Ронни как-то раз вытащила меня на улицу Виктории. Я отговаривалась, что моего белья никто не увидит, кроме женщин в раздевалке гимнастического зала. Ронни ответила: «Его ты увидишь». Эта логика от меня ускользнула, но халат Ронни меня купить заставила.
Бордовый, винного цвета. На фоне моей белой кожи он выделялся, но был под цвет синякам на спине. Влипнуть спиной в стену — ничем другим такого цвета не добьешься. Укус на спине был неглубок. Зубы гуманоида под таким углом входят плохо. Следы клыков на запястье были глубже. Две аккуратные дырочки, почти изящные. И болело не так, как должно бы. Может, в слюне вампиров есть анестезирующие компоненты. Или в клыках.
Никак не могла я поверить, что дала ему запустить в меня клыки. Черт бы побрал!
Я запахнулась в халат. Ткань была достаточно плотной, чтобы в халате было уютно зимним вечером, шелковые манжеты, шелковая окантовка. Я в этом халате выглядела изящно — как куколка викторианской эпохи, не до конца одетая. Под халат я надела просторную футболку. Несколько портит эффект, но так лучше, чем встретить ребят только в халате и в белье.
Я взяла браунинг, висевший на спинке стула — туда я его повесила, принимая душ. Его я отнесла в спальню — и тут задумалась. Я всегда была с оружием. Да, я спала с пистолетом, но это совсем не то, что спать на кобуре. Отложив браунинг, я сунула «файрстар» в карман халата. Может быть, он как-то неловко отвис, но если в дверь войдет что-нибудь неприятное, у меня будет чем его встретить.
Когда я открыла дверь в спальню, Жан-Клод стоял у окна. Он раздвинул шторы и наклонился наружу, всматриваясь в темноту. На звук двери он обернулся, хотя я знала, что он еще раньше услышал мое приближение.
— Ma petite, вы прекрасно выглядите.
— Это не я, это халат.
— Разумеется, — сказал он. Лицо его снова стало той же маской с оттенком лукавства. Но сейчас мне хотелось бы знать, что он думает. Полночно-синие глаза смотрели очень ярко — не под стать небрежному выражению лица. Может, лучше и не знать, что он думает.
— А где Ларри и Джейсон?
— Пришли и ушли, — ответил он.
— Ушли?
— Джейсона вдруг обуял голод, и Ларри повез его на джипе.
Я только посмотрела подозрительно:
— Можно же было заказать еду в номер?
— В эти предрассветные часы, ma petite, меню очень ограниченно. Джейсон дважды давал мне кровь этой ночью, ему нужен белок. — Жан-Клод улыбнулся. — Либо надо было ехать куда-нибудь, либо съесть Ларри. Полагаю, вы предпочитаете первый вариант.
— Очень смешно. Вы не должны были посылать их одних.
— Сегодня нам не угрожает Серефина, ma petite, а пока мы в городе, можно не опасаться и Ксавье.
— Почему вы так уверены? — спросила я, скрестив руки на груди.
Он прислонился спиной к окну и поглядел на меня.
— Ваш мсье Киркланд сегодня ночью отлично себя вел. Я думаю, вы зря о нем беспокоитесь.
— Одна героическая ночь не обеспечивает безопасности.
— Скоро уже рассвет, ma petite, даже Ксавье не вынесет дневного света. Все вампиры скрываются в убежищах. У них нет времени гоняться за нашими юношами.
Я глядела на него, пытаясь что-нибудь прочесть по этому приятному лицу.
— Мне бы вашу уверенность.
Он улыбнулся и оттолкнулся от окна. Выскользнул из пиджака и дал ему упасть на розовый ковер.
— Что вы делаете?
— Раздеваюсь.
Я ткнула пальцем через плечо в спальню.
— Там раздевайтесь!
Он стал расстегивать рубашку.
— Слышите, что я сказала? Туда идите!
Он вытащил рубашку из штанов, расстегивая последние пуговицы по дороге ко мне. Кожа на его груди была более яркой, чем рубашка. Он был похож на человека, потому что накачался кровью, в том числе и моей. Высохшие потеки несколько портили бледное совершенство тела.
Я ожидала, что он попытается меня поцеловать или предпримет что-нибудь в этом роде, но он прошел мимо. Рубашка на спине была коричневой от засохшей крови. Он снял ее со звуком рвущейся ткани, уронил на ковер и скрылся в ванной.
