Для женщины, которая не любит флиртовать, у тебя слишком много поклонников.
Именно потому, что я не флиртую.
Джейсон замолчал до самого поворота.
Ты хочешь сказать, что их манит вызов, трудность?
Что-то вроде этого.
Поворот лестницы не просматривался, а я терпеть не могу, когда не просматриваются повороты. Но на этот раз меня такая ситуация устраивала: я пришла сюда не убивать. Вампиры ведут себя куда более дружелюбно, если ты не пытаешься их убить.
Ричард уже здесь?
Пока нет. — Он оглянулся на меня. — Ты думаешь, это удачная мысль — свести их обоих в одном месте и в одно время?
Абсолютно неудачная, — уверенно сказала я.
Что ж, по крайней мере, в этом мы с тобой согласны.
Дверь внизу лестницы была окована железом и сделана из тяжелого темного дуба. Она была похожа на портал, ведущий в другое время — когда подземелья были высшим шиком, рыцари спасали дам или устраивали небольшую бойню крестьянам, и никто ничего против не имел — кроме разве что крестьян.
Джейсон вынул из кармана штанов ключ, отпер дверь и толкнул ее. Она бесшумно повернулась на смазанных петлях.
С каких это пор у тебя свой ключ? — спросила я.
Я теперь здесь живу.
А колледж?
Он пожал плечами:
Мне это теперь не кажется важным.
Собираешься всю жизнь прожить комнатным волком у Жан-Клода?
Мне моя жизнь нравится.
Я покачала головой.
Не понимаю. Я изо всех сил отбиваюсь, чтобы от него не зависеть, а ты просто на все плюнул. Не понимаю и не могу понять.
У тебя есть диплом колледжа? — спросил он.
Есть.
А у меня нету. Но мы с тобой сейчас оба в одной и той же норе.
Тут он был прав.
Джейсон пригласил меня пройти в дверь с низким эффектным поклоном, на котором просто было написано: «Подражание Жан-Клоду». У Жан-Клода этот жест получался куртуазным и настоящим, у Джейсона — чисто пародийным.
Дверь вела в гостиную Жан-Клода. Потолок терялся в темноте, но свисающие черные с белым шелковые драпри образовывали матерчатые стены с трех сторон. Четвертая сторона была из голого камня, выкрашенная в белый цвет. Камин из белого камня казался настоящим, но я знала, что это не так. Белый мрамор каминной полки пронизывали черные жилки, решетку скрывал серебряный экран. Четыре серебристо-черных кресла стояли вокруг кофейного столика из дерева и стекла. Из стоящей на столе вазы возносились черные тюльпаны. Высокие каблуки моих туфель ушли в толстый черный ковер.
В комнате появилась еще одна новая вещь, которая заставила меня остановиться. Картина над камином. Трое, одетые в костюмы семнадцатого века. Женщина в серебристом платье, с квадратным лифом, каштановые волосы завиты в аккуратные локоны. В руке она небрежно держит розу. Рядом с ней — мужчина, высокий и худощавый, с темно-золотыми волосами, завивающимися кольцами ниже плеч. У него — усы, ван-дейковская бородка настолько темно-золотого цвета, что он переходит в каштановый. На нем — мягкая широкополая шляпа с пером, одежда — белая с золотом. Но подошла я к картине из-за второго мужчины.
Он сидит прямо за женщиной. Одеяние — черное с серебристой вышивкой, широкий кружевной воротник и кружевные манжеты. На коленях он держит широкополую шляпу с пером и серебряной пряжкой. Черные волосы мелкими локонами спадают ему на плечи. Он чисто выбрит, и художник не преминул передать зовущую глубину его синих глаз. Я глядела в лицо Жан-Клода, написанное за сотни лет до моего рождения. Остальные двое улыбаются, только он один — серьезен и прекрасен — темный фон к их свету. Как тень смерти, пришедшая на бал.
Я знала, что Жан-Клоду несколько сотен лет, но никогда не видела такого очевидного доказательства, никогда мне это не совали так прямо под нос. И еще одна вещь меня встревожила в этом портрете: не солгал ли мне Жан-Клод о своем возрасте?
Послышался звук, и я обернулась. Джейсон устроился в кресле, Жан-Клод стоял за моей спиной. Пиджак он снял, и вьющиеся волосы рассыпались по алой рубашке. Манжеты были длинными и узкими, застегнутыми на три старинные запонки, как и высокий воротник. Материя скрывала его соски, но оставляла открытым пупок, привлекая взгляд к верхнему краю штанов. А может, это только мой взгляд привлекало. Не стоило сюда приезжать. Он так же опасен, как убийца, если не больше. Опасен в таких смыслах, для которых у меня нет слов.
Он подошел в своих черных сапогах, двигаясь грациозно, как пойманный светом фар олень. Я ожидала вопроса, как мне нравится картина. Вместо этого он сказал:
Расскажите мне о Роберте. Полиция мне сообщила, что он мертв, но они не разбираются. Вы видели тело. Он воистину мертв?
Голос его был полон заботы и тревоги, и это застало меня врасплох
У него вынуто сердце.
Пробито осиновым колом? Тогда еще можно его оживить, если кол вынуть.
Я покачала головой:
Удалено полностью. Ни в доме, ни во дворе его найти не удалось.
Жан-Клод остановился, неожиданно плюхнулся в кресло, глядя в никуда — или так мне показалось.
Значит, его действительно больше нет.
В его голосе звучала скорбь, как иногда звучал смех, и я почувствовала ее как холодный и серый дождь.
Вы же о Роберта ноги вытирали. Зачем нужны эти плачи и стенания?
Он поглядел на меня:
Я не плачу.
Но вы же с ним обращались как со скотом!
Я был его Мастером. Если бы я обращался с ним по-хорошему, он бы воспринял это как слабость, вызвал бы меня, и мне пришлось бы его убить. Не судите о вещах, в которых вы не разбираетесь.
В последней фразе прозвучал гнев достаточно сильный, чтобы пройтись по моей коже, как мехом.
В нормальной ситуации я бы разозлилась, но сегодня…
Я прошу прощения. Вы правы, я не понимаю. Я думала, что вам на Роберта не плевать лишь в той степени, в которой он усиливает вашу власть.