Жан-Клод отбивался от вопросов как профессионал, улыбчивый, изящный — просто обложка журнала, а не вампир. Я улыбнулась, прильнула к нему, встав на цыпочки, прижалась губами к его уху почти вплотную, хоть лизни, зато микрофоны теперь меня не услышат. Это было и кокетливо, и ребячески, но ладно, ничто не совершенно. И я шепнула:
Уведите меня отсюда, а то я вытащу пистолет и сама проложу себе дорогу.
Он засмеялся, и этот смех как меховая подкладка прошел по моей коже, теплый, щекотный и в чем-то непристойный. Репортеры заохали и заахали. Я подумала, не действует ли смех Жан-Клода в записи или в трансляции. Мысль пугала.
Ах вы шаловливая девочка, ma petite!
Никогда больше так меня не называйте! — яростно шепнула я.
Прошу прощения.
Он улыбнулся, помахал рукой и повел меня сквозь толпу репортеров. Два швейцара-вампира пошли помогать нам пробиться. Оба они были крупные, мускулистые, и ни один из них не был мертв давно. У них были розовые щеки и почти живой вид, значит, уже на ком-то сегодня подкормились. Да, но и Жан-Клод тоже. Мне все труднее становилось осуждать монстров.
Дверь открылась, мы вошли внутрь. Тишина — это было чудесно. Я повернулась к Жан-Клоду:
Как вы смели вот так выставить меня на прессу?
Это не подвергло вас опасности, ma petite.
А вам не пришло в голову, что, если я выберу Ричарда, а не вас, мне может не захотеться, чтобы все знали, как я встречалась с вампиром?
Он чуть улыбнулся:
Достаточно хорош, чтобы встречаться, но недостаточно, чтобы объявить об этом публично?
Мы ходили куда угодно — от симфоний и до балетов. Я не стыжусь вас.
Правда? — Улыбка исчезла, сменившись чем-то другим, если не злостью, то чем-то похожим. — Отчего тогда вы сердитесь, ma petite?
Я открыла рот — и закрыла. Дело в том, что я предпочитала не объявлять обо всем этом публично, поскольку, очевидно, никогда не верила, что могу выбрать Жан-Клода. Он — вампир, мертвец. В этот момент мне стало ясно, насколько я все же полна предрассудков. Он был вполне хорош, чтобы встречаться с ним. Держаться за руки, может быть, и немного больше. Но существовал предел, точка, где я всегда сказала бы «стоп», потому что он труп. Красивый труп, но вампир есть вампир. Влюбиться в него по-настоящему невозможно. И секс с ним иметь нельзя — ни коим образом. Одно правило Жан-Клода насчет встреч с обоими ребятами я нарушала все время. Я не давала Жан-Клоду тех шансов, которые давала Ричарду. И теперь, когда все это попало в национальное телевидение, кот вылез из мешка. Меня смутило, что кто-то может подумать, будто я встречаюсь с ним на самом деле. Что будто я неровно дышу к ходячему мертвецу.
И мою злость смыло сознание, что я — лицемерка. Не знаю, сколько из этого выразилось у меня на лице, но Жан-Клод склонил голову набок:
Мысли витают вокруг вашего лица, ma petite, но что за мысли?
Я посмотрела на него прямо.
Мысли о том, что я должна перед вами извиниться.
Он широко раскрыл глаза.
Исторический день. И за что вы хотите извиниться?
Я не знала, как сказать это словами.
Вы были правы, а я нет.
Он приложил пальцы к груди, пародируя крайнюю степень удивления.
Вы признаете, что относились ко мне как к некоей постыдной тайне, которую надо прятать. Изгнанной из ваших истинных чувств, пока вы обнимаетесь с Ричардом и его живой плотью.
Хватит, — нахмурилась я. — Посмотрим, буду ли я еще за что-нибудь приносить вам извинения.
Достаточно будет танца, — сказал он.
Я не танцую, вы это знаете.
Сегодня — открытие моего танцевального клуба, ma petite. Вы — моя дама. И вы действительно собираетесь отказать мне в одном-единственном танце?
В такой формулировке это действительно звучало мелочно.
Один танец.
Он улыбнулся — порочно, маняще. Так должен был змей улыбаться Еве.
Я думаю, у нас хорошо получится танцевать друг с другом, ma petite.
Сомневаюсь.
Я думаю, у нас друг с другом многое должно получиться хорошо.
Вам дай один танец, и вы уже хотите весь набор. Назойливый вы тип.
Он чуть поклонился, улыбаясь, сияя глазами.
К нам решительно подошла какая-то вампирша. Она была повыше Жан-Клода, то есть не ниже шести футов. Была она светловолосая и синеглазая, и будь ее внешность хоть на йоту более нордической, получилась бы девушка с плаката о превосходстве расы господ. На ней был фиолетово-синий купальник с прорезанными в стратегических точках отверстиями. Она была широкоплечая, мускулистая и при этом умела быть полногрудой. До самых бедер шли высокие сапоги того же цвета.
Анита Блейк, это Лив.
Позвольте, я угадаю, — сказала я. — Это Жан-Клод выбирал ваш наряд.
Лив глянула на меня с высоты своего роста, будто меня можно было одним этим ростом подавить. Я не моргнула глазом, и она улыбнулась:
Он у нас босс.
Я уставилась на нее и чуть не спросила почему. Ее возраст давил на меня просто физически. Шестьсот лет — вдвое, если не больше, старше Жан-Клода. Так почему босс — он? Ответ я прочитала кожей, он был как холодный ветер. Силы не хватает. Она не была Мастером вампиров, и никакой стаж этого не изменит.
На что это ты уставилась? — спросила она, заглянула мне в глаза и покачала головой. — Она действительно иммунна к нашему взгляду.
К твоему взгляду, — уточнила я.
Она уперлась руками в бедра:
И что это должно означать?
То, что в тебе соку не хватит меня подавить.