Я глядела ему вслед. У него на спине были белые шрамы. По крайней мере так мне показалось. Он оставил дверь открытой, и я услышала, как льется в ванну вода.
А я села в кресло, не зная, что мне делать. Вода бежала долго, потом стало тихо, потом послышался плеск. Он влез в ванну. Не закрыв за собой дверь. Ничего себе!
— Ma petite! — позвал он.
Я сидела, не желая шевельнуться.
— Ma petite, я знаю, что вы там. Я слышу ваше дыхание.
Я подошла к двери, очень стараясь не заглядывать внутрь. Прислонившись к стене, я скрестила руки на груди.
— Что вам нужно?
— Здесь нет чистых полотенец.
— И что я по этому поводу должна сделать?
— Не могли бы вы позвонить горничной и попросить принести?
— Наверное, могла бы.
— Спасибо, ma petite.
Я пошла к телефону, злясь на него, на себя, на весь свет. Он же знал, когда залезал в воду, что там их нет! Я тоже могла бы знать, но я с таким вниманием слушала плеск воды, что забыла.
На себя я злилась не меньше, чем на него. Он всегда был хитрый сукин сын, и надо было мне быть повнимательней. Я торчала в номере отеля, который по всем параметрам предназначался для новобрачных, а в ванне лежал голый и намыленный Жан-Клод. После того как я видела то, что было с Джейсоном, не должно было бы быть особого сексуального напряжения в воздухе, а оно было. То ли привычка, то ли Ларри прав: я не верю, что Жан-Клод — разложившийся труп.
Я попросила принести полотенца.
Служащие с удовольствием согласились. Никто не стал ворчать насчет времени. Никто ни о чем не спросил. Всегда можно понять, сколько платишь за номер, по тому, насколько мало ворчит обслуга.
Горничная принесла мне четыре больших мохнатых полотенца. Я посмотрела на нее, размышляя. Можно бы заставить ее отнести полотенца Жан-Клоду.
— Мэм? — спросила она.
Я взяла полотенца, сказала «спасибо» и закрыла дверь. Никак нельзя было показывать посторонней женщине, что у меня в ванне сидит голый вампир. И даже, может быть, дело было не в том, что он вампир. Хорошие девушки не пускают к себе в ванну голых мужчин в четыре с чем-то часа утра. Может, я не была хорошей девушкой. Никогда не была.
Возле двери в спальню я замялась. Там было темно. Свет шел только из ванной, продолговатым прямоугольником падая на ковер.
Я прижала полотенца к груди, сделала глубокий вдох и вошла в комнату. Отсюда была видна ванна, но, к счастью, не полностью. Только белый фаянс и пузырчатая пена. И при виде ванны с пеной напряжение у меня в плечах чуть ослабло. Пена — она много грехов может скрыть.
У двери в ванную я остановилась.
Жан-Клод лежал, прислонившись к стенке ванны. Черные волосы намокли и были уже явно вымыты. Пряди прилипли к голым плечам. Руки свободно лежали на краях ванны, голова отдыхала на черном кафеле стены. Свесилась бледная рука, будто за чем-то тянулась и передумала. Глаза закрыты — два темных полумесяца на бледных щеках. Бисеринки воды держались на лице и на той части тела, что была видна. Он, казалось, почти заснул.
Из горы пузырей вдруг показалось колено — неожиданный проблеск голой мокрой кожи. Жан-Клод повернул голову и открыл глаза. Полночная синева их, казалось, стала темнее. Может быть, дело в том, что от воды его волосы тоже казались темнее и тяжелее.
Я коротко вздохнула и сказала:
— Вот полотенца.
— Вы их не могли бы положить вот сюда?
«Вот сюда» — это было на унитаз, который стоял достаточно близко к ванне, чтобы можно было дотянуться.
— Я положу их на край раковины.
— Я все водой заляпаю, когда буду их доставать, — сказал он голосом совершенно нейтральным, без вампирских трюков, почти без интонации.
Он был прав, а я вела себя глупо. Он не схватит меня и не изнасилует. Если бы он этого хотел, мог бы уже много лет назад.
Я положила полотенца на крышку унитаза, глядя куда угодно, только не в сторону ванны.
— У вас должны быть вопросы о сегодняшней ночи, — сказал он.
Я подняла на него глаза. Вода на голом теле отражала свет, как ртуть. Пузыри полопались на груди, один как раз под соском. Меня неудержимо тянуло стряхнуть эти пузыри. Я отступила к дальней стене.
