Дверь за нами закрылась, и я не думаю, что кто-то ее закрыл. По крайней мере руками. Безопасно тут или нет, а эта мелкая демонстрация силы подействовала мне на нервы.
Воздух в комнате был до невозможности неподвижный, спертый. Пахло пылью, сухостью и плесенью. В такой комнате даже с закрытыми глазами можно сказать, что тут давно уже никто не живет. Слева была открытая арка, ведущая в комнату поменьше. Там стояла кровать с подушками и покрывалом, серыми от пыли. В углу стояло трюмо, отражавшее пустую комнату.
В гостиной мебели не осталось. На деревянном полу лежал густой слой пыли. Подол платья Айви оставлял в ней широкий след, когда она направилась к двери в дальней стене. На полу показалась полоска света, золотого и не электрического. Я бы предположила, что от свечей.
Дверь открылась раньше, чем Айви ее коснулась. Оттуда вылилась густая волна света, более яркого, чем полагалось бы, поскольку мы долго пробыли в темноте. В раме света стоял вампир. Невысокий, худенький, с лицом слишком молодым для красивого — скорее хорошеньким. Он умер настолько недавно, что на коже еще остался загар, полученный на море, или на озере, или вообще на солнце. Слишком он казался молодым, чтобы быть мертвым. Наверное, ему было восемнадцать — меньше уже противозаконно, но все равно он выглядел слишком изящно и незаконченно. Вечная нимфетка.
— Я Брюс.
Казалось, что-то его смущает. Может быть, одежда. На нем был бледно-серый фрак с фалдами и брюки со штрипками. Белые перчатки подходили по цвету к тому, что было видно от сорочки. Шелковый серый жилет. Бабочка и кушак красные, под цвет платья Айви. Казалось, они оделись на променад.
По обе стороны двери стояли канделябры в рост человека, заливая помещение золотым светом. Сама комната в два раза больше гостиной — когда-то, быть может, была кухней. Но она в отличие от первых двух комнат была обставлена заново.
На полу расстелен персидский ковер с узорами яркими, как витражи. Вдоль длинных стен висят гобелены. На одной стене единорог бежит от стаи гончих. На другой — батальная сцена, так потускневшая от времени, что фигуры сливаются с тканью. Дальняя стена задрапирована ярким шелком, свисающим с потолка на тяжелых шнурах. Слева от драпри — дверь.
Айви поставила свечу в пустой подсвечник канделябра и встала перед Жан-Клодом. Чтобы заглянуть ему в глаза, она склонила голову набок.
— Ты красив. — Она провела пальцами по краю его пиджака. — Я думала, что врут. Что таких красивых не бывает.
Она потрогала перламутровые пуговицы, начав с шеи и вниз. Когда она дошла до последней пуговицы, Жан-Клод отвел ее руку.
Айви это вроде бы понравилось. Она встала на цыпочки, положив ему на грудь руки до локтей. Ее губы подались вперед, сложенные для поцелуя.
— И трахаешься ты так же дивно, как выглядишь? Мне говорили, что да. Но ты така-а-я милашка… Нет, так не бывает. — Жан-Клод взял ее лицо в ладони, улыбнулся ей.
Ее красные губы изогнулись в улыбке. Она прильнула к нему, прижалась всем телом.
Жан-Клод все так же легко держал ее лицо, будто она и не навалилась на него всей тяжестью.
Улыбка ее стала увядать, как скрывается садящееся солнце. Она медленно соскользнула вниз, опускаясь перед ним на всю стопу. В колыбели его ладоней ее лицо стало пустым и белым.
Брюс отдернул ее за руку. Айви пошатнулась и упала бы, если бы он ее не подхватил. Она недоуменно огляделась, будто не понимая, где находится.
Теперь улыбался Жан-Клод:
— Много времени прошло, как я был игрушкой всякого, кто меня хотел. Очень много времени.
Айви обвисла в руках Брюса. Лицо ее заострилось от страха. Потом она оттолкнулась от Брюса, чтобы встать прямо, сама. Одернула без надобности платье. Страх почти исчез из ее лица, только около глаз еще что-то сжималось.
