешки.
Поставив поднос на край ванны, я села в воду. Вода была горячая, на самую чуточку больше, чем нужно, и я погрузилась в нее до самого подбородка, но не могла расслабиться. Эта дрянь липла пятнами к моему телу, и ее надо было снять. Я стала скрестись. Мыло пахло гардениями, шампунь — травами. Уж можете поверить: Жан-Клод не станет покупать стандартную дешевку в бакалейной лавке.
Волосы я промыла дважды, погружаясь в воду с головой. Мне удалось оттереть себя дочиста — по крайней мере, наружно. Зеркало очистилось от испарины, и в нем отражалась только я. Весь тщательно наложенный грим я смыла, черные густые волосы убрала с лица. На меня глядели огромные, почти черные глаза. Кожа была бледна почти до снежной белизны. У меня был потрясенный, неземной, нереальный вид.
В дверь осторожно постучали:
Ma petite, можно мне войти?
Я поглядела на воду — пена все еще держалась. Чуть подгребя ее ближе к себе, я ответила:
Входите!
Пришлось сделать над собой серьезное усилие, чтобы подавить желание погрузиться чуть глубже. Но я села прямо, надеясь на пузыри пены. И вообще не буду я ежиться. Да, я сижу голая в ванне с пеной. И что? Никто тебя не смутит, если ты сама не смутишься.
Жан-Клод вошел, неся два красных махровых полотенца. И закрыл за собой дверь, чуть улыбнувшись:
Не стоит напускать сюда холод.
Я чуть прищурилась, но ответила:
Да, наверное.
Куда вам положить полотенца? — спросил он. — Сюда? — Он начал класть их на туалетный столик.
Там мне их не достать.
Сюда? — Он положил их на табурет. Жан-Клод по-прежнему был одет только в джинсы, и его бледные ступни четко вырисовывались на черном ковре.
Тоже далеко.
Он сел на край ванны, положив полотенца на пол. И глядел на меня, будто видел сквозь пену.
Так достаточно близко?
Может быть, даже слишком близко.
Он поиграл пальцами с пузырьками у края ванны.
Вам теперь лучше, ma petite?
Я же говорила: без приставаний. Вы не запомнили?
Насколько я запомнил, ma petite, вы сказали «без приставаний, пока я не отмоюсь». — Он улыбнулся. — Теперь вы отмылись.
Я вздохнула:
Господи, что за буквоед!
Он водил пальцами по воде, повернувшись так, что стали видны шрамы на спине от плетей. Тонкие и белые, и мне вдруг захотелось их потрогать.