— Значит, в шесть пятнадцать, — сказал он.
— До встречи.
— До встречи, Анита.
Мы оба повесили трубку. У меня живот свело узлом от напряжения. Если нам предстоит “то самое” выяснение отношений, последнее перед разрывом, то мне никак не надо, чтобы оно было у меня дома, но Ричард прав. Не стоит вопить про ликантропов и убийства людей в ресторане. И все равно такая перспектива восторга не вызывала.
— Ричард злится на вас за эту ночь? — спросил Каспар.
— Да.
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Мне нужны подробные рассказы обо всех исчезновениях: следы борьбы, кто последний видел пропавших — в этом роде.
— Маркус сказал, что на все вопросы об исчезновениях должен отвечать только он.
— Вы всегда поступаете, как он говорит?
— Не всегда, но здесь он тверд как скала, Анита. Я не хищник, я не могу защитить себя от Маркуса и его присных.
— Он, в самом деле, вас убьет, если вы поступите против его желания?
— Наверное, не убьет, но больно будет очень, очень долго.
Я покачала головой.
— Как я погляжу, он ничуть не лучше знакомых мне Мастеров Вампиров.
— Я лично ни с одним Мастером Вампиров не знаком и потому вынужден поверить вам на слово.
Я не сдержала улыбки. Оказывается, я знаю монстров лучше, чем сами монстры.
— Ричард может что-то знать?
— Вполне; а если нет, он может вам помочь выяснить.
Я хотела спросить его, такой же Ричард злой, как Маркус, или нет. Мне хотелось знать, действительно ли мой возлюбленный в душе зверь. Но я не спросила. Если я хочу что-то узнать о Ричарде, надо спрашивать Ричарда.
— Если у вас нет другой информации, Каспар, то меня ждет работа.
Прозвучало это грубо даже для меня. Я попыталась улыбнуться, чтобы смягчить резкость, но не стала брать свои слова обратно. Мне хотелось избавиться от всего этого хаоса, а он был напоминанием о нем.
Он встал.
— Если вам нужна будет моя помощь, звоните.
— А помощь вы мне сможете оказать только ту, которую позволит Маркус?
Он слегка покраснел — до цвета подкрашенного сахара.
— Боюсь, что да.
— Тогда я вряд ли позвоню, — сказала я.
— Вы ему не доверяете?
Я рассмеялась — смехом резким, а не веселым.
— А вы?
Он улыбнулся и слегка кивнул головой.
— Наверное, нет. — Он направился к двери.
Я уже взялась за ручку двери, когда вдруг спросила, повернувшись к нему:
— А это действительно фамильное проклятие?
— Мое состояние?
— Да.
— Не фамильное, но проклятие.
— Как в волшебной сказке?
— Волшебная сказка — это очень смягченный вариант. Исходные предания часто очень грубы.
— Я некоторые из них читала.
— Вы читали “Принцессу — лебедь” в оригинале, на норвежском?
— Не могу такого о себе сказать.
— На языке оригинала это еще хуже.
— Огорчительно это слышать.
— Мне тоже.
Он шагнул к двери, и мне пришлось открыть ее перед ним. Мне страшно хотелось бы услышать эту историю из его уст, но в его глазах была такая острая боль, что от нее на коже могли остаться порезы. Против такого страдания я переть не могу.
Он шагнул мимо меня, и я его выпустила. В результате этой литературной беседы я решила достать свою старую хрестоматию по волшебным сказкам. Много времени прошло с тех пор, как последний раз перечитывала “Принцессу — лебедь”.
Когда я шла к своему дому, было уже больше половины седьмого. Я почти ждала, что Ричард будет сидеть в холле, но там никого не было. Узел в животе у меня чуть ослаб. Отсрочка приговора даже на несколько минут — все равно отсрочка.