— Не в вашем стиле предлагать ответы, — заметила я.
— У меня сегодня великодушное настроение. — Голос его был похож на голос засыпающего.
— Если бы вы не сидели голым в пенной ванне, вы бы предложили мне ответы на вопросы?
Он улыбнулся — быстрой знакомой улыбкой.
— Может быть, и нет, но если я должен удовлетворить ваше жадное любопытство, почему бы не совместить это с некоторым удовольствием?
— Удовольствием для кого?
— Для нас обоих, если вы согласны это признать.
Это замечание вызвало у меня улыбку, а я не хотела улыбаться. Я не хотела радоваться, что вижу его мыльного и мокрого. Я хотела бояться его — и боялась, но при этом я его хотела. Хотела провести пальцами по мокрому телу, коснуться того, что там под этой пеной. Я не хотела близости — этого я себе с ним даже представить не могла, но мне хотелось посмотреть, потрогать. И за это я на себя злилась. Он же труп; неужели то, что я этой ночью видела, меня не убедило?
— Вы хмуритесь, ma petite. Почему?
— Я спрашивала вас, не иллюзия ли те разложившиеся вампирши. Вы сказали нет. Я спросила вас, реальна ли ваша форма, и вы сказали «да». Вы сказали, что обе формы реальны.
— Это правда, — ответил он.
— И вы — разложившийся труп?
Он погрузился ниже в теплую пенистую воду, окунул руки, и над водой осталась только голова.
— Среди моих форм такой нет.
— Это не ответ.
Он поднял из воды бледную руку, держа ком пены, как снежок.
— Существуют разные вампирские способности, ma petite, вы это знаете.
— Какое это имеет отношение?
Он поднял вторую руку и стал перебрасывать пену с руки на руку.
— Янош и его две спутницы — вампиры другого типа, не такие, как я. Не такие, как большинство из нас. Они куда более редкие. Если вы когда-нибудь увидите меня в виде разложившегося трупа, это будет значить, что я окончательно мертв. Они могут разлагаться и формироваться снова, и потому их куда труднее убить. Единственный надежный метод — огонь.
— Вы мне добровольно выдаете кучу информации. Зачем?
Он опустил руки в воду, смывая пену. На теле остались следы пузырей.
— Может быть, я боюсь, что вы подумаете, будто то, что случилось с Джейсоном, могло бы случиться и с нами.
— Эту теорию мы никогда не проверим.
— Вы так уверенно говорите, — сказал он. — Ваше вожделение наполняет воздух, и вы все же искренне верите, что мы никогда не будем вместе. Как вы можете хотеть меня почти так же сильно, как я хочу вас, и в то же время так твердо верить, что мы никогда не узнаем тел друг друга?
На это я не могла найти нужного ответа. Я села у стены, подтянув колени к подбородку. Переместив пистолет поудобнее, я сказала:
— Просто мы не будем этого делать, Жан-Клод, никогда не будем. Я не могу.
Где-то в душе я об этом жалела, но далеко не всей душой.
— Почему, ma petite?
— Секс — это доверие. Чтобы иметь с кем-то близость, я должна ему доверять. Вам я не доверяю.
Он посмотрел на меня синими-синими глазами, сногсшибательно красивый и мокрый.
— Вы ведь говорите искренне.
— Да, — кивнула я.
— Я вас не понимаю, ma petite. Стараюсь понять, но не могу.
— Вы для меня тоже загадка, если это вас утешает.
— Нисколько. Если бы вы были женщиной, уступающей случайному капризу, мы бы давно уже были в постели. — Он вздохнул и выпрямился. Вода едва доходила ему до пояса. — Конечно, если бы вы были женщиной столь легкомысленной, я бы вряд ли вас любил.
— Вам нравится трудность, преодоление.
— Верно, но с вами дело не только в этом, поверьте мне.
Он наклонился вперед, подобрав колени к груди, ссутулив плечи. По его спине сбегали, исчезая в воде, белые шрамы. Немного, но достаточно.
— Откуда у вас эти шрамы на спине? Если они не оставлены освященным предметом, они должны были бы зажить.
Он приложился щекой к коленям, глядя на меня. Вдруг он стал с виду моложе, уязвимее, больше похожим на человека.
— Не тогда, когда раны получены до смерти.
— Кто вас порол?
— Я был мальчиком для битья у сына аристократа.
Я вытаращила глаза.
— Вы говорите правду?
— Да.