— Как ты это сделал?
— Столетия тренировки, малышка.
От злости ее глаза потемнели.
— Ты не должен уметь захватывать взглядом другого вампира.
— А ты? — спросил он с оттенком веселого интереса.
— Не смейся надо мной!
Я ощутила какое-то сочувствие к ее досаде. Жан-Клод может достать любого как хочет.
— Детки, вам велели нас проводить, так давайте же.
Айви встала перед ним, сжав руки в кулаки. Злость заливала ей глаза, и радужки разошлись, захватывая белки, пока взгляд не стал казаться слепым. Ее мощь наполняла комнату, ползла по коже, поднимала у меня волоски на теле, будто по ним провели пальцем.
Рука потянулась к браунингу — привычка.
— Нет, Анита, в этом нет необходимости, — сказал Жан-Клод. — Эта малышка мне дурного не сделает. Она показывает клыки, но если только она не хочет умереть на этом великолепном ковре, она больше не будет забывать, кто я и что я. Я — Мастер Города! — Его голос прогремел под сводами, и эхо так наполнило весь дом, весь воздух, что я будто дышала его словами.
Когда гром затих, меня била дрожь. Айви овладела собой. Она все еще злилась, но глаза стали нормальные.
Брюс положил руку ей на плечо, будто не был уверен, что она прислушается к голосу разума. Она стряхнула руку и грациозно двинулась к открытой двери.
— Мы отведем вас вниз. Там ждут другие.
Жан-Клод отвесил низкий театральный поклон, не отрывая от нее глаз.
— После вас, моя милая. Леди всегда идет перед джентльменом и никогда — позади.
Она улыбнулась, вдруг снова довольная собой.
— Тогда пусть твоя человеческая леди идет рядом со мной.
— Это вряд ли, — сказала я.
Она повернулась ко мне с невинным видом:
— Разве ты не леди? — Она подошла ко мне, театрально покачивая бедрами. — Жан-Клод, ты привел к нам женщину, которая не леди?
Я услышала, как он вздохнул.
— Анита настоящая леди. Идите рядом с ней, ma petite, только осторожно.
— А какая разница, что эти мудаки будут обо мне думать?
— Если вы не леди, то вы шлюха. Лучше вам не знать, что бывает с женщиной-шлюхой, попавшей в эти стены. — Это было сказано усталым голосом, будто он здесь был, участвовал в этом и ему это совсем не нравилось.
Айви улыбнулась мне, пристально глянув карими глазами. Я встретила ее взгляд и улыбнулась в ответ.
Она нахмурилась:
— Ты человек! Ты не можешь вот так выдерживать мой взгляд.
— Сюрприз, — ответила я.
— Мы идем? — поинтересовался Жан-Клод.
Айви снова нахмурилась, но шагнула в открытую дверь — и вниз по ступенькам, придерживая рукой подол, чтобы не наступить. Она обернулась ко мне:
— Ты идешь?
Я оглянулась на Жан-Клода:
— Насколько я должна быть осторожной?
Ларри и Джейсон встали рядом со мной.
— Защищайтесь, если они первыми прибегнут к насилию. Но не проливайте первую кровь и не наносите первый удар. Защищайтесь, но не нападайте, ma petite. Сегодня все ограничится играми, если вы не превратите это во что-то серьезное. Но ставки не так высоки.
Я мрачно сказала ему:
— Мне это не нравится.
Он улыбнулся:
— Я знаю, но потерпите нас, ma petite. Помните о человеке, которого вы хотите спасти, и держите ваш чудесный характер под контролем.
— Ну, человек? — спросила Айви. Она ждала меня на ступенях с видом нетерпеливого и капризного ребенка.
— Иду, — сказала я. Но не побежала, чтобы поравняться со ждущей вампиршей. Пошла нормальным шагом, хотя от тяжести ее взгляда у меня чесалась кожа. Остановившись наверху лестницы, я глянула вниз. Оттуда пахнуло холодом и сыростью. Воздух нес запах затхлости, замкнутого пространства, плесени. Было ясно, что там нет окон и по стенам кое-где сочится вода. Подвал. Терпеть не могу подвалов!
