— Вот что ждет человека, который любит стрелять. Тебя начинают бояться.
— Ричард…
В трубке раздались женские всхлипывания, и следующие пятнадцать минут мне пришлось уговаривать плачущую верволчицу, что я ничего ей плохого не сделаю. Странной становится моя жизнь — даже в моих глазах.
Ричард ошибся. Он не постучал в дверь, пока я успокаивала Полли по телефону. Она была так рада моему прощению, что мне даже стало неловко. Волны подчиненности изливались из телефона. Я, наконец, повесила трубку.
Эдуард смотрел на меня, скаля зубы, — он уже пересел в мягкое кресло.
— Это ты почти двадцать минут убеждала верволчицу, что не будешь ее трогать?
— Да.
Он рассмеялся широким и резким смехом. Улыбка исчезла, оставив на его лице что-то вроде дрожащего мерцания. Глаза его поблескивали чем-то более темным, чем юмор. О чем он думает, я точно не знала, но это не было приятно.
Он сполз в кресле вниз, положив затылок на спинку, сцепив руки на животе, скрестив ноги. Поза полнейшего комфорта.
— И как ты стала ужасом местных добропорядочных вервольфов?
— Наверное, они не привыкли, чтобы в них стреляли и убивали. Хотя бы не при первом знакомстве.
Его глаза засветились, как от мрачной шутки.
— Ты туда пришла и в первую же ночь кого-то убила? Черт побери, Анита, я там торчу уже три ночи, но до сих пор никого не убил.
— А давно ты в городе?
Он посмотрел на меня долгим взглядом:
— Вопрос из любопытства, или тебе нужно знать?
До меня дошло, что Эдуард вполне мог бы убрать восемь оборотней и не оставить следа. Если есть человек, который это может, то только Эдуард.
— Нужно знать.
— Завтра будет неделя. — Глаза его опустели, стали холодными и далекими, как у оборотней этой ночью. Стать хищником есть не один способ. — Конечно, тебе придется поверить мне на слово. Можешь проверить по регистрации в гостинице, но ведь я мог и менять гостиницы.
— А зачем тебе мне врать?
— Для собственного удовольствия, — ответил он.
— Тебе доставляет удовольствие не вранье.
— А что?
— Знать что-то, чего я не знаю.
Он слегка пожал плечами — это не очень легко сделать, полулежа в кресле, но у него это вышло грациозно.
— Очень эгоцентричное замечание с твоей стороны.
— А это не только со мной. Ты хранишь тайны ради самого процесса.
Тут он улыбнулся, медленно и лениво.
— Ты хорошо меня знаешь.
Я хотела было сказать, что мы друзья, но меня остановило выражение его глаз. Он смотрел на меня чуть слишком внимательно. Будто изучая, будто никогда меня раньше по-настоящему не видел.
— О чем ты думаешь, Эдуард?
— О том, что ты могла бы заставить меня поработать за мои деньги.
— Что это значит?
— Ты же знаешь, как я люблю трудные задачи.
Я уставилась на него:
— Это ты в том смысле, что мог бы выступить против меня, чтобы узнать, чей будет верх?
Я сформулировала это как вопрос, и он не дал того ответа, который мне хотелось услышать.
— Да.
— Зачем?
— Я этого не буду делать. Ты меня знаешь — бесплатно не работаю, но это было бы… интересно.
— Брось меня пугать, Эдуард.
— Понимаешь, в первый раз я подумал: а вдруг верх был бы твой?
Он меня напугал. Я была вооружена, а у него оружия не было видно, но Эдуард всегда вооружен.
— Не делай этого, Эдуард.
Он сел одним плавным и быстрым движением. Моя рука дернулась к пистолету. Он уже наполовину вылез из кобуры, когда я сообразила, что Эдуард ничего не сделал — просто сел. Судорожно дыша, я опустила пистолет обратно.
— Эдуард, кончай эти игры. Иначе одному из нас не поздоровится.
Он широко развел руками.
— Игр больше не будет. Мне хотелось бы знать, Анита, кто из нас лучше, но не настолько хотелось бы, чтобы я стал тебя убивать.
Я отпустила руку. Если Эдуард сказал, что убьет меня сегодня, он бы говорил всерьез. Если бы это было по-настоящему, он бы сперва мне сказал. Он любил в таких вещах спортивность. Захватить жертву врасплох — это слишком просто.