— И потому Янош сегодня ночью выбрал плети — напомнить вам о вашем прошлом?
— Да.
— Вы не родились аристократом?
— Я родился в лачуге с земляным полом, ma petite.
Я поглядела недоверчиво:
— Ну да!
Он поднял голову:
— Если бы я что-то придумал, ma petite, это было бы что-нибудь более романтичное, более увлекательное, чем французский крестьянин.
— Значит, вы были слугой в замке?
— Я был компаньоном единственного сына хозяев. Когда шили одежду ему, шили и мне. У нас был один учитель. Один инструктор верховой езды. Меня учили фехтовать, танцевать и вести себя за столом. А когда он вел себя плохо, меня наказывали, поскольку он был единственным сыном, единственным наследником древнего имени. Сейчас говорят о жестоком обращении с детьми. — Он снова лег в ванну, в теплую воду. — Жалуются на то, что детей шлепают. Люди понятия не имеют, что такое жестокое обращение. Когда я был мальчиком, родители ничего особенного не видели в том, чтобы выпороть ребенка лошадиной плетью за плохое поведение или избить до крови. Даже аристократы секли своих детей — это была норма. Но он был их наследником, единственным ребенком. Поэтому моим родителям заплатили и взяли меня в замок. Владелица поместья выбрала меня за красивое лицо. Когда вампирша, которая меня превратила в вампира, наложила на меня руки, она тоже сказала, что ее привлекла моя красота.
— Погодите!
Он повернулся ко мне, глядя в упор темно-синими глазами.
— Это великолепное тело и лицо — это же все вампирская иллюзия? Ведь таких красивых не бывает?
— Я вам уже говорил, что это не моя сила заставляет вас видеть то, что вы видите. По крайней мере далеко не всегда.
— Серефина сказала, что вы были мальчиком для всех вампиров, которые вас хотели. Что она имела в виду?
— Вампиры убивают ради еды, но других превращают в вампиров по многим причинам. Некоторые — ради денег, богатства, даже титула, ради любви, а меня превратили в вампира ради похоти. Когда я был молод и слаб, меня передавали из рук в руки. Когда я кому-нибудь приедался, всегда находился другой.
Я смотрела на него в ужасе.
— Да, правда. Если бы вы придумали историю, она была бы не такой.
— Правда часто бывает неприятной или противной. Вы этого не замечали, ma petite?
Я кивнула:
— Да. Серефина стара. Я думала, вампиры не стареют.
— Мы сохраняем возраст, в котором умираем.
— Вы знали Серефину, когда были молоды?
— Да.
— Вы с ней спали?
— Да.
— Как вы могли позволить ей прикоснуться к вам?
— Меня подарил ей Мастер, по сравнению с которым она даже при своих новых способностях и силах слаба. У меня вряд ли был выбор. — Он смотрел на меня в упор. — Она знает, чего ты хочешь. Твое самое жгучее желание, твою самую сокровенную потребность, и она претворяет их в жизнь — или создает такую иллюзию. Что она предложила вам, ma petite? Что она могла такого вам предложить, что чуть не победила вас?
Я отвернулась — не хотела смотреть ему в глаза.
— А что она предложила вам много лет назад?
— Силу.
При этом ответе я подняла голову:
— Силу?
Он кивнул:
— Силу, чтобы уйти от них от всех.
— Но ведь сила стать Мастером Вампиров не могла не быть у вас с самого начала. Ее никто дать не может.
Он улыбнулся, но грустно.
— Теперь я это знаю, но тогда я думал, что лишь она может спасти меня от целой вечности, полной…
Он не договорил и погрузился в воду, оставив на поверхности только черные локоны. Потом сел, громко выдохнув и смаргивая с глаз пену. Вода стекала с черных густых ресниц. Он провел руками по волосам, расправляя их по плечам.
— У вас не было таких длинных волос, когда мы познакомились.
— Мне казалось, что вы предпочитаете мужчин с длинными волосами.
— А как они могут расти, если вы мертвы?
— Вот вопрос, над которым вы можете подумать, — сказал он, снова расправил волосы, отжимая их концы. Потом протянул руку за полотенцем.
Я поднялась на ноги.
— Оставляю вас, чтобы вы могли одеться.
— Джейсон и Ларри вернулись? — спросил он.
— Нет.
— Тогда я не буду одеваться.
Он встал, обматывая себя полотенцем. Мелькнул голый бок, по нему стекала вода. Полотенце появилось в поле зрения как раз вовремя. Я убежала.