Набрав в грудь вонючего воздуха, я шагнула на ступеньку. Таких широких ступеней я ни в одном подвале не видела. Дерево было свежим и шероховатым, будто здесь не жалели времени, чтобы его драить или песочить. На каждой ступеньке хватало места для двоих. Но мне не хотелось стоять с ней вдвоем на ступенях. Для Жан-Клода она, быть может, угрозы не представляла, но я не тешила себя иллюзиями насчет ее возможностей по отношению ко мне. Она была еще юным Мастером, просто младенцем, но ее сила бурлила под поверхностью, я ощущала это кожей. Я остановилась ступенькой выше, ожидая, чтобы она пошла вперед.
Айви улыбнулась. Она чуяла мой страх.
— Если мы обе леди, то идти должны рядом. Пойдем, Анита. — Она протянула мне руку: — Пойдем вместе.
Я не хотела, чтобы она была так близко. Если она на меня набросится, не будет времени что-нибудь сделать. То ли успею выхватить пистолет, то ли нет. Меня злило, что я не должна показывать оружие. Злило — и пугало. Одна из причин, что я до сих пор жива, — привычка сначала стрелять, потом спрашивать. Если делать наоборот, вряд ли останешься в живых.
— Слуга Жан-Клода меня боится? — Она стояла на фоне темноты и улыбалась. Подвал за ее спиной казался большой черной ямой.
Но она не умеет чуять метки вампира, иначе бы поняла, что я не слуга. Не так уж она сильна, как хочет казаться. Так я надеялась.
Игнорируя протянутую руку, я спустилась. При этом я плечом коснулась ее голой кожи, и будто черви заползали по моей руке. Я шла вниз, в кромешную тьму, стиснув левой рукой перила. Сзади застучали ее каблуки — она хотела поравняться со мной. Ее раздражение ощущалось как исходящий от кожи жар. Мужчины, я слышала, шли за нами, но я не оглянулась проверить. Выпендриваемся? Ладно, это я умею отлично.
Мы шли рядом, как лошади в парной упряжке, у меня левая рука на перилах, она приподнимает руками подол. Я взяла такой темп, что плавное скольжение стало невозможно, разве что она умела летать. А она не умела.
Схватив меня за правую руку, она развернула меня лицом к себе. Я не могла достать пистолет. А поскольку ножны были у меня на запястьях, я и нож достать не могла. Стояла лицом к лицу с разъяренным вампиром и не могла достать оружие. Единственное, что могло меня спасти, — если бы она не собиралась меня убивать. Но вверять свою жизнь благоволению Айви — не очень верная ставка.
Ее злость разливалась по моей коже. Жар исходил от ее тела. Ее рука казалась горячей даже сквозь кожаный жакет. Я не пыталась вырваться: создание, которое может выжать автомобиль, тебя не выпустит. Ее прикосновение не жгло, это был не того рода жар, но трудно было бы убедить мое тело, что это не будет в конце концов больно. Годы предупреждений: не трогай, горячо. Меня обдавало жаром, будто я стояла рядом с костром. Если бы это она не делала бессознательно, это бы производило впечатление. Да оно, черт побери, и так производило впечатление. Дайте ей еще несколько столетий, и она будет чертовски опасна — будто сейчас недостаточно.
Я все еще могла смотреть ей в глаза, бездонные, горящие собственным светом. Много мне от этого пользы, если она мне глотку перервет.
— Если ты ее тронешь, Айви, перемирие окончено, — сказал Жан-Клод, соскользнув с лестницы и встав между нами. — А ты этого не хочешь, Айви.
Он провел пальцем по линии ее скулы.
Удар энергии пронесся от него к ней, ко мне. Я ахнула, но она меня выпустила. Онемевшая рука повисла вдоль тела, будто легла спать. Пистолета бы мне не удержать. Я хотела спросить, какого черта она со мной сделала, но не спросила. Когда я снова начну владеть рукой, мы с ней это обсудим.
Между нами вклинился Брюс, склонившись над Айви, как обеспокоенный любовник. Поглядев ему в лицо, я поняла, что сравнение в точку. Можно было спорить, что это она его сделала вампиром.
Айви так его оттолкнула, что он полетел, кувыркаясь, вниз, в темноту. Все у нее сегодня получалось. Я еле-еле чувствовала кончики пальцев.
Обжигающим ветром обдул меня жар и развеял темноту. В подставках вдоль стен вспыхнули факелы, шумно ухнув и рассыпав искры. Наполнилась огнем большая керосиновая лампа, свисающая с потолка. Ее стекло рассыпалось брызгами, пламя заплясало на обнаженном фитиле.
— Серефина заставит тебя прибирать этот беспорядок, — сказал Жан-Клод так буднично, будто она разлила молоко.
Айви соскользнула по ступеням, раскачивая бедрами.
— Серефине будет все равно. Битое стекло и огонь можно пристроить к делу по-разному, — сказала она, и ее тон мне очень не понравился.
Подвал был черным. Черные стены, черные полы, черный потолок. Как в большом темном ящике. На стенах висели цепи с кольцами, и на некоторых кольцах было что-то похожее на мех. С потолка свешивались, раскачиваясь, ремни, как мерзкая декорация. И по всей комнате стояли… приспособления. Некоторые я узнала. Дыба, «железная дева», но в основном какие-то реликты рабовладельческой эпохи. Было абсолютно ясно, для чего они служат, но не как они действуют. Слишком много деталей, чтобы разобраться, и ни к одному прибору, кажется, нет инструкции.
В полу был сток, в него текла тонкая струйка воды. Но я могла ручаться чем хотите, что он предназначен не только для воды.
Ларри подошел и встал рядом со мной.
— Это то, что я думаю?
— Да, пыточные приспособления. — Я заставила себя сжать руку в кулак, потом еще раз. Чувствительность возвращалась.
— Я думал, они не собираются причинять нам вред, — сказал Ларри.
— Наверное, хотят нас напугать, — предположила я.
— У них получилось, — ответил он.
Мне этот декор тоже не слишком нравился, но зато я уже владела рукой. И смогу вытащить пистолет, если понадобится.
Слева открылась дверь, которую я даже не видела. Из нее вышел вампир. Чтобы пройти в дверь, ему пришлось согнуться почти пополам. Потом он разогнулся, неимоверно тощий и высокий, трупоподобный. Он сегодня еще не питался и не тратил силы на то, чтобы выглядеть красиво. Его кожа имела цвет старого пергамента и облегала кости вплотную, выделяя весь череп. Тусклые глаза глубоко запали, мертвенно-синие, как у дохлой рыбы. Болезненные руки, длинные и костлявые, с неимоверно длинными пальцами, торчали белыми пауками из рукавов черного балахона.
Он вошел, крадучись, и полы балахона заметали пол. Одет он был только в черное, и лишь кожа и коротко стриженные волосы выделялись на этом фоне. Когда он двигался по черной комнате, казалось, что его голова и руки просто плывут в воздухе.
Я потрясла головой, отгоняя этот образ. Когда я глянула снова, он был чуть более нормален.
— Он использует силу, чтобы выглядеть страшнее, — сказала я.
— Именно так, ma petite, — ответил Жан-Клод.
Что-то в его голосе заставило меня к нему повернуться. Лицо его было обычной прекрасной маской — но в глазах я на миг увидела страх.
— Что случилось, Жан-Клод? — спросила я.
— Правила не меняются. Не вытаскивайте оружие. Не наносите удар первой. Если мы не нарушим правила, они не могут причинить нам вреда.
— Чего вы вдруг испугались? — спросила я.
— Это не Серефина, — ответил он очень ровным голосом.
— И что это должно значить?
Он запрокинул голову и засмеялся. Этот звук отдался в комнате раскатами и звучал весело. Но я ощутила его корнем языка, и он был горек.
— Это значит, ma petite, что я дурак.